Ссылки для упрощенного доступа

Новый фильм ветерана французского кино Клода Шаброля, Ванзейский музей Холокоста меняет экспозицию, День Йохана ван дер Кёукена в Амстердаме, русский европеец Исаак Бабель, Рильке и Краус в собрании баронессы Надхэрны





Иван Толстой: Начнем с нового фильма одного из отцов Nouvelle Vague , «Новой Волны» в кино, Клода Шаброля «Опьянение Властью». Это его 59-ая по счету картина. Рассказывает наш парижский корреспондент Дмитрий Савицкий.



Дмитрий Савицкий: Семидесятипятилетний кинорежиссер вернулся к одной из своих любимых тем, к судебному процессу. Но если раньше он обращался к давно забытым судебным процессам («Виолетта Нозьер», фильм 78-го года, или «Женское дело», 88-й), то на этот раз он обратился к теме, если не горячей, то еще не остывшей, к скандальному делу государственной нефтяной компании «Эльф-Акитен».


Вот что писала пресса три года назад, в день вынесения вердикта:



Диктор: «В среду во Франции завершился один из самых громких и скандальных судебных процессов последних лет. В Париже оглашен вердикт по делу компании «Эльф». На скамье подсудимых – 37 человек. Они обвинялись в неуплате налогов, вывозе капиталов за границу, в коррупции, в подкупе политических деятелей и должностных лиц. Нарушение закона датируется 1993-1994 годами. За те несколько лет, что длится процесс, основные фигуранты по делу «Эльф» успели, кто отсидеть в тюрьме, кто уже выйти, а кто скрыться за границей. Центральный персонаж истории - экс-президент компании «Эльф» Лоик Флок-Прижан. Он уже отбывает наказание по другому делу компании подконтрольной «Эльфу». В суд его привезли прямо из тюрьмы, где объявили новый приговор: пять лет и штраф в 380 тысяч евро. Альфред Сирвен, первый заместитель Лоика Прижана, так же уже давно в тюрьме. Он, как и бывший начальник, получил пять лет и штраф в 5 миллионов евро.


Единственный из основных фигурантов, который до сегодняшнего дня находился на свободе - Андре Тероло. Он отвечал за контакты фирмы «Эльф» с африканскими странами, за что и получил в свое время прозвище «Мистер Африка». Входя в зал заседаний, он бросил на ходу журналистам, что покинет суд свободным, но ошибся. Четыре года тюрьмы, однако, без штрафа.


Итак, дело закрыто. Точки расставлены, а историю «Эльф» уже успели назвать сагой. И действительно, в ней были не только грязные деньги, но и большая любовь.


Кристин Давье-Жанкур, любовница тогдашнего министра иностранных дел Франции Ролана Дюма: она пишет книгу «Первая шлюха республики», где расскажет о всех финансовых махинациях «Эльфа». И как она, за определенную плату, в постели убеждала Дюма аннулировать, например, сделку по продаже пяти фрегатов Тайваню, умоляя перезаключить контракт с корпораций «Эльф», аннулировав его с компанией «Томпсон». Кристин Давье-Жанкур уже отсидела в тюрьме, а сейчас готовит первый диск с собственными песнями, записанными в Саудовской Аравии.


Ролан Дюма получил в свое время условное наказание, сегодня он предпочитает о деле «Эльф» не говорить. А французская пресса назвала всю историю нефтяной компании «последним делом семьи», Большой Семьи Франсуа Миттерана. Делом, в которое были втянуты практически все политические деятели Франции той эпохи».



Дмитрий Савицкий: Книгу свою Давье-Жанкур давным-давно напечатала, появилась, как и Роллан Дюма, на всех телеканалах, получила приличный куш с тиража, а вот с песенками ничего не вышло. Дело компании «Эльф» было расследовано частично, а дело о продаже эсминцев Тайваню и о многомиллионных ретро-взятках (при этом способе часть полученных денег возвращают), замяли, сославшись на ту самую «военную тайну». До обещанной «прозрачности» в темных делах республики далеко.


И вот здесь-то и появляется французский Хичкок, любитель именно темных историй, Клод Шаброль…


Шаброль родился в Париже, в семье аптекаря. В раннем детстве увлекался историей и не по возрасту серьезной литературой: в семь лет Шекспиром и Корнелем… Он учился в Сорбонне на факультете литературы, затем на юридическом отделении; в течение нескольких месяцев посещал престижную высшую школу политических наук, Сьянс-По, и год проучился – на фармакологическом факультете.


В молодости он был бонвиваном, драчуном и забиякой, что не мешало ему стремительно накапливать знания и умения.


Вот первые впечатления Шаброля от кинематографа. Было ему всего 4 года:



Клод Шаброль: С кино произошло следующее: у моего дядюшки, брата отца, был свой кинотеатр на улице Вожирар. И когда родители мои отправлялись повидаться с дядей и его женой, они обычно заодно смотрели и фильм. Случалось это, обычно, по воскресеньем, когда аптека была закрыта. И, само собой, если им нужно было поговорить, что-то обсудить, меня они сплавляли в кинозал. Так что с кино я познакомился весьма рано.


