Ссылки для упрощенного доступа

Государственная монополия по алкоголь. Российские перспективы; Европейские выборы глазами европейских же журналистов; Красно-черная Испания; Что мы знаем об арабской прессе




Государственная монополия по алкоголь . Российские перспективы



Ирина Лагунина: В России может вновь возникнуть государственная монополия на производство и оборот этилового спирта. Это - базовый сегмент всего алкогольного рынка страны, на котором почти половина всех продаваемых крепких напитков приходится на долю произведенных нелегально. Разработчики законопроекта предлагают создать специальное ведомство, которое и определит, сколько спирта и, соответственно, водки из него будет в стране производиться. При этом законопроект не предполагает госмонополии в розничной торговле, существующей, например, в странах Северной Европы. Тему продолжит Сергей Сенинский.



Сергей Сенинский: Изначально предлагалось решение более радикальное: государство выкупает у спиртовых заводов всю производимую ими продукцию, а уже потом перепродает спирт ликероводочным заводам. Теперь от этой идеи, которую активно предлагало Министерство сельского хозяйства, отказались в пользу другой - создания специального ведомства, лишь контролирующего оборот спирта, как одного из сегментов алкогольного рынка в целом. Наш собеседник в Москве - генеральный директор компании маркетинговых исследований "Бизнес Аналитика" Андрей Стерлин:



Андрей Стерлин: Что касается торговли, розничная торговля практически вся в частных руках, оптовая тоже. Производство спирта и спиртосодержащих напитков – тоже подавляющий объем этой продукции производится частными предприятиями.



Сергей Сенинский: При этом в стране – огромные мощности производства спирта, который идет не только в пищевую промышленность, но и в химию, и фармацевтику. В итоге на долю нелегального алкоголя приходится почти половина всех его розничных продаж:



Андрей Стерлин: Производство нелегальной водки, по нашим оценкам, приходится примерно 45%. Вот это огромное количество в теневом сегменте производится, естественно, из неучтенного спирта. И идея государства поставить под контроль сырьевую базу, на первый взгляд, имеем смысл и оправданна.



Сергей Сенинский: Впрочем, даже если обсуждаемый ныне законопроект будет принят, прямого государственного контроля на этом рынке в России окажется куда меньше, чем, скажем, в странах Северной Европы. Например, в Финляндии еще в 1932 году, сразу после отмены "сухого закона", был создан государственный концерн Alko , получивший монопольное право и на производство, и на хранение, и на торговлю алкоголем. Монополия касалась любых напитков крепче 4-5 градусов. Таковые могли продаваться исключительно через магазины Alko .


Со вступлением в 1995 году в Европейский союз, Финляндии пришлось смягчить монополию в этой отрасли, но – её не отменили полностью. Из Хельсинки – Геннадий Муравин:



Геннадий Муравин: Теперь концерн Alko разделен на две части. Одна из них сохранила старое название и монопольное право на розничную торговлю алкоголем. Другая часть, названная Alkia, занимается производством крепких напитков и вин. В целом на долю государственного концерна приходится, по экспертным оценкам, более 70% алкогольного рынка Финляндии. Оптовая торговля на нем теоретически не монопольна, но практически так же зависит от получения разрешений, а это обходится дорого, поскольку в целом алкоголь в Финляндии дорог, тысячи жителей страны ездят за ним в Эстонию, Германию или Польшу.



Сергей Сенинский: Кстати, нормы, установленные в Европейском союзе в отношении свободного ввоза гражданами – то есть без уплаты акцизов и таможенных пошлин - алкоголя из другой европейской страны для целей личного потребления – впечатляют: водки – до 20 литров, вина – до 90 литров, а пива – до 110 литров. Причем это – универсальные нормы для всех стран ЕС: меньше – нельзя, больше – пожалуйста, на ваше усмотрение...


В Швеции, как и в Финляндии, государственная монополия на алкогольном рынке имеет давнюю историю, которая – продолжается. Из Дании – наш автор по странам Скандинавии Сергей Джанян:



Сергей Джанян: Полная монополия государства на производство, импорт и оптовую торговлю алкоголем была введена в Швеции еще в 1917 году. Десятилетиями она осуществлялась через стопроцентно государственную компанию Vin & Sprit, известную сегодня как производитель водки «Абсолют». Торговля розничная также была монополизирована, спиртное могли продавать исключительно государственные магазины, входящие в торговую сеть, сформированную на национальном уровне к 1905 году.



Сергей Сенинский: Кроме того, почти 40 лет в стране действовала, по сути, карточная система. Во-первых, спиртное продавали не всем: например, замужние женщины или безработные граждане вообще не имели на это права. Во-вторых, - не более определенного количества алкоголя в месяц. Систему отменили в 1955 году, но – не саму монополию:



Сергей Джанян: В 1995-м Швеция вступила в Европейский союз. Подчиняясь общеевропейским требованиям, в стране упразднили госмонополию на производство спиртного, хотя и до сих пор на долю государственной компании Vin & Sprit приходится почти 60% этого рынка. Отказались в Швеции и от госмонополии на оптовую торговлю алкоголем, но сохранили на розничную. До сих пор формально любые напитки крепче 3,5 градусов можно купить в Швеции только в государственных магазинах, работающих с 10 утра до 8 вечера или до 3-х по субботам. А включение любого спиртного в меню ресторана или бара требует от их владельца получения от местных властей специальной лицензии. Тем не менее, по оценкам самого правительства, из всего потребляемого в Швеции спиртного только половина приобретается в магазинах, остальное либо покупается нелегально, либо привозится из других стран Европейского союза уже абсолютно нелегально.



