Марина Тимашева: Нам часто приходится начинать разговор о книгах с того, что осмысленная литература превращается в самиздат, за которым нужно обращаться по месту изготовления. А что тем временем продают в магазинах? Рассказывает наш постоянный рецензент – историк Илья Смирнов.
Илья Смирнов: Подчёркиваю: это не узко-специализированный магазин, как книжная лавка во дворе Исторической библиотеки, но и не киоск в переходе. Нормальный солидный магазин, в котором отдел «История» занимает три больших стеллажа. Сотни изданий. Мне нужно одно новое, о котором не стыдно рассказать радиослушателям. Казалось бы, элементарно, Ватсон. По ходу поисков вспоминаю дискуссию в эфире с замечательным учителем истории, автором учебников Леонидом Александровичем Кацвой, который с бескорыстным удовлетворением отмечал, что учебник теперь только «один из источников информации, далеко не главный», а «колоссальный поток информации»поступает из других, внешкольных источников.
Вы, наверное, ждёте, что я в порядке полемики с институтским товарищем буду извлекать из потока шедевры типа «Тайны величайших любовников человечества». Это направление историографии, конечно, представлено, но не слишком широко. Пресловутая «Новая хронология» - 8 единиц хранения под разными фамилиями. Меньше, чем пару лет назад. Видимо, всех, кого можно было убедить, что Менелай, Мамай и батька Махно – одно и то же историческое лицо, уже убедили. Зато целую полку занимает Резун-«Суворов», каждый опус продублирован, есть побогаче, есть победнее. Школьник всего за 54 рубля узнает, что агрессорами надо считать вовсе не тех, кто давил танком под Вязьмой его прадедушку, а совсем наоборот. Для сравнения: нормальная история Великой Отечественной в скромной полиграфии стоит 277 рублей. В порядке «плюрализма» выделено место для двух книжек, где творчество Резуна разбирают профессионалы. Но стоят-то их книги куда дороже, тиражи несопоставимы, и вся ситуация представляется ненормальной: наука как приложение к макулатуре. Если вдогонку к оправданиям гитлеровской агрессии и сталинских казней тот же автор осчастливит нас бестселлером, например, о том, как в преступлениях Чикатилло виноваты сами зарезанные детишки – что, криминалисты вместе с родственниками жертв должны будут и это всерьёз опровергать? И радоваться, если опровержение дойдёт до одного из сотни читателей бреда?
Конкурент Резуна - некто Юрий Мухин. Сдерживая тошноту, цитирую: «Чтобы предотвратить тиф в Освенциме, куда немцы предварительно свозили евреев для отправки их в Палестину, они обрабатывали одежду заключённых инсектицидом «Циклон Б», убивая тифозную вошь (Потом сионисты извратят дело так, что «Циклоном Б» убивали евреев)». На соседней полке 6 объёмистых томов Олега Платонова, не менее убедительного специалиста. И так далее, целыми собраниями сочинений. Нашлось место и для Василия Розанова (он уже историк до кучи), и для сборника однообразных, совершенно не смешных как бы пародий про Путина, написанных деятелем из шоу-бизнеса: «Слышь, брателло…» и так далее, и для шаманских заклинаний про какое-то «Благословенное царство».
При этом напрочь выбиты целые отрасли: археология, в которой именно за последние 20 лет совершены ошеломляющие открытия, древний мир, медиевистика. На соответствующих полках либо знатный инопланетянин фон Даникен (после Олега Платонова он уже воспринимается с умилением), либо «Велесовы книги» про войну славян с динозаврами, либо житие святого мученика Ивана Грозного.
Вроде бы, лучше обстоят дела с военной историей. Приличные книги есть, мы о них уже говорили и будем говорить. Беда в том, что неспециалисту их трудно отсортировать, а через естественный мальчишеский интерес к военной атрибутике можно воспитать патриота, а можно – Смердякова с кокардой. Думаю, не открою военную тайну, если скажу, что некоторые наши военные историки нового поколения в свободное от историографии время окормляют сайты, посвящённые боевому пути разных гитлеровских формирований. И вывешивают там собственные фото. В соответствующей униформе. Я, конечно, не стану рекламировать адреса таких сайтов, но можно посмотреть обзорные критические материалы о реабилитации нацистов и о коричневой романтике в Сети в электронной версии журнала «Скепсис», http://www.scepsis.ru/
http://scepsis.ru/news/nazimonument.php
http://scepsis.ru/news/nazidiss.php
А книги - книги-то зачастую имеют вид вполне пристойный, даже учёные степени рецензентов указаны, и только случайно открыв сто-какую-нибудь страницу, читаешь про «патриотизм» власовцев и понимаешь, сколько бумаги опять испачкали вместо того, чтобы свернуть в рулоны и продать по 5 рублей.
И наконец, когда ты, вроде бы, уже выбрал из сотен книг одну, возникает недоумение: а что это её библиография заканчивается 50-ми годами? Где-то я это уже видел. И вспоминаешь, что, например, «Первый американец» Керама уже выходил в «Прогрессе». При Брежневе. Хотя на фоне «тифозных вшей» это уже детские шалости.
