Одноклассники из последних советских.

Владимир Тольц: Мой молодой коллега Валентин Барышников принадлежит к поколению последних, учившихся по советским учебникам на излете советской власти. Он окончил школу в 1988-м. Мне кажется, что изломы судеб, перемены в восприятии жизни и мировоззрении представителей этой генерации – прекрасный материал для размышлений о «разнице во времени», о продолжающейся молодой еще жизни, которая уже превращается в историю. Итак, гость нашей программы Валентин Барышников и его одноклассники.

Валентин Барышников: Эту песню группы «Секрет» мы пели почти двадцать лет назад – на выпускном вечере в нашей школе (знаменитой московской 57-ой) и, по соседству - на Арбате, где только-только с перестройкой появились уличные музыканты, сразу ставшие собирать громадные толпы зевак и мелочью – десятки рублей.

С тех пор одноклассники мои разбрелись по свету, и лишь иногда дают о себе знать случайными звонками или письмами, которые, впрочем, из некогда подробных бумажных стали лаконичными и электронными.

А вместе было хорошо. Вот бы не расставались мы тогда, вот бы не было кончины СССР, и вот стали бы мы советскими служащими, или учеными, а может, музыкантами или режиссерами театра, которым так увлекались тогда.

Как изменило нашу судьбу падение советской власти, так и не давшей нам – своему последнему поколению – путевки в жизнь.

Недавно я позвонил своим одноклассникам, чтобы спросить об этом. Но вначале, конечно, мы предались воспоминаниям.

Первым говорит мой одноклассник Гриша Минц – когда-то наш главный школьный театральный режиссер и бас-гитарист, а ныне нью-йоркский врач, который так занят, что не смог придти в нашу студию и давал интервью по телефону, запершись в крошечной комнатке, которую называет кабинетом.

Григорий Минц: Недавно в Москве мне брат мой сказал, что есть поколение, сейчас подросло, которые никогда не были пионерами. Меня принимали в пионеры в Бородинской панораме.

Алексей Горичев: Помню, как в пионеры поступал, Бородинская панорама. Какой это был год? 80, 81… Помню похороны Брежнева – в школу не ходили. Дворец пионеров, шахматный кружок, кружок астрофизики.

Валентин Барышников: А это был Леша Горичев – ныне генеральный директор одной из российских компаний. Теперь снова слово жителю Нью-Йорка – Теме Малорацкому – преподавателю аргентинского танго, физики и математики.

Артем Малорацкий: Больше всего мне вспоминается май в Москве, потому что ощущение мая, весны, когда цветет все. Я жил близко к центру Москвы, помню улицы, дома - это ощущение города, бульвары. Магазины, конечно, все в очередях стояли. Рекорды по стоянию за виноградом в течение трех часов. Но большей частью у меня воспоминания о наших походах, 57 школа. Мы ездили, я помню в Молдавию, в Эстонии в математическом лагере.

Екатерина Шейнберг: Надо сказать, что советские воспоминания у меня связаны с предыдущей школой. С нашей школой у нас были связаны антисоветские воспоминания.

Валентин Барышников: А это Катя Шейнберг – ныне большой ученый, она тоже живет в Нью-Йорке и работает в исследовательском отделе Ай-Би-Эм. Аня, которую она сейчас упомянет – это Аня Фатиева, еще одна наша одноклассница, которая теперь крупный финансист и поэтому за занятостью не смогла дать мне интервью.

Екатерина Шейнберг: Хорошо помню: мы вместе с Аней пришли из советской школы, кондовой советской, в 57-ю в восьмом классе. Первые три дня, наверное, мы гуляли с ней за ручку на перемены вдоль коридора, как мы привыкли делать в предыдущей школе. Потому что в предыдущей школе это был концлагерь. В 57-й школе это было не принято. Особенно это развлекало мальчиков из 10 класса. Как учились, помню. Уроки прогуливали, помню, на Арбате. Как к экзаменам готовились. Как отменили экзамен по истории в 10 классе. Это 88 год был, уже стало ясно, что неудобно спрашивать по старым учебникам, уже ясно всем, что это вранье. Спектакли ставили, провели над этим полгода.

Андрей Шанин: Помню НВП – сборка-разборка автомата Калашникова и стрельба в подвале из мелкокалиберной винтовки.

Валентин Барышников: А это был московский физик Андрей Шанин. А вот неожиданные воспоминания Гриши Минца.

Григорий Минц: Наш одноклассник Шанин Андрюша, гениальный физик. Он отличался несколькими качествами: он пел дурным голосом песню на стихи Есенина и в некоторый момент он решил, что надо будет идти в армию, поэтому он начал качаться.

