[ Радио Свобода: Программы: Культура ]

Пушкин: Чего мы о нем не знаем?

Автор и ведущийИван Толстой

Иван Толстой: Наша программа сегодня приурочена ко дню рождения Пушкина. 6-го июня по новому стилю ему исполнится 206 лет. Ничего круглого, и разговор, я полагаю, у нас будет не юбилейным, а весьма предметным, хотя бы потому, что у нас в петербургской студии филологи Наталья Телетова и Вадим Старк. Наталья Константиновна, как можно оценить качество нашего незнания о Пушкине? Ведь не знать можно очень много отдельных фактов, а в целом они соберутся в нечто плохенькое и ничтожное, и, может быть, этого и знать не нужно.

Наталья Телетова: Дело в том, что вопрос этот упирается в целый ряд моментов, и я начну с того, что процитирую покойного Юрия Михайловича Лотмана. Однажды, беседуя с ним в нашей милой Публичке, я спросила его: "Ну что делать с пушкиноведением? Ведь все пишут, и так мало интересного". "Да, - сказал он, - он скорее захватан, чем изучен". Я всегда вспоминаю эту фразу, потому что мы всегда об нее спотыкаемся. Она все время подталкивает нас к тому, чтобы отделить тьму от света, незнание от знания, но главное, что захватанность: например, эта тема - дуэль, Геккерн, Дантес, Наталья Николаевна: мы погружаемся в абсолютно чуждую тему для светлого гения Пушкина. Потому что к дуэли его привело множество причин, в результате которых мы опускаемся и неверно чувствуем его жизнь и ее конец. В свое время, я, увлекшись его биографией, начала заниматься генеалогией Ржевских, предков Пушкина, восходящих к княжескому роду, когда-то князей города Ржева. Потом -Ганнибалами. Почему это со мной происходило? Может быть, потому что я находила совершенно пустые пространства, совершенную фантастику по поводу значимых и дорогих Пушкину предков. Я поняла, что есть над чем работать, и увлеклась работой. Я отставляла эту работу и снова возвращалась. Наверное, лет 30 я снова и снова к ней возвращаюсь, и все время находится что-то интересное.

Иван Толстой: Мне кажется, что этот вопрос спорный. Предки Пушкина - не столь ли же это отдаленное от "чистого гения" Пушкина проблема, как проблема дуэли или потомков? И тот же вопрос Вадиму Старку.

Вадим Старк: Я сначала сказал бы так, что я "знаю, что я ничего не знаю". Фраза известная. Продолжая вашу первую предпосылку, насчет фактов. Я думаю, что как в любимой игре одного из наших любимых писателей, Владимира Набокова, "пузеля", из разрозненных деталей складывается мир. А всех деталей мы все равно знать не можем. Я приведу один пример. Не я сделал это открытие, а мой коллега Леонид Аринштейн. Есть такое шутливое стихотворение у Пушкина, которое начинается словами "Когда Потемкину в потемках я на Пречистенке нашел". Ну, была такая шутка, но я никогда не понимал, почему он на Пречистенке ищет Потемкину. Дело в том, что когда Пушкин должен был вот-вот, наконец-то, венчаться, вопреки всем обстоятельствам и препонам будущей тещи, Натальи Ивановны Гончаровой, Гончарова, которая должна была быть посаженной матерью, упала, вешая какую-то картинку. В результате, Пушкину надо было кого-то найти - вот он и искал "Потемкину в потемках". И вот смешение двух фактов - из биографии и из творчества - только слившись, дали какое-то маленькое знание. Все говорят о "биографии поэта". Прежде всего, имеется в виду биография его творчества.

Иван Толстой: Как говорил упомянутый вами Набоков, "биография писателя - это история создания его книг".

Вадим Старк: Постоянно задаваемые вопросы: "А кто же написал анонимные письма?". Я, между прочим, нашел ответ. Я всегда удивлялся. Ведь то общество все друг про друга знало. Все обстоятельства жизни того круга, в котором состоял Пушкин, были известны. Все прекрасно знали, что Наталья Николаевна никогда ему не изменяла. И как же так можно, что проходит полторы сотни, двести лет, а мы никак не можем на это ответить? Как говорят французы, "ищите женщину". Я такую женщину нашел. Так было, что Бартенев как-то назвал ее. Он назвал совершенно определенно. Он, еще знавший друзей Пушкина, он сказал: "Идалия Полетика". Он сказал утвердительно, но эту фразу - как бы между прочим написанную - просто пером не вырубишь. А зато можно обойти. И я к этому вернулся, анализируя письма Дантеса к Геккерну, и всю эту ситуацию, и то, что Полетика писала потом Дантесу: "Как я раскаиваюсь в том, что я совершила". И как она плакала, когда Дантес покидал Петербург.