В теории всё вышеописанное называется «свободой» и «рынком». На практике из людей сначала делали просто дураков, а в последнее время - всё больше дураков специфической ориентации, которые с ножами врываются в синагогу или набрасываются на африканских студентов. Оказывается, рынок культурной продукции – это такой уникальный рынок, где продавец не отвечает и принципиально не желает отвечать за качество. Напоминаю, что мясокомбинат и коньячный завод отвечают за нарушение правил вне зависимости от того, нанесён ли вред конкретному покупателю и поступали ли от него жалобы. На этикетках, в принципе, нельзя врать. А ведь так было не всегда. В середине 90-х под ту же болтовню о свободе все прилавки были заставлены спиртом «Рояль» неизвестного аристократического происхождения и прочими изысками, вроде пахнущей резиной косорыловки в пивных жестянках с надписью «водка». И ведь как-то навели порядок. И свобода выпить от этого особенно не пострадала. Что же мешает убрать помойку с прилавков книжных магазинов?
Песня:
Сделай меня идиотом, чтобы я не знал горя,
Сделай меня идиотом, чтобы я любовь понял,
Чтобы не хотел денег, чтобы не хотел власти,
Ведь идиот может быть просто так счастлив.
Сделай меня идиотом, это не так сложно,
Сделай меня идиотом, да, это мне нужно,
Чтобы я не знал страха, чтобы я не знал смерти,
Ведь идиот может только в добро верить.
Марина Тимашева: Это была песня группы «Орке-Дорке». Фрагмент песни. И группа – громко сказано. Это дуэт. Павел Дудин, автор музыки, текстов, аранжировок и вокалистка Ирина Юсупова. Начинали они в уральском городе Артемовске, там был настоящий состав музыкантов, теперь его нет, музыка компьютерная.
Павел Дудин: Это связано с материальными вещами. Репетиционная база стоит денег. Это, как минимум, 300 рублей в час. Это связано с тем, что нужно покупать оборудование. Это очень дорого. Все партии у нас сыграны руками на клавишах. Мы электронными средствами стараемся играть, все-таки, рок-музыку. Допустим, группа «Депеш Мод» начала играть гитарную музыку на синтезаторах. Появилось что-то свое. Мы сейчас делаем обратное – мы играем на синтезаторах рок-музыку.
Марина Тимашева: Радиостанции не хотят брать песни «Орке-Дорке». Говорят, что это «не формат», то есть не рок, и не поп, и незнамо, что за зверь такой. А насчет возможности выступления в московских клубах – тут отдельная история.
Павел Дудин: Раньше происходило так. Группа приходила в клуб и говорила, что хочет у них сыграть. Им говорили, что вот, пожалуйста, площадка, время, играйте, мы ваши билеты просто продаем. Деньги получает отдел культуры, вы получаете свои 50%. Все счастливы, всем хорошо. Сейчас в клубах есть независимые промоутеры, которые делают концерты. Эти промоутеры набирают, допустим, пять групп на концерт. Они говорят: «Мы вам даем площадку, вы приходите и играете, но вы должны привести с собой, как минимум, 15-10 человек». Эти 10 человек покупают билеты по 150 рублей у клуба. Таким образом, собирается зал. Это просто зал своих людей, это некий междусобойчик. То есть, если я сегодня играю в одном клубе, то я туда веду свой народ. Если я играю в другом клубе, то я веду туда свой народ. Таким образом, эта тусовка просто перемещается из клуба в клуб.
Марина Тимашева: И о записи в студиях Павел рассказывает интересные вещи.
Павел Дудин: Наш альбом выпустила компания «Бомба мьюзик». Мы просто принесли запись туда, человек послушал, сказал, что ему это интересно, и мы с ним подписали договор на три альбома. Он с нас денег никаких не потребовал. Не сказал, что мы ему должны заплатить за выпуск альбома, как обычно, от полутора тысяч долларов. Откуда бедный музыкант, начинающий, возьмет эти деньги? Когда мы приехали, мы сделали некий шаг и записались в студии. Сумма записи - 8 000 долларов. Мы до сих пор еще расплачиваемся, по возможности. По частям. В принципе, записать все можно дома. Но как ты будешь распоряжаться этой записью? Ты приходишь в выпускающую компанию, отдашь диск и, даже, если эта запись будет звучать в сто раз лучше, чем студийная, тебе просто зададут вопрос: «А где ты это записывал?».
Ирина Юсупова: И сколько денег заплатил.
Павел Дудин: Не важно, какую песню я показываю – записанную дома или в студии. Если я говорю, что это записано в студии, мне говорят, что это хорошо (даже, если это, на самом деле, сделано дома). Это шоу-бизнес.
Марина Тимашева: Я спрашиваю, сильно ли изменились темы и сюжеты песен с тех пор, как Павел и Ирина перебрались в Москву.
Ирина Юсупова: В Москве последние песни про то, как провинциал приезжает в Москву, и что он видит, как он живет.
