Марина Тимашева: Сегодня юбилей у Олега Сакмарова – 50 лет. Из них 25 он провел на рок-сцене, вместе с “Аквариумом”, “Наутилусом Помпилиусом”, “Выходом”, “Ю-Питером”, “Картушем” и, наконец, “Сакмаров-бэндом”.
Я только что из интернета узнала, что Олега Сакмарова, кроме как “Дед Василий”, называют “Терминатором-4” и “Казанским зверем”. А я редко встречала людей, более добродушных, чем он.
Олег Сакмаров: Добро должно быть с кулаками. Во мне - ордынские крови, и в структуре моей личности обязательно должно было быть что-то терминаторское и зверское. Так как я родился в Казани, то мы часто с “Аквариумом” туда ездили, Гребенщиков не мог не назвать меня “казанским зверем”.
Марина Тимашева: Ты хочешь сказать, что ты безобразничал, дрался?
Олег Сакмаров: Нет. Вот Сфинкс это зверь, - он сидит, и неизвестно, что думает. Вот я так же.
Марина Тимашева: А что за “Терминатор-4”?
Олег Сакмаров: Терминатор из фильма - какой он нежный, хороший. Шварценеггер, нынешний губернатор Калифорнии, не случайно Терминатор-губернатор. Он сильный, но нежный. Может, я тоже губернатором стану.
Марина Тимашева: Я поняла, “мой ласковый и нежный зверь”. А вот «Дед Василий» - то имя, под которым Олег Сакмаров известен основной массе поклонников рок-музыки, это Гребенщиков удружил?
Олег Сакмаров: Да, на гастролях посмотрел на меня и произнес сакраментальную фразу: «Дед Василий, до конца охренев, сказал: “Наконец-то мы сошли с ума”. С тех пор я стал Дедом Василием, а эта фраза – из “Капитана Воронина” - одной из ключевых песен того периода. Удивительным образом не персонаж песни был списан с прототипа, а, наоборот, человек вошел в песню и остался там жить. Так я стал Дедом Василием.
(Звучит песня “Капитан Воронин”)
Марина Тимашева: Олег, а кем вы себя чувствуете на самом деле, не Дедом же Василием?
Олег Сакмаров: Я чувствую себя ребенком пяти-шести летнего возраста, которому очень не хочется в детский садик идти, но приходится. И вот вся жизнь между тем, что нужно и не хочется, как-то протекает. Я из этого состояния не вышел, и вся моя жизнь, поэтому, такая детская игра - игра в музыку, игра в искусство. Ребенок передвигает свои игрушки, а мы передвигаем звезды и меняем орбиты комет. Какая разница? В принципе, то же самое.
Марина Тимашева: Олег поиграл, кажется, во все известные музыкальные стили. Он сначала учился в Казанской музыкальной школе. У вас основной инструмент был какой - скрипка?
Олег Сакмаров: Сначала была скрипка, я был типичным интеллигентским мальчиком в очках со скрипочкой, которому хулиганы во дворе не могли этого простить, и даже мне однажды очки в кровь разбили. Я очень себя жалел, поэтому решил на флейту перейти. Потом, где-то в седьмом классе спецшколы при Казанской консерватории мне умные учителя сказали: “Тебе чем-то интеллектуальным надо заняться, иди в математическую школу”. Я сказал: “Вот уж нет, ни за что”. “Тогда, - говорят, - занимайся искусствоведением, музыковедением”. Открыли специальный класс музыковедения в спецшколе, последние четыре года я там учился, мне это очень понравилось, это было упоительное занятие. Я понял, что я музыковед по призванию. Мне нравится рассуждать об искусстве, видеть пружины, приводящие искусство в движение, и пружины эти отождествлять с пружинами мироздания. Поэтому я с удовольствием поступил на музыковедческий факультет Ленинградской консерватории, и я увлекался всем, связанным с высоким искусством, авангардом, новой классической музыкой и медиевистикой. В общем, мне это все очень интересно было, но кончилось все совершенно неожиданно - в стане группы “Аквариум”.