Иван Толстой: Вадим Петрович, а вы в первый раз об этом рассказываете?

Вадим Старк: Ну, когда я публиковал письма Дантеса к Геккерну, я там одним абзацем, коротко, гипотетически, это высказал, но дальнейшие наблюдения, даже чисто психологического порядка, меня в этом убедили, и в книгу, которую теперь заканчиваю, я это уже включил.

Иван Толстой: Наталья Константиновна, могли бы вы для нас очертить этот странный и почти неизвестный мир - мир предков Пушкина? К ним обращаются весьма редко, и только в специальной литературе, или, может быть, во время экскурсий. Что, собственно, известно в этой области? Я понимаю, что это вопрос для 5 докторских диссертаций, но если можно, за несколько минут.

Наталья Телетова: Тут расходятся две дорожки. Творчество Пушкина, исследование, это бесконечный процесс и бесконечные сложности. Меня особенно волнует сюжет о романтической иронии, которую открыл Жан-Поль Рихтер. Пушкин знал этот прием, но ни одна статья в России не написана на эту тему. Никто не обращает внимания на мировое явление сентиментализма и романтизма, которое из Германии перешло в Англию и пришло к Пушкину. Не трогают этого. Творчество Пушкина меня волнует столь же, сколь генеалогия. И я бы сказала, что дорожки расходятся именно эти - генеалогия, биография и мир вокруг, и другая дорога, уходящая дальше и глубже, куда мы можем вторгаться. Это - понять глубину творчества, проблематику, которая остается. Я скажу, что меня увлекла одна тема. Гёте и Пушкин в определенном аспекте - в конце года выйдет моя статья на эту тему, под названием "Урбанистическая тема Гёте и Пушкина". Потому что "Фауст" второй был Пушкину знаком - в смысле второй том "Фауста". Второй том вышел после смерти Гёте. Он его не видел изданным. Несколько месяцев отделяли его смерть от выхода. Пушкин взял это произведение и откликнулся на него "Медным всадником". Каким образом? Читайте мою статью. Это - творчество.

Но меня увлекла генеалогия не потому, что я не увидела другого, но потому что это идет рука об руку, и последнее в русском литературоведении - это был Модзалевский, Борис Львович, прелестный человек, который 30 лет, как он сам пишет, занимался некоторыми сложными вопросами и никак не мог выяснить некоторые генеалогические линии Пушкина. Человек, который платил большие деньги всем, кто к нему приходил, затем чтобы они собирали сведения о Пушкинской эпохе и его героях. Это огромная картотека, которой пользуется вся Россия и Европа. Это - генеалогия. Рядом - творчество. И вот эта разлука делается немножко тревожной, потому что генеалогией занимаются одни, а творчеством другие. И те, кто занимаются одним, презрительно относятся к другим. Соединять эти две вещи совершенно необходимо.

Иван Толстой: Какие книги вы издали в связи с генеалогией Пушкина?

Наталья Телетова: Последняя книга вышла в феврале 2004-го года. Это 22 печатных листа. Это книга "Жизнь Ганнибала, прадеда Пушкина". Там у меня вот какие открытия. Во-первых, откуда он пришел. Вопрос этот начал Владимир Набоков, который предположил; и Дьедонне Гнаманку, французский ученый, нашел землю, откуда Ганнибал пришел в Европу. Дальше, я поддержала Гнаманку - я была первая, кто это сделал, - потому что на него нападали традиционалисты.