Павел Дубин: Когда я жил в Артемовске, под Екатеринбургом, я туда вернулся из Москвы, и у меня не было такого впечатления, что все-таки я какой-то артемовский или екатеринбуржец, хотя та же рубашка одета. Приехав из Екатеринбурга, все-таки, ты видишь разницу. В Москве изменения происходят очень быстро, а в провинции ничего не меняется десятилетиями. Там одни и те же люди. Если возьмем маленький город, все друг друга знают. На Урале в каждом маленьком городе есть свое телевидение. Там одни и те же темы, там могут рассказывать неделями о доме, который не ремонтируется, и ругать главу администрации, у которого нет денег, и он ничего изменить не может. Провинциалы думают, что приехал в Москву и попал просто в шоколад. Когда ты говоришь, что нечего кушать, тебе говорят, что не может быть. Как пишем песни? Берем острую тему, например, бедность и богатство. В Москве это очень ощущается. Вчера мы ходили в «Ашан» за продуктами, там бесплатно можно себе налить какие-то напитки. За 5 рублей купить стаканчик, а потом ходить и наливать. И человек стоит, наливает пепси-колу и доедает какие-то булки, сосиски. Он прилично одет. И тут же мы можем видеть, как человек покупает на 12 000 продуктов. В Москве все это очень видно. В маленьком городе есть один богатый человек, и все на него злы. В Москве тут непонятно, кто как зарабатывает. Но очень видно – человек едет на Мерседесе или просто идет.
Песенка «Я шагаю по Москве»
Я без денег и жилья, я шагаю по Москве,
Вижу – родина моя просто утопает в блеске,
Буржуины мчатся мимо в бронированных авто,
Ну а люди что попроще, те тусуются в метро.
Есть охота, просто жуть, я не ел уже три дня,
Провернуть бы что-нибудь и похавать на хоря,
Вон московские буржуи жрут омаров в казино,
Ну а люди, что попроще – собачатину в бистро.
Блин, расклеился башмак, прослужил всего семь лет,
Это, видно, божий знак, а других ботинок нет,
У буржуев же, напротив, что ни шмотка - чистый брэнд,
Ну а люди, что попроще, выбирают сэконд-хэнд.
Марина Тимашева: В Челябинске закончился форум современного российского кино. Своими впечатлениями делились с Александром Валиевым профессионалы и обычные зрители.
Александр Валиев: Первой ласточкой фестиваля были мастер-классы. Мэтры российского кинематографа Алла Демидова и Михаил Козаков на творческих встречах со зрителями рассказывали о тонкостях актерского ремесла. Впрочем, многие были удивлены, почему привычный формат творческой встречи организаторы назвали в афишах мастер-классом. Но не только это вызвало удивление и рядовых зрителей, и людей профессионально разбирающихся в кино. Вот как прокомментировал саму идею фестиваля Василий Киселев – директор городского архива кино.
Василий Киселев: Если пять лет назад фестиваль «Новое кино России» был чуть ли не единственным шансом увидеть новое отечественное кино, то сегодня все изменилось. Буквально через 2-3 месяца после выхода на киноэкран российские фильмы показывают по телевидению, а на кассетах и DVD они выходят одновременно с кинопрокатом. Последний фестиваль доказал, что нам предложили программу из кинолент, которые, практически все, уже шли по телевидению, в кинопрокате вышли на видео. Не было ни одного блокбастера. Две-три премьеры, рассчитанные на очень узкий круг любителей кино, очень спорные, неоднозначные фильмы. Практически все фильмы показаны по одному сеансу. Гости приезжали на один-два дня, не давая концертов и творческих встреч. Как понять, если режиссер уезжает в день показа своего фильма домой, отказавшись представить фильм? И вообще, что это за всероссийский фестиваль, который проходит в одном городе, и о котором, за все время, из центральных газет дали лишь одну маленькую заметку в «Российской газете»?
Александр Валиев: Действительно, если внимательно изучить программку фестиваля, приходишь к выводу, что премьер на нем было раз два и обчелся. Это не отрицают и те, кто был в числе членов жюри, кто помогал организаторам. Я попросил прокомментировать ход фестиваля, его результаты и идею поэта Николая Болдарева, председателя жюри программы «Арт-линия», культуролога Антона Токарева и председателя Клуба любителей кино «Кентавр» Тамару Либерман.
Николай Болдарев: Все черпается из телевизора. Это называется свободой. Это значит кормить людей, как в бараке. Разрывать это лицемерие живыми контактами - это единственный способ попытаться создать какое-то культурное поле. Лично для меня, как для обывателя, присутствие таких фестивалей в Челябинске – хороший жест. По крайней мере, как председатель жюри авторского кино я могу сказать, что у какой-то части нормальных молодых людей была возможность реально посмотреть некие последние работы молодых режиссеров. Что, само по себе, великолепно.
Александр Валиев: Культуролог Антон Токарев считает, что проблему отсутствия на фестивале премьерных показов можно компенсировать особой атмосферой – встречами с кинематографистами и традицией показывать в Челябинске каждый год интересное российское кино, вышедшее в течение уходящего года, а также забытые шедевры.