Сергей Сенинский: Та же история, что и в Финляндии. С одной стороны, монополия государства – в розничной торговле алкоголем – формально – сохраняется. С другой стороны, спрос – в значительной степени удовлетворяется за счет импорта из других стран ЕС.


В России обсуждаемый ныне законопроект предполагает усиление государственного контроля над базовым сегментом алкогольного рынка – производством и оборотом спирта, то есть государство, по идее, будет контролировать, сколько самого спирта в стране выпускается, а также – сколько из него производится той же водки.


Кстати, какая доля всего рынка алкогольных напитков в России приходится именно на водку? И сколько – на другие сегменты? Из Москвы - генеральный директор компании маркетинговых исследований "Бизнес Аналитика" Андрей Стерлин:



Андрей Стерлин: Что касается объемных параметров, то большая часть приходится на водку – это примерно две трети. В прошлом году, по нашим оценкам, почти 68% по объему и 72% по деньгам приходилось на водку. На тором месте вино, по объему и по деньгам, - примерно 25%, потом коньяк. Коньяк – наше русское название, международное – это все-таки бренди. Эта продукция относительно дорогая, поэтому на нее тратится 7% денег и примерно 2% по объему она занимает. И наконец, игристые вина или то, что у нас называется шампанским – это примерно 5% с небольшим по объему и около 4% по деньгам.



Сергей Сенинский: А еще одна категория крепких напитков – джины, виски, текила и тому подобное?



Андрей Стерлин: Очень маленький, но самый быстрорастущий сегмент – это так называемый «премиальный» алкоголь, нетрадиционные напитки, нетрадиционные для России – тот же самый французский коньяк, текила, джин. По объему этот сегмент крошечный – примерно 0,25-03% по объему, он, естественно, дорогой поэтому денег на этот сегмент тратится примерно чуть меньше 3% от всех затрат на алкоголь.



Сергей Сенинский: Само по себе введение государственной монополии на производство и оборот спирта – способно ли, на ваш взгляд, профессионального маркетолога, существенно сократить долю нелегального алкоголя в России? Ведь сегодняшние проблемы легальных водочных заводов ("Кристалла" или "Топаза" ) с новыми спецмарками, из-за отсутствия которых производство здесь время от времени останавливается, вряд ли отражаются на нелегальном производстве. Скорее, наоборот...



Андрей Стерлин: Признаться, я не испытываю особого оптимизма в отношении этой меры. Как мы все знаем, есть такая вещь в России как коррупция, я полагаю, что такая мера может только усилить ее. Прежде всего потому, что существует мощная причина существования нелегального сегмента. Ведь не секрет, что даже при выпуске дешевой водки возникает колоссальная маржа. Налогов, акцизов никто не платит, сырье дешевое, так что хватает всем в цепочке – и производителю, и опту, и рознице. Плюс мы понимаем, что прикрывают все это дело местные власти, которые, как правило, в доле, если не прямые владельцы этих водочных производств. И наконец есть спрос – это самое главное. Не было бы спроса на дешевое низкопробное пойло, не было бы и рынка.



Сергей Сенинский: Спрос этот, видимо, территориально – неоднороден, то есть разнится от региона к региону?..



Андрей Стерлин: В малых городах, в сельской местности, где экономика не так хороша, как в крупных индустриальных центрах, денег у населения на пристойные продукты нет, и, собственно, нет и пристойных продуктов в том объеме, в котором они есть в крупных городах, так как прежде всего слаба система дистрибуции, а это в свою очередь является следствием низкой концентрации в отрасли. На долю 10-15 крупнейших марок приходится не больше 25-30% водочного рынка. И поэтому спрос на дешевую продукцию, дешевый низкокачественный продукт удовлетворяется местными «ресурсами», которые как раз подпитываются теневым спиртом.



Сергей Сенинский: У рынка любого товара есть некая внутренняя логика развития, обусловленная его нынешним состоянием и вновь возникающими факторами – как спроса, так и особенностей производства. Если иметь в виду самый крупный сегмент алкогольного рынка России – водочный, какие его особенности вы выделили бы в первую очередь?



Андрей Стерлин: Что касается водочного рынка, он очень сильно ферментирован. Только легальных производителей три-четыре сотни. Это ненормально. Водочных марок несколько тысяч, четыре-пять тысяч – это ненормально. Это свидетельствует о незрелости рынка и разрегулированности рынка. Это не будет продолжаться долго. Это результат распада отрасли в начале 90-х годов и очень сильная заинтересованность местных властей на самых низких уровнях поддерживать эту ситуацию. Только в ней может процветать в таком объеме теневое производство, от которого кормятся десятки, если не сотни тысяч людей.



Сергей Сенинский: Тем не менее, учитывая раздробленность этой отрасли в России, существование сотен, если не тысяч производителей, можно предположить, что её консолидация неизбежна – по чисто экономическим причинам...