Дальше, портрет Ганнибала не имеет ничего общего с его лицом. Он был негром. "Vieux negre", как обращался к своему двоюродному дедушке, Петру Абрамовичу, Пушкин. И вот, оказалось, что портрет не тот, родина не та, герб никому не известен. Сейчас он для меня обрастает живыми чертами, и я действительно это чувствую, как когда-то Пушкин писал, исследуя Петра Первого, что он начинает "постигать его". Я, маленький человек, занимаюсь генеалогией Ганнибала. Вот с ним, с его биографией, бесконечный интерес к Пушкину. Эта тема замечательно интересна, прежде всего, тем, что совершенно не было открыто, каким образом и что узнавал Пушкин. Я прочерчу в двух словах. Немецкая биография Ганнибала, написанная Роткирхом, женатым на двоюродной тетке Пушкина, не имеет заголовка, и внук Роткирха, Владимир Иванович Роткирх, озаглавил ее, положил лист и поставил на этом листе следующие слова: "Биография Абрама Петровича Ганнибала, составленная со слов его зятем его Адольфом Карловичем Роткирхом". И никто в эту биографию не заглянул, до 90-х годов ХХ века!

Иван Толстой: Как это возможно?

Наталья Телетова: Она лежала у нас, в собрании Модзалевского, в Пушкинском Доме, и известна была копия с нее, которую Пушкин снял, как я доказываю, в июле 1827 года. Он приехал в поместье Роткирха, на окраине города Ямбурга, и для него сделали копию. С этой копии был сделан сокращенный русский перевод, который у нас вообще называется "Биография Абрама Ганнибала", и говорится, что ее вообще написал Пушкин. А это - сокращенный перевод другого текста. И вот, занимаясь этим вопросом, я устанавливаю, где хранилась эта биография, что она значила для Пушкина - это был единственный источник для написания романа "Арап Петра Великого". Посмотрите, с каким пылом Пушкин, получивший эту биографию в середине июля 27-го года в Ямбурге, возвращается в Петербург, посылает письмо Дельвигу, приезжает в Михайловское 29-го августа, а 31-го садится писать роман. Мы говорим "живое воображение". Сколько хочешь летай, но там где история, там где имена, даты, названия - железное следование документам. И вот прослеживать документы необыкновенно интересно. Хранилось это в поместье Новопятницком, мы сейчас ратуем, чтобы там установить пушкинский уголок. Там великолепные два дворца, но пока что они в военном ведении. Помимо того, что я уже назвала, в книге около 250 имен, связанных с Пушкиным, или с детьми Ганнибала.

Дмитрий (Петербург): Мне лично Пушкин не интересен, читал я его, а Толстой предположил, что Пушкин - это скорее форма, нежели содержание. Я думаю, что у Пушкина и формы нет. Форма в искусстве - самое главное. Только она направляет содержание. Содержание становится, как бы, конкретным. Этого нет у Пушкина. Его содержание поверхностно, и поэтому трактовки его творчество бесконечны. И для идеологии почему он удобен? Формы можно подставлять любые, и создавать и подставлять любое содержание. Пушкин выдержит любые трактовки. В этом его гений и демократичность. То есть, плюрализм в одном человеке - духовность, характерная для россиян.

Вадим Старк: Я думаю, это был не вопрос, а утверждение. Я только могу вставить свою реплику. Тот же самый Лев Николаевич, что бы он ни писал, он тоже часто обращался к Пушкину, который являлся для него и питательной средой, и точкой отправления. Как блестяще сказал в первом некрологе на смерть Пушкина Мицкевич, с которым Пушкин волей-неволей разошелся - но все-таки, они было близки душами, оба гения наций, оба поэта, - Мицкевич сказал, что "пуля, поразившая Пушкина, нанесла России невозвратимую потерю". То есть, ни одной стране не дано родить человека столь выдающегося и с настолько разнообразными способностями.

Александр (Петербург): Акцент сейчас смещается от интереса к творчеству к интересу к биографии, наверное, биографии самого интересного русского человека. Тут масса сенсаций. Только о двух последних заявлю. Анатолий Королев в "Истории искусств", фундаментальном киножурнале, опубликовал статью, в которой утверждал, что историографом ордена рогоносцев был сам Пушкин и что подметные письма писал сам он. Причем, он это убедительно доказывает, со ссылками и прочим. Вторая заметка - о том, что недавнее утверждение о том, что Пушкин был смертельно ранен и медицина того времени не могла спасти его, оспаривается таким Журавским, хирургом, который утверждает, что могли спасти, и доказывает опять-таки это массой примеров. Он удивляется, почему к Пушкину пригласили тех, а не других светил медицины, и почему сам этот процесс был таковым. В связи с этим, у меня вот какой вопрос. Текстологически, ваши гости могут сказать, по поводу новых сенсаций: "Прогулки с Пушкиным" Синявского - это последняя целостная, фундаментальная работа о Пушкине, на мой взгляд:

Иван Толстой: Я интегрирую вопросы Александра в один, охватывающий. Вадим Петрович, какие интересные, и какие нелепые книжки были выпущены в последнее время о Пушкине?