Антон Токарев: У нас такая ситуация, что у нас и пиратские кассеты раньше выходят, Первый канал может «Настройщика» раньше показать. Другое дело, как это пролонгируется для зрителя. Если зритель привыкает тому, что вы, в данную декаду, можете посмотреть все, что у нас сделано и все, что вы хотите повторить для себя, и, тем более, у фестиваля правильно сделана линия программы. Просто-напросто знакомство с российским кинематографом.
Александр Валиев: Залы во время сеансов были заполнены на 50-60%, что неплохо для фильмов, у которых не было особой рекламы. Наибольшим вниманием пользовались фильмы «Арт-линии». Возможно, здесь сыграла роль невысокая цена билетов на эти сеансы, может быть, зрителям было удобно ходить в кино именно вечером, когда демонстрировалась эта программа, но нельзя исключать и то, что люди соскучились по некоммерческому кино. Тамара Либерман считает, что фильмы, прошедшие на телеэкранах не в прайм-тайм, а, также вышедшие на пиратских носителях, нельзя считать полноценными премьерами.
Тамара Либерман: Человек хочет отклеиться от телевизионного экрана. Он хочет воспринимать фильм в коллективе, где возникают, вспыхивают совершенно другие эмоции. «Смерть Таирова» на телеэкране не в прам-тайм, кто мог это увидеть? Или «Пыль», который сами учредители кинофестиваля получили почти пиратским способом, то есть, скачав его с компьютерного варианта. И это оказалось одно из самых удивительных открытий фестиваля.
Александр Валиев: Одним из достоинств фестиваля Тамара Либерман, любительница кино с многолетним стажем, считает его безусловную демократичность. И суть не только в невысоких ценах на билеты и широкой палитре представленных работ, но и в том, что все конкурсные фильмы зрители оценивали самостоятельно.
Тамара Либерман: Самая главная оценка - это оценка зрительская. И она очень легко и просто осуществлялась с помощью голосования бюллетенем. Бюллетень выкладывается на каждый стул в зрительном зале, человек после просмотра фильма надрывает цифру от одной до шести (шестибалльная система). Дальше работает счетная комиссия из членов киноклуба, все просчитывается чуть ли не компьютерным способом, выводится средний балл. И, таким образом, по ходу фестиваля выявляется главный призер, вне зависимости наград, которые он получил до нас.
Александр Валиев: По всеобщему признанию, больше всего фестиваль порадовал программой «Арт-линия». Она оказалась богатой. От экранизации классики и исторических событий – «Чайка» Маргариты Тереховой, «Смерть Таирова» Бориса Бланка – до псевдодокументированного полета на луну – «Первый на Луне» Алексея Федорченко. От любовной драмы «Долгое прощание» Сергея Урсулюка до откровенного сюра «4» Ильи Хржановского. Здесь была работа миром признанного мастера Киры Муратовой «Настройщик» и дебют Сергея Лобана «Пыль». Вот какие мысли высказал председатель жюри «Арт-линии» поэт Николай Болдарев.
Николай Болдарев: Мы колебались между фильмом «Пыль» Сергея Лобана и «Настройщиком» Киры Муратовой. В конечном итоге, лично я уверенно отдал высший балл кинофильму «Пыль». Современное искусство и кино, в особенности, заражено, на мой взгляд, двумя пороками. Это лакейство современных деятелей искусства, страшное желание понравиться, угодить. Параллельно этому подавляющее большинство художников и кинематографистов нацелены на то, чтобы показать себя, продемонстрировать себя. Когда я смотрел фильм «4» Хржановского, то это было прекрасно видно. Все это было демонстрацией возможностей режиссера. Посмотрите, какой я крутой! Это, безусловно, создает очень нехорошую атмосферу в душе зрителя. На этом фоне мы смотрим фильм «Пыль», фильм дебютанта, и я не верю своим глазам. Это редчайшее мгновение, когда видишь художника в современных условиях, который забывает о том, чтобы утверждать себя. Он забывает о себе.
Александр Валиев: Итак, Гран-при фестиваля получила работа Станислава Говорухина «Не хлебом единым». Так решили зрители. Совсем чуть-чуть от нее отстала картина «На верхней Масловке» Константина Худякова. У одних фильм «Не хлебом единым» вызвал слезы, у других ностальгию по славным временам крутого вождя, у третьих - гордость за диссидентское прошлое нашей интеллигенции, а четвертые просто остались довольны игрой хороших актеров Виктора Сухорукова и Алексея Петренко. У организаторов фестиваля, бесспорно, есть немало пищи для размышлений и работы над ошибками. Но в главном они не сомневаются: шестому фестивалю - быть.
Марина Тимашева: Ушедший из жизни 5 лет назад петербургский режиссер, теоретик театра и педагог Борис Понизовский в юности попал под трамвай и лишился ног. Но несчастье не помешало ему оставить яркий след в жизни многих творческих людей. Все, кому посчастливилось беседовать с Понизовским, отмечали, что через несколько мгновений чудесным образом забывали об его увечье. Умер он тоже в результате несчастного случая. Об уникальном человеке в передаче Юрия Векслера вспоминают актриса Галина Викулина, певица Татьяна Мелентьева и композитор Александр Кнайфель.
