Кристина Горелик: Человек без паспорта в России – персона «нон-грата». Нежелательный элемент в социальной таблице. Тем более, если это человек, у которого ко всему прочему на руках еще и справка об освобождении из тюрьмы. Неизвестно точно, сколько именно заключенных освобождается из мест лишения свободы без удостоверений личности. Однако и сотрудники Федеральной службы исполнения наказания, и общественные организации сходятся во мнении, что таких людей очень много. И часто именно эта категория людей вновь попадает в места лишения свободы.
Слово председателю комитета «За гражданские права» Андрею Бабушкину.
Андрей Бабушкин: Надо сказать, что вообще без паспорта человек ущербен, такова сегодня наша правовая система. Ему не оформляют инвалидность, хотя инвалиды вроде бы не зависят от паспорта, тем не менее, эта практика носит массовый характер. Он не может получить пенсию, он не может вступить в брак, он не может после освобождения устроиться на работу. Он не может ничего. Наши подсчеты показывают: 20 процентов рецидива, а это примерно около 100 тысяч преступлений в год, совершаются людьми, потому что у них в жизненной ситуации происходит крутой облом, связанный с отсутствием паспорта. Наши исследования, наш 15-летний опыт работы настойчиво приводит нас к этой мысли.
Кристина Горелик: Андрей Бабушкин приводит лишь некоторые данные.
Андрей Бабушкин: Вот у меня в руках ответ УФСИНа по Псковской области. Вдумайтесь в цифры: количество осужденных, не имеющих паспортов в учреждениях уголовно-исполнительной системы за 2005 год, 954 человека, то есть почти тысяча человек. Из них не имеют средств на лицевых счетах 630 человек, количество лиц в следственных изоляторах, у которых в личном деле отсутствует паспорт, 475 человек. А паспортов (притом, что беспаспортных почти 1,5 тысячи) оформлено 401, на общую сумму, почему-то, 51 тысяча рублей…
Кристина Горелик: Председателю комитета «За гражданские права» Бабушкину вторит и представитель прокуратуры города Москвы Владимир Овчинников.
Владимир Овчинников: У нас многие лица не имеют, скажем так, ни документов, ни места жительства, вообще ничего не имеют. Что с ними делать, я не знаю.
Кристина Горелик: Представители Федеральной службы исполнения наказания говорят о невозможности докричаться до других ведомств, в частности, следственных органов. Ведь согласно инструкциям, паспорта изымаются и помещаются в уголовные дела подследственных. Источники в Федеральной службе исполнения наказания сообщают о том, что потом эти паспорта странным образом исчезают из дел.
Другого мнения о том, куда деваются паспорта, представители Федеральной миграционной службы при МВД России. Говорит Евгений Печерский.
Евгений Печерский: Человек обращается, допустим, с заявлением об утрате паспорта. На самом деле человек этот паспорт не утратил, такие уже случаи были. Буквально по Брянской области, женщина умерла, в ее квартире нашли восемь паспортов. То есть она как бы теряла, обращалась с заявлением, теряла еще якобы и получала. Мы же не можем проверить, ее квартиру вскрыть, что она действительно теряет или не теряет этот паспорт. Да, имеет практика, люди получают паспорта, потом свои паспорта продают.
Кристина Горелик: Его слова в целом подтверждает и прокурор Владимир Овчинников.
Владимир Овчинников: Вопрос, что делать с теми лицами, которые попадают в следственные изоляторы и в колонию? Я знаю, сколько лиц нарочно теряют для того, чтобы потом либо восстановить его, либо получить другое удостоверение личности, чтобы нигде не проходила либо его судимость, либо какие-то еще другие вопросы. Формально при возбуждении уголовного дела, если человека арестовывают, паспорт должен изыматься органами следствия и приобщаться к материалам уголовного дела для того, чтобы удостоверить личность, в суде либо у следователя, либо где-то еще. В некоторых случаях, естественно, не находят этого паспорта, бывают достаточно часто такие случаи, но, тем не менее, запрашивается Форма № 1 и приобщается к материалам уголовного дела. Естественно, там есть фотографии, есть установочные данные и на основании этой Формы №1 удостоверяется личность в суде и так далее. Судебное решение, на основании которого удостоверяется личность и указываются в приговоре эти данные, это не является правоустанавливающим документом. Это является документом, на основании которого выносится решение либо об осуждении, либо об оправдании, о наказании, скажем так. Но мы берем самое страшное, скажем так, о том, что выносится решение о лишении свободы. Помещается в колонию, если есть паспорт, то из суда направляется такой паспорт, если нет, значит, естественно, он идет без паспорта. Но если приходит паспорт, я думаю, вопросы все решены. Если нет паспорта, значит, в конце срока любой осужденный имеет право обратиться о паспортизации, если у него нет денег, естественно, колония может помочь. Может не помочь. Но вопрос другой – надо вовремя это делать. Естественно, не всегда это получается.
Да, действительно, из колонии у нас выходят лица, у которых нет никаких документов, кроме справки об освобождении. Но он имеет возможность опять после освобождения прийти в отделение милиции, паспортно-визовую службу и восстановить свой паспорт или получить новый.
Кристина Горелик: А вот пример из жизни. Бывший заключенный Олег уже полтора года после освобождения пытается получить удостоверение личности.
Олег: В колонии не выдали паспорт, потому что не было на лицевом счету денег. «Мурмаши», 18-ая колония. Заплатить было нечем. Я сам питерский, приехал в Питер, у меня там потеряно жилье. Там оставаться я не захотел в силу очень веских причин. У меня обстоятельства так сложились, что были некоторые заморочки и с милицией. У меня там было насчет квартир очень много обмануто народу, и в погонах, поэтому мне лучше там не появляться сейчас. Мне надо было уезжать оттуда.