Андрей Стерлин: В течение, я думаю, ближайших трех-четырех, максимум пяти лет мы будем наблюдать все более усиливающуюся консолидацию отрасли, скупку предприятий региональных крупными игроками, которые позиционируют себя игроками национальными. И думаю, что в итоге останется 20-30 крупных производителей, и они уже будут наводить порядок в регионах и следить за тем, чтобы конкуренция была честная, в том смысле, чтобы их продукт не размывался дешевыми суррогатами.



Сергей Сенинский: Законопроект, который сегодня готовится в Государственной Думе, - в его нынешнем виде - предусматривает, что правительство будет утверждать минимальные оптовые и розничные цены на продаваемую в России алкогольную продукцию...



Европейские выборы глазами европейских же журналистов.



Ирина Лагунина: Так получилось, что в ряде государств Европы и в Израиле парламентские выборы то ли только что прошли, то ли предвыборные кампании вступают в завершающую фазу. Это дает возможность моему коллеге Ефиму Фиштейну проанализировать роль средств информации в избирательных кампаниях:



Ефим Фиштейн: Хотя основополагающие принципы взаимоотношений между политикой и СМИ признаются всеми развитыми демократиями мира, а профессиональными организациями журналистов повсюду приняты весьма схожие этические кодексы, тем не менее, обычно по мере приближения судьбоносных выборов споры вокруг роли прессы неизбежно обостряются. Чисто законодательного обеспечения независимости и объективности прессы оказывается недостаточно, ибо решающую роль играют национальная специфика, сложившиеся нормы участия СМИ в политическом процессе, иногда и имущественные отношения. Первым таким государством с весьма сложной политической структурой, где выборы состоялись на днях, является Израиль. Депутат Кнессета от партии Демократический выбор Роман Бронфман так характеризует роль СМИ в этих выборах:



Роман Бронфман: На этих выборах впервые за последние десятилетия в израильской политике организовался, я бы сказал, центристский лагерь, и консенсус израильского общества сформировался вокруг этого лагеря. Я имею в виду партию, которую создал Ариэль Шарон накануне своей болезни и которую унаследовал от него нынешний премьер Эхуд Ольмерт. Надо сказать, что израильская пресса при том, что она независима даже по западным меркам и очень острая в виду постоянной борьбы с палестинцами, на сей раз сыграла роль, я бы сказал, народного консенсуса. И вне всякого сомнения, в противовес своим правилам и обычаям, я бы сказал, поддерживала эту консенсусную центристскую партию, не давая другим мелким, средним партиям особого присутствия на страницах прессы и на экранах телевидения. Это впервые случается в Израиле.



Ефим Фиштейн: Чего обычно следует опасаться в моменты обострения политической борьбы, так это чрезмерного влияния властных структур на общественные каналы электронных СМИ – радио и телевидения. Наблюдалось ли подобное явление в Израиле?



Роман Бронфман: Общественные каналы находятся под общественным контролем и там все сбалансировано, насколько это возможно, и отрегулировано. Но речь идет не только об общественных каналах, а и о частной прессе. И здесь надо сказать, что все сконцентрировалось вокруг центристского лагеря, который говорит об одном – любой ценой, любыми путями отделиться от палестинцев и заняться своими собственными проблемами, в основном социального характера.



Ефим Фиштейн: В некоторых странах со вполне традиционной демократией существует обычай, когда накануне выборов центральные газеты публикуют на первых полосах рекомендации читателям – за кого голосовать, а за кого ни в коем случае. Возможно ли такое в Израиле?



Роман Бронфман: Нет, этого в Израиле не было и нет, я надеюсь, и не будет. Есть поле общественного мнения, вектор публицистики. И этот спектр вне всякого сомнения может относиться к любым из существующих партий. В Израиле есть может быть самая старая и почетная газета «Аарец», у нее редакционные посылы, и эти редакционные посылы считаются, если ходите, выражением израильского бонтона, но не более того, никаких призывов, тем более на первых полосах, а чисто реакционное мнение очень уважаемой, но явно либеральной и левоцентристской газеты, как газета «Аарец».



Ефим Фиштейн: Часто приходится слышать жалобы и нарекания малых, особенно внепарламентских, партий на то, что их доступ на центральные экраны и к национальной прессе ограничен и они таким образом оказываются в проигрышном, заведомо неравном положении. Можно ли отнести подобный упрек к Израилю?



Роман Бронфман: Должен сказать, что это серьезная проблема, был повышен электоральный барьер на полпроцента, до двух процентов. И это, очевидно, тенденция, которая будет продолжаться и в нынешнем парламенте. И поэтому действительно внепарламентские или мелкие партии, которые представляют определенный сегмент в обществе, не только не будут представлены в парламенте, но они действительно, как вы правильно заметили, очень редко получают общенациональную трибуну. В противовес этому развивается новое средство массовой информации, я имею в виду интернетовскую сеть, и здесь представление как раз маргинальных групп очень велико, потому что, как правило, очень интернет-активные группы, и они таким образом находят для себя решение проблемы, и выходят если не на общенационально признанные средства массовой информации, то представлены в Интернете очень широко.