Борис ПонизовскийБорис Понизовский: В маске сосредоточена очень большая энергия за счет того выражения, которым мы хотим показать тип. Маска, как и предмет, они очень близки. Они возвращают нас к архетипам, к первичному восприятию. Так вот, актер нашего театра может, при помощи языка предмета, рассказывать человеческую жизнь. И поэтому абстрактное добро и зло становятся очень конкретными при помощи вещей. Вот зонт - это маска непогоды, солнца слишком большого или дождя большого. В театре определяется не божий мир, не космос, не пространство архитектора (город, дом, комната, сцена), не пространство культуры, а пространство, которое появляется благодаря трате времени актера. Вот это пространство для меня важно.
Юрий Векслер: Это был голос Бориса Понизовского. Говорит композитор Александр Кнайфель, которого с Понизовским связывала дружба и несколько совместных музыкально-театральных экспериментальных проектов.
Александр Кнайфель: Даже по внешнему виду это просто живое библейское воплощение, совершенно библейский персонаж невероятной красоты. И речь его… Оторваться невозможно было. Он просто притягивал, потому что невольно становились участником вот этого совершенно магнетического процесса.
Татьяна Милентьева: Он рассыпал вокруг себя зерна, которые подбирали другие, и многие режиссеры его времени, как Лев Додин, у него брали идеи. Бывают такие мыслители, художники, которые для избранного круга, которые, как лучи, потом расходятся и дальше.
Юрий Векслер: Живущая ныне во Франкфурте актриса Галина Викулина, которая прожила вместе с Борисом Понизовским 16 лет, сохраняет в своем сольном репертуаре его уникальную композицию миниатюр с масками.
Галина Викулина: У Бориса был открытый дом. И очень много было людей, художников, поэтов. Многие приходили к Борису, чтобы прочесть ему просто стихотворение. Он был учителем многих людей. Может быть, они этого не осознавали.
Юрий Векслер: А может, и осознавали, раз приходили.
Галина Викулина: А может, и осознавали. Например, Сергей Вольф, Борис любил очень его стихи, он приходил и говорил: «Я только что написал стихотворение». Ему было важно Борису почитать. Он, действительно, не любил слово режиссер, потому что он не был режиссером, он был просто художником - во всех областях.
Юрий Векслер: На мой вопрос о близком Борису Понизовскому искусстве Галина Викулина ответила.
Галина Викулина: Он любил театр Кабуки, театр Но. Вообще, японское искусство для него было близко и ему очень нравилось.
Александр Кнайфель: У него был божий дар какого-то изначального восприятия мира через театр. Природа театра, как древнейшего искусства, светила через него в самом изначальном и неизъяснимо ярком свете. Условно говоря, есть искусство фокуса. Есть фокусники, которые работают, как Кио, с огромным количеством техники и аппаратуры. А есть такие фокусники, как Акопян. Вы стоите, носом уткнувшись в его руки, и вы просто не можете понять, как это возможно. Вот это и есть высочайшее искусство. Есть разные судьбы, и не нам судить, почему складывается так или иначе. Такая судьба. Судьба так распорядилась, что он оказался как бы в тени. И теперь это больше получается, как легенда, чем реальное явление. На самом деле, он живее всех живых.
Марина Тимашева: Проблема сохранения фондов музеев в Псковской области сдвинулась с мертвой точки только после того, как в одном из музеев произошла кража. Подробности у Анны Липиной.
Анна Липина: Крупные кражи в провинциальных музеях - редкость, утверждают специалисты, однако именно подобный случай заставил чиновников обратить внимание на проблему сохранения памятников истории и культуры. Кража произошла в музее выдающейся женщины-математика Софьи Ковалевской, расположенном в деревне Полибино Великолукского района Псковской области. Преступники беспрепятственно вынесли 2 ценные картины: подлинник неизвестного фламандского художника 17 века "Портрет женщины с ребенком" и пейзаж работы Василия Круковского - троюродного брата Софьи Ковалевской. Общая стоимость картин, согласно комиссионной оценке, составляет около 160 тысяч долларов. Злоумышленники взломали дверь и проникли в помещение. Именно в этот момент сторож музея находился на больничном, а охранная сигнализация не работала из-за недофинансирования. Говорит сотрудник милиции Николай Иванов.
Николай Иванов: Те люди, которые брали, ну, они должны понимать цену этих картин и представление иметь об этих картинах. Скорее всего, что это люди, возможно из нашего города, но как говорится, по заказу.
Анна Липина: В практике Великолукского отдела внутренних дел это первый случай. Не исключено, что украденные вещи всплывут в какой-нибудь частной коллекции или на одном из западных аукционов.
Директор музея Софьи Ковалевской Валентина Румянцева, которая более 20 лет назад самостоятельно создавала Мемориальный музей-усадьбу Софьи Ковалевской в деревне Полибино, совершенное преступление комментирует так.
Валентина Румянцева: Для нашего музея это утрата невосполнимая не только потому, что провинциальный, а потому, что это мемориальные вещи.
