Всенародные выборы – от царя до президента
Ирина Лагунина: Лишь люди абсолютно несведущие в русской истории могут полагать, что «всенародные выборы» «первого лица» являются демократическим обретением недавнего постсоветского прошлого. Но даже те, кто хорошо знает давнее российское прошлое, вряд ли отметили недавний четырехсотлетний юбилей, поневоле обращающий внимание в недалекое уже будущее – в 2008 год, когда должны состояться очередные выборы президента России. Обо всем этом – мой коллега Владимир Тольц.
Владимир Тольц: 400 лет назад на московский престол взошел новый «всенародно избранный» царь. Звали его Василий Иванович. (Не надо путать с Чапаевым. – Он происходил из куда более древней фамилии Шуйских.) Но ни древность рода, ни крикливая поддержка Шуйского собравшейся на Красной площади толпой, вопившей, что избрание царя после убийства Лжедмитрия важнее даже избрания патриарха, счастья ни новому монарху, ни русскому народу не принесли… Смута, начавшаяся до воцарения Шуйского, продолжилась и после его недолгого и неудачного правления
Что же произошло тогда, 4 столетия назад, что стоит нам знать и помнить сегодня и завтра? – Вот что говорит мне известный исследователь русской древности, сотрудник академического Института российской истории Владислав Назаров.
Владислав Назаров: Для весны 1606 года избрание царя на Московский престол не было новостью. 8 лет тому назад уже однажды в России избирали царя после смерти царя Федора Ивановича, со смертью которого династия московская и пресеклась. Тогда был избран Борис Годунов. И надо бы, конечно, помнить, что тогдашние люди понимали само слово «выбор» своеобразно. Они полагали, что через них, через лучших их представителей и, конечно, не всего общества, а только привилегированных слоев общества выражается воля Божья. Бог избирает, а люди реализуют, проявляют эту Божью волю.
Второе: сама по себе эта смута – это тяжелейший кризис в жизни России, общества и государства, растянувшийся почти на четверть века. Началась смута не в 1606 году, началась она голодом 1601-1603 года. Тогда начались восстания. Власть оказалась неспособной преодолеть многочисленные противоречия между разными районами страны, между разными сословиями. Она оказалась неспособна консолидировать правящий политический класс тогдашнего общества. Все это вылилось в войну всех против всех с привлечением, а затем и с активным участием иностранных государств. Выбиралась из этого кризиса страна еще почти столетие.
Владимир Тольц: Мне не хотелось бы упрощенно прямых аналогий с нынешним временем. Но и тупого противопоставления тоже. Действительно, сейчас многое совершенно иначе: у Московии начала 17 века не было нефти на продажу, а в нынешней России, слава богу, даже при неурожаях нет голода. Она сегодня избавлена и от внешних войн и иностранной интервенции, и даже так называемая «контртеррористическая операция» на Кавказе теперь объявлена завершенной. Ну, а если словосочетание «борьба с бандформированиями» и стало столь же привычным, как «прогноз погоды», так в российской истории последних 4 столетий почти не было правлений, когда бы власть не воевала с подданными, будь то бандиты, повстанцы, крестьяне, революционеры-террористы, и различные народы, населявшие необъятные русские просторы. И вообще при Шуйском было куда «круче», чем при Путине, - там и Болотников, и казаки, и мятежные города. Кстати, непокорность окраин и регионов, сепаратизм, некоторых воевод (т.е. местных руководителей) – тут есть нечто общее с временами, нам близкими. Как и в сомнениях в правильности и легитимности выборов главы государства, в «проблеме преемника», обозначившейся тогда и сейчас, в преддверье президентских выборов 2008 года. Попробуем разобраться во всем этом, помня, что история, конечно, не учительница, но и не просто средство заполнения досуга. Левоориентированный журналист Сергей Доренко, прославившийся ныне сочинением художественной версии грядущих событий 2008 года, на мой вопрос об основательности умозрительных ассоциаций «проблемы 2008» и событиями 400-летней давности говорит:
Сергей Доренко: Вы знаете, мне кажется, что ассоциации очень возможны вот в какой связи. С тех пор, как Москва сумела потопить в крови Тверь, уничтожить пусть дремуче несовершенную, примитивную новгородскую демократию, все выборы в Москве, все эти возведения на престол в разной степени выбранных монархов, и это, я думаю, повторится в 2008 году, они, конечно, были больше дворцовыми играми, нежели опорой на массы. Но вообще в принципе стабильное нормальное развитие России, и именно оно, на мой взгляд, непрерывной нитью идет от московских традиций, а не от новгородских каких-нибудь, оно, конечно, борьба клик. Эти кабинеты, эти претенденты, это что-то отдельное от народа, что потом продается людям как что-то благопристойное в рамках пиара. Старинный пиар заключался в том, что приверженность Богу или приверженность православной морали интерпретировалось и продавалось. В сегодняшней деградирующей России мы опять возвращаемся к этим ценностям, потому что, на мой взгляд, Россия, отвернувшись от социализма, ринулась головой вниз снова в феодализм и в феодализм такой примитивный. И поэтому мы снова продаем старые феодальные, вполне мракобесные ценности и приверженности как модели. Мы видим, как наши члены бывшие ЦК крестятся истово, веруют или вводят сейчас православие в школы, пытаются и так далее. Поэтому, мне кажется, правильно было бы сравнение с четырехстами годами до нас, было очень верным, может быть мы не откатились так далеко в деградацию, но уж, пожалуй, распутинщину мы пережили в 90-е, откатываясь и деградируя снова, и сейчас прямым ходом мы где-то уже в 19 веке, приближаясь к крепостничеству.