Марина Тимашева: Тут, признаюсь без ложной скромности, что виновата во всем этом я одна. В 1984 году мы с Олегом были молоды и прекрасны и встретились в командировке в городе Брежневе. Туда нас командировали институты, которым мы тогда служили верой и правдой. Он – музыковед, я – театровед, что ж нам было не поговорить об искусстве. Тут и выяснилось, что Олег Сакмаров не любит рок-музыку, и никогда не слышал группу “Аквариум”. Я взялась за перевоспитание консерваторского консерватора. И добилась невиданного результата: вернувшись в Ленинград, Олег Сакмаров ознакомился с творчеством “Аквариума”, подружился с Борисом Гребенщиковым, с 1989 года стал играть в “Аквариуме” и … ни в Консерваторию, ни в научный институт больше не вернулся.
Что именно в авангардной классической музыке интересовало вас более всего?
Олег Сакмаров: Средневековая западноевропейская музыка очень меня интересовала, уникальная, с точки зрения классической музыки, совершенно непохожими формами хоровой музыки, литургическими формами…, фламандская школа, нидерландская школа полифоническая. Тогда считалось, что, например, музыка палестрины это такой мейн-стрим ренессансный, более строгие формы с изощренными правилами, очень сложными формами голосоведения, взаимоотношения интервалов между собой, просто вот такая схоластика, как тогда называлось, в Средние века, вот это мне очень интересно было. Интересовала меня русская православная музыка - там тоже принципиально другие законы были. Интересовало меня творчество композиторов авангардистов. Сейчас они уже не авангардисты, а тогда - Шнитке, Тищенко, Слонимский, которые у нас преподавали, и московские авангардисты – Губайдуллина.
Марина Тимашева: А вот с тех пор как интересовала форма, что-то изменилось?
Олег Сакмаров: Принципиальную веху в моем представлении об искусстве Борис Гребенщиков создал, я увидел другой подход, который мне очень понравился: не как это сделано, а о чем речь идет. Я понял, что в моем интересе к авангарду и радикальным формам искусства не хватало главного: зачем это делать. Надо понять, для чего ты что-то строишь и кому от этого будет хорошо или плохо. Меня совсем другие формы музыки заинтересовали - то, что называется рок-н-роллом, а на самом деле это очень древние, архаические, магические, заклинательные, шаманские формы, особенно в 80-е годы они были сильны и явны на рок-сцене. Волшебное время! И я постепенно с головой туда окунулся.
Марина Тимашева: Олег Сахмаров закончил аспирантуру Ленинградской консерватории, диссертация связана с социологией и с музыковедением. У него в активе много инструментов: скрипка, клавишные, флейта, гобой, кларнет, саксофон, шаманский бубен. Но у нас на рок-сцене образованных музыкантов было мало: Александр Градский, Сергей Рыженко - оба с консерваторским образованием…
Олег Сакмаров: Очаровательный человек!
Марина Тимашева: Очаровательный человек, правда. Еще Сергей Курехин...
Олег Сакмаров: Еще Александр Пантыкин
Марина Тимашева: Да, но тем не менее, таких людей были единицы и, как ни крути, то, что мы назвали тогда “русским роком”, не основывалось на сложных аранжировках, на сложных инструментальных построениях, на глубоком знании разных форм и так далее. Как чувствовал себя человек, который все это знает, в компании людей, которые, возможно, знают многое другое, но не это, а ему с ними вместе нужно играть музыку?