Анна Липина: Факт кражи картин из музея Софьи Ковалевской заставил взглянуть на проблему безопасности музеев с другой стороны. Председатель государственного комитета Псковской области по культуре Виктор Остренко после происшествия распорядился тщательно проанализировать эту сторону музейной работы.
Виктор Остренко: Нас интересует, насколько обеспечена безопасность объектов культурного наследия, насколько сейчас проходит контроль этой работы, насколько существует техническая, материальная и финансовая составляющая этой деятельности.
Анна Липина: В Псковской области стоимость музейных фондов оценивается в миллионы долларов, а в областном бюджете на музейное обеспечение заложено только 20 млн. рублей. В современных условиях провинциальные музеи не могут существовать за счет самофинансирования. Это в крупные столичные музеи регулярно поступает большой поток иногородних туристов, а псковские достопримечательности высокой посещаемостью не отличаются. По словам председателя комитета по культуре Виктора Остренко, администрация области проинформировала Министерство культуры РФ о том, что Псковская область готова передать свои объекты культуры на содержание федерального бюджета. Таким образом, псковские чиновники намерены хоть частично решить проблему.
Между тем, на днях стало известно, что ряд филиалов Псковского музея-заповедника может быть передан в оперативное управление музеям федерального ведения. В будущем на их базе предполагается создать филиалы музеев федеральных. Например, усадьбу Ковалевской передадут столичному Политехническому музею. А имущественный комплекс музеев Мусоргского и Римского-Корсакова, которые тоже расположены в Псковской области, - Московскому Государственному музею музыкальной культуры имени Глинки.
Марина Тимашева: В издательстве «Трилистник» вышло трехтомное собрание сочинений Натальи Крымовой. Он называется «Имена» и оформлен точно так, как прежде – четырехтомное собрание Анатолия Эфроса. Театральный критик Наталья Крымова была женой режиссера Анатолия Эфроса, а оформлял книгу их сын – сценограф, режиссер и педагог Дмитрий Крымов. Передаю слово Павлу Подкладову.
Павел Подкладов: Театральный критик – профессия нелегкая и не всегда благодарная. Ибо, как говорили древние, «о вкусах не спорят». А они, критики, спорят и, даже, пытаются воспитывать эти самые вкусы и у создателей театральной продукции, и у ее потребителей. А это, порой, раздражает и тех, и других. Поэтому имена даже самых известных критиков ненадолго остаются в памяти народной. Но бывают среди них и такие, которым удается зафиксировать и, даже, воссоздать эфемерное и непрочное искусство театра. Их произведения становятся театральными летописями и частью истории страны. Такой была Наталья Крымова, один из самых ярких и замечательных театральных критиков второй половины прошлого века. Сама себя она называла не критиком, а театральным писателем. И действительно, то, что собрано в книге, можно назвать, скорее, повествованиями, чем научными статьями. Здесь заметки об Алексее Попове и Марии Бабановой, Владимире Яхонтове и Юрии Любимове, Сергее Юрском и Олеге Ефремове, Иннокентии Смоктуновском и Владимире Высоком, о ее любимом Михаиле Туманишвили, об учителях – Марии Кнебель и Павле Маркове, и о тех, в ком она видела дар и продолжение театральной традиции. Здесь же статьи о Станиславском и Михаиле Чехове, который, именно благодаря Крымовой, был возвращен из небытия в нашу человеческую и театральную память. В центре имени Всеволода Мейерхольда встретились составители сборника и его будущие читатели. Первое, что видели гости, был потрясающий фотопортрет женщины редкой красоты с грустной, нежной улыбкой, и задорным, немного удивленным взглядом. Наталью Крымову знали немногие. Для большинства она была человеком бескомпромиссным, жестким и, даже, резким. Об этом, и о многом другом говорил в тот вечер режиссер Кама Гинкас.
Кама Гинкас: Живя в Вильнюсе, учась в Ленинграде, и не зная многих спектаклей, я, читая ее, мог прикоснуться к тому, что где-то в Москве, или в Эстонии, или в Латвии есть. И это потрясающе, и ты это чувствовал, и ты верил ей. Таких имен, в то время, было совсем немного. Следующая моя встреча - это шокировавшая меня статья ее «Молодые режиссеры, где вы?». Статья, которая меня очень обидела. Причем, не только лично меня, но меня, как представителя поколения. Нам, тогда молодым, было под 40, и тогда был уже достаточно внятный Виктюк, Толя Васильев и Шапиро, которого она знала, но почему-то взывала, что молодых нет. Потом, спустя какое-то время, я подумал, что я зря так воспринял, потому что я понял, что это, скорее, была такая провокационная статья, которая предполагала: дайте им проявиться. Конечно же, он была вождь. Он не управляла, а направляла. Дальше были разные впечатления и замечательные, и печальные, о которых, может быть, даже не очень хочется говорить. Лучше смотреть на эту замечательную фотографию, такой я, конечно, никогда ее не видел. Она потрясающе красива, потрясающе обаятельна, нежна так же, как, впрочем, потрясающе серьезна, умна, глубока, проницательна и строга. Спасибо ей.