Владимир Тольц: Правый политик, депутат Госдумы Владимир Рыжков видит дело иначе.
Владимир Рыжков: Я, честно говоря, считаю, что те события – это события очень далекой истории, практически не имеют к нам сегодня никакого отношения. Конечно, ни в коей мере не надо преувеличивать роль народа в этих событиях и в случае с Годуновым, и в случае с Шуйским, на самом деле все решалось династическим принципом, а народ играл просто роль массовки. Поэтому никакого прямого отношения события тех лет к нашим временам, к счастью, не имеют, потому что Россия сегодня не монархия, Россия сегодня – это республика. Легитимность власть получает, по крайней мере, формально и юридически из рук народа, а не по праву святой сакральной династической власти и так далее.
Владимир Тольц: Вы говорите об отличиях. Но есть ли все же что-то общее в обсуждаемых нами событиях и процессах, разделенных между собой 4 веками русской истории?
Владимир Рыжков: Отношения народа и власти мало поменялись с тех пор по существу, не по форме, а по существу. И тогда, и сейчас власть мнит себя последней инстанцией, которая единственная обладает монополией на истину и монополией на власть, единственная знает, что есть хорошо и что есть плохо. А народ воспринимает как бессловесную массу, который должен одобрять все ее действия. И народ по-прежнему в значительной части мыслит себя бессловесным населением, которое делегирует все решения начальству, полагая, что начальство умнее и профессиональнее его. И народ считает, что у начальства есть право разрешать демократию, запрещать демократию, разрешать говорить людям, запрещать говорить людям и так далее.
Владимир Тольц: А вот что мне говорит о соотношении прошлого и настоящего политолог Лиля Шевцова.
Лиля Шевцова: Думаю, что прошлое сохраняется и в настоящем. Во всяком случае, если речь идет о власти и политике. Возьмем хотя бы три, как мне кажется, ключевые проблемы времени Василия Шуйского, которые имеют актуальность и сегодня. Первая проблема – это, конечно, проблема преемственности власти, которая исключительно важна в той ситуации, которая существует и у нас, в ситуации персонифицированной власти. Коль скоро власть принадлежит одному лицу, то любой обрыв этой преемственности может вызывать шок и в государстве, и в обществе. В тот период обрыв преемственности, кстати, привел к распаду российского государства. И сегодня, посмотрите, в течение нескольких лет Россию трясет, еще будет трясти два года в преддверии президентских выборов, когда Россия и прежде всего российская элита будет решать, кто станет преемником Путина, а может быть сам Путин. Вот прямое сохранение прошлого.
И не только проблема преемственности, проблема легитимации власти. Ведь если вспомним драму Шуйского и тот период, важно было не только избрать, либо найти царя, а важно было найти такого царя, который в понимании и бояр, и тогдашнего российского народа выглядел соответствующе их представлениям о власти и ее сакральности.
И третья проблема, которая явно была одной из ключевых четыреста лет назад, - это конфликт между двумя принципами организации власти. Один принцип – это единовластие, самодержавие, этот принцип был воплощен в правление Годунова. И второй принцип – власть аристократическая, коллективная, либо коллективистская, боярская. И мы видим аналогию в российской новой истории – Ельцин и его борьба с парламентом, и чем она завершилась в 93 году. И потом, опять же, Ельцин и семибанкирщина на завершающем этапе правления Ельцина и вспомним семибоярщину времен Шуйского. Таким образом, есть исторические параллели, которые, к сожалению, говорят о том, что основную проблему власти и политики, которая была тогда и в общем окончательно не была решена, эта проблема сохраняется сегодня.
Нефтедоллары и фонды будущих поколений.
Ирина Лагунина: 1 июня – Международный день защиты детей. И эта защита может быть как моральная и физическая, так и материальная. В России будет создаваться «фонд будущих поколений» - за счет части текущих доходов страны от экспорта энергоносителей. В представленном 30 мая бюджетном послании президента правительству России такой фонд называется одной из двух составляющих Стабилизационного фонда. Но, судя по высказываниям представителей правительства, «фонд будущих поколений» начнут формировать лишь через пару лет, а как именно распорядиться этими деньгами, пока лишь спорят.
В ряде стран мира «Фонды будущих поколений» существуют уже четверть века. О некоторых из них - как формируются и на что тратятся - в материале Сергея Сенинского.