Вадим Старк: Текстология - это одно, а изучение содержания - это другое. На этот вопрос скажу, что, как это ни парадоксально, все другие писатели изучены больше, чем Пушкин. Хотя бы потому, что нет полного, академического, откомментированного собрания сочинений Пушкина. Отсюда возникают вопросы. Пока что у нас выпущено два таких тома его лицейской лирики, ранней лирики, то есть до его высылки из Петербурга. Что до других произведений, как "Моцарт и Сальери", то когда выйдут комментированные тома, то, может быть, вопросы будут сняты. А вот что касается книг, которые появились, один из вопросов, который был поставлен у трех авторов, - мне даже не хочется их называть, потому что каждый из них утверждает, что он первый до этого дошел, - что Пушкин сам написал анонимный пасквиль. То есть, что он сам инспирировал вызов, то есть получается, что он таким образом хотел дуэли и смерти. Мало того, что его противником вовсе не был никакой Дантес, потому что он был только ширмой, а был император Николай Первый. И, в частности, в подстроенном Идалией Полетикой свидании в ее квартире Натальи Николаевны с Дантесом, что никакого Дантеса там не было, а был будущий муж, Ланской. Он якобы сторожил, но не поручика, а государя императора. Вот до какой чуши можно дойти. И можно, вырывая из текстов, игнорируя контекст, выстраивать якобы логичную систему. В числе такого рода публикаций появились, на смену пресловутой кольчуге Дантеса на месте дуэли, что жандармы туда прибыли, и они стреляли в Пушкина, а никакой не Дантес. Вот, вкратце, отрицательный продукт.

Иван Толстой: Отрицательная сторона вседозволенности в области истории культуры.

Вадим Старк: Только что издательство "Вита Нова" выпустила книгу, старую, но ей уже владеют давно, Анри Труая, нашего соотечественника, оказавшегося в эмиграции, "Пушкин". Два тома, теперь переведенные на русский язык.

Иван Толстой: Как оценить эту книгу? Насколько она серьезна?

Вадим Старк: В любом случае, она написана не в духе русской традиции, а французской. То есть, это Андре Моруа - романизированная биография. Но, тем не менее, опирающаяся на факты, документы, с соответствующим цитированием. То есть, в Анри Труая смешались обе стороны: его российская кровь, и его французская традиция. Известны и другие его книги. Ему уже 93 года.

Иван Толстой: Да, в России много его изданий.

Вадим Старк: Да, в юбилейный год вышло много разных изданий. К ним по-разному можно относится. Я с большим уважением, но не всегда соглашаясь с интерпретациями, отношусь к возглавляющему московскую комиссию при ИМЛИ Валентину Семеновичу Непомнящему. У него интересные находки в связи с упомянутым вами "Петром Великим". Пушкинский Дом тоже будет готовить в ближайшее время "Историю Петра Великого". Так вот, вышла одна книга, посвященная этому труду - последнему в жизни Пушкина, оставшемуся лежать на письменном столе в день дуэли. Тут трудно разделить, что именно было внесено Пушкиным, а что являлось исходником Голикова. То, что сделал Листов, москвич, то это конечно блестящий ученый труд. Сейчас закончил свою работу Овчинников, занимавшийся историей Пугачева. Я думаю, что к следующему году, то есть к столетию Пушкинского Дома, он издаст свой комментарий.

Елизавета Васильевна (Москва) У меня вот какой вопрос к ведущему. Я слушаю традиционных пушкинистов и я понимаю их критику в адрес новейших исследований. Потому что Пушкин - это их все. Пушкин - их хлеб. Но я думаю, что слушателям хотелось бы услышать и авторов новых исследований. Потому что, в конце концов, что-то меняется, и нам было бы интересно послушать и г-на Петракова, и Лациса. И вопрос к ведущему, вы не хотели бы организовать такую передачу, чтобы послушать с другой стороны?

