Обозреватель Радио Свобода Ирина Лагунина во время бомбардировок Сербии 10 лет назад была аккредитована в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. Накануне операции Североатлантического союза она побывала в крае Косово:
- Приштина и весь край накануне бомбардировок поражали абсолютным запустением. Дело в том, что албанские дома от сербских очень легко отличить. Когда вы едете по Косово, сразу видите: если дом обнесен высоким забором - значит, албанский; если забор отсутствует, или он символический, дом сербский. Это в культуре, в традициях. Вот все дома за большими заборами были покорежены или уничтожены. Большинство из них были сожжены. Это оставляло совершенно жуткое впечатление. С другой стороны, я говорила со многими албанцами, и у них уже была параллельная жизнь: они представляли себе свой будущий независимый край, со своей валютой, с какой-то экономикой.
- Чем вам запомнилась работа в штаб-квартире НАТО?
- Было интересно наблюдать за попытками руководства НАТО выстроить общение с журналистами.
При бомбардировках сербской территории впервые использовалось оружие с лазерным наведением - это было своего рода "пробой пера", очевидны были просчеты и ошибки командования. Каждая такая ошибка подвергалась скрупулезному анализу со стороны журналистов. Прошло несколько недель, прежде чем НАТО, наконец, выработало механизм общения с нами. Изначально нам говорили, что удары не были нанесены, потому что была плохая погода и лазерный луч не действовал. Потом выяснялось, что погода была хорошая, - и мы понимали: нам что-то не то говорят. Потом представители НАТО пытались представить, что удары наносились по колонне военной техники, однако выяснялось, что при этом погибли и гражданские люди, и мы подвергали сомнению то, что нам говорят в пресс-центре НАТО... Результатом этой войны стало оснащение головной части ракет телекамерами, которые до последней секунды позволяли видеть, что за цель будет поражена. Прозрачность ведения боевых действий – это было, конечно, результатом той операции.
- Каково было настроение журналистского корпуса и в Приштине, и в Брюсселе? Было ли разделение, как это часто бывает при освещении военных конфликтов, на сочувствующих, нейтральных и осуждающих?
- Была очень жесткая линия раздела между журналистами. Я встретила телевизионную компанию из России в Приштине накануне ударов, и все то, что я вам говорю про сожженные дома, я начала говорить им. Рассказала, что заехала в деревню Рачик, где были уничтожены практически все мужчины-албанцы. Они говорят: мы тоже поездили, но ничего подобного не видели. Меня поразило их искреннее удивление. Похоже, что они действительно этого не видели. Может быть, потому, что не захотели видеть.
- Приштина и весь край накануне бомбардировок поражали абсолютным запустением. Дело в том, что албанские дома от сербских очень легко отличить. Когда вы едете по Косово, сразу видите: если дом обнесен высоким забором - значит, албанский; если забор отсутствует, или он символический, дом сербский. Это в культуре, в традициях. Вот все дома за большими заборами были покорежены или уничтожены. Большинство из них были сожжены. Это оставляло совершенно жуткое впечатление. С другой стороны, я говорила со многими албанцами, и у них уже была параллельная жизнь: они представляли себе свой будущий независимый край, со своей валютой, с какой-то экономикой.
- Чем вам запомнилась работа в штаб-квартире НАТО?
- Было интересно наблюдать за попытками руководства НАТО выстроить общение с журналистами.
При бомбардировках сербской территории впервые использовалось оружие с лазерным наведением - это было своего рода "пробой пера", очевидны были просчеты и ошибки командования. Каждая такая ошибка подвергалась скрупулезному анализу со стороны журналистов. Прошло несколько недель, прежде чем НАТО, наконец, выработало механизм общения с нами. Изначально нам говорили, что удары не были нанесены, потому что была плохая погода и лазерный луч не действовал. Потом выяснялось, что погода была хорошая, - и мы понимали: нам что-то не то говорят. Потом представители НАТО пытались представить, что удары наносились по колонне военной техники, однако выяснялось, что при этом погибли и гражданские люди, и мы подвергали сомнению то, что нам говорят в пресс-центре НАТО... Результатом этой войны стало оснащение головной части ракет телекамерами, которые до последней секунды позволяли видеть, что за цель будет поражена. Прозрачность ведения боевых действий – это было, конечно, результатом той операции.
- Каково было настроение журналистского корпуса и в Приштине, и в Брюсселе? Было ли разделение, как это часто бывает при освещении военных конфликтов, на сочувствующих, нейтральных и осуждающих?
- Была очень жесткая линия раздела между журналистами. Я встретила телевизионную компанию из России в Приштине накануне ударов, и все то, что я вам говорю про сожженные дома, я начала говорить им. Рассказала, что заехала в деревню Рачик, где были уничтожены практически все мужчины-албанцы. Они говорят: мы тоже поездили, но ничего подобного не видели. Меня поразило их искреннее удивление. Похоже, что они действительно этого не видели. Может быть, потому, что не захотели видеть.
