Виктор Резунков: В нашей петербургской студии сегодня в гостях известный писатель, критик, соредактор журнала "Звезда" Андрей Арьев.
Старейшему петербургскому литературному журналу "Звезда" исполнилось 85 лет. Журнал "Звезда", пожалуй, единственный российский журнал, который без перерывов выходил столько лет. В России толстый литературный журнал – это больше чем журнал. Часто это, как отмечал, например, известный исследователь российской цензуры Арлен Блюм, единственная трибуна и средство формирования хотя бы подобия общественного мнения – за неимением других возможностей, особенно в условиях полицейского государства. Понятно, что и судьба такого долгожителя, как журнал "Звезда", неотделима от судьбы России. О том, как переплетались эти судьбы, мы и поговорим.
Андрей Юрьевич, давайте начнем с декабря 1923 года. Хотя первый номер "Звезды" вышел в январе 1924-го. Зачем большевикам вообще потребовалось создавать литературно-общественный и научно-популярный журнал, как вы можете это объяснить?
Андрей Арьев: Ну, это вопрос очень важный, потому что несколько лет, почти 7 лет советская власть обходилась без всяких толстых журналов, без такой традиционной культуры. Это было, с одной стороны, понятно, потому что левые течения, революционные течения, они, конечно, были далеки от толстых традиционных русских журналов, тех журналов, в которых возникла великая русская литература, критический реализм и так далее, журналов, через которые прошли романы Толстого и Достоевского. Все это казалось громоздким, и вот в первые годы достаточно было многообразия газетно-брошюрного типа каких-то изданий, подчас самодельных. Культура рвалась на улицу, созревали планы какой-то глобальной большевистской пропаганды. В общем, до основательной культуры дела никому не было. К тому же думали, что возможно создать такую отдельную пролетарскую культуру, создавались всяческие пролиткульты, пытались обучать рабочих, крестьян и кого угодно владению пером и так далее. Но вот приблизительно к началу 20-х годов, а вот как раз именно к 1924 году стало понятно, что, во-первых, большевики совершенно не разбираются в искусстве, у них вкусы самые что ни на есть средние, то есть те вкусы, против которых боролось левое искусство в начале ХХ века. И они поняли, что на самом деле лучше бы им получить своих "красных" Львов Толстых, "красных" Гоголей и Щедриных, о чем они так недвусмысленно и заявили.
И получилось, что вот то самое левое передовое искусство, которое в России возникало и в литературе, и в живописи, оно вдруг оказалось совершенно не у дел, и более того, под подозрением. Хотя именно эти художники и обладали революционным мировоззрением, многие из них приняли революцию, Маяковский и все те, кто по-настоящему были революционерами в искусстве. Футуристы практически все встали на сторону Советской власти и так далее. Но вот получилось такое вот парадоксальное явление революционеров искусства, революционеров, так сказать, духа, громко выражаясь, большевики очень быстро стали оттирать. И им нужно было создать какое-то более новое по сравнению с тем, что они видели вокруг себя и в чем они не разбирались, искусство. Разумеется, ничего нового они выдумать не могли, никакой пролетарской культуры как таковой, отдельной пролетарской культуры не возникло, и не могло возникнуть, культура – дело все-таки элитарное. Не в том плане, что оно снобистски элитарное, а в том плане, что за культурой стоит опыт огромный веков, опыт гораздо больший, чем опыт какого-нибудь социального строительства. Культура все-таки прививается и сохраняется, а социальные системы приходят и уходят. И они хотели почувствовать себя поплотнее. А что можно было придумать, кроме как оглянуться назад? Позади был огромный опыт вот этой культуры толстых журналов в России, которая именно в России особенно хорошо привилась.
Толстые журналы не являются, конечно, изобретением типично русским, они возникли на Западе, и в России они сначала тоже насаждались, как картошка, как водка, как что угодно, государственным способом. Первые журналы в России были государственные – в петровские времена. Но вот во времена Елизаветы, когда была дана вольность некоторая дворянам, тогда возникла уже и частная литература, и возникли первые частные журналы, и вот эта традиция частного такого журнального дела, она взяла мощный разбег. Ну, Пушкин ее поддержал со своим "Современником", а потом уже, собственно, в середине XIX века эти толстые журналы были средоточием всей русской мысли. Потому что никаких партий в России, как известно, не было, а люди все-таки уже распределялись по каким-то интересам. Ну, вот вокруг каждого крупного журнала, "Современника", "Отечественных записок" и других журналов, создавались, можно сказать, такие группы с теми или иными не только художественными, но и политическими вкусами. И эти издания очень огромную, большую роль сыграли в развитии русской культуры, можно сказать, даже в русской цивилизации. И в политике они значили очень много. Скажем, то, что издавал за границей Герцен "Колокол", этого боялись больше, чем настоящих политических преступников каких-нибудь. Так что вся эта культура организовалась, в конце концов, и привела к расцвету замечательной русской литературы, чуда света, классической литературы XIX века.