Первым фильмом, по крайней мере, первым, который я запомнил, был «Антони Адверс». Что меня потрясло, так это то, что на экране происходили вещи противоположные всему тому, чему меня учили в жизни. Мне внушали, что нужно любить ближних, что добро всегда побеждает зло, что у добрых людей добрые лица, а у плохих – злые.


В фильме же была молодая женщина, замужем за ужасным старикашкой, и я сразу почувствовал, что это совершено ужасный дядька, Дон Люис! И вот эта молодая женщина влюбляется в красавчика, которым (я узнал позже), был сам Тирон Пауэр. И, само собой, парочка там забавлялась на лоне природы, а старикашка об этом проведал и состоялась дуэль. В разгар дуэли на балконе появляется наша красавица и, заламывая руки вскрикивает: «О, боже!». Тирон Пауэр поднимает на нее влюбленные глаза, мерзавец Дон Люис, пользуясь моментом, протыкает его насквозь!


Сцена была для четырехлетнего мальчишки просто потрясающей, потому что все жизненные ценности перевернулись!


Это очень полезная вещь, потерять моральные ценности в раннем возрасте. Я больше не верил в Деда Мороза. И я очень плохо отношусь к Деду Морозу…»



Дмитрий Савицкий: Деньги на свой первый фильм Шаброль конфисковал у жены, получившей наследство. Фильм назывался «Красавчик Серж» (58 год), и стал манифестом нового кинодвижения, «Новой Волны». Как почти все отцы-основатели «Новой Волны» (Жан-Люк Годар, Франсуа Трюффо, Жак Риветт, Эрик Ромер), Шаброль писал для ревю Cahiers du Cinema. Как и Трюффо, он использовал в фильмах сквозных героев, перемещавшихся из картины в картину. Хитчкок и Бонюэль, несомненно, оказали на него влияние. Шаброля называют «французским Хитчкоком» и Шаброль (как и Бюнюэль), из фильма в фильм бил по пресловутой буржуазной морали, чаще всего сюжетно используя ситуацию фильма, увиденного в 4 года: любовный треугольник, муж, жена и любовник - страсть, расчет и мораль…


Нужно добавить, что зачастую фильмы Шаброля смотрятся как заснятый театральный спектакль.


В новом фильме «Опьянение Властью» Шаброль, отталкиваясь от дела «Эльф-Акитен», пытается, по ему одному известным причинам, всячески отрицать любые параллели. Хотя он зачастую сохраняет даже внешнюю схожесть его персонажей и героев, или антигероев процесса «Эльф».



Клод Шаброль: Ловушку (превращения сюжета) в обвинение, осуждение, я попытался избежать, отстранившись от политики и исходя из самой натуральной нравственности. Деление на левых и правых в фильме просто не существуют. Не они проблема, проблема – это власть и деньги.. В фильме, к примеру, слово «нефть» вообще не звучит ни разу и, наоборот, слово «деньги» звучит постоянно и со всеми возможными оттенками и жаргонными формами – «капуста», «бабки» и так далее…



Дмитрий Савицкий: Изабель Юпер играет в фильме «Опьянение Властью» практически главную роль - следователя Эвы Жоли; это ее пятая лента с режиссером. В картине так же играют Франсуа Берлеан, Тома Шаброль, Жан-Франсуа Бальмер и Патрик Брюэль…


Шабролю, который до сих пор полон энергии и вполне боевого социального задора, стоит заняться остальными темными делишками власти – продажей эсминцев технологии Stealth Тайваню или мега-скандалом Лионского Кредита, разворованными миллиардами, которые государству возвращают не мошенники, а (за них) налогоплательщики. Если Клод Шаброль решит продолжить серию фильмов о «бабках и власти», сюжетов ему хватит до конца отпущенных дней…




Иван Толстой: История второй мировой войны, рассказанная по нацистским документам. Такой взгляд предлагает Музей в Ванзее под Берлином, где недавно обновилась экспозиция, посвященная Холокосту. В Ванзейском музее побывала Юлия Кантор.



Юлия Кантор: Элегантная, хорошо отреставрированная вилла с палисадничком настраивает на лирический лад. Случайный турист никогда не догадается, что этот милый, вполне дружелюбный уголок в предместье Берлина - и есть одно из самых мрачных мест в политической топонимике ХХ века. 20 января 1942 года группа из 15 государственных служащих, чинов СС и партчиновников прибыла в Ванзее на секретную конференцию, организованную главой Службы безопасности и шефом гестапо Райнхардом Гейдрихом.


В музее, расположенном в Ванзее, на вилле в пригороде Берлина, где нацистские лидеры сформировали планы геноцида еврейского народа, обновлена экспозиция, посвященная “окончательному решению еврейского вопроса”. Ее пополнили ранее недоступные материалы, прибывшие сюда из Восточной Европы и России, рассказал директор музея Норберт Камп.