Иван Толстой: Спасибо, Елизавета Васильевна, я абсолютно принимаю этот упрек и этот намек. Конечно же, новое пушкиноведение, сколь бы оно ни было спорно, заслуживает внимания, как всякая свободная мысль, и она должна быть высказана и выслушана нами. Я думаю, что к какому-нибудь пушкинскому дню мы подготовим и такую беседу.

Владимир (Москва): У меня вопрос к Вадиму Петровичу и сообщение по поводу находок. Значит, в Бесарабии жил такой уездный врач, Неговский, большой поклонник Пушкина. На свои деньги он издал календарь дней Пушкина. Такой-то год, такой-то день, Александр Сергеевич получил оттуда-то, съездил туда-то, и т. д. Книга эта не в руках специалистов, и ясно, что она прояснила бы многие вопросы, которые возникают у исследователей. Я живу в Москве и мог бы организовать хотя бы несколько страниц и обложку этой книги. Если это заинтересует Вадима Петровича:

Иван Толстой: Спасибо, наш слушатель может обратиться в Пушкинский Дом.

Александр (Петербург): Скажите, пожалуйста, проводилось ли систематическое исследование наследия Пушкина на предмет появления акростихов? Если да, то делалась ли попытка связать это с тогдашней литературной модой?

Вадим Старк: Я и сам пробовал, когда комментировал те или иные стихотворения Пушкина, найти ответ на этот вопрос. Мне таковых не попалось. Возможно, вопрос был задан с определенной целью. Возможно, тот, кто задал вопрос, нашел акростихи у Пушкина. Если так, то Пушкинская комиссия, с удовольствием примет этот материал на страницах нашего временника.

Иван Толстой: Мой следующий вопрос Наталье Константиновне. Мы чуть-чуть затронули в нашем разговоре Пушкинский Заповедник. Я хотел бы попросить Наталью Константиновну, которая много лет там работает, а летом живет рядом с ним, поделиться ее мнением о том, что собой представляет этот заповедник в новых своих формах. Там ведь проведены всяческие лесопарковые работы, и внешний вид этого, знакомого в России миллионам места, несколько изменился. В правильном ли, с вашей точки зрения, направлении эти перемены, и какой в них смысл?

Наталья Телетова: Вы знаете, это болезненная, даже боевая тема. Потому что есть сторонники того, чтобы все оставить, как было, "пусть зарастает - это романтично", и мы любим видеть стены лесов, идя вдоль дорожки. Они не могли принять реформы, которую произвела лесовод, ныне покойная Огольцова, которая оставила деревья, которые называются солитерами - то есть, одно дерево, пейзажное, которое говорит среди горизонтали вертикаль. Этого не было. И множество других нововведений было проведено. У нас прекрасное Петровское, прекрасное Михайловское, и они раньше были такими, но между ними проходит такой водораздел, как между эпохами, потому что те, кто тут в первый раз - они в восторге, а те, кто тут уже были, они озадачены. "Я тут привыкла приходить в Тригорский дом, а теперь тут надо переходить какой-то пруд:" И вот старые и новые воюют. Причем, уволились трое сотрудников. Дирекция делает все, чтобы это как-то примирить, потому что надо работать. Но, насколько я это понимаю, это очень болезненная тема. Приезжаешь с какими-то новыми сообщениями, если ты сторонник одного, то к тебе не приходят на лекцию. А если ты сторонник этого, то к тебе другие не приходят. И я не знаю, чем это кончится. Сейчас, как будто все притихло, но это совершенно болезненно. Между тем, мне старый, опытный лесовод объяснял, когда я сама налетела на него в Тригорском парке, что нельзя заделывать ствол 200-летнего дерева. Нельзя, потому что оно будет гнить. Мы раскрыли, на нас кричали: "Как вы можете? Вы губите дерево!". Вообще, похоже на то, что новые леса и великолепие этих парков закроют бреши, которые образовались в результате каких-то реформ, и все снова зарастет. Двухсотлетних дубов никто не касался, только несколько известных елей, еще со времен Петра Абрамовича, пришлось спилить.