Павел Подкладов: Составителям трехтомника Натальи Крымовой пришла в голову счастливая мысль издать его в точном подобии знаменитым книгам великого режиссера Анатолия Эфоса. Причем, эти издания похожи не только по формату, но и по изобразительному решению, и в этом есть какой-то трогательный символ, олицетворяющий прижизненную духовную близость и посмертное единение двух необыкновенных людей. Среди тех, кто поделился в тот вечер своими воспоминаниями о друге и коллеге, была классик отечественной театральной критики Инна Натановна Соловьева.
Инна Соловьева: В нашу общую театральную жизнь входит сложная, замечательная книга в трех томах, объединенная необыкновенно сильной личностью, необыкновенно сильно связанная со временем, когда начались ее высказывания. Образец театрального творчества Крымовой сложен. Сегодня меньше всего привлекает острая и сильная властность тона. Это то, что сегодня, скорее, отталкивает и в отдельных людях, с которыми мы встречаемся, и в этом замечательном трехтомнике. Вот эта воля к влиянию, умение влиять, обаяние влияния. Потому что влияние редко бывает обаятельным, а у Наташи было это очаровательное движение, эта легкая улыбка, которая от самой страшной, от самой резкой, от самой грубой мысли, которую она высказывала, она никогда не боялась ничего. Я недавно имела очень сильное и очень хорошее ощущение в театре. Я говорю о двух замечательных спектаклях Димы Крымова. Вот эти странные этюды на шекспировскую тему, связанные с Лиром, в той же мере связанные с Чеховым, с кем угодно, и замечательную работу, навеянную ощущением Сервантеса. Не столько Сервантеса, столько Дон Кихота, сколько, вообще, присутствия вот этой странной фигуры в нашем сознании. Какой неясный, какой пленяющий, легко движущийся в разные стороны расползающийся, гибнущий, снова воскресающий мысли. Как к этому новому театральному языку применить язык, которому учит, диктует замечательный трехтомник Натальи Крымовой? Не знаю, как Наталья Крымова могла бы писать о творчестве Дмитрия Крымова, как отдельного от нее режиссера. Насколько я знаю, она никогда не писала, только мемуары об Анатолии Эфросе. Потому что, кстати говоря, поздние ее работы, наверное, трудно бы ложились на ее критические методы, ее критический язык. У них была в ходу любимая фраза, Маяковскому она принадлежит: сказать, кто сволочи. Вот это умение сказать, кто сволочь, сказать, кто играет бездарно, что значит человек, рожденный своим временем, послуживший своему времени, все сделавший, чтобы это время было лучше, потому что в любом времени есть возможность быть с ним, улучшая его, и быть с ним, ухудшая его. Наталья жила в своем времени, улучшая его. Мне очень хотелось бы сегодня найти тех людей, которые, усвоив прямоту, усвоив точность, усвоив умение фиксировать плоть театрального явления, также сумели бы понять гибкость и неуловимость сегодняшней жизни. Мне кажется, что Наташа пришла в необыкновенно счастливое для себя время, покинула и жизнь, и профессию в тяжелое для себя время. Но как беднеет жизнь, никакие книги не возвращают людей!
Марина Тимашева: 28 января исполнилось 10 лет со дня смерти Иосифа Бродского. В Петербурге отметили эту дату выходом нескольких книг, в том числе - сборником интервью, посвященных поэту - "Иосиф Бродский глазами современников". Это 33 интервью, взятых исследовательницей творчества Бродского Валентиной Полухиной. Книга была представлена 4 февраля в музее Анны Ахматовой в Фонтанном Доме. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Профессор Валентина Полухина не просто исследовательница творчества Бродского, автор многих работ о нем, но замечательная, не побоюсь этого слова, самоотверженная собирательница всего, что есть интересного вокруг поэта. Для меня очень большое значение имела собранная ею большая книга интервью с Бродским, вышедшая в издательстве «Захаров» в 2000 году. В 1997 году издательство журнала «Звезда» выпустило книгу, тоже собранную Валентиной Полухиной, - «Бродский глазами современников». И вот теперь второе собрание интервью о Бродском, выпущенное тем же издательством. Говорит соредактор журнала звезда Яков Гордин.