“ Документальной основой экспозиции стали найденные в 1947 году папки материалов, обнаруженные в конце 40-х в архиве германского МИДа. Но с открытием массива документов из архивов стран Восточной Европы прояснилась роль полицейских батальонов, действовавших совместно с гестапо в истреблении евреев в Восточной Европе. Главная цель музея – рассказать потомкам о “преступлениях предков, чтобы подобное никогда не повторялось в истории цивилизаций. «Здесь, в этом доме преступников, главная тема — организация Холокоста», - заявил директор музея доктор Норберт Камп. На перестройку виллы под музей ушло 725 тысяч долларов.


8 января 1942 года были разосланы приглашения на конференцию "Окончательное решение еврейского вопроса" и завтрак по ее завершении. Рудольф Эйхман играл важнейшую роль в подготовке конференции и - по его собственному свидетельству - сам вел протокол заседания, вместе с секретаршей. Уже после войны, представ перед судом, Эйхман признал:



«Протокол передает основные идеи деловито и точно, но это, разумеется, не дословный протокол, так как я должен был придать... скажем так, некоторым словесным сорнякам, некоему жаргону, административный стиль. Этот протокол впоследствии цитировался Мюллером, после того, как Гейдрих вносил в него поправки, помнится, три или четыре раза. Документ был заново обработан в соответствии с его замечаниями и только в конце был сформулирован тот самый протокол, что находится сейчас в ваших руках.


То есть, протокол был сформулирован несколько стерильнее, чем был текст подлинного обсуждения, но в целом – достоверен».



Глава полиции безопасности и СД Гейдрих сделал краткий обзор всех акций, совершенных ранее против врага.


Главнейшими элементами их были:


а) выдворение евреев из разных сфер жизни немецкой нации;


б) выдворение евреев с территории "жизненного пространства" немецкого народа.


Поначалу, до начала Второй мировой войны, пока пространство Рейха не стало разрастаться, в январе 1939 года было создано "Центральное имперское бюро по эмиграции евреев", курируемое главой полиции безопасности и СД. Его особыми задачами были:


а) тщательная подготовка массовой эмиграции евреев;


б) направление потока этой эмиграции;


в) ускорение процедуры эмиграции в конкретных случаях.


Целью этих заданий было “очищение от евреев жизненного пространства Германии на законных основаниях”. Вынужденная эмиграция евреев из Германии, об этом тоже свидетельствуют экспонирующиеся в Ванзейском мемориале документы, далеко не всегда была лояльно встречена государствами, имевшими возможность принять беженцев. Многократно повышалась плата за визы и разрешения на въезд, ограничивалось количество пароходов, в некоторых странах постоянно сокращались или, даже, отменялись иммиграционные квоты... Несмотря на это, со дня прихода фашистов к власти в Германии и до 31 октября 1941 года эмигрировало всего 537 000 евреев.


После начала Второй Мировой войны, с расширением “немецкого жизненного пространства” эмиграция была отменена: вместо эмиграции возникло новое решение - выдворение евреев на восток, в лагеря, особенно плотно расположившиеся в Польше. В процесс окончательного решения еврейского вопроса в Европе включались 11 миллионов евреев на территории от Греции до Ирландии, включая, конечно, Советский Союз.



Из протокола Ванзейской конфренции: Глава полиции безопасности и СД в соответствии с письмом главы рейхсканцелярии теоретически анализирует следующие проблемы:


"Полукровки" первой степени. С точки зрения окончательного решения еврейского вопроса полукровки первой степени считаются евреями.


Чтобы предотвратить появление на свет нового потомства и решить проблему полукровок полностью, полукровка первой степени, который не будет этапирован, подвергнется стерилизации.


Группенфюрер СС Гофман поддерживает мнение, что нужно широко использовать стерилизацию. Госсекретарь доктор Штукарт утверждает, что на практике предложенные методы работы, при решении вопроса смешанных браков и полукровок, приведут к непрерывной перегрузке чиновников. Принимая в расчет биологические факторы, госсекретарь Штукарт предлагает производить насильственную стерилизацию.



Юлия Кантор: Окончательное решение вопроса в разных странах будет сталкиваться с разными препятствиями. К этим ожидаемым препятствиям, свидетельствуют Ванзейские протоколы, относились сопротивления местного населения. Эти предположения нацистов оправдались: в каждой стране, в каждом городке или сельце находились люди, которые даже под страхом смерти не захотели соучаствовать в убийствах. В каждой стране находились люди, которые, рискуя жизнью, укрывали обреченных, помогали им скрыться во время очередной акции – отправки в гетто или в лагерь.


Характерно, что участники Ванзейской конференции отметили: в процессе окончательного решения еврейского вопроса в некоторых, например, северных странах, возможно возникновение трудностей на государственном уровне. Когда в оккупированной Дании фашисты объявили обязательное для евреев ношение на одежде опознавательных знаков в виде желтых звезд, первым на улицу с желтой звездой вышел датский король.