Ефим Фиштейн: В столице Венгрии Будапеште, где выборы состоятся в начале апреля, только что состоялась конференция на которой обсуждалась роль средств массовой информации в выборном процессе. Одним из выступавших был и профессор столичного университета Миклош Кун. Как можно охарактеризовать отношения между политическими партиями у власти и в оппозиции, с одной стороны, и центральными СМИ, с другой?



Миклош Кун: Две трети, а то и 90% венгерской электронной печати и венгерской печати и также часть Интернета находится в руках правительства. Для оппозиции это очень печально. Дело в том, что оппозиция имеет две маленькие телевизионные компании, большую газету, но две телевизионные компании, которые находятся практически в руках оппозиции, не доходят до многих маленьких деревень, до маленьких городов в Венгрии, практически только 50% венгерского населения может слушать передачу этих телеканалов. Совсем другая ситуация в венгерском радио. Венгерское радиовещание довольно объективно освещает положение в стране. Возглавляет это радио, а также венгерское официальное телевидение специальная комиссия, которая состоит из представителей как оппозиционных, так и правительственных партий. Председатель этих комиссий, конечно, всегда представитель правительства.



Ефим Фиштейн: Центральный вопрос любой избирательной кампании: имеют ли оппозиционные партии равный доступ к общенациональным СМИ?



Миклош Кун: Доступ они, конечно, имеют, даже в большом количестве. Но в Венгрии общественные телеканалы не доминируют, что касается времени, которое средний венгр проводит перед черным ящиком. Он сидит, смотрит коммерческие каналы, а коммерческие каналы симпатизируют в первую очередь правительству, и от них не добьешься, чтобы они приглашали на разные теледиспуты или на разные передачи, где произносятся комментарии, представителей оппозиционных партий.



Ефим Фиштейн: Я прекрасно помню венгерские выборы 1994 года, когда смена телевизионной команды произошла прямо по ходу объявления результатов выборов, и итоги в прямом эфире подводили уже другие комментаторы, а те, которые начинали прямую передачу, уже были изгнаны из студии и с телевидения вообще. Нельзя ли ожидать подобной чистки и сейчас, если на выборах победит нынешняя оппозиция?



Миклош Кун: Они будут вынуждены это сделать. Дело в том, что общественные каналы находятся в плачевном положении, в пагубном положении. Большое отсутствие денег, кроме того очень низкий уровень информации, очень крупные телеведущие, очень талантливые люди ушли с этих каналов. Нужно поднять уровень этих каналов, а правительство не может поднимать уровень этих каналов, если оно оставит старых людей на местах.



Ефим Фиштейн: Профессор Миклош Кун дал нам представление о положении накануне выборов в Венгрии. По-своему уникальной выглядит ситуация в Италии, где выборы пройдут 9-10 апреля. За власть на них поборются два блока – правоцентристский, возглавляемый нынешним премьером Сильвио Берлускони, и левоцентристский «Оливовник», во главе с бывшим председателем Европейской комиссии Романо Проди. Уникальность ситуации в том, что Сильвио Берлускони не только премьер, но и крупнейший в Европе медиа-магнат. Значит ли это, что победа на выборах ему обеспечена? Отнюдь, как это явствует из зарисовки нашего итальянского корреспондента Джованни Бенси:



Джованни Бенси: Берлускони – богатейший в стране человек, владеет тремя каналами телевизионной компании, что само по себе является предметом ожесточенной полемики. Кроме того, как глава правительства, он осуществляет определенный контроль и над тремя каналами общественного телевидения. Напротив, большинство крупных газет не подвержены контролю Берлускони и занимают скорее критическую к нему позицию. Появление лидеров политических партий на голубом экране регулируется законом «равные условия». Согласно этому закону, время, отдаваемое в программах представителям обеих коалиций, должно быть приблизительно равным. Это порождает нескончаемую полемику, потому что политики каждого блока постоянно обвиняют конкурентов и телеведущих в нарушении этого правила. Закон о равных условиях вступил в силу только во второй половине марта. За весь предыдущий период Берлускони стал появляться без конца на всех телепрограммах. Это, конечно, вызвало острейший, но бессильный протест оппозиции.


В середине марта по общественному телевидению состоялся первый раунд телевизионных дебатов «лицом к лицу» между Берлускони и Проди. Дуэль проходила по строгим правилам, отводившим на вопросы и ответы ограниченное число минут. По суждению большинства телезрителей, дебаты были скорее скучными. Но, по мнению политических комментаторов, победу, хотя и не блестящую, все-таки унес Проди.



Ефим Фиштейн: Автор корреспонденции был Джованни Бенси. Три государства – три совершенно отличных ситуации. Но при всех отличиях, данных национальной спецификой, очевидно, что равный доступ конкурирующих политических сил к центральным СМИ в ходе избирательной кампании остается главным показателем честного и демократического характера выборов.



Красно-черная Испания


Ирина Лагунина: Во многих городах Испании на минувшей неделе прошли манифестации в знак протеста против правительственного плана реформы, касающейся трудового законодательства. Эта реформа стимулирует заключение временных краткосрочных трудовых контрактов и упрощает процедуру увольнения. Манифестации проходили под красно-черными флагами анархистов и под звуки их гимна – «Варшавянки», ведь организованы они были анархо-синдикалистами из Национальной конфедерацией труда или НКТ. Рассказывает наш мадридский корреспондент Виктор Черецкий.