Почему, казалось бы, ни возобновить все это дело в советское время, когда все рычаги в руках у власти? И вот к 1924 году снова эти толстые журналы решили открыть и сделать их государственными, как это было когда-то, в начале, еще в петровские времена. И вот знаменательно, что в Петрограде первый такой толстый журнал был открыт в 1924 году, как раз тогда, когда был уничтожен последний частный журнал, замечательный, кстати, тоже журнал толстый, пытались его издавать Корней Чуковский при помощи Горького и Замятина. Ну, вот его как раз прикрыли, зато открыли "Звезду", которая вышла, первый номер, в январе 1924 года. И этот журнал был создан для людей, которые готовы были, согласны были сотрудничать с новой властью.
Виктор Резунков: Это "попутчики". Выиграли ли большевики, поставив на них, или промахнулись в конечном итоге? Вообще, что значит слово "попутчики"?
Андрей Арьев: Вы знаете, я думаю, что они все-таки выиграли. Во всяком случае, выиграла страна, я бы сказал так, выиграла русская культура. "Попутчики" – этот термин придумал, по-моему, Луначарский, он очень быстро пошел в ход, и ими стали называть людей, авторов, художников, которые не принимали прямо большевистскую идеологию, были людьми, как правило, беспартийными, но готовы были сотрудничать с советской властью. Сотрудничать ради просвещения. Потому что, вы знаете, при любой форме правления, скажем, в стране мосты должны стоять, должны, так сказать, телеграфные столбы не валиться. И должны существовать культура. Конечно, это дело очень и очень тонкое, потому что, с одной стороны, человек, не принимающий ту или иную власть и готовый с ней сотрудничать, не должен себя чувствовать очень комфортно. Он понимает, что он идет на какой-то компромисс, как минимум, а может быть, даже больше, чем на компромисс, может быть, даже на предательство. Потому что если он по своим взглядам, а может быть, даже по своим действиям был на стороне тех, кто проиграл, на стороне тех, кто бы уничтожен, то ему сотрудничать с новой властью не всегда, конечно, должно быть комфортно. Тем не менее, речь шла об очень важных вещах. Речь шла, собственно говоря, о просвещении.
Сейчас очень многие к просвещению относятся пренебрежительно, даже считают, что просвещение чуть ли не зло, что есть некая видимая духовность, на которой все и ограничивается, а что, мол, просвещение – это что-то такое поверхностное, наносное и так далее. Это далеко не так, конечно. Вот ради этого идола просвещения многие замечательные писатели, оставшиеся здесь, не уехавшие за границу и уцелевшие, внутренне решили пойти на это сотрудничество. И вот для них журнал "Звезда" был, конечно, идеальной платформой. Им не нужно было бегать по каким-то мелким изданиям, газеткам, а можно было здесь печататься. И в первом же номере (это очень характерно – состав участников этого первого номера и дальнейших номеров журнала "Звезда") кто был напечатан? Горький, Алексей Толстой, только что вернувшийся из эмиграции, и, наоборот, Ходасевич, который в эмиграцию только что уехал. В "Звезде" начали печататься очень быстро все те люди, которые вот к сегодняшнему дню составили гордость нашей литературы ХХ века. Это и Борис Пастернак, и Тынянов, и Николай Клюев, Николай Заболоцкий. И конечно, всем известные авторы "Звезды", известные с 1946 года, - Ахматова и Зощенко (ну, о них мы, может быть, попозже поговорим). И вот эта замечательная старая плеяда, при ней очень хорошо себя чувствовала новая плеяда – так называемые "Серапионовы братья", которые начали свою деятельность уже в советские годы, но учились они у таких ими уважаемых людей, начавших свой путь еще до революции, как Замятин, тот же Корней Чуковский, Андрей Белый и другие.
И вот "Звезда", таким образом, и стала тем органом, который, можно сказать, держался концепции просвещения. Причем, что действительно характерно, и поэзия, и проза, на самом деле, были на очень высоком уровне. Тут печатался Тынянов с замечательными своими романами… То есть это не было каким-то кратким явлением – только 1924-25 годы, нет, это все продолжалось, я думаю, даже до 1937 года, поскольку, скажем, Заболоцкий, который уже практически должен был быть вот-вот арестован, еще в 1937 году печатался в "Звезде". Правда, в это время он уже печатал только переводы с грузинского, но в "Звезде" все-таки была его замечательная поэма "Торжество земледелия", за которую ему и всем участника группы "Обэриу" досталось, поэма, начинающаяся замечательными строчками: "Нехороший, но красивый, это кто глядит на нас? То мужик неторопливый сквозь очки уставил глаз". По сравнению с довольно тусклой, набиравшей силу уже тогда литературой социалистического реализма это, конечно, была замечательное, веселое и философски очень значимое сочинение. Таким образом, вот этот основной литературный поток все-таки был высокого качества.