Но были и другие: те, кто охотно пособничал нацистам, – кто-то из звериной ненависти, кто-то – из звериной же жажды наживы. Сохранились документальные свидетельства о том, как в только что опустевшие еврейские дома входили вчерашние дружелюбные соседи. Входили, чтобы мародерствовать. В архивах стран Восточной Европы, ранее закрытых, сохранились и материалы о коллаборантах, действовавших рука об руку с фашистами в деле выполнения ванзейских законов. Они тоже экспонируются в мемориале.



Из протокола Ванзейской Конференции: Обергруппенфюрер СС Гейдрих: “При соответствующем руководстве в процессе окончательного решения можно этапировать евреев на мобилизационные работы на востоке. Трудоспособные евреи будут перебрасываться на эти территории в составе больших рабочих отрядов, будут прокладывать дороги. Несомненно, большая их часть исчезнет естественным образом. Оставшиеся, более приспособленные к сопротивлению и выживанию, в конце концов, будут обработаны нужным образом: иначе, как показывает опыт истории, если их освободить, эти особи опять превратятся в ядро, из которого возникнет новое еврейство, что недопустимо. В процессе практического осуществления окончательного решения еврейского вопроса всю Европу необходимо прочесать от запада до востока.


Депортированные евреи будут перемещены - эшелон за эшелоном - сначала в гетто, называющиеся временными гетто, а оттуда посланы дальше - на восток. Важное предварительное условие для исполнения этого плана- это точное установление расчетного количества лиц. Не следует депортировать евреев старше 65 лет. Подобное решение предотвратит множество осложнений...



Юлия Кантор: Участники конференции констатировали: "Если бы еврейскому племени удалось пережить эту войну, в то время, как мы приносим в жертву нашу кровь для спасения Европы, победа в этой войне была бы неполным достижением. Потому еврейство должно перестать существовать...”


Ванзейская конференция, по сути, постфактум, свела воедино уже существовавшие законы нацистские законы, касающиеся “недочеловеков”. Действия убийц в фашистской униформе после нее сделались согласованнее, поэтому и процесс истребления евреев в 1942-43 годах достиг своего апогея. “Вариаций” на еврейскую тему в идеологии Третьего Рейха более не существовало: истребление приобрело промышленный характер, с безупречно отлаженной технологией. Алгоритм выполнения “причесанных” и отредактированных пространных документов, принятых в Ванзее был прост: лишение всех гражданских прав, депортации, изоляция в гетто, немедленное уничтожение нетрудоспособных, адская работа в концлагерях для способных приносить пользу рейху, заканчивающаяся газовой камерой или крематорием. Так было уничтожено 6 миллионов человек.


Основательная работа пробуждает аппетит и ощущение удовлетворенности. Участники Ванзейской конференции отправились на заранее запланированный и отдельной строкой стоящий в пригласительных билетах на конференцию, обильный завтрак. Под хрустальный звон ванзейских бокалов бесконечные эшелоны шли в Освенцим, Треблинку, Майданек…


Идя сегодня по Берлину, то здесь, то там встречаешь невысокие стенды, скупой и мрачный дизайн которых подчеркнуто контрастирует с броскими цветами немецкой столицы. У этих стендов общая первая строка. Она гласит: “Об этом мы никогда не забудем”. Далее – белым шрифтом по черному фону – только названия: Освенцим, Треблинка, Майданек, Бухенвальд, Дахау, Заксенхаузен.



Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня – Исаак Бабель. Его портрет в исполнении Бориса Парамонова.



Борис Парамонов: Главное, что забыто о Бабеле, - то, что знаменитым он стал под псевдонимом Иван. Иван Бабель – стояло на обложках его прижизненных книг. Это вызывало некоторое недоумение: рассказчик его «Конармии» носит фамилию Лютов, но по всем признакам несомненный еврей, ищущий в разоренных советско-польской войной местечках, где можно провести настоящий еврейский субботний вечер. Эренбург, побывавший в Польше в 1927 году, пишет, с каким злорадством правая, то есть антисемитская, печать сообщала крупными заголовками: «Большевистский писатель Эренбург сказал, что имя Бабеля не Иван, а Исаак».


Конечно, это не было мимикрией под русского. В том-то и дело, что Бабель – именно как писатель – выпадает из русской традиции, он самый настоящий европеец. Здесь первичным было одесское происхождение, одесская субкультура, отличавшаяся доминирующим французским влиянием. Бабель даже писать начал по-французски – настолько хорошо выучился языку в одесском коммерческом училище, необходимом в городе, главным занятием которого был хлебный экспорт в Европу. Одесса явным образом становилась вторым российским окном в Европу. В ней создалась оригинальная литературная школа, которую Шкловский описал в статье «Юго-Запад». Так, кстати, называлась первая книга стихов Эдуарда Багрицкого, другого яркого одесского западника.


Шкловский же сказал главное о Бабеле как писателе, о его первых вещах:



«Их сравнивают с Мопассаном, потому что чувствуют французское влияние, и торопятся назвать достаточно похвальное имя.