Валентин Барышников: Андрей опровергает это:

Андрей Шанин: Я ходил в какое-то такое место, но я не думаю, чтобы в армии предстать во всей силе. Такого я не помню. Подтягиваться нас заставляли 12 раз, хотелось не 12, а 25 раз. Основной движущей силой была не армия, а как водится, - девочки.

Валентин Барышников: Еще воспоминания тех лет – Катя Шейнберг.

Екатерина Шейнберг: У моих родителей был видеомагнитофон, очень мало у кого был. Когда это было? 85-86 год. Но это было совершенно полулегальное занятие, и мы ужасно всего боялись. Я от всех скрывала, я только близким друзьям рассказывала, как милиция к нам в дом приходила не потому, что у нас был видеомагнитофон, а из каких-то других соображений – случайно кого-то в доме ограбили, а мы в панике выключали телевизор, притворялись, что мы просто так сидим в гостиной, уставившись в пустой телевизор.

Валентин Барышников: Тема Малорацкий был нашим музыкальным гуру тех лет, ведущим вокалистом нашей школьной рок-группы. Кому как не ему вспоминать о пристрастиях в музыке:

Артем Малорацкий: Я, конечно, любил «битлов» очень Элвис Пресли для меня был кумиром, когда мне было 15-16 лет. Потом джаз я всегда слушал, Армстронг у меня засел просто. Это у меня, кстати, осталось на всю жизнь. Были какие-то группы, мне они меньше запомнились – «Секрет», «Браво», но это были менее серьезные вещи, рок-н-ролл танцевать можно было.

Валентин Барышников: И снова Андрей Шанин.

Андрей Шанин: Если я правильно помню, мы поступили в 85 году. Помню, было прекрасно. Мне было 14-15 лет. У меня есть сын, которому сейчас 14 лет, и он ходит в ту же самую школу. Я ему часто рассказываю о тех временах. Все то же самое. Все, что его интересует, как в походы ходить, как ездить разные интересные места смотреть – вот это я ему рассказывал, и это у них есть и сейчас. Есть отличия конечно. Сейчас выясняется, что дешевле съездить в Альпы, чем на Тянь-Шань – это меня потрясло. В остальном мало изменилось. Поскольку я хожу на родительские собрания, смотрю на эти стены, у меня ощущение, что вообще ничего не изменилось.

Валентин Барышников: Но вот – школа кончилась. Вскоре – первым из класса – уехал из страны Тема Малорацкий.

Григорий Минц: Малорацкий когда уезжал - это помню, конечно. Это было такое ощущение, что человек помер.

Артем Малорацкий: Уехал я после окончания школы, мне было 17 лет. Мне удалось поступить в ЭмАйТи, кстати, не без помощи Гриши Минца, который мне достал рекомендацию. Закончил ЭмАйТи по физике, хотя где-то посередине я понял, что научная работа – это не для меня. Я решил стать учителем школьным.

Валентин Барышников: Андрей Шанин рассказывает о той переломной поре.

Андрей Шанин: Самое тяжелое время было не 85 год, а где-нибудь 89, по 92, оно воспринималось самым мрачным. Когда был 89-91 год, у меня были политические пристрастия, я ходил на демократические митинги. Я не участвовал в защите Белого дома. У меня родился сын, надо было найти детское питание, пеленки, что-то еще. Но мне, конечно, хотелось поучаствовать, потому что там был Гриша, там было весело, мы защищали демократию. Прошел после 91 года один или два года, и у меня политических убеждений не стало.

Валентин Барышников: Гриша Минц о защите Белого дома и о вообще о жизни тех времен.

Григорий Минц: Все менялось и были свободы какие-то. И вдруг первое постановление или второе постановление было такое, что все студенты должны ехать на картошку. И тут я огорчился. Это на самом деле уникальное событие в моей жизни. Я никогда ни до, ни после себя не ощущал так, как я чувствовал себя на баррикадах около Белого дома. В первый и в последней раз в жизни я чувствовал частью народа, частью общности какой-то. Около Белого дома было ощущение, которое описано в «Войне и мире» – наркотическое такое. Радом со мной были какие-то любера, были какие-то кооператоры на этих баррикадах. Была пожилая пара, которые оба сидели, они сказали, что терять нам нечего. Мы в прошлый раз, когда все это произошло, мы как овцы отдались и дали делать с собой все, что угодно, но в этот раз, даже нас всех постреляют, то, по крайней мере, выразим свое «фе». Я уехал в августе 92, а зимой 92 в Москве реально жратвы не было практически нигде. Помню, что я перед институтом вставал в очередь неизвестно за чем, потому что никто не знал, за чем стоит очередь. Потом приходила моя жена и вставала в эту же самую очередь.

