Александр Генис: В эфире “Музыкальная полка” Соломона Волкова. Соломон, что на вашей полке сейчас?
Соломон Волков: Уже два месяца прошло со дня смерти Джона Апдайка, замечательного американского писателя, и я продолжаю думать о нем и перечитывать его произведения. Этот человек как бы продолжает жить.
Александр Генис: А вы знаете, у меня - то же самое. Причем не романы, а именно всякая писательская мелочь, которой был знаменит Апдайк. Я, например, не могу представить себе, что я открою свежий номер “Ньюйоркера”, а там уже не будет больше либо стихотворения, либо рецензии, либо маленького эссе, либо рассказа Апдайка. Я привык к тому, что это часть жизни, как погода - он так долго и так много писал, что в Нью-Йорке без Апдайка стало очень сиротливо.
Соломон Волков: Вы знаете, он был, пожалуй, последним здесь человеком, который заслужил титул, звание, определение “человек изящной словесности”. Потому что он умел делать все, и в этом смысле он был последним здесь. То есть, как вы правильно сказали, он писал и романы, и эссе, и стихотворения, и рецензии. Причем рецензии тоже самые разнообразные - на книги, на выставки, по поводу каких-то текущих событий.
Александр Генис: Вы знаете, особенно были интересны его рассуждения о живописи. Дело в том, что он ведь хотел быть карикатуристом, мечтал он стать именно художником, и его часто сравнивают с художниками – с Вермеером, с Хоппером (что ему намного ближе). Вы знаете, считается, что писатели делятся на два вида. Одни тяготеют к живописи, другие к музыке. Помните, как Заболоцкий говорил: “Любите живопись, поэты”. Вот Апдайк любил именно живопись, но при этом проза его была чрезвычайно музыкальная.
Соломон Волков: Я хотел это сказать. Было видно, что он следит за тем, как фраза звучит, не только за тем, как она выглядит. Вообще я должен сказать, что его профессионализм меня всегда потрясал. Мне так повезло, что у нас с Апдайком было общее издательство - он в “Кнопфе” много лет печатался. И вот когда в “Кнопф” я приходил, как бы в атмосфере всегда витал Апдайк. То есть или новый роман его шел, а у него все время - либо роман, либо сборник каких-то эссе в “Кнопфе”.
Александр Генис: Более 50 книг он опубликовал.
Соломон Волков: И о нем там всегда говорили как о таком старом что ли дядюшке, как о родственнике, и всегда с некоторой такой ласковой улыбкой. Не говорили, как о каком-то классике, как, наверное, говорят о Солженицыне, а вот именно как о таком хорошим знакомым со своими чудачествами, и посмеивались даже иногда над этими его чудачествами. Редакторша его говорила, например, что в общении с Апдайком 90 процентов всего времени уходит на дипломатию, и только 10 процентов уходит на попытки что-то исправить, к которым он относится чрезвычайно болезненно. Но вообще-то она говорила, что с ним работать чрезвычайно легко и удобно, потому что он всегда находит нужные слова. Один раз нужно было срочно придумать текст для обложки, это довольно сложная штука, и что-то там не клеилось. И вот Апдайк сел и тут же написал такой текст, в котором нельзя было ни убавить, ни прибавить ни одного слова. Он сам любил повторять, что он пишет быстрее, чем читает. Можно, оказывается, и так. Во всяком случае, он обладал вот этой чудесной способностью. И никогда его тексты не производили впечатления халтуры или спешки. Я знаю людей, которые пытаются быть такими разнообразными, многостаночниками, если угодно, но там все-таки вот этот отпечаток халтуры всегда проявляется. У Апдайка этого никогда не было, у него все было отточено.
Александр Генис: Соломон, вернемся к музыке. Интересно, что хотя музыка не явно присутствует в его сочинениях, но по одному из его романов поставлен мюзикл, не так ли?
Соломон Волков: Да это “Ведьмы Иствика”. Может быть, это не самый запоминающийся из мюзиклов, но, во всяком случае, это дошло до сцены.
Александр Генис: Специально для нашей передачи я нашел его отзыв - ему страшно нравилось, что его текст можно петь. Я его понимаю, потому что если вы можете прочесть хорошо свой текст, то он хорошо написан, но если его можно спеть, то он написан блестяще.
Соломон Волков: Апдайк в последние годы все чаще задумывался о своей собственной мортальноти, и, в частности, рассуждал о природе позднего творчества, то есть о природе его собственного дарования в поздние годы. И в этом смысле у Апдайка, я считаю, есть параллель замечательная - это Рихард Штраус, который прожил дольше, чем Апдайк. Апдайк умер в 76 лет, а Рихарду Штраусу было 85. И за год до своей смерти Рихард Штраус сочинил опус под названием “Четыре последние песни”, который оказался его последним сочинением. И вот такое роскошное и в то же время чрезвычайно экономное звучание этого произведения очень напоминает мне аромат, вкус и цвет поздней прозы Апдайка. “Четыре последние песни” Рихарда Штрауса. В память Джона Апдайка.
Александр Генис: “Музыкальная нота”.
Соломон Волков: Рядом с моим домом находится театр под названием “Маяк”. И там прошел недавно большой ремонт. Кризис кризисом, где-то что-то сокращают, где-то какие-то постановки снимают, а здесь вбухали за полгода в ремонт театра 16 миллионов долларов. И действительно он выглядит как новенькое пирожное, я бы так сказал - все блестит, всю электропроводку, которую 80 лет не меняли, заменили. И открывал этот театр Пол Саймон, один из самых моих любимых современных американских музыкантов. Все билеты, кончено, были распроданы, успех был громадный, но что было интересно? Когда Пол Самсон пытался петь свои новые песни, то публика, которая заплатила очень приличные, должен сказать, деньги за этот концерт, тем более, это было открытие этого нового, отремонтированного театра, особенно кричали с балкона: “Пой то, что мы уже знаем!”. И вы знаете, чем дело кончилось? Кончилось дело тем, что на сцену был приглашен присутствовавший на этом концерте давнишний приятель, соавтор и участник этого дуэта знаменитого Арт Гарфункель, и они вместе спели то самое произведение, которое для меня навсегда останется визитной карточной Пола Саймона и Арта Гарфункеля и вызвавшем наиболее полные эмоции у зала произведением на этом вечере - “The Sound of Silence”.