Сергей Сенинский: Первым из «фондов будущих поколений» в мире обычно называют «Постоянный фонд Аляски», созданный в этом американском штате почти 30 лет назад. А началась эта история еще в 1969-ом, когда власти штата организовали аукцион, на который выставлялись лицензии на разработку аляскинских месторождений нефти и газа. Из столицы штата – города Джуно – сотрудница корпорации, управляющей «Постоянным фондом Аляски» Лора Ачи:
Лора Ачи: Аукцион принес в казну штата 900 миллионов долларов - астрономическую по тем временам сумму, в 5 раз превышавшую годовой бюджет Аляски. Естественно, сразу начались споры, что делать с этими деньгами? Положить их в банк или израсходовать на разные проекты? В итоге было решено потратить эти деньги на ряд капитальных проектов и социальных программ в течение пяти лет.
К 1975 году строительство нефтепровода заканчивалось, а от 900 миллионов долларов, вырученных на аукционе, почти ничего не осталось. Несмотря на то, что реализованные на эти деньги проекты дали весьма заметные результаты, население Аляски в целом считало, что власти неправильно распорядились этой суммой.
Вот тогда-то и возникла идея, чтобы 25% будущих доходов штата, получаемых от разработки на его территории не только нефти, но и других природных ресурсов, инвестировались бы в некий постоянный фонд. В 1976-ом году на референдуме более 70% жителей Аляски поддержали это предложение. Так и появился Постоянный Фонд Аляски, правила распоряжения которым с тех пор закреплены в Конституции нашего штата...
Сергей Сенинский: В этот фонд ежегодно переводится 25% всех налогов и рентных платежей, которые штат получает от нефтяных компаний, и они, разумеется, разнятся год от года, поясняет Лора Ачи. Остальные 75% идут в бюджет штата.
Самая, пожалуй, интересная особенность – аляскинский фонд можно считать фондом не только «будущих поколений», но и нынешних. В прямом смысле. Ежегодно каждый житель штата получает из этого фонда определенную сумму. Зависит она не от текущих цен на нефть, а от того, какую реальную прибыль принесло инвестирование средств фонда за минувший год. Например, в 2005 году каждый житель Аляски получил из этого фонда 845 долларов – меньше, чем годом ранее, хотя цены на нефть и выросли.
Сегодня на Аляске обсуждается, как иначе разделить те средства фонда, которые в принципе можно расходовать. Одно из предложений – 50:50.
Лора Ачи: Конституция штата гласит, что сам фонд должен оставаться в неприкосновенности. По усмотрению законодателей штата, использоваться может лишь реальный доход, который приносит инвестирование средств фонда. И до сих пор эти деньги шли только на выплату дивидендов жителям Аляски и для реинвестирования в сам фонд.
Что же касается идеи «50:50», дело вот в чем: распорядители фонда предлагают, чтобы для выплаты дивидендов и реинвестирования мы ввели систему, согласно которой ежегодно использовалось бы в целом не более 5% средней рыночной стоимости фонда за последние пять лет. Когда эта идея была впервые высказана, тут же возникли вопросы: какая именно часть из этих 5% пойдет на выплату дивидендов? Губернатор штата и некоторые законодатели предложили, что бы одна половина шла на выплаты жителям Аляски, а другая - в бюджет штата. Другие предлагали иное соотношение - 60:40. Но политики так пока и не договорились, и мы по-прежнему пользуемся старой системой выплаты дивидендов...
Сергей Сенинский: Кто именно на Аляске имеет право на получение ежегодных дивидендов из «Постоянного фонда»?
Лора Ачи: Чтобы получать дивиденды, вам необходимо прожить на Аляске, как минимум, один год. Более того, ежегодно вы должны находится именно на территории штата не менее 180 дней.
Конечно, есть исключения. Например, если вы учитесь за пределами штата, если вам необходимо покинуть его по состоянию здоровья, или если вы служите в армии...
Сергей Сенинский: Из столицы штата – Джуно – Лора Ачи, сотрудница корпорации, управляющей «Постоянным фондом Аляски».
Объем этого фонда сегодня – 34 миллиарда долларов, вдвое меньше Стабилизационного фонда России, но – всего на 660 тысяч жителей Аляски. То есть, условно, по 50 тысяч долларов на каждого.
Это – почти на 10 тысяч долларов больше, чем приходится на каждого жителя в Норвегии, хотя сам по себе норвежский фонд «будущих поколений» - крупнейший в мире – более 200 миллиардов долларов на сегодня, втрое больше, чем в российском Стабилизационном фонде. Норвегия – третий в мире производитель нефти, после Саудовской Аравии и России.
Нефтяной фонд Норвегии, как он тогда назывался, был учрежден на 15 лет позже, чем на Аляске, - в 1990 году – решением парламента. Однако, в отличие от Аляски, никаких дивидендов из этого фонда жителям Норвегии не выплачивают. Из Осло – советник Министерства финансов Норвегии Андерс Ланде, к которому обратился наш корреспондент по Скандинавии Сергей Джанян:
Андерс Ланде: Здесь две причины. Во-первых, деньги понадобятся для грядущих пенсионных расходов. В недалеком будущем доля пожилых людей в норвежском обществе значительно возрастёт, и чтобы выплачивать им достойные пенсии, деньги необходимо откладывать уже сейчас.
