Юбилей прошел незамеченным. Морозовых в России полно. Фабриканты, революционеры, боярыни, павлики разные. Моя бабушка Александра Федоровна Морозова (урожденная Козлова) в энциклопедию не попала. "Я одну зиму в школу ходила. На вторую зиму не послали – валенок не было".

110 лет со дня ее рождения напомнили мне о другом событии. Почти 80 лет назад, осенью 1929 года газета "Правда" напечатала статью Сталина "Год Великого перелома". Решение о коллективизации было принято двумя годами раньше, но многие историки считают началом массовой коллективизации весну 1929-го. Бабушка рассказывала, как было дело в их деревне Погост Козьмодемьянский Ивановской области.

"Как нас в колхоз загоняли. Вызывает мужика этот, который представитель из уезда. Подпиши, говорит, бумагу, что в колхоз вступаешь. А не хочешь, так мы с тобой по-другому поговорим. И кладет на стол наган, дулом на мужика. Тут дурак не подпишет". Пара таких рассказов сводила на нет весь "Краткий курс истории ВКП(б)".

В 19 лет я поехал на практику в Клайпеду. Мне понравилось на рыболовном траулере, и я остался в Литве на три года. Бабушка залатала на дорогу мой пиджачишко. Потом карман поистерся, сквозь дырку я нащупал что-то жесткое и вытащил на свет маленький серебряный крестик. Младенцем она крестила меня тайком от комсомольцев-родителей. Потом они с меня этот крестик сняли. Но вот он вынырнул.

А в Погосте-Козьмодемьянском у Морозовых был дом. Крепкий, но тесноватый. Кроме старухи матери, там жили две ее дочери, по трое детей у каждой. Старуха спала на печи. На ночь из сеней заволакивали в избу набитый соломой тюфяк, клали на пол. На него - шестерых детей, и чтобы они во сне не сбросили одеяло, которое было одно на всех. Матери спали по краям.

Одной из этих сестер была моя бабушка, среди ее детей - моя будущая мать. Бабы управлялись с хозяйством, в котором имелись корова и лошадь. Но выращить плуг из земли бабы не могли и на пахоту звали мужика-соседа, платили ему частью урожая. Потом это им зачли как эксплуатацию и постановили раскулачить. Забрали и лошадь, и корову, и дом. Приютила родня в дальней деревне. А каково было тем, кто и на самом деле чем-то владел!

Пусть земля будет им пухом, русским крестьянам, миллионы которых отправил в Сибирь, на Соловки и прямиком на тот свет Иосиф Сталин. Нынче потомки замученных живьем считают его эффективным менеджером. Если отставить в сторону не понятные, видимо, этим потомкам слова "гуманность" и "законность", а взять чистый менеджмент, то эти миллионы убитых очень пригодились бы стране во время войны. Но "эффективный" думал иначе. Для него важнее была власть. "Год Великого перелома" переломил хребет не только деревне, а и всей стране. Но деревне пришлось хуже всего. На тех крестьян, которые не умерли от голода, надели такой хомут, которого не знали и во времена крепостного права. Какой помещик стал бы морить голодом своих крестьян!

Надели хомут, так и все тут! Не символический, а самый настоящий хомут я на днях купил в штате Нью-Йорк, в деревне Хэдли. За три доллара. Старичок, который продавал во дворе свое старье, сообщил, что хомутом пользовались его деды, которые землю пахали. Мои тоже, ответил я. Да, продолжал он, сейчас фермеров днем с огнем не сыщешь. А вы чем занимались? Был сборщиком на "Дженерал моторс". Похоже, профессия тоже вымирающая.

Теперь хомут висит на крыльце у меня на даче. По-английски одно из его названий horse's collar (в буквальном переводе - лошадиный воротник или ошейник). Он почернел от времени и от пота коняг. Мои гости, которые помоложе, не знают, что это такое, и спрашивают. Я отвечаю - воротник для лошади. Они смеются, думают, шучу.