Алексей Горичев: Переходный период случился на наши институтские годы. Поэтому, с одной стороны, учился на физфаке и хотел заниматься физикой, но свобода действий, пришедшая с падением советской власти, подвигла меня на занятие всякой ерундой, типа обменных пунктов. Потом так получилось, что моя семья эмигрировала в Америку, поэтому в качестве следующего шага для меня стало поступление в бизнес-скул. И вот это было явным признаком того, что в дальнейшем я все-таки физикой заниматься не буду.

Валентин Барышников: А вот история эмиграции Кати и Гриши – в то время они были мужем и женой.

Екатерина Шейнберг: Я пошла в МГУ на вычислительную математику, отучилась там четыре года. Не закончив, уехала в Америку, где-то на третьем курсе, когда я вышла замуж. Каким-то образом я поступила в аспирантуру в Колумбийский университет еще из России. Приехали в Нью-Йорк. У меня был очень спокойный переезд. То есть я ехала сюда учиться. В аспирантуре мне очень понравилось, отношение совершенно было - внимание, уважение. Как-то ученый сразу стал, хотя еще ничего не произошло. Так я отучилась свои пять лет, развелась с Гришей, закончила Колумбийский университет, поступила работать в Ай-Би-Эм. У нее есть научная лаборатория. Это замечательный научно-исследовательский институт, в котором у нас академическая расслабленная жизнь, занимаемся своей наукой. Вышла с тех пор, двое детей.

Григорий Минц: Я очень мало от траектории, заданной изначально, отклонялся в своей жизни. Пошел в мединститут. Первые два года мы с моими корешами там пропили. Потом начал учиться. После четырех курсов уехал. Приехал в Штаты, оказалось, что надо все начинать с начала. В результате оказался в колледже, потом пошел опять в медицинскую школу, четыре года. Закончил медицинскую школу, пошел в резидентуру три года. И вот теперь докторю потихоньку. В процессе развелся, опять женился, ребенок у меня родился.

Валентин Барышников: Андрей Шанин – в отличие от многих, из России не уезжал.

Андрей Шанин: У меня была совершенно прямолинейная карьера. Я закончил физический факультет московского университета, поступил в аспирантуру, защитил диссертацию. Остался работать на кафедре на физическом факультете, где по сей день и работаю, сейчас я там доцент.

Валентин Барышников: И вновь Леша Горичев – на этот раз о возвращении в Россию.

Алексей Горичев: По окончании бизнес-школы я пошел работать в американский банк, сначала в Нью-Йорке, потом в Лондоне. Произошла достаточно банальная вещь – сокращение штатов. Я решил взять тайм-аут, немножко отдохнуть, катался по разным странам. Потом упали башни в Америке, поэтому процесс поиска работы на Уолл-стрит был не очень актуален. Я решил приехать в Россию, посмотреть, что тут происходит. Это был декабрь, 2 декабря 2001 года.

Валентин Барышников: А вот продолжение истории Темы Малорацкого после того как он закончил ЭмАйТи и стал школьным учителем.

Артем Малорацкий: Приехал во Флориду. Два года преподавал физикуи математику, даже химию. Я очень увлекся аргентинским танго и решил переехать в Нью-Йорк, не совсем представляя, что я там буду делать. Мне хотелось поменять профессию, карьеру. Стал работать все больше и больше, занимался репетиторством, чтобы поддержать себя финансово, а потом и даже этим перестал заниматься. И где-то с 97 года по 2002 я занимался только танго. Сейчас опять занимаюсь наполовину танго, наполовину преподаванием.

Валентин Барышников: Как мне кажется, вы должны услышать, КАК Тема решил отойти от жизни профессионального танцора танго.

Артем Малорацкий: У меня был переломный момент, когда я выступал в театре на 2500 человек, это было целую неделю. Все вроде бы были в восторге, а я чувствовал себя ужасно, потому что мы ужасно танцевали и все было из рук вон плохо. Это все была этакая лажа, а люди были в восторге. После этого я стал резко снижать, предлагали работу, я стал отказываться, потому что я чувствовал, что я не на уровне, чтобы делать зрелищные вещи на самом деле – это все имитация, это хореография. Танго в идеале – это импровизация, спонтанное взаимодействие женщины и мужчины. На самом деле, занимаюсь танцем я больше, чем тогда, и прогресс у меня идет скорее сейчас, чем он у меня шел тогда.

