Итоги первого года правления Дмитрия Медведева подводят эксперт Фонда Карнеги Маша Липман и политолог Андрей Пионтковский.
- Давайте вспомним, какие были настроения год назад, когда стала окончательно ясна схема тамдемократии, а баррель нефти стоил 130 долларов. Казалось, эта очень прочная конфигурация власти установлена на долгие годы. И через десять лет президентом России будет Путин или Медведев, и через 20, как в Белоруссии, Венесуэле, или Гвинее-Бисау, которая на днях появилась в заголовках новостей. Но вот прошел год, и в мире произошли перемены, пошатнувшие уверенность в том, что политическое время остановилось. Впрочем, в аналитическом докладе американского центра «Стратфор» говорится, что экономический кризис лишь упрочит политический режим, поскольку в обществе "продолжает доминировать советский менталитет и уверенность в том, что интересы государства превыше благосостояния личности". Можно ли согласиться с таким выводом?
Маша Липман: Мне представляется, что надежды на либерализацию или, как многие говорили тогда, оттепель, которая ассоциировалась с приходом нового президента России, были необоснованными. Мне и тогда так казалось, причем на пике ожиданий, который пришелся на май и на июнь. Я бы обратила внимание на то, что думали тогда российские граждане. Незадолго до выборов, в феврале 2008 года был проведен опрос, и людей спрашивали о том, станет ли Медведев главным лицом в России, когда он будет выбран президентом? Так считали тогда 23%. Всего год Медведев является президентом, и теперь всего лишь 12% считают, что он, как ему положено по конституции, является главным лицом, которое в России принимает решение. Примерно 50% наших сограждан считают, что власть делится поровну, это мирный, спокойный взгляд на вещи. И примерно треть считает, что главным является Путин, и эта цифра выросла за этот год. Это что касается граждан в целом.
Если посмотреть на то, что считают политические аналитики, тут, мне кажется, установился полный консенсус по окончанию этого года. Тут общее мнение таково: Медведев является младшим партнером в этом тандеме, Путин выбрал его президентом, и Медведев обязан Путину и своим выдвижением, и своей популярностью. И то, что Путин остается неформальным лидером, передав формальные полномочия Медведеву, - мне кажется, на сегодня в этом сомнений ни у кого нет.
- Андрей Андреевич, у Маши Липман не было надежды на оттепель, не осталось и сейчас. У вас, кажется, тоже не было. Но может быть что-то в первый год президентский Медведева произошло, что внушает такие надежды?
Андрей Пионтковский: Видите ли, операция "наследник" была идеально продумана до мелочей, как операция самовоспроизводства Путина во власти. И я согласен и с Машей, и с большинством наблюдателей, что, конечно, Путин является реальной властью в стране. Но произошли события, которых никто не предвидел – глубокий экономический кризис. И с каждым днем этот кризис подрывает позиции Путина. Во всей этой операции, оказалось, существует громадная ошибка, - это шаг Путина, занявшего пост премьер-министра. Почему он это сделал –легко объяснить. В какой-то выбранный Путиным момент продумывалась отставка Медведева и обратная передача власти Путину. По конституции при этом проводят выборы, и три месяца исполняющим обязанности президента является премьер-министр.
Путину не хотелось вводить какое-то третье лицо в эту комбинацию. Но в результате он оказался сейчас на "расстрельной" должности премьер-министра, на которого традиционно в российском политическом сознании возлагается ответственность - прежде всего за экономическое положение. И эпизод с поправками к Конституции, продолжение срока президентства до шести лет, мне кажется, отражал понимание Путиным растущей опасности и желание его форсировать смену власти.
Но события развивались так быстро, кризис настолько углублялся, что теперь уже вот этот прыжок Путина на место президента абсолютно всеми воспринимался бы как дезертирство. И комбинация сломалась. Поэтому, мне кажется, тандемократия, несмотря на абсолютно подчиненную роль Медведева и полное отсутствие у него каких-либо признаков активности, вступает в определенную стадию непредсказуемости.
- Слабый или не слабый, самостоятельный или не самостоятельный, но Дмитрий Медведев войдет в российскую историю. Тем более, что единственная надежда на перемены, что бы ни говорили, связна все-таки с ним. Маша, а что в Медведеве нового, не путинского?
Маша Липман: Да, конечно, новое есть. Прежде всего, это его происхождение. Все-таки он не из органов – и это существенно. И он моложе, у него другой бэкграунд, у него несколько иной взгляд на мир. Это все, конечно, имеет значение. И поскольку выбор был путинский, думаю, когда Путин решал, кто будет преемником, он все-таки из этого исходил.