Вторая причина - норвежские политики не хотят, чтобы использование «нефтяных» денег привело к «перегреву» нашей экономики. Курс норвежской кроны пойдёт вверх, возникнут проблемы с процентными ставками, мы не сможем конкурировать с компаниями других стран и так далее...
Сергей Сенинский: С 1-го января 2006 года в Норвегии были объединены два национальных фонда – Нефтяной и пенсионный. С какой целью?
Андерс Ланде: Смена названия символизирует цели, во имя которых делаются эти накопления. Это не значит, конечно, что все деньги Фонда пойдут только на пенсионные выплаты, но таким образом мы подчёркиваем, что в будущем возникнет большая потребность в этих средствах, и было бы неплохо откладывать их уже сейчас...
Сергей Сенинский: Для инвестирования огромных средств норвежского фонда существует ряд правил. Во-первых, - только за рубежом. В целом деньги вложены сегодня в акции и облигации 42-ух стран, хотя половина этих вложений приходится на Европу. Кроме того, в начале этого года из объектов инвестирования были исключены акции компаний – производителей вооружений, а еще раньше – производители алкоголя.
С 2002 года правительство Норвегии получило право расходовать небольшую часть средств фонда. Существуют ли здесь предписания?
Андерс Ланде: Ежегодно, после совершения всех необходимых платежей, мы рассчитываем сумму, которую можем изъять из нефтяных доходов в госбюджет. Она составляет примерно 4% тех реальных доходов, которые Норвегия получает, инвестируя средства Фонда. То есть сам фонд остается в неприкосновенности, поэтому он и не сокращается.
Каких-то особых предписаний, как правительство может использовать эти 4% доходов, не существует. Часть идёт, скажем, на строительство дорог. Но в целом они не отличаются чем-то от налогов или иных поступлений - и те, и другие пополняют один бюджет...
Сергей Сенинский: Из Осло – Андерс Ланде, советник Министерства финансов Норвегии. Итак, правительство Норвегии может тратить 4% - но не самого фонда, а лишь той прибыли, которую оно получило, инвестируя средства фонда. Сам фонд остается в неприкосновенности, как и на Аляске.
Более близкий России пример – нефтяной фонд соседнего Казахстана, называемый «Национальным фондом». Он был учрежден указом президента страны в августе 2000 года, на три с половиной года раньше, чем в России появился Стабилизационный фонд. Национальный фонд Казахстана также формируется за счет средств, получаемых от нефтегазовой отрасли, а управляется он, как и в Норвегии, центральным банком страны. Из Астаны – наш корреспондент в Казахстане Сергей Козлов:
Сергей Козлов: Основной целью Национального фонда является снижение зависимости республиканского бюджета от конъюнктуры мировых цен - это его «стабилизационная» функция. Функция «сберегательная» - формирования накоплений для будущих поколений. Кроме того, Фонд способствует макроэкономической стабильности, аккумулируя избыток нефтедолларов в национальной экономике.
В целом активы Национального фонда составляют сегодня
5 миллиардов 100 миллионов долларов. Из них лишь 600 миллионов – стабилизационная часть, размещаемая в наименее рискованных и наиболее ликвидных финансовых инструментах – прежде всего, облигациях правительства США. Большая часть Фонда - 4,5 миллиарда долларов – сберегательная его часть. По установленным правилам, 75% этих средств должны вкладываться в облигации, то есть ценные бумаги с фиксированной доходностью, и лишь не более 25% - в акции.
Как же используются эти средства? Самое любопытное заключается в том, что до сих пор в Казахстане нет разработанной стратегии их использования. Не принят закон, обеспечивающий участие граждан в процессе принятия таких решений. Сама отчётность деятельности Национального фонда оставляет желать лучшего, с точки зрения «прозрачности» и информативности: публикуются лишь общие годовые отчёты, тогда как результаты независимых аудиторских проверок не разглашаются.
Сергей Сенинский: В России «Фонд будущих поколений» лишь предполагается создать – за счет части средств Стабилизационного фонда, который только что превысил 70 миллиардов долларов, вдвое больше, чем фонд Аляски. Эти деньги пока разместят на счетах в Центральном банке России: по 45% - в долларах и евро, и 10% - в британских фунтах.
Причины коррупции в странах Южного Кавказа .
Ирина Лагунина: Формы коррупции в странах Южного Кавказа отличаются еще с советских времен, но за последние годы дифференциация значительно усилилась за счет различий в политических устройствах, экономического благосостояния и степени централизации власти. Но есть и общие для всех стран причины коррупции, к которым относятся прежде всего - отсутствие реально действующих антикоррупционных законов, непрозрачность власти и непреодоленная инертность общества. Об этом программа "Кавказский перекресток", совместный проект трех редакций РС - армянской, грузинской и азербайджанской, сокращенный вариант которой мы вам предлагаем послушать. Круглый стол ведет мой коллега Андрей Бабицкий.