Валентин Барышников: Всех ребят я просил представить – что бы было, если бы они не уехали - предположим, советская власть продержалась бы еще двадцать лет.

Снова Тема Малорацкий.

Артем Малорацкий: Я ни разу не возвращался в Россию. Мне трудно представить. Вероятнее всего, что я тоже преподавал бы в школе. У меня всегда была тяга к музыке и к танцам, но у меня не было образования, поэтому шансов быть профессиональным танцором, тем более в жестких условиях, у меня не было. Я бы скорее всего занимался музыкой или танцами для себя.

Валентин Барышников: Гриша Минц категорически отвергает возможность того, что при советской власти он мог бы стать, скажем, театральным актером или режиссером.

Григорий Минц: Надо делать то, что ты умеешь. Малорацкий, я видел, как он танцует, он, мягко говоря, талантливый чувак. Если бы я не уехал, я думаю, так бы все и было, стал бы врачом, работал бы где-нибудь. Жизнь одна и та же у всех. Те же самые ненормальные дети бегают, всем надо идти на работу, все приходят домой. Жизнь была бы, у меня было бы гораздо меньше впечатлений о жизни.

Екатерина Шейнберг: Что бы я делала, если бы советская власть осталась? На самом деле, как ни печально, практически то же самое. Все равно бы я занималась прикладной математикой в том или ином виде. Детей бы завела может быть чуть раньше, чем здесь. О быте, наверное, пришлось бы думать гораздо больше.

Андрей Шанин: Я думаю, что не изменилось бы ничего. Даже как-то обидно думать об этом. Был такой фильм «Дом, который построил Свифт», если я не ошибаюсь, там есть персонаж, который тюрьму охраняет. Вот он в прежней жизни ее охранял, перед прежней. Здесь все то же самое: я бы закончил университет, аспирантуру и остался бы работать.

Алексей Горичев: Наверное, закончив университет, стал бы физиком. Хотя я не знаю, если честно. На эту тему замечательно сказал мой брательник, который уехал в Америку в 77, там вырос и приехал сюда в 89 году. И в начале 90 годов, гуляючи с моим дядей по улицам Москвы, там где-то какой-то рынок, уличная торговля, и в этот момент мой дядя решил задать вопрос такой же: а что бы ты делал, если бы ты тогда не уехал, а остался бы здесь? На что мой брательник сказал: «Я бы стоял с другой стороны этого прилавка». Поэтому, не знаю, наверное, был бы физиком, а может быть стал бы каким-нибудь спекулянтом или валютчиком.

Валентин Барышников: Так представляет себе это гипотетическое будущее Алеша Горичев. Он же отвечает на вопрос – а были бы хоть какие-то плюсы в такой советской жизни.

Алексей Горичев: В той жизни, мне кажется, слишком мало видели и слишком мало знали. Поэтому в какой-то мере спокойно жилось. Как ездили в какой-то санаторий «Кукушкино», так и ездили бы отдыхать. Ни у кого бы не болела голова о том, что нужно в Южную Африку ехать или в Австралию. Все было бы просто и понятно с едой: пошел, батон хлеба купил, пакет молока, кусок мяса получил – и доволен.

Андрей Шанин: Сейчас наука очень часто бывает твоим личным делом. На самом деле, может быть. Я бы чувствовал себя более комфортно в ситуации, когда моими результатами всерьез интересуются, когда от меня ждут каких-то побед на ниве народного хозяйства, а не когда я предоставлен сам себе. Я не могу сказать, что всерьез тоскую по этим временам – это было бы большой натяжкой.

Екатерина Шейнберг: Здесь семьи не живут друг с другом рядом. Родители мои живут в Техасе. Они приезжают часто, но это, конечно, все равно не то. А когда у тебя маленькие дети, они хотят их, естественно, видеть и дети их хотят видеть. И то же самое у мужа моего родители здесь не живут. Работают здесь как ненормальные все, в том смысле, что на работу надо ходить. То есть в Советском Союзе по-разному было. Насколько я помню своих родителей, мама у меня сидела дома с трех часов дня регулярно. Папа мой приходил на ланч домой довольно часто. Когда мне лет 15-16 было, я помню, позже всех домой приходила. Здесь все как-то больше заняты. Мне представить, что кто-то ко мне домой зайдет, не позвонив заранее, - это совершенно невероятно, я бы была недовольна. Однако, в Москве это как-то происходило дома все время и было естественно совершенно. Доставали печенье, которое было, и садились чай пить. Это было классно. То, что мы друг у друга дома тусовались, в школе – это было замечательно. Но, честно говоря, надеюсь и здесь такие вещи делать, то есть для детей, по крайней мере, для своих. Мы, конечно, постарше, но стараемся друзей звать домой часто.