Другое дело, что, скажем, конечно, не существовало настоящей критики. А вообще говоря, что такое критика? Критика должна быть совестью литературы.
Виктор Резунков: Но в 30-е годы выступали же с критикой той же Звезды, вот Ленинградская ассоциация пролетарский писателей (ЛАПП) и другие. Это тоже критика была своеобразная.
Андрей Арьев: Да, но это была критика очень все-таки топорная. Это была критика с позиций сугубо социологических, то есть хорошим произведение являлось только в том случае, если там изображался рабочий класс, и не просто рабочий класс, а рабочий класс, побеждающий соседние классы и рвущийся вперед. Все-таки это была не критика, а конъюнктура какая-то. Другое дело, что на страницах журнала "Звезда" выступали очень интересные ученые-филологи, и Эйхенбаум, и тот же Тынянов, и кто угодно, Берковский тут начинал, хотя начинал он как человек, не приемлющий как раз вот эту культуру того же Мандельштама и Каверина или Леонида Добычина, тем не менее, это все были люди творческие. Я имею в виду саму по себе критику. Так что этот журнал существовал как бы – в центре шла такая плодотворная река, текла, а по берегам стояли с автоматиками и с полуметиками критики, которые постреливали. Ну, и конечно, стрельба эта закончилась для многих авторов журнала "Звезда" плачевно. Для того же Клюева, который напечатал в "Звезде" замечательную свою поэму "Деревня" и вскоре отправился далеко на восток, там и погиб, как многие авторы "Звезды".
Виктор Резунков: Андрей Юрьевич, в одной из своих статей вы цитируете слова Льва Шестова из его статьи "Что такое русский большевизм". Шестов считает, что Россия спасет Европу, так как в этом убеждены все идейные защитники большевизма, "спасет именно потому, что в противоположность Европе Россия верит в магическое действия слова". Поэтому Шестов называет большевиков "самыми наивными идеалистами, для которых слово имеет сверхъестественную силу". Вот интересно, если говорить о нынешней власти в стране, имеет ли для них, для этих представителей власти слово такую сверхъестественную силу, и можно ли их назвать идеалистами наивными?
Андрей Арьев: Вы знаете, в России вообще очень и очень верят слову и очень любят верить этому слову, особенно в такие кризисные времена. Знаете, когда исчезает материя, люди, которые говорят о материализме, вот именно приводят к тому, что материя как-то наглядно исчезает из нашего обихода. И остается верить в слова и заклинания. Большевики, несомненно, были, по-моему, идеалистами, когда не были корыстными людьми, боровшимися за власть. Но вот первоначальная волна большевизма, в которую верили многие писатели, философы, действительно, порыв был очень значительный утопический, какой угодно, но это был идеализм, конечно, чистой воды идеализм, когда не сумасшествие просто. И в любые кризисные эпохи в России все идет к тому, чтобы заклинать словами действительность. Вот, не знаю, какой-нибудь Ленин сказал, вводя НЭП, что это всерьез и надолго, - ну, вот, на самом деле, все довольно быстро свернули. Самое поразительное, что и сейчас то же самое говорят. Вот буквально за год до того, как начался уже явный кризис, говорили, что наша экономика стабильна, что это всерьез и надолго. Не знаю, сознательно ли цитировали Ленина, но, тем не менее, очень смешно и показательно. Так что волей-неволей мы приходим к идеализму. Во всяком случае, приходим к заклинаниям, независимо от того, верит наша власть во власть слова над материей или не верит, она вынуждена вести себя как идеалистически настроенный мечтатель.
Виктор Резунков: Андрей Юрьевич, как пережил журнал блокаду и войну?
Андрей Арьев: Вы знаете, это было, конечно, очень достойное время для сотрудников журнала, и вообще это поразительно, что журнал в годы блокады выходил. Он выходил, выходили иногда сдвоенные номера, тем не менее, они выходили. Это, конечно, огромное достижение людей культуры. Вы понимаете, все советские годы, может быть, кроме вот тех лет, которые последовали после разгрома в 1946 году журнала "Звезда", куда просто были присланы разные даже из Москвы какие-то люди, чтобы они служили, особенностью такого типа изданий, как журнал "Звезда", было то, что вот средний, собственно, рабочий класс редакторов был всегда очень высококультурный. Собственно, было одно удовольствие зайти, даже на моей памяти, да и всегда, просто зайти в редакцию и просто с обычными редакторами пообщаться. Не с главным редактором, не с каким-то замом, который, как правило, в "Звезде" в последние годы при советской власти был просто связан с КГБ, был сотрудником КГБ, или главный редактор Кремлю подчинялся и назначался только в Кремле. А вот это среднее звено было замечательным, культурным звеном людей, которые, что могли, то делали. То есть что-то немножко сгладить, что-то упустить, но чтобы талантливый вещи все-таки проходили в печать. Это очень важно.