Андрей Бабицкий: Наша программа посвящена коррупции. В ней принимают участие: из Еревана Степан Григорян, председатель Центра глобализации и регионального сотрудничества; из Тбилиси Резо Сакеваришвили, экономический эксперт, независимый журналист; и из Баку Фуад Агаев, адвокат, соучредитель общественного объединения «Дом права».
В Грузии объявлена борьба с коррупцией, и со стороны кажется, что она ведется достаточно энергично: чиновники не берут взятки, поступления в государственный бюджет увеличились фактически в три раза. Действительно ли это впечатление внешнего наблюдателя справедливо, и насколько эта борьба с коррупцией оздоровила общественную атмосферу?
Резо Сакеваришвили: В Грузии сохранилась видимость, что коррупция в принципе снизилась в процентном соотношении, но на самом деле появились, если можно так сказать, новые очаги. Зачастую это все узаконено законодательно. Если мы приведем в пример, что в Грузии до сих пор существуют всякие не понятные фонды – фонд обороны, фонд региональных губернаторов, фонд полиции, которые появились после появления соответствующих законов, где написано, что каждый человек может внести определенную сумму в эти фонды, и в принципе это никто не будет изучать. Ни у кого нет конкретной информации, откуда эти деньги поступают, какие деньги поступают и на что они тратятся, мне кажется, что там могут появиться подозрения, что мы имеем дело с коррупцией.
Очень значительным в этом контексте мне показалось выступление известного грузинского бизнесмена, председателя бизнес-федерации Бадри Патаркацишвили, который на съезде заявил, что он лично знает не один десяток бизнесменов грузинских, которых заставляют жертвовать во всякие непонятные фонды. И он привел конкретную цифру, что в фонд, который должен заниматься поддержкой оборонного сектора, было внесено 160 миллионов лари. Исходя из этого, говорить об успешной борьбе с коррупцией, наверное, все же пока рано в Грузии. И надо уточнить еще одно: коррупция, как говорят разные международные источники, в Грузии снизилась на низшем и среднем уровне, то есть она стала более централизованной и более концентрированной. Это уже носит характер элитарной коррупции, что, как говорят, не менее опасно, чем то, что было до этого.
Андрей Бабицкий: Я хотел спросить Фуада Агаева: в Азербайджане уже много лет работают иностранные компании в большом количестве в разных областях бизнеса. Вот это обстоятельство как-то снижает коррупцию? Поскольку все-таки надо предполагать, что западный капитал приносит элемент западной открытости.
Фуад Агаев: Могу однозначно сказать, что это никоим образом не снижает степень вовлеченности государственных чиновников и многих лиц в этот процесс. Что касается иностранных компаний, то многие из них тоже вовлечены в этот процесс. За исключением, пожалуй, наиболее крупных и состоятельных компаний с именем, которые работают на основе, скажем, нефтяных контрактов. В Азербайджане, хотя в последние годы приняты многие законодательные акты в этой сфере, в частности, закон о борьбе с коррупцией, изменен и дополнен закон о государственной службе, но, к сожалению, они носят в общем-то декоративный характер и создают видимость борьбы с этим явлением.
А что касается институциональных ограничений, что касается создания конкурентоспособного частного сектора и эффективного управления госсектором, усиления политической ответственности, все эти моменты остаются за пределами внимания наших законодателей. Могу привести простой пример: закон о борьбе с коррупцией в первом чтении был принят в 2001 году, а окончательно этот закон, то есть в третьем чтении приняли только спустя три года. Даже по сей день этот закон имеет довольно мало значения в нашей республике. Эту борьбу следует начинать именно с ограничения дискредитационных полномочий должностных лиц.
Андрей Бабицкий: Степан Григорян, Ереван, в Армении своя очень такая, скажем, своеобразная форма коррупции, которая предполагает поддержку государством, скрытую поддержку монополий на те или иные виды деятельности.
Степан Григорян: У нас действительно монополии достаточно распространенное явление, и это касается тех фирм или тех организаций, которые приходят в Армению работать, очень часто они получают монопольное право на деятельность. Вы знаете, эта история с АрменТел очень известная. И несмотря на то, что в конституции есть очень четко прописанные статьи, которые это запрещают, однако у нас достаточно на связь сильная монополия, что отразилось, естественно, на том, что цены у нас на связь гораздо выше, чем в соседних даже странах, я уже не говорю о европейских.
У нас действительно принимаются законы, многие из них чему-то соответствуют, то есть нельзя сказать, что требованиям международных организаций они не соответствуют. Но у нас главная проблема в реализации, претворении в жизнь тех принципов, которые заложены либо в конституции, либо в законах, либо в тех обязательствах, что Армения взяла.
И второй аспект: действительно, люди могут, если ущемлены их права, могут обратиться в суд. Но, к сожалению, у нас суды, скажем так, мягко выражаясь, не такие уж независимые, поэтому очень часто эти обращения заканчиваются не в пользу граждан.