Валентин Барышников: Опять Андрей Шанин – о том, изменился ли круг общения.

Андрей Шанин: Как я объяснил своему ребенку: у нас полкласса наизусть знало «Мастера и Маргариту», а вторая половина «Москва-Петушки». Я, конечно, принадлежал к той, которая знала «Москву-Петушки». Это в связи с тем, что по телевизору показали «Мастера и Маргариту», ребенок заинтересовался. Не знаю, детское общение немножко отличается от взрослого. Я тоже люблю поговорить на мировоззренческие темы за столом, и случается интересно. Может быть с меньшим пылом, когда мне было 15 лет, даже, я бы сказал, гораздо меньше.

Артем Малорацкий: В России мы были внутри прослойки людей со схожими интересами, и ты уже знал, где она. Когда я приехал в новую страну, это было гораздо труднее найти. Мне казалось, что главное нащупать какой-то круг или то место, где может быть подобное общение. Но потом у меня изменились взгляды на это дело. Я чувствую меньшую зависимость от круга общения.

Алексей Горичев: Сейчас круг расширился в силу более насыщенной и активной жизни и в силу большего географического перемещения. Зачастую, наверное, при этом качество общения падает.

Валентин Барышников: А вот что горит Катя Шейнберг, которая общается, в основном, с людьми со своей работы, из научной среды.

Екатерина Шейнберг: Нам в этом смысле очень повезло. Я думаю, что поэтому у меня положительный взгляд на это. Вокруг нас собралась компания очень сравнимая с нашей школой. Не было такого, когда я училась в университете. Школьные друзья остались на всю жизнь, я продолжала с ними общаться пока я была в университете. В университете у меня не завелось практически друзей. У меня была одна подруга – это все, которая вышла замуж за Шанина, за нашего одноклассника. Здесь, удивительное дело, люди из разных стран, но я могу себе представить как своих бывших друзей из 57-й школы. Мы пошли гулять в русский ресторан на Брайтон - итальянцы, немцы, югославы, индус, датчанка. Я думаю, что мне в этом смысле повезло, то я не думаю, что многим одноклассникам так повезло.

Валентин Барышников: А вот рассказ Гриши Минца – о круге общения и о судьбе:

Григорий Минц: Моей дочери шесть лет, она только что в новую школу пошла в сентябре. Школа, которая около нашего дома, она городская школа, и она очень похожа по уровню своему и по тому, как их там мордуют, на нашу 57-ю школу. Кого я там встретил? Я, разумеется, узрел там свою бывшую жену, которая туда привела свою дочку того же возраста. То есть они теперь в параллельных классах. Надо было уехать в другую страну, в другой город, чтобы дети оказались в одной школе. Круг на самом деле не настолько изменился. Малорацкого сестра у меня в больнице работает. Стою, жду лифта у нас внизу, смотрю – знакомая физиономия. Они когда уехали, нам было по 17, ей, соответственно, 13. Теперь у нас с нейесть общие пациенты.

Екатерина Шейнберг: Живешь и думаешь, что бы было, если бы я не развелась с Гришей? Какая бы у меня жизнь была? Самый ужасный ответ на этот вопрос – такая же. Потому что не только он пошел отдавать ребенка в ту же школу, он живет в двух шагах, купил квартиру, абсолютно все то же самое. На том же уровне находится финансовом, теми же вещами интересуется, понятное дело. То есть совершенно то же самое, что, конечно, смешно.

Валентин Барышников: Гриша Минц всегда очень любил подводить итоги – в этом фрагменте беседы он упоминает и обо мне, это я закончил механико-математический факультет МГУ и теперь работаю радиожурналистом.

Григорий Минц: Человек, закончивший мехмат, не делает передачи на радио, а человек, который занимается физикой, не преподает танго. Значит что-то происходит в жизни, что дает возможность попробовать это все. Не знаю, что это было – временной разрыв какой-то, эмиграция или другая страна, я не знаю, что произошло, но нашему поколению повезло в чем-то, что мы получили этот выбор, которого не было. Тем не менее, при наличии всего этого выбора, в результате дети оказываются в параллельных классах. Если бы ты у меня спросил, если бы все сначала началось, сделал бы я что-нибудь по-другому? Ответ однозначный – нет. Потому что в результате я там, где и хочу находиться.