Виктор Резунков: То есть во время блокады печатались такие же авторы, которые сумели выйти из тех времен.
Андрей Арьев: Да, печатались и ученые крупные, и Лидия Яковлевна Гинзбург печаталась там, и Борис Михайлович Эйхенбаум, и Ольга Бергольц, и другие. Все-таки это было время ужасное, но чуть-чуть более свободное, как ни странно. Просто потому что всем уже нечего было бояться, и все были воодушевлены одним: хотелось преодолеть этот ужас и победить. И тут не могло быть никакого лицемерия, ничего, кто как мог, тот так и писал.
Виктор Резунков: Андрей Юрьевич, а как вы, кстати говоря, относитесь к идее министра чрезвычайных ситуаций Сергея Шойгу, который предложил внести в Уголовный кодекс внести в Уголовный кодекс статью, подразумевающую наказание за отрицание победы СССР в Великой Отечественной войне?
Андрей Арьев: Вы знаете, я что-то в последнее время вообще замечаю, что у нас никаких идей, кроме как что-нибудь запретить, в последнее время не проводится. Для меня это страшно печально, потому что ведь если вносить такие законодательные акты, то это значит, что практически можно уже будет заводить уголовные дела против любого человека. Вот мы, скажем, в четвертом номере будем, посвященном 85-летию Виктора Астафьева, печатать его разные интервью, но никто же не сомневается в том, что Виктор Астафьев и патриот, и сражался, и любил Россию, но он там такое говорит о войне о той же, что никакой фантазер не сможет сказать.
Виктор Резунков: А что, например?
Андрей Арьев: Ну, о той цене, которой досталась победа, о том, как били и убивали наших солдат, самых простых, благодаря чему победили. И вот что же, против него, против его тени уголовные дела заводить? И вообще, любой человек, если он по-настоящему что-то любит, он часто негодует на то, как то, что он любит, бывает несовершенно. Ведь, в конце концов, писал же Лермонтов: "Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ. И вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ". Ничего более страшного не скажешь ни в какие времена. Но с Лермонтовым поступили ужасно, и потом мы клеймили всю жизнь николаевское царствие. Не думаю, что наша власть хотела бы, чтобы их тоже так клеймили.
Виктор Резунков: Андрей Юрьевич, конечно, один из важнейших этапов, который начался для журнала "Звезда", если можно так сказать, трагическое событие – это знаменитое постановление ЦК ВКП(б) о журналах "Звезда" и "Ленинград", 1946 год. Почему именно эти два журнала стали объектом такой идеологической репрессии со стороны Сталина? Ведь это Сталин, решал, конечно же.
Андрей Арьев: Конечно, решал Сталин, Жданов был исполнителем. И все это более-менее понятно. Я начну отвечать на этот вопрос с более близкого времени. Когда, уже на моей памяти, в Ленинграде стали запрещать всяческие спектакли, фильмы, что по всей стране было разрешено, в Москве было разрешено и так далее, а в Ленинграде вот запрещалось. И когда одного из идеологов (не буду называть его фамилию) из обкома спросили: "Почему вы ведете такую политику?" – он ответил: "А потому что в Ленинграде все воспринимают острее в три разА". Он был человеком не очень грамотным, но знал, что все воспринимают в Ленинграде острее. И это очень хорошо знал и понимал Иосиф Виссарионович Сталин, который был действительно в долгу вместе со всем своим правительством перед этим городом, который уничтожался и в 20-е, и в 30-е годы, отсюда выселялось население, выгонялось и так далее.
Виктор Резунков: Не считая блокады, это третья волна уже была такая.
Андрей Арьев: Блокада кошмарная. И вдруг в этом городе, как раз вот в этом журнале "Звезда" печатаются те люди, которые были наиболее представительны для русской культуры того времени. Ахматова, которая представляла собой всю старую Россию, замечательную Россию, и притом, что она представляла как бы старую Россию, старую русскую культуру, стихи ее были гораздо более молодыми и гораздо более интересными и свежими, чем та продукция, которая печаталась рядом с ней. А второй автор – Зощенко – это, конечно, был самый популярный писатель в советской России в 20-30-е годы. Слава его была неимоверная, его читали все, от сапожника до академика, и все им восхищались, и справедливо восхищались. И вот к тому же после 1946 года, после победы, казалось бы, люди почувствовали себя более свободными и хотели быть еще более свободными, хотели все-таки получить хоть что-то за такую гигантскую войну, гигантские страдания. И все это решено было быстро прекратить. Потому что борясь на свободу, большевики понимали, что самое опасное дело – это свобода и есть. Ведь первое, что они сделали, - это они запретили печать свободную. Причем Ленин говорил, что, мол, "то временная мера, мы вынуждены запретить свободные издания".