Олег Сакмаров: Мне это очень легко далось. Я занимался фольклором в фольклорной лаборатории, архаические пласты фольклора и рок-н-ролл очень близки и по психологическим механизмам и по формам музыкальным: протяженное стояние на одном аккорде, простота гармоническая – два или три аккорда или, вообще, отсутствие аккордов, какой-то народный наигрыш, преимущественно вокальная музыка, преимущественно магические, заклинательные тексты. Весь фольклор связан с обращением к природе и богам с целью получить дождик или что-то еще. В общем, рок-н-ролл близок к этому. А регги, например, просто народное искусство такого шаманского плана. Поэтому переход от одного к другому мне был очень близок и интересен. Более того, мне повезло, мне удалось вот эти фольклорные аранжировки соединить с крайне авангардными и внести в ту музыку, которую мы делали. Например, был мой любимый “Русский альбом” Гребенщикова, там были замечательные стихи, очень искренние, очень честные и, вместе мы сумели сделать такие аранжировки - минимальные, скупые, остающиеся как бы рок-н-роллом, но при этом фольклорные и отвечающие авангардной фолк- музыке.
(Звучит музыка)
Я для этого альбома специально на гобое научился играть, который я использовал, скорее, как зурну или волынку. Была у меня русская волынка, купленная на рынке в Измайлово, такая маленькая волыночка, в отличие от шотландских и ирландских, но она тоже звучала интересно. И вот это все в “Русском альбоме” удалось воплотить. Там много интересных вещей, гобойных звуков. Первая и последняя пьесы мной записаны и сочинены на этих волынках, и вот там есть звуки, такие стоячие, космические звуки в начале и в конце. БГ замечательные названия к ним придумал - апофеоз того, что я мог сделать. Большие, длинные соло, протяжные звуки в этих песнях. И здесь я хочу вспомнить, помянуть добрым словом покойного великого музыканта, аккордеониста Сергея Щуракова, который все прекрасно понимал и знал, что нужно делать, был глубочайше внутренне просветленным, но тихим человеком, который никогда не выставлялся, был в тени, а делал очень важное и главное.
Марина Тимашева: Из инструментов, на которых вы играете, можно ли говорить, что какой-то вам ближе?
Олег Сакмаров: Всегда была флейта. Это мой естественный инструмент, связанный как-то с дыханием и с моими руками и губами. Я существо очень тактильное, я люблю такой физический тонкий контакт. Флейта дает возможность нежного, тонкого ощущения. Поэтому я очень люблю флейту, и на флейте у меня все легко получается, никаких усилий не нужно, в отличие от других инструментов, на которых надо заниматься, учиться, что-то делать, которые, как настоящий музыкальный инструмент, как станок. А флейта для меня никогда станком не была. Сейчас, как ни странно, я очень полюбил акустическую гитару. Жена подарила гитару такую классическую испанскую. Она здесь присутствует - жена, а не гитара. Она, кстати, беременна. Концепция такая, что в момент кризиса зарабатывать невозможно, остается только детей рожать. Одним словом, в начале 2000-х я начал сочинять песни, тогда мне стало интересно слово, я почему-то стал чувствовать себя философом и поэтом. И акустическая гитара мне помогла озвучивать стихи, потому что я понял, что просто стихи сочинить бессмысленно, я - музыкант, все-таки, а петь их надо. А как их петь? Пришлось плотно взяться за акустическую гитару, на ней играть, аккомпанировать себе, и гитара стала моим любимым инструментом. Мне очень нравится щипать ее, себе аккомпанировать и петь песни. Но песни у меня тоже во многом фольклорные, так что изменилось то, что я вслух стал высказывать то, что я думал, играя в “Аквариуме”, в “Наутилусе”.
Марина Тимашева: Когда Олег ушел из группы “Аквариум”, он работал со многими знаменитыми рок-группами, и подружился с Ильей Кормильцевым, они вместе работали, записывали альбомы. Олег Сакмаров был музыкантом и композитором, а Илья Кормильцев был автором текстов.
Олег, то, что потом вы стали сами писать тексты, было как-то связано с Ильей, с общением с ним?