Я предлагаю другое имя – Флобер. И Флобер из «Саламбо». Из прекраснейшего либретто к опере. (…)


Иностранец из Парижа, одного Парижа без Лондона, Бабель увидел Россию так, как мог ее увидеть француз-писатель, прикомандированный к армии Наполеона».



Это не значит, что Бабель – чужой. Чужой не пойдет на чужую войну, как Бабель пошел в Конармию. Шкловский в цитированных словах указывал на стилистический поиск Бабеля, который делал его отличным от других писателей. Литература живет не тематикой, тем более не идеологией, а способом разработки материала, стилем. Материал может быть сам по себе интересным, Чапаев яркая фигура, но книга Фурманова о нем – не большая литература. А Бабель, Иван он или Исаак, большой писатель.


При этом нельзя считать чужим человека, который жил и умер в этой стране, и умер трагически, как миллионы его современников и соотечественников. Земля становится своею, когда в нее ложатся, писала Ахматова.


Кстати, хочется разъяснить одно недоразумение, связанное сейчас в России с выражением «эта страна». Почему-то стали думать, что это выражение пренебрежительное, насмешливое, даже бранное. А это просто калька с английского this country. Американцы так говорят об Америке: «эта страна» значит то же, что «наша страна».


Помнится, в постсоветские уже времена профессиональные русские негодовали на бабелевскую фразу из «Конармии»: «Тифозное мужичье катило перед собой привычный горб солдатской смерти». Считали эту фразу русофобской. Но это не русофобия, это литература – слова, расставленные так, чтобы они ощущались. К тому же среди этого тифозного мужичья – сын рабби Илья Брацлавский, который умирает той же смертью.



«Он умер, не доезжая Ровно. Он умер, последний принц, среди стихов, филактерий и портянок. Мы похоронили его на забытой станции. И я, едва вмещающий в древнем теле бури моего воображения, - я принял последний вздох моего брата».



У Бабеля ведь неважно, кто умер. Ему важно сочетать слова: стихи, филактерии и портянки. Как писал опять же Шкловский, прием Бабеля в том, что он одним голосом говорит о звездах и о триппере.


При этом бабелевские конармейцы красивы. Горький говорил, что он украсил своих героев наряднее, чем Гоголь запорожцев. Еще Шкловский:



«Все казаки Бабеля красивы нестерпимо и несказанно. «Несказанно» - любимое слово Бабеля. (…) Самые начищенные ботфорты, похожие на девушек, самые яркие галифе, яркие, как штандарт в небе, даже пожар, сверкающий, как воскресенье, - несравнимы со стилем Бабеля».



Чтобы эта красота не становилась безвкусной, оперной, ей дан фон – вот этот самый триппер. Стихи у Бабеля должны стоять рядом с портянками. Он писатель, а не сионист и не русофоб. Он не забывает о своем еврействе, но литература, искусство для него важнее. Вот начало рассказа «Пан Аполек» - о самодеятельном художнике, вроде таможенника Руссо или Пирасманишвили:



«Прелестная и мудрая жизнь пана Аполека ударила мне в голову, как старое вино. В Новоград-Волынске, наспех смятом городе, среди скрюченных развалин, судьба бросила мне под ноги укрытое от мира Евангелие. Окруженный простодушным сиянием нимбов, я дал тогда обет следовать примеру пана Аполека. И сладость мечтательной злобы, горькое презрение к псам и свиньям человечества, огонь молчаливого и упоительного мщения – я принес их в жертву новому обету».



Этот новый обет можно и нужно понимать как эстетическую декларацию, заявление о самостоятельной ценности искусства, внеположного социальным или идеологическим требованиям. Расчленение, дифференциация есть признак всякого развития, в том числе культурного. У Бабеля литература переставала быть культом и становилась культурой. Это было знаком европеизма, то есть культурной усложненности, выходом на европейские пути. Этот выход был закрыт большевиками, а Бабель погиб в лагере вместе со многими другими конармейцами.



Иван Толстой: Райнер Мария Рильке и Карл Клаус в собрании баронессы Надхэрна. Национальный музей Праги представляет драматическую историю одной из красивейших женщин Чехии. Рассказ Нелли Павласковой.



Нелли Павласкова: Чешская баронесса Сидония Надхэрна родилась в 1885 году в замке в городке Врхотове Яновице, недалеко от Праги. Вместе с двумя братьями она прожила здесь детские и юношеские годы: ирландская гувернантка, домашние учителя, игра на рояле, рисование, чтение, путешествия по Европе, Африке, по Ближнему Востоку. Дома – верховая езда, охота, концерты, театры и общество известных интеллектуалов со всей Европы. Идиллия закончилась со смертью родителей. Через три года покончил жизнь самоубийством старший брат Ян. В 1912 году из всей семьи в живых остались только она и ее брат-близнец Карел. Много замечательных мужей того времени, художников, писателей добивались руки красавицы-баронессы. Между прочим, ее фамилия Надхэрна по-чешски означает «Прекрасная». Но Сидония всем отвечала отказом. В дневнике, который она вела на английском языке, баронесса написала:



Диктор: «Верной я быть не умею, и ни один мужчина не должен вообще требовать верности от женщины. Женщина может сохранить свою красоту и обаяние, только если ее целуют новые губы и сжимают новые объятия».