Виктор Резунков: Это знаменитый декрет о печати.
Андрей Арьев: Да-да. Как известно, ничего более продолжительного в России, чем временные трудности, не бывает. Ну, и вот, действительно, этот разгром был учинен, единственный был представительный журнал в Ленинграде – "Звезда", и против него и было сделано это заявление. Огромный такой был доклад, в "Правде" напечатанный 21 сентября 1946 года, и проводились собрания повсюду, клеймили всех, конечно, не только Зощенко и Ахматову, но они были главные люди, которых знал весь мир. И весь мир понял, что собой представляет эта коммунистическая идеология, коммунистический режим. Большая часть русских эмигрантов, которые на радужной волне победы хотела вернуться в Россию, вот именно после этого постановления – все, как отрезало, никто больше уже, кроме каких-то единиц, возвращаться не собирался. Так что это действительно был довольно мощный удар, просто удар по культуре, которая всегда несет, так или иначе, свободу, потому что она заставляет человека размышлять наедине с собой, что происходит, не подчиняясь директивам и лозунгам.
Виктор Резунков: Давайте предоставим слово слушателям. Сергей из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Здравствуйте. Вот гость упомянул журнал "Колокол". Я целиком и полностью с ним согласен, что этот журнал нес либеральные идеи в наше общество. Но в одной старой книге я читал, где еще с твердыми знаками, что журнала этого в такой степени здесь не боялись, и что царская охранка изымала лишь те тиражи, которые были под сомнением истины того, что там высказывалось, по местным делам, по российским. Он упомянул слова Ленина у вас здесь тоже, а что он думает о перспективе так называемой местной демократии, вот хотелось бы все-таки узнать. Ведь ее каверзно-скрытый характер еще очень может здорово сказаться на отношениях нашей страны с нашими соседями. Благодарю.
Андрей Арьев: Ну, что касается местной демократии, вот только что произошли местные выборы, на которые пришли 10-15 процентов. Эта местная демократия связана и с отношением нас самих к собственной демократии. Не хотим мы сами управлять собой, поэтому придет нами управлять кто угодно. Поэтому насчет местной демократии, боюсь, нужно сами себя винить. Разумеется, очень трудно повлиять на какие-то масштабные выборы, на выборы президента или Государственной Думы, но когда мы не хотим думать о собственном подъезде, нечего надеяться, что у нас что-нибудь хорошее выйдет с главными властями.
Виктор Резунков: Евгения Витальевна из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Добрый вечер. Я вот родилась в ссылке, и у нас в семье, конечно, Сталина ненавидели. Но вот я сейчас наблюдаю то, что сейчас происходит с культурой, и у меня такое создается впечатление, что, может, они без репрессий не могут быть, на людей похожие? И такой у меня к вам вопрос. Вот вы говорите, что сейчас как-то ничего, кроме запретов, не появляется, а вот вам не кажется странным то, что, что ни вытащат в воспоминаниях о прошлом, обязательно со злобой и ненавистью? Не так воевали, не так погибали, погибали очень много… Вот просто удивительно, что все вытаскивают какое-то отрицательное. Вот как вы это объясните? Спасибо.
Андрей Арьев: Ну, вы знаете, я не знаю, чтобы вот так со злобой, скажем, в журнале "Звезда" о чем-то писали. У нас пишут очень резко, но никогда – со злобой и с хамством у нас ничего не пишется. Мы просто с этим принципиально боремся. Но вообще-то, я не знаю, что мы хотим, когда большая часть сознательных и замечательных наши граждан нами же самими была погублена, когда были уничтожены практически все члены любых политических партий, которые существовали в России, они все отправились по лагерям, по ссылкам и так далее, и даже большевики настоящие, преданные своей идее, тоже были отправлены подальше. Что мы еще хотим, когда все выпускники лицеев по ссылкам и лагерям, все выпускники школ правоведения, когда все трудовое крестьянство было объявлено кулаками? Постепенно так мы и докатились, и на войне убивались, как на всякой войне убиваются, самые лучшие люди, наиболее простодушные, те, кто действительно не думает о себе. Вот постепенно мы и приходим к тому, что ничего, кроме как злобы, не накапливается. Я не имею в виду какую-то конкретную злобу, просто я говорю о том, что копится у населения.
