Программу ведет Кирилл Кобрин. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Иван Толстой.
Кирилл Кобрин: Один из ведущих специалистов по русскому Серебряному веку, историк литературы и культуры Роман Тименчик выпустил большое исследование, которое называется "Анна Ахматова в 60-е годы". Беседу с автором книги ведет мой коллега Иван Толстой.
Иван Толстой: Исследование профессора Тименчика вышло под знаком московского издательства "Водолей" и Университета Торонто. В этом капитальном труде 285 страниц основного текста и 500 страниц примечаний, экскурсов и указателей. Это уже не просто книга об Ахматовой, но некая энциклопедия эпохи. О степени дотошности исследователя говорит уже первая фраза первой же главы: "Анна Андреевна Ахматова, гражданка СССР, верующая, б/п (беспартийная), восстановленный член Союза Советских писателей, и - не вдаваясь в общеизвестные подробности биографии и воспользовавшись беглой формулой из ненаписанной книги о ней: "Это уже тема Маугли": человек попадает в иную среду и сохраняет свои особенности" - проживала, по ее словам, в городе Ленина на такой же улице".
На эту фразу приходится семь примечаний, включающих имена филолога Эммы Герштейн, самолетостроителя Андрея Туполева, офтальмолога Филатова, пианистки Марии Юдиной, востоковеда Николая Конрада, а также Зощенко, Шагинян, Лозинского и еще двух десятков деятелей русской культуры и советской эпохи.
Публикации Тименчика, помимо компетентности, всегда славились изяществом и элегантностью путешествия по истории. Я позвонил в Иерусалим, где Роман Давыдович преподает русскую литературу, и спросил его, почему именно 60-е годы, а не в целом - послевоенная пора?
Роман Тименчик: 60-е годами в этой книге я называю время с 1956 года по 1966 - год смерти Ахматовой. Пожалуй, три основные причины. Начну с последней, хотя она не самая маловажная. Во-первых, потому что это время, в которое я жил и которое я помню, и в которое мне хотелось вернуться, и про которое, помимо всего прочего, я мог рассказать что-нибудь и о себе, и о своих друзьях, о своем поколении как о читателях Ахматовой. А одной из черт этого читательского поколения было именно то, что время было размерено от одной публикации Ахматовой до другой (я говорю сейчас о 1962-66 годах), от появления одного списка неопубликованных стихотворений до следующего.
Вторая причина - это потому что так получилось, что мне довелось после кончины Ахматовой знать очень многих ее близких друзей и дружить с ними по-человечески, бытовым образом. Довольно много они мне рассказывали, и то, что они мне рассказывали, это была именно поздняя Ахматова, последних лет. И мне как-то хотелось эти сведения как-то свести воедино и сделать так, чтобы они не пропали. Я чувствовал какой-то долг перед этими ахматовскими друзьями, рассказывавшими мне о ней.
И, наконец, главная причина - потому что с 1958 года Ахматова стала вести записные книжки, стала вновь записывать на бумаге какие-то планы, наброски воспоминаний, черновики незавершенных стихов. До этого времени она просто боялась вести записные книжки. И эти записные книжки сохранились, и они представляют собой некоторый такой единый литературный памятник, единый литературный текст. Записи творческие перемежаются с чисто бытовыми заметками повседневного характера, так называемый ежедневник, органайзер, если угодно. Вот весь этот комплекс разрозненных, казалось бы, не связанных записей, которые слились в единое повествование вольно или невольно, я и хотел разобрать, проанализировать и представить сегодняшнему читателю.
Иван Толстой: Что было самым главным во взаимоотношениях Анны Ахматовой с русской эмиграцией?
Роман Тименчик: Я думаю, что чувство обиды, пожалуй. Если во взаимоотношениях, то чувство обиды и с той, и с другой стороны. Это началось довольно рано, и свидетельство уже 1921 года - ее разговор с Михаилом Зинкевичем. До нее дошла газета "Последние новости", как я понимаю, тот номер, где была статья Андрея Левинсона о ней, незадолго перед этим покинувшего нелегальным образом Петербург, а она уже тогда сформулировала свое отношение к эмиграции - ничего не понимают: "Убежали туда, ничего не понимают и только лают по-собачьи". Если говорить о главном, то главное - это чувство обиды и некоторого, я бы сказал, взаимного непонимания. То же самое относится и к отношению эмигрантов к Ахматовой и непониманию того положения, в котором она оказалась, она и очень многие другие представители дореволюционной русской культуры, непонимание того, что можно нанести ощутимый вред писанием книг.
Иван Толстой: До каких историй, важных для вашей книги, вы не сумели добраться и докопаться, что осталось непроясненным для вас как исследователя?
Роман Тименчик: Какие-то вещи для меня прояснились, но не все вошло в рамки этой книги, не обо всем я мог писать по соображениям и чисто композиционным, и некоторым этическим. Не все еще можно вытаскивать на холодный свет аналитического разбора. Что бы я хотел еще знать? Слишком многое, чтобы это можно было перечислить в коротком разговоре. Самое главное упущение, нехватка, дефицит - это личное досье Ахматовой в фондах Госбезопасности.
Иван Толстой: Книга "Анна Ахматова в 60-е годы" читается медленно, переваливаясь от основного текста к примечаниям, как неспешный обоз с богатой поклажей, идущий полузабытыми тропами. Упоительное чтение - для тех, кто понимает.