Виктор Черецкий: При слове «анархисты», возможно, у многих сразу возникнет образ волосатой и татуированной личности в рваной тельняшке, с маузером, гранатами и «конфискованными» у «буржуазии» часами. Цигарка, самогон и песенка «Любо, братцы, любо...» довершают неприглядный портрет. Это в России, где в течение десятилетий, после Октябрьского переворота и гражданской войны, пропаганда изображала сторонников так называемого «либертарного» коммунизма лишь бандитами, физическими и моральными уродами.


В Испании при тоталитарном режиме генерала Франко анархисты тоже подвергались гонениям, их тоже изображали отпетыми негодяями и врагами цивилизации. Однако, после крушения диктатуры, местные анархисты смогли восстановить свое движение, свой имидж и продолжают отстаивать в обществе свои взгляды, которые, как здесь считается, имеют право на жизнь, как и все остальные.


О чем конкретно идет речь? Генеральный секретарь НКТ Рафаэль Корралес:



Рафаэль Корралес: Главное в анархизме - так считалось раньше и так считается теперь - это концепция общества, где нет руководителей и «руководимых», где нет государственных структур и где каждый человек является хозяином своей судьбы. Наша цель – освобождение личности от всех разновидностей политической, экономической и духовной власти.


Анархисты не подчиняются диктаторам. Этот факт вызывает у последних бурную ненависть. Ведь диктаторы чувствуют свое бессилие перед людьми, которые стремятся к свободе, поскольку знают, что это стремление невозможно уничтожить. И речь идет не только о Франко и других фашистских тиранах. Нашими врагами и нашими гонителями являлись все лидеры тоталитарного толка, в том числе коммунистические, все те, кто попирали свободу народа.



Виктор Черецкий: И все-таки идеи анархизма для многих, даже не проповедующих какую-то определенную идеологию людей, представляются, как и раньше, по меньшей мере, утопичными. Ну, разве можно без власти, без государства, без хозяев, без авторитетов? Споры эти велись давно – сто пятьдесят - сто лет назад, когда идеи анархизма были в моде в рабочем движении. А теперь даже сами рассуждения по этому поводу представляются архаичными. С подобным мнением не согласны испанские анархисты. Рафаэль Корралес:



Рафаэль Корралес: Наши идеи вполне актуальны, особенно для профсоюзного движения в Испании и в других страна. Ведь анархо-синдикализм – это действенная альтернатива в современном рабочем движении. Наш профсоюз не включен в государственную систему, не получает дотаций от правительства, не имеет штатных руководителей, получающих государственную зарплату, как это происходит в других профессиональных федерациях. А посему мы ни от кого не зависим, никому не подотчетны и не обязаны действовать с оглядкой на «спонсоров». Нас никто не вынуждает идти на компромиссы с предпринимателями в ущерб трудящимся. Мы продолжаем оставаться революционным профсоюзом. Так что принципы анархо-синдикализма сегодня по-прежнему актуальны.



Виктор Черецкий: Финансовая независимость – важный, но не единственный принцип, на котором основывает свою деятельность анархо-синдикализм. Есть и другие. Говорит активист комитета из мадридского пригорода Вильяверде, который представился как «компаньеро»-товарищ Карлос:



Карлос: Мы призываем трудящихся к созданию собственной организации, к «прямым формам борьбы». Мы против профсоюзных комитетов, якобы, представляющих интересы работников на предприятиях. В отличие от других профсоюзов мы не участвуем в выборах в эти комитеты. Они очень быстро становятся «друзьями» не рабочих, а предпринимателей, ведь деньги и власть коррумпируют.


Мы не нуждаемся в штатных посредниках, ни в арбитражных судах: НКТ всегда говорит напрямую с работодателями. Все вопросы решаются коллективно на общих собраниях. У нас нет никакой профсоюзной иерархии. Решения на собраниях принимаются не голосованием, а при достижении консенсуса, то есть когда согласны все. При возникновении трудового конфликта, общее собрание выбирает уполномоченных для ведения переговоров с хозяевами. Профсоюз поддерживает свое требование манифестациями и забастовками, разумеется, если таково решение его членов.



Виктор Черецкий: Анархизм возник в 19 столетии, в его становление внесли вклад русские революционеры Бакунин и Кропоткин. Помнят ли эти имена в Испании? Рафаэль Корралес, генеральный секретарь НКТ:



Рафаэль Корралес: Эти люди сыграли огромную роль. Это наши идеологи. Значение их деятельности для нас и для всего рабочего движения трудно переоценить. Бакунин и Кропоткин являются нашими наставниками, стоявшими у истоков идей, за которые мы продолжаем бороться сегодня. Наше издательство постоянно выпускают труды этих русских товарищей, и они пользуются большим спросом. Три видных российских анархиста - Бакунин, Кропоткин и Махно - принадлежащие к разным поколениям, продолжают оставаться авторитетнейшими деятелями нашего движения.



Виктор Черецкий: Формы профсоюзной борьбы сегодняшних испанских анархо-синдикалистов не изменились с 30-ых годов, когда их движение переживало невиданный размах, а Испания являлась центром мирового анархизма. В НКТ, созданной в 1910 году, состояло тогда около двух миллионов человек.