Виктор Резунков: Андрей Юрьевич, еще интересный подвопрос, который звучал в этом последнем вопросе, относительно того, может быть, когда существует давление государства, может, тогда творцы и могут более-менее нормально творить, а не в состоянии полной свободы, скажем так. Это вопрос о взаимоотношениях власти и творческого класса.
Андрей Арьев: Вы знаете, это очень хитрый вопрос. С одной стороны, действительно, когда на человека давят, он более изощренно начинает чего-то там избегать, чего-то выдумывать, и в этом отношении интеллект работает гораздо быстрее и с большей, может быть, силой. Но все-таки я бы не советовал именно на это надеяться, так культуру не возродишь. То есть, конечно, всякому человеку ясно, что страдания человека заставляют больше переживать, больше думать. Если человек просто лежит на диване и есть галушки, он ни до чего не додумается. Но это не метод, так сказать, создания культуры, потому что, как правило, большая часть лучших людей тут и погибает. Мы же не знаем, на самом деле, какое количество гениев и талантов погибло, вообще не успев ничего сделать.
Виктор Резунков: Виктор Иванович из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Добрый вечер. У меня такой вопрос. Вот есть Министерство культуры. Почему на сегодняшний день Министерство культуры обнищало? И вообще, в регионах нашей великой державы полностью бескультурье, хамло… как еще современным словом называют… дебильная деградация.
Андрей Арьев: Министерство культуры обнищало, потому что столько денег из бюджета выделяют – гораздо меньше, чем в развитых странах, на порядок меньше. Так что в этом плане, в материальном плане все более-менее понятно. И просто люди, которые находятся у власти, везде, во всех странах, как правило, ставят ближайшие какие-то задачи. А культура – дело такое, что она веками живет, и как-нибудь, мол, перебьемся. Но не понимают одного, что главное – не какое-то количество больших театров по одному-двум великих ансамблей на страну, главное все-таки – это то, что люди понимали, что культура – это вещь более достойная и более вечная, чем любые социальные формы жизни, и только она помогает человеку стать человеком.
Виктор Резунков: Николай из Новочеркасска, пожалуйста.
Слушатель: Добрый вечер. Очень земной вопрос у меня. Как выживаете? Какой тираж у вас, есть ли у вас спонсоры и вообще, как живется?
Андрей Арьев: Ну, этот вопрос нас самих очень волнует. Понимаете, мы тоже в некотором смысле платим за то, что мы абсолютно свободны. Журнал "Звезда" не является органом никакой финансовой группы, никакой политической партии, он принадлежит только редакции журнала. И зависим мы, соответственно, только от подписчиков. Сейчас дело сложное не потому, что журнал "Звезда" не читают. Его читают, когда в библиотеки он доходит, в библиотеках, как в былые времена, на него очередь. Но положение связано действительно как бы с проблемами цивилизации как таковой. Вот мы журнал "Звезда" вывешивали все время на сайте, и большая часть людей начала читать его просто на экране, а мы с этого сайта ни копейки не получаем. В результате та версия, бумажная версия, на которой мы живем, не увеличивается, а, в общем-то, имеет тенденцию к уменьшению. А если подписчиков не станет, тогда не станет и журнала "Звезда". Так что положение действительно очень щекотливое. С одной стороны, мы за то, чтобы нас читали всюду, и действительно, вот эта электронная версия пользуется популярностью, и там читателей у нас на порядок как минимум больше, чем бумажной версии. Но зато мы ничего не получаем, а получаем мы только за бумажную версию. Вот такая диалектика просвещения.
Виктор Резунков: Добрый спрашивает: "Какой средний возраст читателей вашего журнала?
Андрей Арьев: Вы знаете, я думаю, что средний возраст наших читателей все-таки это, к сожалению, не молодежь. Молодежь выбирает более эфемерные, более быстрые какие-то средства массовой информации, которые можно сегодня читать, а завтра выбросить.
Виктор Резунков: Ну, интернет тоже влияет, конечно.
Андрей Арьев: Конечно, сильно очень. Ну, мы сами присутствуем в интернете.
Виктор Резунков: Ну, да. Иван из Москвы, пожалуйста, ваш вопрос?
Слушатель: Добрый вечер. Помню, журнал "Звезда" сейчас уже не очень мне попадается. У меня, вы знаете, чисто философский вопрос. Скажите, пожалуйста, чей это символ и как он стал именно символом журнала именно "Красная Звезда"? Чей он?
Андрей Арьев: Вы знаете, это журнал все-таки просто "Звезда", а не "Красная Звезда". Красная звезда ассоциируется обычно с военной тематикой, ну, и по привычке, между прочим, в "Звезду" попадают чисто военные мемуары, и это более-менее нормально. Но говорить о символе "Звезды" – это углубляться в такие дебри. Она существовала еще до того времени, когда письменность была изобретена. Но большевики взяли символ пятиконечной звезды как свой символ, военный.