Андрей Бабицкий: Резо Сакеваришвили, Тбилиси, мой приятель, грузинский журналист говорит о том, что на улицах уже почти не встретишь сотрудника патрульно-постовой службы, который требует взятку. Вы уже сказали, что на низовых уровнях коррупция пошла на убыль. Почему это не связано с более высокими этажами власти?
Резо Сакеваришвили: Потому что у этого нет организованного характера. Здесь есть, конечно, конкретные направления, где реально достигнуты какие-то хорошие результаты. Допустим та же самая патрульная служба, которая является наследником советского ГАИ, ни в какое сравнение не идет. Здесь на самом деле все гораздо лучше. Но, знаете, это как-то пока не доросло до уровня государственной политики. Например, возьмем такой документ, как государственный бюджет. В прошлом году 240 миллионов - это примерно десятая часть бюджета, прошла по статье «другие расходы». Прошло уже пять месяцев и никто, ни законодатели, ни неправительственные организации, ни журналисты не имеют конкретной информации, что подразумевается под этими «другими расходами».
Андрей Бабицкий: Фуад Агаев, скажите, стала в Азербайджане при последних двух президентах коррупция более упорядоченной?
Фуад Агаев: Очень часто довольно тяжело провести грань между организованной коррупцией и, скажем так, самодеятельной коррупцией. В эту деятельность с каждым годом вовлекается все больше и больше сфер и все больше и больше людей. И во многом это предопределено несовершенным законодательством. Представьте себе, что в настоящий момент в Азербайджане нет независимого антимонопольного органа, хотя такой орган существовал до конца 90 годов. Вдруг по указу главы государства этот орган перестал функционировать, то есть госкомитет по антимонопольной борьбе, и он стал всего лишь одним из многих департаментов при Министерстве экономического развития.
Нам не следует открывать многие истины, которые давным-давно уже выработаны в этой сфере в разных странах. Нельзя допустить, чтобы против коррупции боролись только представители государственного аппарата. А в Азербайджане сложилась такая ситуация, что в комиссию по борьбе с коррупцией при Совете управления государственной службы входят в основном важные государственные деятели и эта комиссия возглавляется руководителем аппарата президента Рамизом Мехтиевым. То есть изначально в корне неверная постановка вопроса в Азербайджане приводит к тому, что даже те немногие положительные моменты в законодательстве сводятся на нет.
Андрей Бабицкий: Степан Григорян, имеет ли смысл говорить о какой-то успешной борьбе с коррупцией в закрытых обществах авторитарного типа, какими являются сегодня Азербайджан и Армения? Я уже сдвигаю тему в область политики.
Степан Григорян: Политические аспекты в борьбе с коррупцией очень часто бывают более важные, нежели конкретные экономические или законодательные механизмы. Первым долгом нужна политическая воля. Если нет политической воли в борьбе с коррупцией, то ничего и не поможет.
Андрей Бабицкий: Если есть политическая воля у авторитарного лидера, не считаете ли вы, что одной ее недостаточно, нужны общественные механизмы, нужно то, что называется публичным пространством, нужны инициативы общества, нужна открытость государственной власти. А политическая воля какого-нибудь диктатора, которому действительно неприятно, что коррупция наличествует как факт, она может ничего не значить.
Степан Григорян: Безусловно, вы правы. Но воля властей, даже авторитарного лидера воля – это необходимое условие. Конечно, оно недостаточное, но оно, как минимум, должно быть. Депутат парламента выступает и говорит: знаете, не требуйте от меня политических каких-то заявлений, я занимаюсь бизнесом, оставьте меня в покое. То есть атмосфера такая, что часто чиновник, депутат не знает о том, что по конституции они не имеют права заниматься бизнесом. Вот классический пример коррупционной ситуации, который даже не анализируется и не выносится на общее обсуждение. То есть, когда только возможно эффективная борьба? Вы, конечно, правы - когда есть независимые СМИ, когда есть политическая воля, когда есть политические силы, которые поднимают эти вопросы, то есть весь этот комплекс может дать эффект.
К Международному дню защиты детей. Детский труд в Турции.
Ирина Лагунина: Как мы уже говорили сегодня – 1 июня – Международный день защиты детей. Детский фонд ЮНИСЕФ к этому дню открыл первый центр по защите детей в Индонезии на Яве, пострадавшей от землетрясения. В Нигерии прошла неделя детей, больных СПИДом. А Евросоюз выделил около шести миллионов евро на искоренение детского труда в Турции. Об этой проблеме для Европы рассказывает наш корреспондент в Стамбуле Елена Солнцева.
Елена Солнцева: Поющие подростки с протянутой рукой - привычная картинка стамбульских улиц. В турецких шальварах, наспех повязанных косынках, шестилетние девочки по взрослому крутят бедрами, распевая народные песни. Айше, которой недавно исполнилось семь лет, приходит на работу каждый день, после обеда ее сменяет брат, который не только поет, но умеет еще и играть на аккордеоне. Дополнительный талант приносит лишний заработок. По словам самой Айше, вместе с братом ей удается заработать около шестидесяти турецких лир –более 40 американских долларов.