Приехал в Москву, сейчас живу у знакомых. Лежал в больнице здесь, полгода ходили запросы, из Москвы пришел запрос быстро, а из Питера так и не пришли. О паспорте. В паспортный стол я обратился, из Петербурга так и не пришли запросы. В течение полугода. Потом я выписался из больницы, они перестали этим заниматься.
Кристина Горелик: Однако сотрудник Федеральной миграционной службы Евгений Печерский уверен, что паспортные столы тут не виноваты, а виноваты сами граждане.
Евгений Печерский: Хотелось бы сказать, что не только мы препятствовали выдаче паспортов, но и общественные организации препятствовали, и частные религиозные и другие организации, которые писали, что защитные элементы паспорта показывают, что там три шестерки, сатанинское число, что нет национальности в паспорте, в связи с эти не меняли паспорта. Потом считали, что отметки, которые определяют для принтера вкладку под фотографию, считали, что это какой-то электронный код, связанный с космосом. Неоднократно приходили письма, что коллективно отказывались на основании этого менять паспорта. Все это говорит о том, что тема серьезная и неодносложная, и не только от нас зависит замена паспортов. Я хочу сказать, что на сегодняшний день по этим причинам не заменили порядка 400 тысяч паспортов, потому что они видят в этом паспорте… кому-то не нравится орел, потому что птица очень страшная на обложке российского паспорта. То есть нельзя говорить, что человек хочет получить паспорт, а мы ему не даем. Значит, есть для этого причины, по которым не выдается паспорт, правильно же? Или человек сам не желает получать паспорт.
Кристина Горелик: Да и вообще Федеральная миграционная служба, говорит Печерский, всячески пыталась облегчить гражданам процесс получения российских паспортов.
Евгений Печерский: Вы говорите, что мы бездействовали. Мы не бездействовали. С 1997 года, когда начали выдавать паспорт гражданина Российской Федерации, мы пять раз вносили изменения в Постановление № 828, облегчающее условия замены и обмена паспортов образца 1974 года на паспорт гражданина Российской Федерации. В частности, мы оставили на хранение паспорт образца 1974 года гражданам, если на этот паспорт оформлено какое-либо имущество. Мы разрешили оформлять паспорта по месту пребывания гражданина, если его место жительства находится в другом регионе Российской Федерации. Мы разрешили, то есть я имею в виду, предусмотрено было нормативными документами лицам мусульманской национальности фотографироваться в платках, искривляющих овал лица, было принято такое решение. Мы решили проблему по Калининграду с выдачей паспортов. Потому что в связи с установлением границ паспорт образца 1974 года не являлся документом для пересечения границы гражданами Российской Федерации. Всю эту работу мы проводили в сложный период, когда действительно был массовый обмен паспортов.
Кристина Горелик: Не упомянул, правда, Евгений Печерский о том, что большинство этих изменений были сделаны после многократных обращений самих граждан в суды. В частности, что касается ношения платков, правоохранительные органы, как мы помним, были категорически против фотографирования на паспорт женщин в платках и только после вердикта Верховного суда России, пришлось вносить изменения в ведомственные инструкции.
Несмотря ни на что, не взирая на страшных птиц и особую кодировку, большинство заключенных все равно не теряют надежды получить оказавшийся столь недоступным им документ. Пока это не удается. Для них - советы от представителя прокуратуры города Москвы Владимира Овчинникова.
Владимир Овчинников: Я понимаю, конечно, у нас сейчас зарплаты в колониях очень маленькие, естественно, они не могут никоим образом скопить какую-то сумму. Но ведь мы же все имеем родственников. Хоть какой-то, любой человек, он имеет родственников. Конечно, я не говорю о сиротах, но даже у сироты все равно есть какие-то родственники. Можно к ним обратиться за помощью, за суммой какой-то. В принципе это не такие большие деньги. Можно где-то устроиться, хотя бы временно. Я понимаю, да, нужны реабилитационные центры, у нас вообще-то профилактика запущена. Раньше, при Союзе, у нас была профилактическая работа со стороны органов внутренних дел, со всех сторон, скажем так. Сейчас этого нет.
Кристина Горелик: Конечно, можно, как советует прокурор, устроиться на нелегальную работу, где-нибудь устроиться пожить, можно обратиться к дальним родственникам, не ведающим о своем родстве, с просьбой одолжить денег. Можно чудом добраться с одной справкой об освобождении в другой город, а может быть и регион, в местное отделение милиции, с которым заключенного связывают самые теплые отношения.
Однако может быть, проще, чтобы заключенный уже выходил на свободу с паспортом? В этом случае, станет возможным избежать многих проблем как самому освобожденному, так и многочисленным ведомствам.
Я пригласила в московскую студию Радио Свобода президента московского фонда «Социальное партнерство» Любовь Волкову.
Но сначала, Любовь Васильевна, я хотела бы у вас узнать, действительно ли проблема паспортизации настолько остро стоит в местах лишения свободы?
Любовь Волкова: Первое, что мы слышим от заключенных, которые конечно могли бы что-то еще рассказать, но не всегда это им хочется, потому что можно за критику и получить, то самый безопасный вопрос – это вопрос о паспортах. И мы постоянно слышим от заключенных эти трагические истории. Мы же с вами были Усть-Лобинской колонии. Человек говорил: «Мне через 20 дней освобождаться. О своем паспорте я представления не имею, где он, куда он делся и кто мне его должен…»
Кристина Горелик: Да, я помню, его фамилия Сысоев, он уже три года пытался получить паспорт, то есть он уже три года отсидел в колонии и все эти три года пытался получить свой паспорт.
