В Америке состоялась самая эмоциональная кинопремьера из всех, которые мне довелось видеть за почти тридцать лет жизни в этой стране. Понятно, что я говорю о фильме United 93, рассказывающем о судьбе четвертого из захваченных террористами 11 сентября самолетов.
Новый фильм — первая (но, конечно, не последняя), попытка Голливуда отразить трагедию этого дня, еще задолго до премьеры вызвал тревогу у всех — у коллег, у критиков, у политиков, но, прежде всего — в семьях, потерявших тогда близких. Их первыми пригласили на просмотр. Правда, часть родственников заранее отказались смотреть фильм, чтобы не растравливать раны. Другие, однако, посмотрели — и увидели в картине кинематографический мемориал, достойный памяти погибших.
Надо сразу отдать должное режиссеру Полу Гринграссу. Перед ним стояла бесконечно сложная задача. Он должен был так показать на экране трагедию, чтобы она не оставляла фальшивого голливудского привкуса. Трудно представить себе более чуткую к пошлости аудиторию, чем сегодняшняя Америка. На пятый год войны с террором, начатой 11 сентября, американцы уже привыкли к тому, что, манипулируя этой датой, политики постоянно используют трагедию в своих тактических целях.
Чтобы подняться над сиюминутными страстями, Гринграсс исключил контекст. United 93 — фильм без комментариев.
Стремясь к максимальному правдоподобию, Гринграсс снял в своей картине настоящих летчиков и стюардесс. Что касается актеров, то он специально выбрал малоизвестных, с непримелькавшимися лицами. Раздав роли, режиссер поручил каждому актеру вжиться в биографию того пассажира, которого он играет в фильме. Однако для зрителя — все персонажи картины остаются анонимными, у них нет имен, за ними не стоит истории. Они не знают друг друга и не успеют познакомиться. Все, как было на самом деле.
Пилот лайнера, летящего рейсом United 93, получил сообщение о налете на башни Мирового торгового центра через три минуты после его начала — в 9:24 утра. Две минуты спустя, капитан Джейсон Дал запросил подтверждения. Еще две минуты спустя, террористы вломились в кабину и убили двух летчиков и стюардессу. В 10:03 — после того, как пассажиры отбили кабину пилота — самолет врезался в пенсильванское поле. Выживших не осталось.
О том, что, собственно, произошло в воздухе за эти роковые полчаса мы, конечно, никогда не узнаем. Эта трагедия не оставила свидетельств. Фильм Пола Гринграсса должен их заменить. Вопрос в том, удалось ли ему этого добиться. Об этом мы беседуем с режиссером и сценаристом Андреем Загданским: «Признаюсь, что United 93 — это тот фильм, который мне очень не хотелось смотреть. Не хотелось после того, как я прочитал протокол расшифрованной стенограммы происходившего в кокпите самолета United 93 — перед тем, как он упал на пенсильванскую равнину. И когда я читал этот протокол, я почувствовал животно-тошнотворный страх, ужас перед человеком и перед тем, что человек может делать. И задумался: хочу ли я смотреть картину, которая попытается воссоздать этот ужас?»
— Надо сказать, что именно это и произошло. Я сидел в зале, и у меня было постоянное ощущение ужаса, который нагнетает фильм. Особенно, конечно, для нас. Все-таки действие происходит совсем по соседству и тот аэропорт — это наш аэропорт, которым мы с Вами пользуемся каждый месяц, и башни-близнецы — мы видели, как они горят. Короче говоря, мы все свидетели того, что здесь происходило. И когда смотришь на все это дело на экране, то, неизбежно, становишься частью происходящего.
— Дополню, что — помимо совершенно реального ужаса — для нас и для многих миллионов других людей, которые живут в этом месте, знают этот город, знают эти аэропорты, есть узнаваемый страх для всех. Потому что, когда мы видим, как рассаживается в самолете группа людей, которым сейчас предстоит лететь на этом самом обреченном рейсе, я узнаю этих людей. Каждый раз, когда я сажусь в самолет, я вижу эти типажи. Я вижу, как кто-то складывает вещи, как кто-то делает последний телефонный звонок. Все это узнаваемо и совершенно реально. В этом ужас.
— И, конечно, в этом большое искусство режиссера, который очень тщательно подготовился к этой работе. Как известно, все летчики и стюардессы в фильме — это настоящие летчики и стюардессы. Все диспетчеры — настоящие диспетчеры. Более того, он специально выбрал тех актеров, которых мы не знаем. Это малоизвестные актеры, лица которых не примелькались на экране. И каждому он выдал биографию того человека, которого он играет. Но мы, зрители, этого не знаем, для нас это анонимная толпа. Точно такая же анонимная толпа, которая была в самолете, потому что эти люди не успели друг с другом познакомиться. И это, конечно, создает ощущение, в первую очередь, документальности. Это псевдодокументальное кино, которое убеждает нас в том, что все так и произошло.