Иван Толстой: Поразительно, как все-таки любит русский человек Пушкина и всё, что с ним связано: из-за того, что тропинка пошла не в ту сторону, перестать разговаривать со своими коллегами. Вадим Петрович, что такое Пушкинский дом сегодня? Многие наши радиослушатели не знают точно, что это, и уж точно слышали, что присяжных пушкинистов полагается не любить за их сухость, формализм, за притеснение всевозможных свободных слов, которые говорятся о Пушкине. У вас совсем не много времени, чтобы защитить ваше учреждение.

Вадим Старк: Порой бывает, что встречаются люди, которые путают Мойку 12, то есть дом, где жил и скончался Пушкин, с Пушкинским Домом. Пушкинскому Дому исполнится 100 лет в декабре, когда Николай II подписал указ об организации Пушкинского Дома. Пушкинский Дом - это больше чем Пушкин. То есть, это наше все, но в более широком смысле, потому что там собираются рукописи, личные вещи и изучаются все русские писатели, от Древней Руси, до сегодняшнего дня. В числе других отделов есть и отдел пушкиноведения, как он официально называется.

Иван Толстой: Вот о нем и хотелось бы услышать.

Вадим Старк: Главная задача отдела - это издание комментированного собрания сочинений Пушкина. Из нового собрания вышло два тома и готовятся другие. Когда сегодня в эфире прозвучал упрек: "это традиционное пушкиноведение, и для вас Пушкин - ваше все": ну не только для традиционных пушкинистов, а для всех его читателей. В общем-то, не все мы такие традиционные. Я готов принять любую точку зрения, если она не абсурдна. И в частности, раз прозвучала фамилия академика Петракова, то есть экономиста по образованию, возглавляющего институт рыночных отношений РАН, я с уважением отношусь к его экономическим взысканиям, но со скепсисом, который имеет достаточно основательную почву, отношусь к его пушкиноведческим экзерсисам и готов доказать это, если наметится такая встреча. Как раз то, чем владеет Пушкинский Дом - то есть, самые тексты, оригиналы тех документов, которые, кстати, тоже готовятся к изданию Пушкинским Домом. Сборник из более 1500 документов выйдет к столетию Пушкинского дома. Может быть, это явится достаточно основательным толчком для тех всевозможных налетов. Я не против интерпретаций, и никто их наших сотрудников не против них. Ранее оригинальные интерпретации тоже вышли из стен Пушкинского Дома.

Иван Толстой: Что бы вы хотели знать о Пушкине? Этот вопрос задавал петербуржцам наш корреспондент Александр Дядин.

Прохожий: Наверное, его более точную автобиографию. И, конечно, побольше о его смерти. Кто стрелял и почему.

- То есть, версия с Дантесом вас не устраивает?

Не то чтобы не устраивает, но я думаю, что есть еще версии, до сих пор не разгаданные. Просто, чем дальше время, тем их сложнее искать.

Прохожая: Мне было бы интересно узнать по поводу его жены, Натальи Гончаровой. Их история, я знаю, очень сложна - он ей изменял, много писем от Пушкина к ней, когда он просит у нее прощения, но она его так и не простила. Мне хотелось бы поподробнее об этом.

Прохожий: Я очень много о нем слышал. Не только с положительной стороны, которую в школе преподают, но и с отрицательной. Некоторые негативные черты его характера, о его отношениях с женщинами. Хотелось бы чего ни будь более объективного о его личной жизни.

Прохожая: Мне в нем нравится все. Человек со всеми своими гранями - нам его идеализировали, а он такой же, как и все. Ну что там, женщины интересуются личной жизнью, а мне больше нравится его просто читать.

Прохожий: Все, что мне нужно, уже написано.

Прохожая: Мне много известно о нем как об авторе со школьных лет. Интересно было бы узнать больше о его личной жизни. Взаимоотношения с друзьями, женщинами.

Прохожий: К юбилею вышло очень много литературы. Пожалуй, уже каждая страница его жизни и его гражданская позиция, отношения с церковью известны. Мне было бы интересно знать, откуда возникает такая гениальность. Бехтерева говорила, что она восхищается "обменом веществ мозга Пушкина". Меня интересуют его конкретные способности мозга.

Прохожая: Что-нибудь новое, а что - без разницы.

Прохожий: То, что не проходили в школе. Личная жизнь. Не скабрезные подробности, а просто интересные факты - это же был живой человек.

Прохожая: Наверное, как человек он был не очень интересен. И как все гении, достаточно тяжел в быту. Наверное, о том, как ему писалось - легко, трудно?