Любовь Волкова: Вот эти все истории мы постоянно слышим. Что значит, что люди выходят без паспортов? Представляете? Практически основная часть населения живет от зарплаты до зарплаты. Даже одного-двух дней на свободе без денег прожить невозможно ни нам с вами, а тем более бывшему заключенному, который, если даже несколько лет отсидел и лишился за это время семьи, квартиры, то ему прямая дорога в Москву, в канализацию. Огромное количество скелетов, которые сейчас откапывают, - это наши бывшие соотечественники, которые оказались выброшенными просто и потом просто поумирали. Если уж говорить о том, почему у нас так стремительно убывает население каждый год, население России, то я бы сказала, за счет огромного числа людей, вышедших из тюрьмы, которым ничего другого не оставалось, чтобы выжить, как опять совершить преступление и попасть туда, или здесь спасаться в канализационных люках, становится бомжем. Куда они делись? Ведь Москва была запружена бомжами. Теперь нет. Они вымерли. И вот эти страшные цифры убыли населения пополняют наши бывшие заключенные. Это говорит о том, что должна быть огромная ответственность у нашей власти, у чиновников за этот вопрос. Вопрос стоит о жизни и смерти, вообще о том, что это преступление – обрекать людей, лишать их права на выживание. Об ответственности людей, изымавших паспорта и не положивших в это уголовное дело либо тот, который был, либо, позаботившись о том, чтобы ему был оформлен новый, чтобы человек вышел уже с паспортом. Об ответственности никто не ставит вопрос. То, что я сейчас услышала, это какой-то бред, честно вам скажу: в огороде бузина, в Киеве дядька. Какой-то космос, какие-то орлы их пугают, потом мусульманки в платочках почему-то их испугали. Мусульманки в тюрьмах наших практически не сидят. Это же говорят взрослые люди. Я задумалась, почему они это говорят? Это, знаете, птица уводит от гнезда, вот начинает кружить, куда-то подальше, подальше. Вот эти все, сколько мы выслушали чиновников, они все уводили от истины. В чем истина, никто из них не сказал. Но они настолько это делают, извините, просто нагло, просто по-хамски, за дурачков нас держат! Что напрашивается вопрос, что истина совсем в другом. Не знаю, криминальная это ситуация, когда паспорта где-то использованы в криминальных историях. Почему у нас так легко террористы получают паспорта? Может быть, за счет вот этой категории? Потому что человек, сидящий в колонии или в тюрьме, не в состоянии проверить, что у него происходит с документами.
Во-вторых, если паспорт пропал, то, извините, это говорит о чем? Какой же порядок в наших судебных делах, следственных, если оттуда может пропасть паспорт, любая бумажка, любая справка оттуда может пропасть, любая часть уголовного дела? То есть это говорит о том, что просто бардак какой-то.
Если говорить о том, что: ладно, произошло что-то непонятное, была смена паспортов всей страны, как-то попали на такой рубеж. Правозащитники инициировали письмо президенту, как я помню, о том, чтобы вопрос с паспортами был решен. Было дано указание и в бюджет на 2005 год была заложена, пусть небольшая сумма, но она была заложена. С тем, чтобы колонии могли набрать штатных единиц для оформления этой работы и для оплаты паспортов. Но когда мы были в колониях, то об этих бюджетных деньгах там, правда, и не слышали. По чьей вине? Как могло получиться, что даже такой сложный вопрос решен, как выделение бюджетных денег на эту статью расходов, и они, опять же, не слышали. Может быть, она просто свидетельствует о том, что настолько уже эта бюрократическая система привела такие дела свои в упадок, что невозможно разобраться, одна рука не знает, что делает другая. Самое простое объяснение, выделены деньги, куда-то они, может быть, и дошли, но в колониях этим вопросом действительно некому заниматься. У нас соотношение количества заключенных к количеству сотрудников колонии очень плохое. Если в английских тюрьмах мы видели соотношение один к одному, то есть на одного заключенного практически один человек из персонала, то у нас в основном один к пяти. При такой системе, конечно, очень трудно найти людей, свободные руки, чтобы они могли еще заниматься этой работой. Это самое простое объяснение.
А второе объяснение такое простое – так все запущено.
Кристина Горелик: По-моему, как раз второе объяснение, конечно, приходит в голову сразу же, учитывая вообще рейтинг России в списке самых коррумпированных стран, на каком она передовом месте находится, то конечно первая мысль приходит вполне конкретная и определенная, куда делись деньги…
Любовь Волкова: Да там денег-то с «гулькин нос». Главное, что и они бы пригодились. И самое главное, что никто не расследует это все, никто не ищет причину. Получается, что просто наши граждане, огромное количество наших людей, пусть как-то оступившихся, они не нужны никому – ни власти не нужны, никто за них не несет ответственности. Был человек, и нет человека – все, списали.
Кристина Горелик: Все-таки общественные организации участвовали в том, чтобы как-то облегчить судьбу сегодняшних заключенных или бывших заключенных? С какими проблемами сталкивались бывшие заключенные на воле, когда они выходили с одной справкой об освобождении, без паспорта? И если они были в колониях, с какими проблемами они обращались к представителям общественных организаций?