Виктор Резунков: Сергей Митрофанов спрашивает: "Считает ли вы себя летописцем и какими качествами должен обладать современный летописец?
Андрей Арьев: Ну, летописцем я себя не считаю, конечно. Я вообще к своей персоне отношусь достаточно не то что бы скептически, но не считаю, что нужно себя запечатлевать на страницах летописей каких бы то ни было. Но я хочу сказать, что по журналу "Звезда" можно составить летопись культуры русской за ХХ век, почти что уже за столетие. Потому что за все время существования журнала "Звезда" в нем было опубликовано больше 10 тысяч авторов. Это больше, чем любая литературная энциклопедия. Так что вот по тому количеству авторов хотя бы и по тем рубрикам, которые существовали и существуют в журнале "Звезда", которые много публикуют различных документов, которые публикуют воспоминания, архивные вещи, а не только поэзию и прозу. У нас и философские разделы, и социологические всяческие. И по нему, мы надеемся, можно, по крайней мере, какой-то срез культуры современной читателю звезды представить.
Виктор Резунков: Николай из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Добрый вечер. Хочу вам дать совет, как выжить вашему журналу. Вам нужно установить плату за пользование электронной версией вашего журнала, небольшую плату, вполне по силам каждому. И таким образом вы сможете выживать и каким-то образом развиваться. Всего доброго.
Андрей Арьев: Спасибо большое, мы тоже об этом думаем, но вот как-то все не решаемся, потому что, вообще, мы с техникой как-то, не в ладах, и каким образом, как это… Видимо, придется это сделать, потому что иначе действительно очень плохо будет жить.
Виктор Резунков: Андрей Юрьевич, давайте вернемся к хронологии. Мы остановились на 1946 годе, но об этом Радио Свобода очень много делало передач. Я бы хотел немножко поближе уже к нашим дням. В 60-е годы, когда оттепель так называемая наступила, как это изменило журнал? Как-то повлияло это на журнал "Звезда"?
Андрей Арьев: Разумеется, на журнал "Звезда" это повлияло, потому что все-таки после постановления 1946 года было такое не десятилетие, чуть меньше, но довольно мрачное. Если взять сейчас номера журнала за 1947, 1948, 1949 годы, то читать мало что там можно.
Виктор Резунков: Ужасное зрелище, да, на самом деле.
Андрей Арьев: Тем более что журналом просто руководили люди, присланные из Москвы, в Ленинграде не нашли никого достойного, из Москвы, из ЦК, зав. отделом пропаганды был поставлен главным редактором "Звезды". Но все равно как-то жизнь идет, культура идет, и критическая масса, так или иначе, достойная, проникает на страницы журналов. И в "Звезде" во второй половине 50-х, в 60-е годы стали вновь появляться те авторы, кого мы и сейчас можем читать. Вот, не знаю, я очень люблю такого прозаика Юрия Козакова, почему-то его плохо знали и при жизни, и после смерти, но это, на самом деле, один из лучших новеллистов, которые жили в России в прошлом веке, и вот его тоже печатали в журнале "Звезда" Шукшина печатали. Вот Федор Абрамов, который был таким партийным литературоведом, стал писать прозу, с него почти что и пошла деревенская проза, и сам он как-то созрел, преобразился, он стал писать романы замечательные, интересные, тоже не страницах журнала "Звезда". Здесь постоянно печатался, в эти годы, Каверин, который еще до войны свои роман печатал в "Звезде". Здесь вот начинал Виктор Ганецкий со своими замечательными морскими рассказами. Так что вот со второй половины 50-х годов было уже что читать, слава богу, и потом уже все более-менее шло по нарастающей, пока не зашло в тупик.
Виктор Резунков: Александр Иванович из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Добрый вечер, господа. Вот меня удивляет, вроде бы вы должны быть достаточно эрудированным человеком в нашей истории. Причем история наша очень сложная, многогранная. И зачем же, я не знаю, на грани вранья: вот, всех посадили, всех крестьян объявили кулаками. Это же не так было. Все было крайне сложно. Такая страница нашей жизни, она только черной краской-то не красится. Ведь иначе бы ничего не было. Ведь страна из отсталой, там треть населения или половина была неграмотной, целые волости болели туберкулезом, трахомой, ни черта не было! Ведь промышленности не было, страна была аграрной. Были только отдельные очаги там, скажем, в Донецкой области, еще где-то. Вот в чем дело-то. Зачем об этом так говорится? Зачем черным все мазать-то? Ведь все было гораздо сложнее. Вспомните Егора Яковлева, который говорил, что в основе репрессий во многом лежали бытовые доносы, во время митинга интервью у него взяли. 18 миллионов доносов было написано…
Виктор Резунков: Понятно, Александр Иванович. Андрей Юрьевич, пожалуйста.