Нелли Павласкова: Тем не менее, был в ее жизни мужчина, прощавший ей все измены и остававшийся ее возлюбленным двадцать три года подряд, вплоть до своей смерти. Им был родившийся в Чехии австрийский писатель, журналист и поэт Карл Краус, издатель и создатель знаменитого в те годы журнала «Факел». Номера этих журналов в кожаных переплетах выставлены ныне в Национальном Музее в экспозиции «Вновь обретенные книги Сидонии Надхэрна». Но за семь лет до встречи с Краусом у Сидонии началась нежная дружба с поэтом Райнером Марией Рильке, тоже уроженцем Праги. Рассказывает куратор выставки Хельга Туркова.



Хельга Туркова: Они познакомились во Франции, в 1906 году. Тогда молодая баронесса вместе с матерью Амалией путешествовала по Европе. В Париже они посетили мастерскую знаменитого скульптора Огюста Родена. Там повстречали они и молодого поэта Рильке, в те годы он уже был женат на ассистентке Родена и был отцом маленькой дочери. Эта встреча стала началом долгой дружбы Рильке и Сидонии, они встречались в разных странах Европы, поэт несколько раз приезжал к ней в замок в Яновице, жил там по несколько недель. Жена Рильке, скульптор Клара, изваяла из белого мрамора бюст Сидонии, он и сейчас стоит в ее замке. Во время первой мировой войны Сидония помогла Рильке избежать мобилизации, а после войны помогла осесть в Швейцарии, где он некоторое время жил у ее подруги графини Марии Добржанской. Между прочим, и это мало кто знает, - после 1918 года у Рильке был паспорт Чехословацкой республики, по нему он жил последние годы в Женеве, Берне, Лозанне и Валь-Монте, где и умер в 1926 году.



Нелли Павласкова: В своем дневнике Сидония написала о Рильке:



Диктор: Он всегда помогал мне быть смелой, учил меня радоваться жизни и ценить красоту. Сам же он жил обособленной жизнью, замкнуто, вообще это был человек не от мира сего. Он – мое самое первое и самое дорогое воспоминание о счастливых часах. В известном смысле он был моим учителем и вожаком.



Нелли Павласкова: Когда двадцатью тремя годами позже Сидония Надхэрна бежала из коммунистической Чехословакии, в чемоданчике она унесла около тысячи писем Рильке, которые были сразу опубликованы в Германии. Столько же писем написал ей и Карл Краус. Он писал ей по три письма ежедневно. В семидесятые годы они были опубликованы в Германии и вызвали сенсацию. Литературный мир не мог поверить своим глазам. Карл Краус, этот саркастичный, ядовитый журналист и писатель, которому ничто не было свято, неужели он – автор этих нежных, влюбленных слов, неужели он умел быть таким покорным и трогательным? Рассказывает куратор и автор выставки Хельга Туркова.



Хельга Туркова: Она познакомилась с Краусом в 1913 году в Вене, в кафе Империал, где встречались все известные люди искусства того времени. Там же часто сидел за чашкой кофе и российский эмигрант Лев Троцкий. Сидония и Краус влюбились друг в друга. Они были вместе 23 года, Краус жил месяцами в замке в Яновице, но отношения свои они скрывали от общества. В двадцатом году, поссорившись с Краусом, Сидония вышла замуж за графа Туна, салонного льва, охотника и спортсмена, но через шесть месяцев ушла от него навсегда и вернулась к Краусу. Что их так крепко связывало? Трудно описать их семейные отношения, не скрепленные браком. Она находила у него преданную любовь и опору, он у нее - вдохновение и талант слушателя. Рильке ревновал и писал Сидонии письма, что не согласен на ее брак с Краусом. Он, наверное, хотел, чтобы прекрасная баронесса всегда ждала в Яновицком замке именно его. Брак с Краусом нарушил бы очарование их отношений.



Нелли Павласкова: Сидония Надхэрна создала в своем замке в Яновице центр культурной жизни. К гостеприимной хозяйке приезжали писатели, художники и политики. Они проводили время в замечательном парке с озером и лебедями, с редчайшими растениями, они могли здесь спокойно работать и вести долгие дебаты. Один из разделов нынешней выставки в Национальном Музее посвящен знаменитым гостям Сидонии. Карел Чапек, внучка президента Масарика Анна, архитектор Адольф Лоос, художник Макс Швабинский, писавший портреты Сидонии, епископы Чехии и композиторы Хорватии…


В 31 году умирает брат Сидонии пражский юрист Карел, в 36 году умирает Карл Краус, в Германии пылают костры с его книгами… В 39 году гитлеровцы оккупируют Чехию, в Яновицком замке возникает казарма СС, на замковых угодьях - танковый полигон, в самом городке - концлагерь Флоссенбург, а одинокую хозяйку выгоняют из своих владений. Рассказывает куратор замковых библиотек Чехии Петр Машек.