Любовь Волкова: Проблема, извините, одна, - на грани бомжевания. Человек просто бомжует некоторое время. К нам, например, обращаются жены бывших заключенных, которые к ним пришли без справки и пока лежат на диване, пока жена начинает куда-то писать, добивается, чтобы оформили паспорт. Но это ему еще повезло. Потому что он ведь на улицу не может выйти, чтобы милиция не остановила его. У него видок еще тот, его остановят обязательно. Одна справка, другая. А там он может попасться еще на глаза участковому. Если какое-то у них нераскрытое преступление… То есть, просто ему становится очень опасно жить, а жить надо долго. Вы посмотрите, сколько у нас гражданин оформляет, сколько времени уходит на оформление паспортов. Долго идет. При этом, я вас уверяю, не все это время, что они требуют себе на оформление паспортов, уходит на реальную работу. Мы сталкивались с тем, что, когда нужно было ускорить процесс, выяснялось, что с утра еще не было паспорта, как позвонили, оказывается, он уже там две недели лежит. С чем это связано? Вот с чем это связано, мне кажется, здесь нужно проводить уже серьезное расследование дела. Это же дело государственное, паспорт не человек сам придумал.
Кристина Горелик: Кстати, ведь, наверное, существует проблема, не все же люди отбывают наказание по месту своей регистрации, они наверняка где-то в других местах сидят в тюрьмах. Бывает же часто, что освобождаются они с одной этой справкой без паспорта и без денег на дорогу. Или нет? Или такие случаи редки?
Любовь Волкова: Вы знаете, худо-бедно какими-то деньгами их обеспечивают. То ли они сами там заработали, за какое-то время накопилось немножко, то ли все-таки находят им на дорогу на самый дешевый билет как-то отправить. Потому что ни одной колонии не выгодно, чтобы у ее ворот сидели эти бомжи, им главное их куда-то отправить, и каким-то образом отправляют. Но сколько было уже историй, когда просто-напросто правозащитные организации искали деньги для того, чтобы перевезти, например, девочек несовершеннолетних из одной колонии в другую, мы сами собирали, скидывались. С какой радости вообще все это должно быть на плечах граждан? Если что-то произошло с человеком, у него должны быть совершенно реальные пути выхода из этой трудной ситуации, иначе мы просто-напросто граждан своих почти сознательно губим. Я вообще, честно говоря, думаю, что уже настолько все запущено, что они сами не поняли, что втравились в геноцид, просто делают геноцид. Если посмотреть форумы, сайты, на которых переговариваются между собой женщины: они ищут мужей или друзей уже среди заключенных, то есть настолько дикая ситуация сложилась, что не за кого выходить замуж в молодом возрасте, и начинают искать среди заключенных. Огромное количество молодых сидит, которые не устроены. Они считают, что, может быть, там они найдут свое счастье. Разве можно так относиться к своей нации? Вот эта вещь, мне кажется, глобальная. Паспорта – это на том же уровне, из того же ряда, что большие сроки для молодежи, никакой возможности уйти от наказания, если даже ты раскаялся или совершил небольшое. Почему молодые люди сидят? Потому что старые там не нужны, в основном молодежь. Значит у нас снижение рождаемости, большая смертность, большое количество бездомных, все это наворачивается и наворачивается. Кто же за это ответит? Кто, кроме чиновника, должен ответить за это? Кто, кроме власти?
Кристина Горелик: Вопрос остается без ответа. Спасибо.
Я напоминаю, что в гостях московской студии Радио Свобода была Любовь Волкова, президент Московского благотворительного фонда «Социальное партнерство», а также член Экспертного совета при Уполномоченном по правам человека в Российской Федерации.
Продолжение военной темы – как заставляют солдат-срочников подписывать контракты, как скрывают причины смерти военнослужащих в армии и что делать, если ты стал в армии инвалидом.
В московское бюро Радио Свобода на днях пришла Эмма Фельдштейн. Она приехала из Нижнего Новгорода, где возглавляет региональную общественную организацию «Дзержинский правозащитный центр». Сейчас она занимается делом Светланы Курдиной. Ее сын при таинственных обстоятельствах погиб в армии. Причину смерти военные отказываются называть, тело солдата матери тоже не показывают. Впрочем, подробнее об этой жуткой истории расскажет сама Эмма Захаровна.
Эмма Фельдштейн: Михаил, который в это время служил в армии, пришел на выходной день к родственникам в Москве, был очень взволнован и, когда его стали расспрашивать подробно, чем он так взволнован, он сказал, что он боится возвращаться в полк. Почему боится, он долго не хотел говорить, но в конце концов выяснилось, что там такая обстановка, что за каждое неловкое движение некие штрафные санкции положены, то 100 рублей, то 500 рублей, и он не в состоянии бесконечно расплачиваться. Позже я узнала от мамы, что он практически в каждом письме просил деньги, причем просил то 500 рублей, позже тысячу рублей. То есть это за два месяца службы (он же только был призван в 2005 году), за два месяца службы они даже сосчитать не могут, сколько раз ему они посылали деньги.
Это было 11 и 12 декабря, а 15-го рано утром им позвонили из Москвы по телефону и сказали, чтобы они срочно приехали в Москву, что Миша в реанимации. Мама не могла в это поверить, но она немедленно (как раз рано утром есть поезд), в три часа дня она уже была в Москве. Она потребовала показать его, ей сказали, что 10 минут назад он умер. Она металась там… в общем, трудно передать, как она рассказывала все подробности, что там было в Москве. То есть она ни его живого, ни его тело, которое обещали ей показать, за сутки нахождения там она не увидела. Сначала ее возили в госпиталь имени Бурденко, говорили, что он там, что там покажут. Потом ее возили в морг, обещали, что там покажут, тоже не показали. В конце концов довольно грубо с ней обошлись и отправили домой, так сказать, привезут домой, сказали.