Айше: Все заработанные деньги приносим родителям. Они дают немного на еду. Мы уходим рано утром, когда еще темно. Возвращаемся ночью. Когда приносим мало денег, отец сердится. У нас в семье шестеро детей, все работают. Один брат собирает макулатуру, другой помогает в ресторане.
Елена Солнцева: Почти во всех странах мира детских труд запрещен. В Турции на улицах работают более миллиона несовершеннолетних. Дети разносят воду, продают салфетки, цветы, помогают продавцам в магазинах.
По турецкому законодательству ребенок может работать с 16 лет на каникулах не более 3 часов в день с разрешения родителей. Однако в бедных семьях, как правило, основными добытчиками становятся дети. Жизненный уровень в Турции самый низкий в Европе. Почти 60 % семей держатся на уровне бедности, около двадцати - за ее чертой.
На картинах турецкого художника Фаусто Занаро, который выставлялся на аукционе Сотбис в этом году - приезжие из деревни на фоне пролива Золотой рог и минаретов. Женщины в длинных юбках, их дети продают цветы. Женщины зарабатывают на пропитание, убирая квартиры. Мужчинам гораздо сложнее. Безработица среди мужского населения – около 44 %. Чтобы свести концы с концами, родители отправляют на работу малолетних детей. Не так давно стамбульский суд лишил родительских прав мать троих несовершеннолетних, которая фактически сдавала их в аренду.
По словам автора интернет-сайта о проблемах молодежи Арзу Гюнеш на суде женщина заявила, что из-за бедности была вынуждена отдать детей в кабалу.
Арзу Гюнеш: В Турции родители традиционно заботятся о своих детях до самой старости. Но не в бедных семьях. В этом случае мать договорилась с хозяином склада, который взял на работу ее двоих детей и заплатил за это более двух тысяч долларов. Женщина обещала закрыть на все глаза. Дети не могли постоять за себя, находились на положении рабов. Их заставляли работать по семь часов в сутки, таскать тяжести. В конце концов, они попали в больницу с сильными побоями, у одного были сломаны ребра. Когда все это выяснилось, женщина заявила, что отдала детей в кабалу из-за бедности. Ни она, ни ее муж не работали, а жили за счет подростков.
Елена Солнцева: «Это гора Синекли на город смотрит с холма. Но город далеко. Так далеко, как сказочные города»,- поют дети, отправляясь с утра в поисках заработка на стамбульские улицы. Малолетние чистильщики обуви стайками передвигаются по городу в надежде найти хоть какого-то клиента. Подростки с мусорными корзинами собирают макулатуру, выгребая содержимое мусорных ящиков на глазах у прохожих. Большинство из них не умеют писать и читать. По словам Айше Мейлек - учительницы одной из стамбульских школ - вырастая, эти дети не могут написать даже свое имя: ставят крестик вместо подписи.
Айше Мейлек: В Узбекистане и других среднеазиатских республиках мы открываем элитные компьютеризированные лицеи с углублённым изучением английского и турецкого языков. Однако у себя дома масса подростков вообще не умеет читать и писать.
Елена Солнцева: Турция - страна малограмотных. В стране официально существует обязательное образование – четыре класса школы, хотя ставится вопрос о переходе на семилетнее.
Айше Мейлек: В государственных школах по пятьдесят шестьдесят детей, за партами - по три ребенка. Учителя, в принципе не заинтересованы в пополнении классов. Некуда девать детей из нормальных семей. Если ребенок не ходит в школу, это не волнует никого: ни родителей, ни школу. Хочешь - ходи, хочешь – нет. В результате почти шестьдесят процентов детей из сельских районов не умеют писать и читать. Малолетние девочки становятся уборщицами, мальчики отправляются работать на самое тяжелое производство.
Елена Солнцева: В Анадолу - центральной Турции, где развито производство турецких ковров, беззаботное детство заканчивается с первыми шагами ребенка. В ручном плетении ковров детский труд считается незаменимым. В пятилетнем возрасте девочек ставят к ткацким станкам, учат смешивать краски, прясть шерсть. Ковровое полотно вместо школьной тетради. Каждый узелок как буква. Чтобы завязать, требуется сноровка. За час ребенок завязывает до трех тысяч узлов. Международная правозащитная организация "Хьюман Райтс Вотч" обнародовала данные об использовании детского труда в текстильной промышленности. Представитель организации Айше Карапчи утверждает, что известные на весь мир турецкие ковры сотканы детскими руками.
Айше Карапчи: Исследования, проведенные специалистами "Хьюман Райтс Вотч", показали, что в ручном плетении ковров дети не более умелые, чем взрослые. Самые искусно выполненные ковры сплетены взрослыми женщинами. Экономия затрат на рабочей силе, достигнутая за счет использования труда детей, крайне мала. Главная причина использования детского труда - совпадение интересов как работающих детей, так и работодателей. Дети получают необходимые им средства к существованию, а работодатель – дешевую рабочую силу, которой легко управлять.