Почему именно Испании суждено было стать центром анархии? Этому есть объяснения. Во-первых, в других странах Европы, таких как Россия, Германия и Италия, где в 20-30 годах установились тоталитарные режимы, движения анархистов были уничтожены. Во-вторых, как считают сами испанцы, идеи «либертарного» коммунизма у них в крови. Это, в частности, объясняется историей страны, темпераментом и национальным характером местных жителей. Утверждения марксистов о том, что анархизм свойственен лишь слаборазвитым странам, здесь не выдерживает критики. Ведь центром испанского анархизма всегда была промышленная Каталония, уровень развития которой не отличается от самых развитых европейских стран.


В 1936 году конгресс Национальной конфедерации труда принял программу под названием «Концепция либертарного коммунизма», предусматривающую переход к обществу, которое строится как федерация коммун и синдикатов, к обществу без денег, с заменой регулярной армии рабочей милицией. Разразившийся в июле 36-го года фашистский мятеж Франко и последовавшая за ним гражданская война подтолкнули анархистов к осуществлению крупнейшего социального эксперимента – создание так называемых «коллективов» в сельском хозяйстве и на промышленных предприятиях, в основном, Каталонии и в соседней с ней провинции Арагон. Рафаэль Корралес, генеральный секретарь Национальной конфедерации труда:



Рафаэль Корралес: В сельских регионах, которые находились под контролем НКТ, были созданы наши «коллективы». Они располагались на конфискованной у помещиков земле. «Коллективы» создавались снизу на добровольных началах: желающие могли трудиться индивидуально. Модель советских колхозов испанские анархисты отвергали. В городах промышленные предприятия перешли в руки рабочих. На них вводилось самоуправление. Все решения принимались на общих собраниях. В Арагоне, к примеру, только в сельскохозяйственных «коллективах» состояли 400 тысяч человек. И эта система работала.



Виктор Черецкий: Система, по свидетельству историков, действительно работала и неплохо, но держалась она лишь на энтузиазме анархистов и просуществовала не долго. Параллельно в Барселоне и Арагоне были проведены другие реформы. Рассказывает «компаньеро» Антонио, работающий в принадлежащем НКТ Научном центре «либертарных» исследований.



Антонио: В ходе нашей социальной революции были открыты школы для крестьян и рабочих, в которых преподавались не только общеобразовательные дисциплины, но и велась профессиональная подготовка. Повсеместно были организованы женские комитеты для раскрепощения женщин и приобщения их к общественной и политической жизни. Городской и междугородний транспорт был «социализирован» и сделался бесплатным. Но самое главное – были отменены деньги, как инструмент неравенства и несправедливости. Эксперимент продолжался до тех пор, пока не был прерван насильственным путем.



Виктор Черецкий: Покончили с деятельностью анархо-синдикалистов не мятежники-фашисты, а тогдашние союзники анархистов по антифашистской борьбе - коммунисты. Во-первых, к делам анархистов они относились крайне ревниво, поскольку те увлекали за собой солидную часть трудящихся. Во-вторых, коммунисты считали социальные эксперименты в ходе гражданской войны неуместными, полагая, что надо сосредоточиться на борьбе с фашизмом. Ну а анархисты сражаться за буржуазную республику не желали и требовали немедленного перехода к «либертарному» коммунизму. К расправе с анархистами подталкивали испанских коммунистов и присланные из Москвы сталинские советники.


Что касается нынешних коммунистов, то они продолжают критически относиться к анархистам, хотя не испытывают к ним прежней ненависти. Хайме Бальестерос, один из идеологов испанского марксизма, бывший член руководства компартии:



Хайме Бальестерос: Анархисты в свое время имели определенную силу и влияние, но теперь их практически незаметно. Правда, НКТ порой проводит манифестации, к примеру Первого Мая. Анархистам всегда не хватало глобального видения и здравого смысла. В их деятельности было больше чувств, чем логики. Они искренне хотели свободного, справедливого общества без эксплуатации. Но действовали, основываясь на чувствах и эмоциях, а не на революционной теории. Как известно, на эмоциях долго не продержишься, а в теории они всегда были слабоваты.



Виктор Черецкий: Между тем, многие испанские независимые исследователи полагают, что явление анархизма все же оставило важный след в истории Испании. Профессор-политолог Мадридского автономного университета Карлос Тайбо:



Карлос Тайбо: Безусловно, эксперимент с «социализацией» земли – с созданием «коллективов» в Каталонии, Арагоне, а также частично в Андалузии, Эстремадуре и Кастилии - был, чуть ли не самым заметным событием времен гражданской войны. Это была попытка разрушить отсталую феодальную систему, существовавшую в испанском сельском хозяйстве того времени. Эксперимент оставил глубокий след в испанском обществе, и о нем вспоминают до сих пор.



Виктор Черецкий: Ну а насколько все же идеи анархизма, по мнению испанского исследователя, применимы к сегодняшнему дню?



Карлос Тайбо: Движение анархистов в Испании и в других странах сегодня крайне слабо. Но влияние их идей довольно заметно. Эти идеи живут в некоторых массовых общественных движениях, к примеру, в феминистском и экологическом, но особенно в движении антиглобалистов. Правда, я полагаю, что молодые люди-антиглобалисты, возможно, никогда не слышали о идеологии анархизма: ни о Бакунине, ни о Кропоткине.