Привезли домой 17 декабря. Можете представить себе состояние матери, которая приехала в ожидании, все-таки думала, что он живой, а если уже неживой, так хоть увидеть его, потому что первая мысль была, если не показывают, значит, его убили, не хотят показывать следы. Что приходит в голову матери, когда от нее скрывают? Это все, естественно, наводит на всякие нехорошие мысли, что действительно обман сознательный, что это все инсценировано. Вот что мама, собственно, и передавала. Ей пришлось сутки там находиться, в этих коридорах, военной прокуратуры, воинской части, она там разговаривала с разными офицерами, рассказывала о жалобах Миши на вымогательство, на что ей офицеры в коридоре отвечали, «мы первый раз слышим, никаких вымогательств у нас нет, деньги в долг берут». Как же в долг, если угрожают убийством? Какой же это долг? В общем, ничего внятного она не услышала.
Вернулась домой, на следующий день привезли его тело, привезли так, что сразу хоронить. Не разрешили внести в дом даже. Они хотели по-людски, так сказать, открыть, побыть рядом с покойным. Не разрешили, сразу в машину.
Кристина Горелик: Кто не разрешил?
Эмма Фельдштейн: Военные. Майор Торгашкин, который сопровождал. Но по существу шантажировали тем, что, «если вы будете настаивать, и мы немедленно не похороним, мы сейчас уедем, будете хоронить за свой счет». То есть даже этот момент. Был сын и нет сына, а дальше диктуют условия те, которые им удобны или они хотят. Мать как бы теряет право даже на это.
Сегодня конец февраля, до сих пор нет ни данных вскрытия, ни заключения причины смерти, ничего этого нет.
Кристина Горелик: Справка о смерти человека подготовлена военными и там должна быть указана причина смерти.
Эмма Фельдштейн: Там есть графа специально, подстрочник звучит «причина смерти». Графа пустая.
Кристина Горелик: А похоронили мальчика, так все-таки гроб не открыв?
Эмма Фельдштейн: Они отправились хоронить. В машине было темно, где они сидели, где стоял гроб. Мать стала настаивать, чтобы хотя бы в машине включили свет, чтобы она смогла приоткрыть крышку, посмотреть на лицо сына. После долгих торгов включили свет, открыли, она посмотрела. Во-первых, ей хотелось увидеть. Во-вторых, первое, что ей бросилось в глаза, лицо чистое, как живое, как она говорит. А на виске сильная ссадина, след гематомы, синяк замазанный. У нее возник соответствующий вопрос, почему ничего об этом не говорили, это же висок все-таки. И не просто синяк, а он замазан. А что под этим замазанным, на этот вопрос, естественно, никто не отвечал. До этого, в штабе, когда ее допрашивали, и обсуждался вопрос о возможной причине смерти, высказывалась версия самоубийства. Версия. Поскольку упорно ей внушали мысль, то есть доказательств не предъявляли, но мысль о том, что это могло быть самоубийство, внушали. Сейчас у нее сразу возник вопрос, если это самоубийство через повешение, то должен быть след какой-то.
Кристина Горелик: А утверждалось, что он повесился?
Эмма Фельдштейн: В туалете на ремне.
Кристина Горелик: Должен же быть след на шее.
Эмма Фельдштейн: Да. Естественно, она сразу обратила внимание, что никаких следов, даже намека нет. Тем более это тоже укрепило ее, что: как же так? Серия таких, мягко говоря, противоречий, которые, естественно, вызвали не просто вопросы, а возмущение, что нет внятного ответа на все это. Естественно, когда она обратилась, написала заявление к нам в правозащитный центр, мы с ней договорились, что давайте обращаться в Главную военную прокуратуру с просьбой объективно разобраться и провести полноценное следствие. Получили ответ, не поймешь, то ли закончилось следствие, то ли не закончилось, вроде как не закончилось. Но, судя по письму, кроме варианта самоубийства ничего другого не рассматривалось. Вот такое расплывчатое довольно письмо. Пока все.
Кристина Горелик: А в вашей практике, вы насколько часто сталкиваетесь с подобными случаями в Российской армии?
Эмма Фельдштейн: Нередко. В год раз. Притом, что у нас организация небольшая, город маленький и обращаются родители не каждого погибшего. Таких несколько случаев было. Так и не раскрытых. Более того, один из тех, которыми я занималась, там были явные доказательства, даже потом мы изучали это дело, закрытое уголовное дело когда прислали, там наряду с контрдоводами были доказательства насильственной смерти, но на них так и не дали ответа, просто закрыли и все.
Кристина Горелик: Понятно, что подобные дела в статистику не входят, официальную статистику Министерства обороны, о том, сколько человек в мирное время погибло в Российской армии.
Эмма Фельдштейн: Они входят в статистику самоубийств или в связи с болезнью. По тому мальчику заключение было, что погиб от рака. Рак в три дня. Кто-нибудь слышал такое? Хотя на вскрытии документы в деле были о том, что переломы многочисленные, травмы. Но официальное заключение – от рака.
Кристина Горелик: И до сих пор родителям не удалось доказать обратное?
Эмма Фельдштейн: Исчерпали все способы, доступные им, для того, чтобы настоять, и родители там отступили. Здесь они все-таки пока еще не потеряли надежду. Очень бы хотелось надеяться, что все-таки будет объективное расследование, но, к сожалению, надежды остается все меньше и меньше.
Кристина Горелик: Напомню, что я беседовала с Эммой Фельдштейн, главой региональной общественной организации «Дзержинский правозащитный центр».
Из армии начали сбегать солдаты-контрактники. Дело в том, что многих из них заставляют подписывать контракты. Согласно Федеральному закону «О воинской обязанности и военной службе» контракт могут подписывать солдаты уже после 6 месяцев несения срочной службы. И таких солдат можно отправить на Северный Кавказ, потому что официально они считаются контрактниками.