Олег Сакмаров: Это удивительный вопрос, потому что я об этом никогда не задумывался, но наверное, это так. С Кормильцевым действительно была удивительная история. Он подчеркивал, что я не поэт, и ты не музыкант, мы вместе делаем. И стихи свои, я считаю, гениальные, он сочинял при мне, и вместе мы это делали, вместе обсуждали, и он убеждал меня, что мы вместе, что это мои стихи тоже. Я одну-две строчки сочинил в альбоме “Химический ангел”, но, может быть, это проросло потом. Кстати, и первые мои стихи действительно были похожи на кормильцевские - они были сюжетные, о границе между жизнью и смертью. Да, действительно, очень похоже на то, что это выросло оттуда.
(Звучит песня)
Марина Тимашева: Люди хорошо знают “Аквариум”, “Наутилус”, кто-то знает “Выход” и “Ю-Питер”, а что происходит сейчас с Олегом Сакмаровым?
Олег Сакмаров: Сейчас очень интересная история происходит - я полтора года играю в тяжелой группе. Она называется “Картуш”, и она уникальна тем, что лидер ее - Андрей Виртузаев - автогонщик, и он впервые меня совсем в мужскую сферу жизни ввел, мы стали ездить на автогонки, мы играем на открытиях, на стартах, на презентациях автомобилей. Это все под грохот двигателей, соответственно, музыка в группе очень мощная. Очень ритмичная, очень тяжелая музыка, очень громкая, которая, в принципе, на мой взгляд, не нуждается в слове. Я-то привык в рамках того движения, которое наше поколение представляло, что слово во главе было, а здесь неважно, что ты поешь - все равно не слышно. Это называется альтернатива, транс каким-то другим методом достигается, не таким, как во время рейв-революции, которую мы с Кормильцевым проповедовали. Потому что это физиологически тяжелое воздействие - с установками, с мощными барабанами. Там я сначала пробовал на клавишах играть, но потом не пошло дело. И вот представьте себе, я играю это все на флейте. В тяжелой музыке всегда есть, во-первых, лирические баллады, а, во-вторых, мне просто интересно из спортивного азарта передудеть их всех. Иногда получается.
Марина Тимашева: Я вдруг вспомнила старую смешную песню Славы Задерия:
«Ты бывал когда-нибудь в цеху,
где грохочет молот по железу?
Если бас не отдает в паху,
значит моя песня бесполезна».
Олег Сакмаров: Очень точно. А физиология действительно в разных музыках разная. Вот бас-барабан, бочка, так называемая, резонирует где-то в районе желудка, а в каких-то стилях - на нижних чакрах. В общем, это все рассчитано, и все это действует.
Марина Тимашева: А что вы делаете со стихами, если они не нужны группе “Картуш”?
Олег Сакмаров: В группе “Картуш” стихи Андрея Виртузаева, а у меня существует группа из верных друзей, “Сакмаров-бэнд” называется. Там есть Анатолий Погодаев, замечательный гитарист из Владивостока, настоящий калифорнийский тихоокеанский гитарист, там есть кельтская арфа - Настя Паписова, есть барабанщик Андрей Чуркин. Это такой сплоченный коллектив, который за идею и за любовь к музыке живет и никаких коммерческих надежд и иллюзий не питает. Поэтому этот коллектив жизнеспособный. Я сам свои песни пою, играю на флейте и саксофоне, или утяжеленный фолк-рок получается, или регги, или блюз. Мы играем в таком диапазоне. Иногда гитарную волну играем 80-х-90-х годов. Принципиально полистилистическая группа, которая умеет играть разное, но ни на чем не концентрируется. В шоу-бизнесе это недостатком считается, лучше играть одинаковые песни. Но мне интересно играть разное, тем более, что все аранжировочные решения и музыкальные направления возникают из стиха. Салтыков-Щедрин в ритме регги у меня получается. Блюз у меня, грустные любовные истории получаются. Я заметил, что какие-то эмоциональные сферы связаны с определенными жанрами.
Марина Тимашева: Очень многое изменилось в том, как играют российские рок-музыканты.