Да, Медведев не является его коллегой по ФСБ. И многое из того, что говорил Медведев, собственно, и давало основания тем, кто более оптимистично смотрел на вещи, говорить, что грядет какая-то оттепель. Очень много он говорил про правовое государство, про необходимость преодолевать правовой нигилизм. Действительно, может быть этой риторики было несколько больше, чем у Путина. Хотя заметим, что Путин, особенно в первый свой срок, да и во второй, тоже говорил довольно много благомысленных вещей, излагал добрый намерения. Разрыв между риторикой и реальной политикой также глубок у президента Медведева, как он был и у президента Путина.
Поэтому что какие бы слова ни говорились и какой бы бэкгрануд ни был, факт остается фактом - политика остается той же. Если в широких терминах говорить, власть монополизирована и узурпирована маленькой группой лиц, причем даже неизвестно, сколько лиц есть, кроме двух главных, кто участвует в принятии решений.
Кому-то из российских аналитиков принадлежит остроумное наблюдение, что в каком-то смысле система принятия решений даже менее прозрачна, чем в Советском Союзе, где было политбюро. Мы по крайней мере знали, сколько этих людей. Более того, мы знали их всех в лицо, и даже время от времени можно было пересчитать их на мавзолее, посмотреть, в каком порядке они стоят, судить о расстановке сил. Сейчас у нас одни догадки. И в этом смысле система совершенно не меняется. И риторика риторикой, а все, что в сфере права происходит, и прежде всего второй процесс Ходорковского, свидетельствует о том, что преодоление правового нигилизма и укрепление правового государства на деле не является приоритетом этого нового президента.
- Есть две точки зрения, одна состоит в том, что Медведев, если бы мог, Ходорковского выпустил, но не дают Путин и Сечин. В нашем эфире примерно так говорил Марк Урнов. По другой версии, все, в том числе и Медведев, видят в Ходорковском опасного политического конкурента и намерены упрятать его за решетку навсегда. И в этом смысл нового суда. Андрей Андреевич, что вы думаете, зачем понадобился этот суд?
Андрей Пионтковский: Я думаю, что при одинаковом векторе отношения к Ходорковскому у Сечина и Путина оснований опасаться его возвращения на свободу гораздо больше, чем у Медведева. Кстати, интересно, что, насколько я припоминаю, в отличие от многих деятелей того времени, Медведев не участвовал активно в травле Ходорковского. Он не выступал в его защиту как Касьянов, но и не усердствовал в гонениях на него. Я все-таки думаю, что этот, казалось бы, абсолютно бессмысленный для престижа и имиджа власти процесс задуман радикальной "антиходорковской" группой силовиков, чтобы окончательно "повязать" Медведева, сделать его соучастником расправы и демонстративно указать ему то место, которое он занимает, пользуясь их лексикой, "у кремлевской параши".
- Давайте вспомним, какие были настроения год назад, когда стала окончательно ясна схема тамдемократии, а баррель нефти стоил 130 долларов. Казалось, эта очень прочная конфигурация власти установлена на долгие годы. И через десять лет президентом России будет Путин или Медведев, и через 20, как в Белоруссии, Венесуэле, или Гвинее-Бисау, которая на днях появилась в заголовках новостей. Но вот прошел год, и в мире произошли перемены, пошатнувшие уверенность в том, что политическое время остановилось. Впрочем, в аналитическом докладе американского центра «Стратфор» говорится, что экономический кризис лишь упрочит политический режим, поскольку в обществе "продолжает доминировать советский менталитет и уверенность в том, что интересы государства превыше благосостояния личности". Можно ли согласиться с таким выводом?
Маша Липман: Мне представляется, что надежды на либерализацию или, как многие говорили тогда, оттепель, которая ассоциировалась с приходом нового президента России, были необоснованными. Мне и тогда так казалось, причем на пике ожиданий, который пришелся на май и на июнь. Я бы обратила внимание на то, что думали тогда российские граждане. Незадолго до выборов, в феврале 2008 года был проведен опрос, и людей спрашивали о том, станет ли Медведев главным лицом в России, когда он будет выбран президентом? Так считали тогда 23%. Всего год Медведев является президентом, и теперь всего лишь 12% считают, что он, как ему положено по конституции, является главным лицом, которое в России принимает решение. Примерно 50% наших сограждан считают, что власть делится поровну, это мирный, спокойный взгляд на вещи. И примерно треть считает, что главным является Путин, и эта цифра выросла за этот год. Это что касается граждан в целом.
Если посмотреть на то, что считают политические аналитики, тут, мне кажется, установился полный консенсус по окончанию этого года. Тут общее мнение таково: Медведев является младшим партнером в этом тандеме, Путин выбрал его президентом, и Медведев обязан Путину и своим выдвижением, и своей популярностью. И то, что Путин остается неформальным лидером, передав формальные полномочия Медведеву, - мне кажется, на сегодня в этом сомнений ни у кого нет.
- Андрей Андреевич, у Маши Липман не было надежды на оттепель, не осталось и сейчас. У вас, кажется, тоже не было. Но может быть что-то в первый год президентский Медведева произошло, что внушает такие надежды?