Историю сбежавшего из Шалинского района солдата-контрактника Леонида Лобастого (опять-таки из образцовой президентской дивизии) рассказывает Екатерина Лушникова, Вятка.
Екатерина Лушникова: Многочисленные обращения военнослужащих контрактной службы зафиксированы в Вятском комитете солдатских матерей. Только за последние месяцы их было уже 18. Рассказывает председатель комитета Тамара Братухина.
Тамара Братухина: Основные жалобы ребят такие, что, прослужив какие-то определенные сроки, встает вопрос о подписании контракта. Не все ребята согласны подписывать его, не все хотят служить три года. Но, видимо, настойчивость командиров или какие-то создаются условия такие, что ребята соглашаются подписывать контракт. Потом об этом очень сожалеют.
Екатерина Лушникова: Один из тех, кто пожалел о своем решении, рядовой Леонид Лобастов. Два с половиной года Леонид служил по контракту в 42-й президентской дивизии в Шалинском районе. В Чечню он попал, еще будучи солдатом срочной службы.
Леонид Лобастов: Там все заключали контракт, потому что некуда было деваться. Отправляли в плохие части, в Северную Осетию, еще куда-нибудь. Да мы туда еле добрались, просто оттуда уже ехать было не по кайфу. Там служить можно, но там домой не пускают.
Екатерина Лушникова: Отпуск не дают?
Леонид Лобастов: Вообще никак. Я ни разу не был. Потом как-то пробил, уехал и все. На все махнул рукой, тем более мама все переживает, не хочет отпускать.
Екатерина Лушникова: То есть ты вырвался и решил больше не возвращаться?
Леонид Лобастов: Не-а. Уеду туда опять - с концами. У нас даже случаи были, в казарме люди взрывались. Психика не выдерживала. Гранату…
Екатерина Лушникова: Сам себя?
Леонид Лобастов: Сам себя. Еще кого-нибудь другого зацепит, кто мимо проходит. Потом кишки со стен всю ночь дневальные собирают, кишки, мозги всякие. При мне два случая было таких. Там ничего не видишь, одни степи да горы, деревьев даже больших нет. С одной стороны минное поле, а с другой – горы, просто никуда не деться.
Тоже наши заснули на посту, командира отделения ранили, он остался там, а остальных все забрали.
Екатерина Лушникова: Чеченцы?
Леонид Лобастов: ага. Чеченцы. Кадыровцы. В качестве рабов. Им никто не помешал – ни менты, никто. Они сами себе хозяева. Стоят на дороге со стволами, кого хотят, остановят, деньги снимут, все дают, потому что если не дашь, просто не отпустят. Хозяева Чечни. Там беспредел, просто хаос полнейший, все, что хотят, то и делают. Мы тоже на заставе стояли, подпевали где-то иногда. Потом друг в друга стреляют вечно, всегда напьются, ходят, стреляют. Не убивали, а так, ранения нормальные были.
Екатерина Лушникова: А местное население как относится?
Леонид Лобастов: Местное только за счет солдат и живет, все продает им. Денег-то нет. У них процентов 80 не работают, у них заработок 300-400 рублей в месяц. Как они там работать-то будут? Там работы вообще нет, на Кавказе. Мы то много получаем. Там формы какие-нибудь крутые привезут, покупают еду нормальную.
Екатерина Лушникова: Как-то очень отличается то, что ты рассказываешь, от того, что по телевидению рассказывают…
Леонид Лобастов: Да что там по телевизору. Что они, знают что? К нам тоже сколько раз телевидение приезжало. Они ничего не спрашивают, вообще ничего. Поснимают, уедут обратно. Сами наговорят, что увидят, и все. Потому что просто, когда приезжали, нас всех сразу куда-нибудь угоняли на учения какие-нибудь, прячут всех, чтобы лишнего-то не наболтали, что тут плохо, чтобы не жаловались, чтобы вопросов никаких не было.
Екатерина Лушникова: Сейчас Леонид Лобастов ждет, когда придут его документы из воинской части. Свой контракт с президентской дивизией он считает разорванным на основании несоблюдения условий договора со стороны воинской части. Ведь ему должны были предоставить отпуск два раза в год, но не предоставили ни разу. Тем не менее, самовольное оставление воинской службы считается уголовным преступлением и теперь солдату грозит срок до пяти лет тюрьмы. Однако согласно статье 377 Уголовного кодекса, военнослужащий, совершивший это деяние впервые и вследствие стечения тяжелых обстоятельств, может быть от уголовной ответственности освобожден.
Для Радио Свобода Екатерина Лушникова, Вятка
Кристина Горелик: Очень вовремя сбежал Леонид из армии. Ведь, если бы, не дай Бог, он получил бы в Чечне ранение, вряд ли ему удалось бы с легкостью получать пенсию по инвалидности. О мытарствах бывших военных – сегодняшних инвалидах – в репортаже Сергея Хазова, Самара.
Сергей Хазов : Военный пенсионер из Самары Петр Горлов уже 15 лет добивается восстановления пенсии по инвалидности. Петр Горлов в конце 60-х годов проходил срочную службу в ГДР. Полк, где служил Петр Горлов, охранял тюрьму, в которой содержались нацистские военные преступники. В ходе службы Горлов получил заболевание – язву желудка. В середине 70-х годов ему были сделаны две операции, была присвоена третья, а затем вторая группа инвалидности. Второй группы инвалидности пенсионера Горлова, по его словам, вскоре лишили для того, чтобы не предоставлять квартиру. А в мае 1990 года лишили и пенсии по инвалидности. С этого времени Петр Николаевич сам вынужден оплачивать свое лечение, поскольку льготных лекарств и физиотерапевтических процедур ему не положено.