В профсоюзном движении тоже живы идеи анархизма, к примеру, там растет недовольство «бюрократическими» профсоюзами, слишком часто идущими на поводу у власти и предпринимателей. Так что, некоторые положения анархизма, я полагаю, сегодня актуальны.



Виктор Черецкий: В чем все же принципиальная разница между коммунизмом и анархизмом?


Профессор Тайбо:



Карлос Тайбо: Это два совершенно различных глобальных видения вопросов преобразования общества. В случае с коммунистами речь идет об авторитарных методах с опорой на теорию, которая, по их мнению, наделяет лидером правом руководить массами. Анархисты делают основную ставку на внутреннюю демократию, личную свободу, народную инициативу и ограничивают любое лидерство в обществе.



Виктор Черецкий: Сами испанские анархисты сознают, что сегодня осуществление на практике их идей о переустройстве общества невозможно и считают своей задачей, как подчеркнул в интервью «компаньеро» Карлос из мадридского пригорода Вильяверде, «хранить зерна анархизма для будущих поколений». То, что в начале прошлого века испанские анархисты увлекались террором, считая, что таким образом можно ускорить «либертарную» революцию, их нынешние последователи считают ошибкой и делают ставку лишь на мирные формы борьбы за свои идеалы.



Арабская пресса глазами посторонних.



Ирина Лагунина: Что мы знаем об арабском мире? Наши знания основываются, в основном на том, откуда мы получаем информацию, и если вы не исследователь и не студент, чья специальность связана со знаниями Востока, то основным источником является пресса. И наш сегодняшний разговор о том, насколько российская пресса объективно рассказывает о том, что происходит в арабском мире. Я передаю микрофон Олегу Панфилову.



Олег Панфилов: В студии находятся Елена Супонина, обозреватель газеты «Время новостей», кандидат философии, и Акрам Хузам, недавно возглавивший арабскую службу российского спутникового телеканала « Russia Today ».


Мой первый вопрос я постараюсь построить таким образом, как будто я обычный российский потребитель телевизионной или газетной информации: а что, все арабы такие агрессивные? Почему они постоянно воюют или занимаются распространением идей фундаментализма, в том числе и на территории России?


Акрам Хузам, вам слово.



Акрам Хузам: Где они воюют, скажите, пожалуйста? Я задаю вопрос. Многие говорят, что они воюют, а где они воюют? Последняя война была в 73 году. После этого никаких войн не было. В Палестине они бросают камни. Исключая некоторые операции либо в казармах в Израиле, либо в автобусах.



Олег Панфилов: Тогда я построю вопрос по-другому: почему мы - российские потребители информации - читаем только о том, что взрывают, о том, что где-то стреляют?



Акрам Хузам: Потому что в российской прессе, к сожалению, в основном отсутствует объективность.



Олег Панфилов: Или есть какая-то другая причина?



Акрам Хузам: Я не думаю, что есть какая-то направленность. Просто объективность отсутствует.



Олег Панфилов: На мой взгляд, есть другая причина. Елена Супонина, вы редкий российский журналист, который знает арабский язык, и вы общаетесь с героями своих публикаций на их языке. Но вы, вероятно, читаете другие газеты и можете сказать о том, что российское общество находится под влиянием мифов об арабском мире. Скажите, какие мифы есть?



Елена Супонина: Прежде чем ответить на вопрос о мифах, хотя, мне кажется, в России нет особых мифов об арабах, поспорю с Акрамом, потому что, занимаясь этой тематикой, я на собственной шкуре, если можно так сказать, знаю, что арабы более буйные – это точно. У меня есть сотрудники в газете, которые занимаются Китаем, мой непосредственный заместитель в газете, я ему иногда ему завидую. В Китае съезд проведут, мы пишем про какие-то тенденции по поводу либерализации китайской экономики. А с арабами только передохнешь, то там кого-то убили, то там кого-то взорвали. И то же самое, кстати, у дипломатов. Когда я встречаюсь с дипломатами-ближневосточниками, они тоже мне жалуются, что у них жизнь гораздо тяжелее, чем жизнь у дипломатов, занимающихся европейским направлением, африканским направлением или азиатским. Сегодня вроде просыпаешься, все нормально, а уже к середине дня какого-нибудь арабского лидера убили, застрелили, взорвали и что-то в этом роде. Жизнь на Ближнем Востоке, на арабском Востоке в целом более бурлящая, более буйная. Это постоянно какие-то события. С чем это связано – это, наверное, историков надо спрашивать. Я думаю, сейчас мы не будем углубляться в тему, с чем это связано. Но факт есть факт – там все бурлит.



Олег Панфилов: Но это знаете вы и знают читатели газеты «Время новостей», которые читают ваши статьи. Но если говорить в целом о российской прессе и о российском телевидении, то, на мой взгляд, ответ на тот вопрос, который задавал Акрам по поводу необъективности, по поводу неправильного освещения, кроется, наверное, в том, что очень мало журналистов, которые, во-первых, не знают язык, а во-вторых, очень редко бывают в тех странах, о которых они пытаются писать и говорить. Не так ли?