Андрей Пионтковский: Видите ли, операция "наследник" была идеально продумана до мелочей, как операция самовоспроизводства Путина во власти. И я согласен и с Машей, и с большинством наблюдателей, что, конечно, Путин является реальной властью в стране. Но произошли события, которых никто не предвидел – глубокий экономический кризис. И с каждым днем этот кризис подрывает позиции Путина. Во всей этой операции, оказалось, существует громадная ошибка, - это шаг Путина, занявшего пост премьер-министра. Почему он это сделал –легко объяснить. В какой-то выбранный Путиным момент продумывалась отставка Медведева и обратная передача власти Путину. По конституции при этом проводят выборы, и три месяца исполняющим обязанности президента является премьер-министр.
Путину не хотелось вводить какое-то третье лицо в эту комбинацию. Но в результате он оказался сейчас на "расстрельной" должности премьер-министра, на которого традиционно в российском политическом сознании возлагается ответственность - прежде всего за экономическое положение. И эпизод с поправками к Конституции, продолжение срока президентства до шести лет, мне кажется, отражал понимание Путиным растущей опасности и желание его форсировать смену власти.
Но события развивались так быстро, кризис настолько углублялся, что теперь уже вот этот прыжок Путина на место президента абсолютно всеми воспринимался бы как дезертирство. И комбинация сломалась. Поэтому, мне кажется, тандемократия, несмотря на абсолютно подчиненную роль Медведева и полное отсутствие у него каких-либо признаков активности, вступает в определенную стадию непредсказуемости.
- Слабый или не слабый, самостоятельный или не самостоятельный, но Дмитрий Медведев войдет в российскую историю. Тем более, что единственная надежда на перемены, что бы ни говорили, связна все-таки с ним. Маша, а что в Медведеве нового, не путинского?
Маша Липман: Да, конечно, новое есть. Прежде всего, это его происхождение. Все-таки он не из органов – и это существенно. И он моложе, у него другой бэкграунд, у него несколько иной взгляд на мир. Это все, конечно, имеет значение. И поскольку выбор был путинский, думаю, когда Путин решал, кто будет преемником, он все-таки из этого исходил.
Да, Медведев не является его коллегой по ФСБ. И многое из того, что говорил Медведев, собственно, и давало основания тем, кто более оптимистично смотрел на вещи, говорить, что грядет какая-то оттепель. Очень много он говорил про правовое государство, про необходимость преодолевать правовой нигилизм. Действительно, может быть этой риторики было несколько больше, чем у Путина. Хотя заметим, что Путин, особенно в первый свой срок, да и во второй, тоже говорил довольно много благомысленных вещей, излагал добрый намерения. Разрыв между риторикой и реальной политикой также глубок у президента Медведева, как он был и у президента Путина.
Поэтому что какие бы слова ни говорились и какой бы бэкгрануд ни был, факт остается фактом - политика остается той же. Если в широких терминах говорить, власть монополизирована и узурпирована маленькой группой лиц, причем даже неизвестно, сколько лиц есть, кроме двух главных, кто участвует в принятии решений.
Кому-то из российских аналитиков принадлежит остроумное наблюдение, что в каком-то смысле система принятия решений даже менее прозрачна, чем в Советском Союзе, где было политбюро. Мы по крайней мере знали, сколько этих людей. Более того, мы знали их всех в лицо, и даже время от времени можно было пересчитать их на мавзолее, посмотреть, в каком порядке они стоят, судить о расстановке сил. Сейчас у нас одни догадки. И в этом смысле система совершенно не меняется. И риторика риторикой, а все, что в сфере права происходит, и прежде всего второй процесс Ходорковского, свидетельствует о том, что преодоление правового нигилизма и укрепление правового государства на деле не является приоритетом этого нового президента.
- Есть две точки зрения, одна состоит в том, что Медведев, если бы мог, Ходорковского выпустил, но не дают Путин и Сечин. В нашем эфире примерно так говорил Марк Урнов. По другой версии, все, в том числе и Медведев, видят в Ходорковском опасного политического конкурента и намерены упрятать его за решетку навсегда. И в этом смысл нового суда. Андрей Андреевич, что вы думаете, зачем понадобился этот суд?
Андрей Пионтковский: Я думаю, что при одинаковом векторе отношения к Ходорковскому у Сечина и Путина оснований опасаться его возвращения на свободу гораздо больше, чем у Медведева. Кстати, интересно, что, насколько я припоминаю, в отличие от многих деятелей того времени, Медведев не участвовал активно в травле Ходорковского. Он не выступал в его защиту как Касьянов, но и не усердствовал в гонениях на него. Я все-таки думаю, что этот, казалось бы, абсолютно бессмысленный для престижа и имиджа власти процесс задуман радикальной "антиходорковской" группой силовиков, чтобы окончательно "повязать" Медведева, сделать его соучастником расправы и демонстративно указать ему то место, которое он занимает, пользуясь их лексикой, "у кремлевской параши".