Петр Машек: Феномен Сидонии Надхэрны власти коммунистической Чехословакии тщательно скрывали, о ней ничего не писали. Как и о тесно связанных с ней немецкоязычных писателях, родившихся в Чехии. Во время немецкой оккупации баронессе, как и другим чешским аристократам, было предложено взять немецкое гражданство. Некоторые взяли, она же отказалась. Между прочим, на ее могиле в Лондоне, на надгробном памятнике были высечены начальные слова чехословацкого гимна «Где дом мой, где родина моя…». После освобождения Чехословакии в 45 году в замке некоторое время находилась Красная армия, потом чехословацкая. Сидония не вернулась в замок и после освобождения. Замок был разорен, а баронесса была вычеркнута из нашей истории культуры.



Нелли Павласкова: Из дневника Сидонии Надхэрна, июнь 45-го года.



Диктор: Мне больно, что весь смысл моей жизни был отдан в руки людей, чувствующих себя вправе уничтожать святую красоту. На лестнице замка я собирала отломанные пальцы валяющихся там же деревянных скульптур, остатки расстрелянного фарфора. Ценные хвойные деревья в парке были вырублены, редчайшие растения раскрадены.



Нелли Павласкова: Погиб парк, о котором Карл Краус писал Сидонии:



Диктор: «Я все еще нахожусь под впечатлением чуда: ты и твой парк. Как будто меня кто-то вытащил из могилы. Вся боль исчезла, как по мановению чудодейственной палочки. Это прекрасно, что существуешь ты, и что существуют Яновице!»



Нелли Павласкова: Из дневника Сидонии 48-го года, после коммунистического переворота в Чехословакии:



Диктор: Свобода, некогда такая естественная, была у нас украдена с момента, когда в нашу страну вошли зверские оккупанты. Наши мечты о том, что свобода вернется после войны, остались только мечтами.



Нелли Павласкова: Рассказывает куратор выставки Хельга Туркова.



Хельга Туркова: Сидония долго хотела выехать легально из Чехословакии. Когда это не удалось, она решила перейти границу нелегально, с проводником. Накануне бегства баронесса привезла в Прагу в ящиках свои самые любимые книги, полученные от друзей с дарственными надписями, письма, рукописи, фотографии, фарфор, фаянс, столовые приборы, свой портрет работы Макса Швабинского и другие предметы из замка и отдала их на хранение посольству Голландии в Праге. Там они пролежали в подвале 47 лет. В 1996 году Посольство торжественно передало эти ценности чешскому Национальному музею, и теперь они представлены нами на этой выставке.



Нелли Павласкова: Интересно, сколько всего книг хранится в чешских замках? - спросила я куратора замковых библиотек Чехии Петра Машека.



Петр Машек: Всего – один миллион шестьсот тысяч томов. А сохранившиеся книги Сидонии Надхэрна представляют собой лишь малую долю, но это, бесспорно, очень ценная коллекция книг двадцатого века. Их написали люди, исключительные по своей судьбе и роли в искусстве. Этих людей ценит весь мир.



Нелли Павласкова: Сидония прожила в изгнании, в Англии, только один год, она умерла в Лондоне в 1950 году, после публикации писем Рильке. В 99-м году ее прах был с почестями перевезен в Чехию и предан земле в парке ее замка, ставшего музеем, в городке Врхотове Яновице.



Иван Толстой: В Амстердаме прошел День Йохана ван дер Кёукена. О самом известном голландском документалисте – наш корреспондент в Нидерландах Софья Корниенко.



Из воспоминаний Йохана ван дер Кёукена: В фотографию меня привел дедушка. Где-то между двенадцатью и семнадцатью годами, экспериментируя со всем, что попадалось под руку, я и стал фотографом. В 1955 г. вышел мой первый альбом под названием «Нам 17 лет» – портрет группы амстердамских школьников из тридцати снимков. За ним в 1957 г. последовал и второй, романтический альбом «За стеклом». Его я издал, уже будучи студентом Парижской Киношколы. Просто стипендий по специальности «фотография» тогда не давали, а по кинематографии давали. Кино было куда серьезней.



Софья Корниенко : У Йохана ван дер Кёукена был свой девиз: «жить глазами». И пусть в популярном сознании он навсегда останется прежде всего воплощением прославленной нидерландской кинодокументалистики, на самом деле, сложно определить, кем он был больше – фотографом, режиссером или писателем. Правильнее было бы назвать Ван дер Кёукена просто документалистом: в его текстах и на снимках, которые иногда переплетались, оживали и собирались в фильмы, оживают и собираются в единую мозаику эпохи. Говорит профессор истории кино и личный друг Йохана ван дер Кёукена, Франсуа Альбера:



Франсуа Альбера : Если бы вы видели, как он приступал к монтажу очередного фильма! Он развешивал на стене кадры различных сцен, фотографии предметов, а затем менял их местами, как слова в предложении, менял связь между ними, размещал рядом дубликаты уже использованных кадров, и так до бесконечности.