Яков Гордин: Между первой книгой «Бродский глазами современников» и этой, второй, есть принципиальная разница. Та собиралась при жизни Иосифа. И, естественно, особенно обсуждать личность, судьбу не приходилось. Та книга посвящена, в основном, чисто литературным делам. Это поэзия Иосифа Бродского глазами современников. Эта книга в некотором роде восполняет отсутствие биографии. Одна из очень важных проблем - это отсутствие биографии. Это не случайно, потому что Иосиф был противником написания его биографии. Незадолго до смерти он обратился к своим друзьям с просьбой не способствовать написанию биографии. Притом, что сам Бродский достаточно охотно рассказывал о себе в интервью, в автобиографических эссе, в знаменитой книге Соломона Волкова «Диалоги с Бродским». Он настойчиво моделировал представление о себе и своей судьбе с тем, чтобы потомки на это и ориентировались. На самом деле, этого, конечно, недостаточно. И так не бывает. Эта книга - это некий вариант биографии, очерка личности и судьбы. Потому что вот эти тридцать с лишним человек - это люди, которые или знали Иосифа в молодости… Там есть интервью с Эдиком Блюмштейном, нашим когда-то общим приятелем, геологом, который знал эту сферу хорошо. Интервью с двумя нобелевскими лауреатами, друзьями Бродского, с его издателями, с его переводчиками. Очень разнообразные углы зрения, и, таким образом, создается, действительно, мощная стереоскопическая картина. Когда-нибудь эту книгу надо будет очень подробно комментировать. Поскольку там есть чрезвычайно субъективные вещи. Когда человек говорит о том, что они познакомились с Бродским, Бродский узнал его стихи и просто жить без него не мог - это некоторое преувеличение. Так же, как в ряде женских интервью. Я, конечно, чрезвычайно благодарен Валентине Полухиной, которая огромную работу проделала.
Татьяна Вольтская: Очень интересно то, что Вы начали говорить о том, что он был противником биографии. Неужели он не понимал, что сама лирика предполагает необыкновенный интерес к той личности, которая стоит за, так называемым, лирическим героем?
Яков Гордин: Конечно, он это понимал. И я думаю, что он не надеялся вообще закрыть возможность писания о нем. Он хотел по возможности смягчить это неизбежное зло.
Татьяна Вольтская: Постелить соломку.
Яков Гордин: В некотором роде. Он, конечно, понимал, что Пушкин не был бы в восторге, если бы знал, что его письма к жене, сугубо интимные, будут опубликованы миллионными тиражами. Тем не менее, это совершенно неизбежно. Помимо всего прочего, эта просьба, это еще такой знак. Он просил людей держаться в рамках. К сожалению, это не соблюдается. Но, может быть, без этого обращения Иосифа было бы еще хуже.
Татьяна Вольтская: Сама Валентина Полухина не смогла присутствовать на представлении этой книги в музе Ахматовой. Я поговорила с ней по телефону.
Валентина Полухина: После успеха первой книжки «Бродский глазами современников», для которой я брала интервью исключительно у поэтов еще при жизни Иосифа, я пропустила его через несколько адовых кругов. Ближайшие друзья, потом поколение следующее за ним, потом русские и иностранцы, и так далее. На этот раз я решила меньше всего говорить с поэтами, но с близкими друзьями, издателями, даже с бывшими подругами.
Татьяна Вольтская: Результат получился удивительный. Бродский не на котурнах, не в высях философских и филологических рассуждений, а живой, преломленный в 33 зеркалах. Кое-какие суждения показались и для самой Валентины Полухиной совершенно неожиданными.
Валентина Полухина: Поразила Сюзан Зонтаг. Когда я осторожно спросила, какие у них были отношения с Иосифом, она, шокируя меня, сказал: «Ну, как у всех женщин – осталась с разбитым сердцем». Эта откровенность была трогательная и немного шокирующая. Тот же Алан Майерс рассказывал, насколько Иосиф был остроумный, непредсказуемый, спонтанный, мог посреди гуляния по Лондону, сказать: «Давай поедем в Египет? Вот прямо сейчас».
Татьяна Вольтская: Меня, между прочим, тоже поразило интервью со Сюзан Зонтаг, но, в первую очередь, не тем, что она причисляет себя к сонму женщин, которым Бродский разбил сердце, а своим воинствующим атеизмом, который она упорно пытается переписать и Бродскому. Якову Гордину запомнился эпизод и другого интервью.
Яков Гордин: Первое интервью - это интервью с Джоном ле Карре. Который, все-таки, известен не как ценитель поэзии, а как автор шпионских романов. Его интервью замечательно тем, что он сидел с Бродским в китайском ресторане в тот момент, когда Бродскому присудили Нобелевскую премию. И прибежала в этот ресторанчик их общая знакомая и объявила об этом. «Выглядел он совершенно несчастным. Так что я сказал ему: «Иосиф, если не сейчас, то когда же? В такой момент можно и порадоваться жизни». Он пробормотал «Ага, ага». Когда мы вышли на улицу, он по-русски крепко обнял меня и произнес замечательную фразу: «Итак, начинается год трепотни».
Татьяна Вольтская: Меня же совершенно пленило то, как закончил свое интервью Петр Вайль.
Диктор: «Ритм Бродского - в резонансе с современной жизнью. Резонанс увеличивает амплитуду. От амплитуд Бродского останавливается дыхание, слышен только его пульс, который кажется твоим собственным. В этом смысле разница между гармониями, между Пушкиным и Бродским, а они окаймляют два века нашей словесности, можно свести к следующему. Пушкин - о том, какими мы хотели бы быть, а Бродский - о том, какие мы есть».
Татьяна Вольтская: Почти о том же говорит и Валентина Полухина.
Валентина Полухина: Я представила себе, что если бы кто-то при жизни Пушкина обошел его друзей и знакомых и собрал о нем информацию, какую бы ценность она сейчас представляла для нас!