— Я согласен со всем, кроме слова «псевдо», которое всегда носит несколько отрицательно-негативный характер. Да, режиссер фильма — хороший ученик Роберта Брессона, который тоже очень любил использовать непрофессиональных актеров. Он искал типажи. Режиссер Гринграсс пошел по тому же пути, потому что типаж очень близок к реальному персонажу. Если взять настоящего пилота, он будет достоверен, как пилот, если взять настоящую стюардессу, она будет абсолютно убедительна как стюардесса. Мы можем примерять к себе этот ужас, только примерять. И это примеривание ужаса будет лишь настолько достоверно, насколько добросовестно, точно и психологически верно сделал свою работу режиссер. И это он сделал безупречно. В картине есть одна интересная деталь, которая связана с разными формами медиа. Многие формы медиа пересекаются в фильме. Есть телевизионный экран, на котором есть новости, есть радары, за которыми диспетчеры смотрят на движущиеся самолеты. Это тоже, если угодно, часть медиа — информационное пространство, в котором живут эти люди. И совершенно потрясающая жуткая деталь, которая, я уверен, абсолютно достоверна. Когда диспетчеры смотрят на радары и видят, что самолет исчез, они живут в этой виртуальной реальности, они не знают новостей, они видят лишь движущиеся точки. Включить телевизор, посмотреть новости (а весь мир уже знает, что один из самолетов врезался в одно из зданий Близнецов) им не приходит в голову, они видят лишь эти абстрактные точки, с которыми они поддерживают разговор.
— Именно поэтому реальность того, что происходит в самолете, зверская, страшная реальность — кровь, ножи, руки — людей убивают голыми руками. И это все производит такое страшное впечатление. Наша технология — вот этот вот самолет, это наш «Титаник». Он такой совершенный. В нем все есть, он напичкан электроникой и, оказывается, что, в конечном счете, все решает человеческая злость, ненависть. И человек оказывается, в конце концов, животным. И мы, с кровожадной радостью, смотрим, как пассажиры расправились с террористами, зная, что им предстоит умереть через несколько минут после того, как они убьют своих врагов. И, тем не менее, это создает ощущение катарсиса.
— В этом есть облегчение для зрителя, потому что эти пассажиры погибли так, как они хотели. Я хотел бы вернуться к диспетчерской, еще потому, что драма, которая происходит на экране, она абсолютно реальна по времени, как мы знаем. Это очень интересная подробность, что практически от того момента, как взлетел самолет, до того момента, как он упал в полях Пенсильвании, — это то самое время, что самолет находился в полете, и все, что происходит, у нас создает ощущение абсолютно реального времени. И вот эта драма разворачивается в самолете, в ожидании того, что мы понимаем, что произойдет и в военной авиационной диспетчерской, и в пункте управления гражданской авиации США. И вот эта драма непонимания, немыслимости, когда, помните, в первый раз возникает информация, что угнали самолет, они смеются: какой самолет, когда такое было?! Эта оторванность от реальности. Невозможность поверить даже в такую угрозу. И еще одна деталь, которая произвела на меня большое впечатление, хотя мы об этом всем знали. В картине совершенно понятно, что на протяжении всех этих драматических событий, всего этого страшного отрезка времени в американской истории, если угодно, в современной истории в целом, ни у кого из авиадиспетчеров, ни у кого из тех, кто принимает решение на уровне военном или гражданском, не было прямой телекоммуникации ни с президентом США, ни с вице-президентом. То есть, верховная власть не принимала участия в критических решениях.
— И, надо сказать, что это единственный политический комментарий, который этот фильм допускает. В целом, этот фильм вне контекста. Он не связан с политикой. Но, тем не менее, об этом нельзя забыть. Андрей, скажите, какую судьбу вы предсказываете этой картине в американском прокате?
— Я думаю, что этот фильм, хотя сейчас очень далеко до февраля, получит «Оскара». И не только потому, что он так замечательно сделан. Он будет играть важнейшую роль в психологическом состоянии нации. Люди нуждаются в чем-то, что даст им возможность примерить на себя этот страшный опыт, через который прошли их соотечественники. Этот фильм может стать важной частью этого процесса лечения, процесса выздоровления, процесса привыкания к этому горю, которое страна пережила вот уже почти пять лет тому назад. В этом смысле, судьба фильма, мне кажется, будет замечательной.