Петр Горлов : В Америке записано, в первой статье: все для человека. А у нас гарант Конституции не гарантирует ее, просто-напросто права на бесплатную медицинскую помощь. Этого же нет права. Вот в чем вся соль. По всей вероятности, это установка тому же министру обороны. Дали бы министру обороны денег нормально и не воровали бы еще.
Сергей Хазов : За последние 15 лет, пытаясь восстановить право на пенсию по инвалидности, Петр Горлов не раз обращался в областной военкомат и в бюро медико-социальной экспертизы. Военный пенсионер писал письма с просьбой защитить свои права Верховному главнокомандующему Владимиру Путину. Сейчас Петр Горлов получает обычную минимальную пенсию - 1,5 тысячи рублей. «Врачи твердо стоят на "защите интересов государства", понимая под защитой интересов государства экономию социальных выплат, положенных по инвалидности.
Петр Горлов : У нас как говорят: «Судитесь». Но такая сейчас коррупция, о простых людях вообще, по-моему, забыли. Да вообще армия – труд тяжелый. Поэтому нужно относиться по-человечески, как относились в свое время, наверное, к Царской армии.
Сергей Хазов : Сегодня в Самаре в похожей ситуации оказалось более 100 бывших военных. Офицерам и рядовым, потерявшим свое здоровье во время военной службы, часто приходится не один год ходить по больницам и медкомиссиям, чтобы доказать свое право на получение инвалидности по болезни, - рассказала правозащитник Людмила Кузьмина.
Людмила Кузьмина : Таких случаев очень много. Последний случай: пришел молодой человек, ему в военкомате сказали на то, что он требовал выполнения обязательств государства по предоставлению льгот, ему сказали, «а мы тебя туда не посылали». В Чечню. Таких случаев много. Пришли в армию люди совсем не для того, чтобы выйти оттуда инвалидами.
Сергей Хазов : Вот как прокомментировал историю Петра Горлова главный врач Самарского областного центра медико-социальной экспертизы Геннадий Левиков.
Геннадий Левиков : Петр Николаевич в 1979 году признавался инвалидом, в 1990 году инвалидом не признан. В течение последующих 15 лет службой медико-социальной экспертизы в установленном порядке он не направлялся, пригласили его и проконсультировали в августе 2005 года в Главное бюро медико-социальной экспертизы. Ему была рекомендована программа медицинского обследования, но до сих пор результаты обследования до нас не доведены. Я не знаю, почему. Может он и дообследовался. Прежде всего, мы должны посмотреть результаты дообследования. Они у него, те, которые были, очень устарели. Просто дело в том, что нам конечно просто необходимы эти данные.
Сергей Хазов : Сейчас Петр Горлов направил обращение к президенту Владимиру Путину и депутатам Государственной Думы, требуя ввести денежную компенсацию людям, получившим заболевание при прохождении военной службы, минуя медико-социальные экспертизы.
Для Радио Свобода, Сергей Хазов, Самара
Кристина Горелик: На очереди рубрика Олега Панфилова «Власть и пресса». О том, почему политики обижаются на карикатуры, расскажет художник Владимир Мочалов.
Олег Панфилов: В начале февраля на сайте Владимирского областного комитета КПРФ появилась серия карикатур, на которых был изображен президент Путин. Малоценные с художественной точки зрения рисунки неизвестного мне художника вызвали скандалы. После вмешательства администрации губернатора, кстати, члена КПРФ, 17 февраля карикатуры были удалены с сайта.
На фоне исламского карикатурного скандала, инициированного датской газетой « Jyllands-Posten », карикатуры на Путина стали почти незаметным явлением в российской политической жизни. Хотя, надо полагать, скорость, с которой карикатуры были удалены, свидетельствует о том, что в России к этому жанру изобразительного искусства стали относиться резко отрицательно.
Скандалы с карикатурами на Путина во Владимире не первые в России. В марте 2004 года Назрановский полиграфкомбинат в Ингушетии отказался печатать очередной номер газеты «Чеченское общество». Почти одновременно Березовская типография в Екатеринбурге отказалась печатать тираж студенческой газеты «Студень» по той же причине – из-за карикатур на Путина. Вероятно, стоит вспомнить и скандал в 2000 году, когда преподаватели юридического факультета Петербургского университета, где учился Путин, выступили с обращением запретить программу «Куклы» телекомпании НТВ, поскольку им не нравилось карикатурное изображение куклы Путина.
Можно ли рисовать карикатуры на президента? На мой вопрос согласился ответить известный художник Владимир Мочалов. Но прежде с подробностями о скандале во Владимире наш корреспондент Светлана Ганенко.