Из фильма-интервью 1965 года «Беппи» : Беппи – десятилетняя «амстердамочка». Она живет с нами на одном канале и часто заходит с тех пор, как пару лет назад страсть к иностранным почтовым маркам впервые привела ее в наш дом. Правда, теперь Беппи уже переключилась на собирание рекламных значков, которые бесплатно раздают в магазинах. У Беппи – семь сестричек. Ее старшая сестра работает кассиршей в магазине «Мясо». По средам Беппи ходит в баню, а после бани она обычно покупает картофель фри на рынке. В ярмарочный день она однажды видела там фокусника, который проглотил целую стопку бритвенных лезвий и запил молоком. Можно было близко смотреть – он правда все проглотил! А еще там есть такая карусель, на которой девчонки катаются, сидя на плечах у мальчишек, и те, кто первыми упадут, должны целоваться. На праздник Святого Николая Беппи в этом году в школу не ходила. Там надо платить 2 гульдена, а в итоге подарок получишь за 70 центов. Видимо, остальное платят Святому Николаю, хотя Беппи не дала бы ему больше 50 центов с носа, потому что играл он плохо. Ну и что, все равно она никогда не верила в Святого Николая. Зато Беппи часто ходит в кино «Синеак», там можно всю программу бесплатно три раза подряд смотреть. А когда Беппи исполнится 15, она пойдет работать. Ведь иначе ее родителям придется платить штраф.



Софья Корниенко : Я встречала именитых киноведов, которые Ван дер Кёукена ненавидели. Я предполагаю, что из зависти к его самопровозглашенной свободе. Ведь Ван дер Кёукен был еще и успешным свободным художником, который прожил жизнь, путешествия по экзотическим странам вместе с женой – она помогала ему в съемках. Он гордился тем, что он self - employed , сам себе начальник. У него была своя колонка в престижном журнале «Скрин», его печатал «Карьер де Синема». И тем не менее, все его фотографии и фильмы – это разговор со смертью, настолько смещен в них угол зрения, словно зритель заглядывает в этот мир из другого. С каждым новым образом, пойманным Ван дер Кёукеном, ловишь себя на мысли, что вот она – антитеза гламуру, удовольствие как маленькая смерть. В 1999 году Ван дер Кёукен узнал, что у него рак, и что жить ему осталось совсем мало. Не долго думая, он вместе с женой отправился в кругосветное путешествие. Умер Ван дер Кёукен в 2001 году. В прошедшие выходные амстердамский Музей Кино наконец исполнил его последнюю волю: организовал первый ежегодный «День ван дер Кёукена». Рассказывает автор проекта, сотрудник Музея Кино, Клауди оп ден Камп:



Клауди оп ден Камп : Перед смертью Ван дер Кёукен сказал своему продюсеру, что ему совершенно не хотелось бы, чтобы его именем называли кинозал, или премию, или улицу… Кстати улица Ван дер Кёукена существует, но он сам к этому отношения не имел. Он сказал, что для него самое главное – это обеспечить доступность своих работ зрителю. Наше сегодняшнее мероприятие как раз отчасти посвящено этой цели. Мы выпустили первые два сборника его фильмов на DVD . Одновременно мы организовали день показов, лекций, мастер-классов о Ван дер Кёукене. Это то, чего он хотел: критический анализ кино – это был его конек. И это заслуга самого режиссера, что мы сумели устроить все так быстро – да, да, через пять лет после смерти автора выпустить сборник его фильмов – это быстро. Это получилось только потому, что Ван дер Кёукен сам сдавал все свои работы в музей. А ведь после смерти многих режиссеров их работ не найти.



Софья Корниенко : Лекция Франсуа Альбера, завершившая первый «День ван дер Кёукена» в Амстердаме стала своеобразной запоздалой эпитафией голландскому автору. Альбера, окруженный эфемерными проекциями черно-белых, потусторонних фотографий Ван дер Кёукена, зачитал в темноте переполненного кинотеатра свою любимую цитату из собрания сочинений Ван дер Кёукена, изданного в Париже:



Франсуа Альбера : «Вчера, поднявшись на вершину холма, я увидел двух девочек, сидящих на камне. Одна из них пыталась собрать волосы в хвост, а вторая помогала ей (…). Иногда так хочется стать Медузой-Горгоной, чтобы от одного моего взгляда пара этих девочек окаменела, а я позвал бы людей любоваться на них. Но девочки встали, и образ распался. Однако, когда я спускался вниз, новый образ предстал передо мной. Самые чарующие видения, самые манящие звуки сливаются воедино и вновь рассыпаются. Лишь одно постоянно – бесконечная красота, которая принимает то одну форму, то другую, словно кто-то переворачивает страницы нескончаемой книги, и из этой книги вырвать лист и поместить в музей – невозможно».




Партнеры: the True Story

XS
SM
MD
LG