Олег Сакмаров: Очень сильно техника выросла, сейчас молодые группы десятками, сотнями играют очень хорошо, особенно в альтернативе, в тяжелой музыке, играют виртуозно, пальчики бегают. Но при этом, когда слушаешь альбомы 80-х годов, записанные в кустарных условиях, без всякого бюджета, как нынче говорят, и людьми-самоучками, они звучат совершенно. И тогда уже непонятно, где критерии, кто лучше играет. Может, пальчики лучше бегают, детишки лучше обучены, гитарные колледжи кончают, есть и звукооператоры, и хорошая аппаратура появилась, но, в целом, таких совершенных альбомов, как альбомы “Аквариума” 80-х годов, “Алисы”, по пальцам пересчитать. Тогда была очень мощная идеология, она организовывала, во-первых, лучших людей, может быть, их было меньше, чем сейчас, хорошо играющих, но они были все вместе, в одной струе. Такой гениальный инструменталист как Курехин, Сергей Щураков, замечательный аккордеонист, Александр Ляпин великолепно играл на гитаре... В 80-е годы как будто само собой у всех получалось, вне зависимости от того, умели они играть или нет. Замечательный басист Саша Титов, прекрасно играл, мог профессионально где угодно играть, а выбрал «Аквариум». А, я понял, вот еще гипотеза. Тогда тоже было много музыкантов хороших, но они не обязаны были все идти в коммерческие формы музыки и зарабатывать деньги, особенно в Ленинграде.
В Ленинграде просто шансов не было, негде было зарабатывать. Москва всегда соблазн огромный дает, а в маленькой, но гордой республике Ленинград тогда зарабатывать негде было. Вот все развлекались по подвалам и сами для себя играли, друг друга развлекали и, в общем, получалось интересно.
Марина Тимашева: Музыканты классические и консерваторские педагоги все время говорят, что видят невероятных чуть ли не девятилетних виртуозов, но при этом впечатление, что к инструменту посадили агрегат, какой-то механизм, киборга, который не понимает и не чувствует, что он играет. С другой стороны, мы все время видим в театре или в кино молодых и способных режиссеров, которые показывают короткий метр или маленькие дипломные спектакли, а потом исчезают в неизвестном направлении. Потом выясняется, что он ушел сериалы клепать или в антрепризу. То есть получать легкие и большие деньги.
Олег Сакмаров: Кстати, о театре. Из-за группы “Картуш” я стал дружить с Дмитрием Певцовым - автогонщиком. Познакомился с ним на автогонках, потом понял, что это актер. И стал вспоминать, где он играл и вспомнил, что был фильм “В круге первом»
Марина Тимашева: Он играл Володина.
Олег Сакмаров: Да, я тогда не знал, кто такой Певцов, но в его герое - античная трагедия: обстоятельства и жизненные потребности человека. И Певцовым это было так здорово сделано, так живо, что у меня сердце кровью обливалось, когда я представлял себя не месте героя, отождествлял себя с героем, а это для меня главный показатель, когда можно прожить вместе с героем жизнь. И потом мы стали ходить в “Ленком”, он нас приглашал на спектакли. И я посмотрел “Юнону и Авось” почти 30 лет спустя, совсем другой спектакль, настолько Певцов отличается от Караченцова. Другой лирический герой совсем. Дима очень любит петь, и однажды пригласил нас на концерт, и я послушал, как он песни Высоцкого поет под гитару, и меня это престо потрясло, потому что знакомая песня и, вообще, я скептически относился к пению Высоцкого, и вдруг Певцов спел несколько песен Высоцкого, в которых я услышал смысл, которого прежде не слышал. Как это могло быть? Значит, человек правильно это сделал. Кстати, у меня будет юбилейный концерт, он позвонил, сказал, что придет, песни попоет под гитару. Меня это очень порадовало, и вообще, хорошая дружеская собирается компания.