Елена Супонина: Да, эта проблема существует и проблема прежде всего материальная. Российским газетам, российскому телевидению не хватает материальных средств для того, чтобы отправлять журналистов в горячие точки, отправлять журналистов, держать их в регионах Ближнего Востока, равно как и в других регионах. Причем пресса действительно потеряла на каком-то этапе профессионализм. Если на излете советских времен все-таки Америкой занимались американисты, которые прекрасно владели английским языком, знали регион, знали страноведение, все что угодно, то потом, надо признать, в прессу пришли люди несколько далекие от этого. Сейчас, мне кажется, улучшается ситуация в этом плане. Я все чаще встречаю людей, которые знают язык, может быть не так еще хорошо, но уже занимаются и языком, и бывали в странах. Но все это очень медленно, все это тяжело. У агентств сейчас появились корпункты в странах арабских. Но так было не сразу и буквально два-три года назад этого не было вовсе.



Олег Панфилов: Вы согласны с тем, что проблема в основном материальная?



Акрам Хузам: Нет, я не согласен, что проблема связана с материальной сферой. Даже Елена Супонина, которая, я считаю, очень объективно пишет по поводу нашего региона, если она будет работать на Первом канале или на Втором канале, она будет другая совсем. Дело в заказе, что сверху будут диктовать. Я еще повторяю – проблема необъективности очень сильно существует. И не секрет, что все зависит от того, как или с кем Россия сейчас больше сотрудничает, больше имеет какие-то контакты. Поэтому если, допустим, пять лет назад Сирию можно было критиковать, то сейчас совсем редко это видится на телевидении или в правительственных газетах. Поэтому все связано с общей обстановкой, которая существует в стране.



Олег Панфилов: Елена, все-таки пропаганда есть или нет? Потому что кроме недостатка грамотных, знающих язык и знающих страны журналистов есть еще та форма давления, которая оказывается не только идеологическими заказчиками, как правильно освещать события в той или иной стране, но и по всей видимости спецслужбы. Мы довольно часто видим на Первом и на Втором канале как намеренно подтасовывают факты и говорят о том, чего на самом деле не было. В конце концов, Хаттаба, который был в Чечне, довольно долго называли иорданцем, хотя он таковым никогда не был. То есть политический заказ, существует ли заказ на пропаганду при освещении событий в арабских странах?



Елена Супонина: Я на российском телевидении не работаю, но если отслеживать то, что они дают, да, иногда, соглашусь с Акрамом, иногда можно заподозрить, что есть какого-то рода заказ. Но все-таки, мне кажется, что чем профессиональнее журналист, чем он ближе к тематике, тем труднее ему навязать этот заказ. Он все равно найдет какие-то способы, чтобы не ударить лицом в грязь и защитить свое честное имя, то есть подать информацию так, как это необходимо. А беда все-таки еще в том, что очень мало профессионалов. Человеку, который вообще не слышал о Сирии, не знает, о чем спор между Сирией и Ливаном по высотам Шебо, например, его проще попросить, чтобы он сказал так, а не иначе, потому что он просто не разбирается, ему все равно.



Олег Панфилов: Акрам, скажите, все-таки существуют какие-то сложившиеся мифы в российской прессе об арабах?



Акрам Хузам: Допустим, пять или десять лет назад слово араб – это значило похититель детей из России. После 11 сентября араб – это террор. Сейчас в последние два года гораздо меньше, то есть этот образ потихоньку исчезает.



Олег Панфилов: Тем не менее, в российской прессе дополнительной информации почти нет. Мало кто знает о том, что арабов всего чуть больше двухсот миллионов, о том, что не все арабы мусульмане, а есть еще часть и значительная часть арабов, которые исповедуют другие религии.



Акрам Хузам: К сожалению, много сюжетов, которые я читаю и вижу по телевидению, они поверхностны. Я не хвалю Елену Супонину, она не то, что знает арабский язык, многие знают арабский язык, арабы даже знают, но они непрофессиональные - самое главное. Профессия – это то, что каждый день по 28 часов работать над сюжетом, над предметом. А не то, что посмотреть то или иное агентство и сочинить сюжет, напечатать в газете. Поэтому тоже отсутствие профессионализмом или людей, которые занимаются именно этим, к сожалению, это факт.



Олег Панфилов: Будет ли новая журналистика, будет ли вообще международная журналистика в России? Потому что за редким исключением мы видим о том, что события в мире освещаются, пишутся или рассказываются людьми, которые очень плохо понимают. Будет ли все-таки будущее международной журналистики в России?



Елена Супонина: Олег, мне кажется, действительно международная журналистика нуждается в поддержке. Это не та журналистика, которая приносит прибыль, тем более немедленную прибыль. Это не статьи о нефтегазовых компаниях и это не тема Газпрома, которая у нас в стране, пожалуй, самая главная тема. И пока не будет такой поддержки, то международную журналистику развивать очень сложно. Но здесь мы впадаем в замкнутый круг, пот о му что кто будет поддерживать ? Е сли будет поддерживать государство , значит это будет заказ. И тема на самом деле очень сложная. Мне кажется, в ближайшее время именно по этим причинам нормальной международной журналистики в России не будет.




Материалы по теме

XS
SM
MD
LG