Елена Солнцева: Не так давно власти ужесточили штрафы против работодателей, использующих нелегальный детский труд. Однако в прессе то и дело просачивается информация о крупных турецких компаниях, которые эксплуатируют детей. Не так давно корпорацию «Бенеттон» обвинили в использовании труда двенадцатилетних подростков на одном из турецких заводов-поставщиков. Судебное разбирательство, однако, было прекращено из-за недостатка фактов. По словам журналиста Гюльтекена Йузбаши подобные дела редко доходят до суда. Детей, как правило, запугивают, они боятся давать показания, родители отказываются от обвинений, получив отступные.
Гюльтекен Йузбаши: Нелегальный труд подростков используют турецкие ювелиры. Дети работают в плавильных цехах по производству золотых украшений наравне со взрослыми при температуре 40 -50 градусов . Хозяевам выгодно нанимать подростков, которые более подвижны, выносливы, доставляют меньше хлопот. Детские пальцы с легкостью справляются с самой тонкой ювелирной работой. К тому же детьми легче управлять, чем взрослыми. Они обладают меньшими навыками, но лучше приспосабливаются. Ими легко жертвуют в случае каких-то проблем. В золотом бизнесе дети – незаменимая рабочая сила, которую можно быстро нанять или уволить.
Елена Солнцева: В поисках работы сотни праздно шатающихся малолеток собираются на улице Истикляль в Стамбуле. Именно здесь совершается львиная доля уличных краж с участием несовершеннолетних. Детские ставки по-прежнему очень низки. Подростку едва удается заработать на сытный ужин: турецкий шашлык «денар» и стакан холодного айрана. Потеряв надежду на легальный заработок, подростки вооружаются. Чтобы не пропасть по одиночке, сбиваются в шайки. По вечерам группы малолетних преступников грабят магазины и лавки. По словам полицейского Мехмеда Артынча, только в минувшем году в Стамбуле возбудили более ста уголовных дел против подростков, совершивших вооруженное нападение на прохожих.
Мехмед Артынч: Эти мальчишки озлоблены и жестоки. Они готовы сражаться за кусок хлеба. Не так давно полицейские обезвредили настоящую банду подростков, которые выслеживали одиноких людей на вечерних улицах и вырывали из рук сумки и кошельки. В случае сопротивления дети применяли холодное оружие, несколько человек были ранены.
Елена Солнцева: Специальная уличная полиция уже несколько лет борется с малолетними преступниками. По вечерам отряды полицейских курсируют по самым оживленным улицам.
Мехмед Артынч: Маленькие воришки очень умны, изобретательны. Они проворны, их нелегко поймать. Мы передвигаемся на легких мотоциклах. Это значительно облегчает погоню.
Елена Солнцева: Задержанного малолетнего преступника отправляют в «зиндан» - временную тюрьму. Продержав какое-то время, отпускают. Дело долгие годы мертвым грузом пылится в суде. Темпы подростковой преступности в стране превышают возможности судов. Прокуроры вынуждены откладывать большое количество мелких дел, чтобы провести разбирательство по самым грубым случаям нарушения закона. Известны случаи, когда наказание достигало виновного спустя 10-15 лет уже после того, как он обзавелся семьей, детьми, работой. Одному из таких «героев» пришла повестка из суда в тридцать лет с предписанием явиться на слушании его же собственного дела 15-летней давности. Мехмет был признан виновным и приговорен к тюремному заключению.
Мехмет: Мы с друзьями продавали жевательную резинку. Была целая компания подростков. Нам предложили еще один заработок. Надо было работать по вечерам. Все согласились. Мы забирали краденые вещи в нескольких домах и относили их к скупщику. Сначала все было нормально. Потом нас задержали. Завели уголовное дело. Суда не было. Постепенно я об этом забыл. Нашел работу, женился, у меня родился ребенок. А вот теперь старый суд.
Елена Солнцева: В больших городах, где преступность среди подростков находится на высоком уровне, открываются специальные суды по делам несовершеннолетних. От присутствия прокурора на слушаниях в этих судебных процессах решили отказаться. Там будет председательствовать один судья и два помощника, что ускорит процедуру вынесения приговора. Однако стамбульским гражданам подобные меры кажутся, по меньшей мере, сомнительными.
Женщина: Дети вынуждены зарабатывать себе на жизнь на стамбульских улицах, где учатся попрошайничать и воровать. После этого их изолируют от общества.
Мужчина: Это настоящие карательные меры , карательные меры против подростков.
Женщина: Это не забота о ребенке, а, скорее, защита общества от детей.
Елена Солнцева: Евросоюз, куда стремится Турция, считает, что власти не желают бороться с ликвидацией наихудших форм детского труда, у правительства нет никакой сколько-нибудь серьезной программы в области профилактики этого явления. В докладе Еврокомиссии, среди причин детского труда называется низкий уровень жизни и безработица среди взрослого населения. Пока искоренить бедность и нищету не представляется возможным, около миллиона турецких подростков вынуждены зарабатывать себе на жизнь.