Андрей Арьев: За доносы можно сажать, а можно не сажать. Это же очень элементарно. Можно на них обращать внимание, можно не обращать внимание. И то, что мы занимаемся очернительством, это совершенно неправда. Правда то, что мы хотим сказать правду. Неужели вы будете отрицать, что так называемые кулаки были в основном, в подавляющем своем большинстве теми людьми, на которых держалось сельское хозяйство. То, что до революции жили плохо, никто этого не отрицает, между прочим, и я об этом говорил.
Виктор Резунков: Николай Иванович из Мордовии, пожалуйста.
Слушатель: Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, в журнале "Звезда" была опубликована поэма Александра Твардовского "Теркин на том свете"? Это очень важная поэма, политическая, критическая.
Андрей Арьев: Нет, она в журнале "Звезда" не была опубликована, потому что Александр Трифонович Твардовский заведовал журналом "Новый мир", и поэма была опубликована, насколько я помню, даже не в журнале, а в газете, по-моему, в "Известиях".
Виктор Резунков: Вы сказали, что все начало развиваться, но все зашло в тупик. Что вы имели в виду, продолжая наш разговор?
Андрей Арьев: Дело в том, что когда уже, так сказать, повеяло каким-то раскрепощением, главный редактор журнала "Звезда" и его заместитель, которые были 30 лет на этом месте, спокойно пригрелись, все ожидали, что вот будет откат, вот откат начнется, откат в таком старом значении этого слова, без криминального оттенка, который сейчас это слово получило. И ждали-ждали, пока в журнале не созрел настоящий бунт против всего этого. Потому что все уже печатали то, что хотели, во всяком случае, многое из того, по чему истосковались читатели, а "Звезда" все еще надеялась, что ничего-ничего, сейчас будет все по-старому. И сотрудники журнала "Звезда" написали письмо в "Известия", которое, как ни странно, было опубликовано, и наступил действительно настоящий конфликт между правящей частью журнала "Звезда" и массой сотрудников. Этот конфликт вылился в общее писательское собрание ленинградской писательской организации, и вот впервые в истории советской журналистики главный редактор журнала "Звезда", новый, был избран на собрании. Это была номенклатурная должность, назначали главным редактором из Москвы, из Кремля, а вот впервые в нашей, так сказать, практике еще при советской власти главным редактором журнала "Звезда" был избран Геннадий Философович Николаев, замечательный прозаик. Он был уже членом редколлегии "Звезды", но сам он приехал из Сибири, он ученый-атомщик, работал на всех этих закрытых предприятиях. Так что он был, с одной стороны, человек, казалось бы, проверенный, но очень хороший человек. И он все-таки был выбран, но тогда еще была эта система, его утвердили все-таки в Москве, в ЦК, не стали, в общем, влезать во все это дело, раз хотят, так пускай уж будет. И вот так у нас стал главным редактором Геннадий философович Николаев, и вот ровно 20 лет тому назад апрельский номер за 1989 год был подписан новым редактором. И я там тоже стал в это время работать, я был литературным консультантом в отделе прозы, нужно было рецензировать рукописи.
Виктор Резунков: Яков из Москвы, пожалуйста, ваш вопрос?
Слушатель: Мне очень нравится ваш замечательный город, и я хочу задать вам вопрос. Сейчас существуют два писательских союза: один – СП России, а другой – Союз российских писателей. С разными идеологемами, это всем известно. Скажите, пожалуйста, вы отражаете в своем журнале деятельность обоих союзов? И второе, отражали ли вы как-то ту знаменитую историю, которая произошла в Москве в связи с Малеевкой и прочими такими литературными делами, с некими Переверзиным? Вот вопрос такой, спасибо.
Андрей Арьев: Разумеется, я вам уже, пожалуй, говорил, то есть всем слушателям, что журнал "Звезда" не является рупором никакой политической партии и не представляет ничьи интересы, ни финансовые, ни политические. Соответственно, в журнале "Звезда" печатаются члены и того союза, и этого. Для нас важно, чтобы был высокий художественный и культурный уровень. И из Союза писателей Санкт-Петербурга, и из параллельного союза у нас авторы печатаются. А про Малеевку – нет, мы ничего об этом не писали.
Виктор Резунков: Спасибо огромное, Андрей Юрьевич, мы еще раз поздравляем журнал "Звезда" и вас, соредакторов, и Якова Гордина с 85-летием замечательного журнала. Главное, чтобы все проблемы свои вы решили.