Светлана Ганенко: Карикатуры на политиков в чем-то сродни политическим анекдотам, они были всегда. Наверное, нет такого современного правителя, который бы не стал объектом внимания карикатуриста-профессионала или хотя бы любителя. Но реакция на сатиру у каждого времени и народа своя. Авторы и даже рассказчики тех же политических анекдотов в недалеком, еще советском прошлом могли поплатиться за свой настрой свободой и даже жизнью. Степень политических обид на шаржи, видимо, зависит от уровня развития государства и общества в целом. В более демократической стране карикатуры на главу государства, не затрагивающие религиозных и национальных чувств граждан, в принципе не должны вызывать бурю эмоций, положительных или отрицательных. В конце концов газеты печатали и еще не раз напечатают анекдоты про президента и министров, а также дружеские и не очень карикатуры. Но в случае с сатирическими рисунками во Владимирской области многие удивились другому. Карикатуры на действующего главу государства появились не в газете или листовке, а на официальном сайте Коммунистической партии. Такого никто не ожидал. Карикатуры перепечатала оппозиционная властям газета «Владимирский край». На страницах этого издания, которое частично распространяется на бесплатной основе, рисунки смотрелись привычнее. Впрочем, целью газетчиков было не высмеивание президента, а обличение местных коммунистов. Сразу же последовали резкие заявления представителей «Российской партии жизни», которые и обнаружили интересную страницу. Заключались они в том, что не имеет право КПРФ, членами которой являются большинство представителей политической элиты Владимирской области, публиковать на партийной интернет-странице карикатуры на Владимира Путина. Выступили с критикой коммунистов и некоторые другие партии. А сами хозяева сайта, к которым общественность обратилась за разъяснениями, вдруг разошлись во мнениях. Представители местной комсомольской организации заявляли в публичных интервью, что ничего плохого и тем более преступного в карикатурах нет, а руководство областного отделения КПРФ открестилось от рисунков, не исключая возможной атаки хакеров. В любом случае рисунки, вызвавшие столько споров, исчезли с сайта уже на вторые сутки. В итоге многие сошлись во мнении, что карикатуры – вполне приемлемый способ выражения политических взглядов, в конце концов, Россия - страна демократическая. А вот с тем, что свои взгляды стоит таким образом выражать на уровне официальном, согласны не все. Слово независимому политологу Людмиле Ешано.
Людмила Ешано: Карикатура конечно имеет право на существование. Любой гражданин может выразить таким образом свое мнение, видение проблем каких-то. Естественно, на официальных сайтах, допустим, каких-то организаций общественных, появление таких карикатур, которые унижают честь и достоинство официальных лиц, я считаю, что это недопустимо. Просто политическое хулиганство. Что и доказывает тот политический скандал, который разразился во Владимирской области в связи с этими пресловутыми карикатурами.
Светлана Ганенко: Нашлись и те, кто выразил совсем другое мнение. Официальные представители губернатора, тоже, кстати, члена КПРФ, назвали произошедшее провокацией и отказались от дальнейших разбирательств.
Олег Панфилов: Напомню, что в студии со мной известный художник-карикатурист Владимир Мочалов. Скажите, можно ли рисовать карикатуры на президента?
Владимир Мочалов: У меня бы однажды случай, я нарисовал карикатуру на президента России Бориса Ельцина и на президента Соединенных Штатов Билла Клинтона в 1993 году. И было для меня большим удивлением, что президент Клинтон прислал мне письмо с благодарственным содержанием, теплым, с пожеланием творческих успехов. Поэтому я считаю, что он отнесся к этому очень достойно, правильно и это нормально. С другой стороны, у меня был случай, года два-три назад в Музее современного искусства я пытался выставить такой шарж на президента Путина, и директриса Музея революции потребовала убрать этот рисунок с выставки, иначе она выставку не откроет. Таким образом она продемонстрировала свое отношение к этому жанру искусства, поскольку этот жанр карикатуры подчас бывает очень ядовитый, в нем скрытый, может быть такой острый нелицеприятный подтекст. Подчас чиновники, которые являются чиновниками государственными, естественно, они боятся за свое кресло, поэтому я понимаю эту директрису, которая не позволила выставить. Но в любом случае я думаю, что этот жанр искусства жизнеспособен, он всегда существовал, с самого начала советской власти.
Олег Панфилов: Но вы по-другому просто не можете сказать, вы карикатурист и, естественно, что вы заинтересованы в том, чтобы этот жанр существовал и дальше. Насколько на ваше творчество влияет политическая ситуация или вот эта политическая атмосфера?
Владимир Мочалов: Всегда надо быть осторожным, это я говорю совершенно убежденно. Но нельзя никогда перехлестывать, на мой взгляд. У каждого художника, в большом смысле слова, в широком смысле, должно быть какое-то самоощущение достаточности, внутренний самоцензор, который должен не позволять переходить грани. Грани того, что называется раздеть персонажа, к которому ты обращаешь свое творческое внимание, чтобы не перехлестывать и не унижать его достоинство. В карикатуре что важно? Важно выразить политический смысл своими художественными средствами. Они должны быть лапидарными, они должны все-таки быть художественными средствами. Не должно быть, на мой взгляд, пошлости, самое главное.
Олег Панфилов: Владимир, у вас была возможность познакомиться с карикатурами, которые были опубликованы на этом сайте. Скажите, это карикатуры или это какая-то политическая акция?
Владимир Мочалов: Нет, это политическая карикатура, на мой взгляд. Не знаю, акция ли, мне не понять. На мой взгляд, они недостаточно высокого художественного уровня, чтобы их обсуждать всерьез. Дело в том, что за карикатуру может браться любой человек, который более-менее владеет карандашом или даже не умеет рисовать. Политический шарж – это те же маски, та же буфанада, клоунада, это тоже карикатура. Изобразительная карикатура – это одна из граней нашего сатирического отношения к тому или иному политику. Политики всегда хотят сохранить свое лицо. Они преумножают, они создают себе имидж, образ всеми доступными и недоступными средствами. Выходят на публику и всячески создают правдивого политика. А задача карикатуриста, на мой взгляд, рассмотреть в его биографии, в его поступках, в действиях вещи, которые не соответствуют тому образу, который он создает, и своими художественными средствами, приемами, карандашом или пером разглядеть и показать, обнажить, раскрыть его содержание.
Олег Панфилов: Должна существовать политическая карикатура?
Владимир Мочалов: Конечно, должна.
Олег Панфилов: Спасибо.
Кристина Горелик: Напомню, что вы слушали рубрику Олега Панфилова «Власть и пресса». На этом мы завершаем программу «Дорога Свободы».
