Виктор Резунков: Сегодня в Петербургской студии Радио Свобода в гостях директор Государственного Русского музея Владимир Гусев.
Сегодня мы поговорим не только о российских музеях и, разумеется, Русском музее, но и о тех процессах, которые можно наблюдать в культурном и политическом пространствах России.
Владимир Александрович, основная коллекция Русского музея на сегодняшний день является самым большим в мире собранием русского искусства, в ней более 400 тысяч единиц хранения. В год музей посещает чуть менее миллиона человек. С какими трудностями, в первую очередь вы сталкиваетесь, управляя таким большим музеем?
Владимир Гусев: Лучше всего не задумываться о том, как управляется музей, а то будешь как сороконожка и не сдвинешься с места. Главная трудность, которая стоит сейчас перед музеем и перед всеми российскими музеями, - это острая нехватка бюджетного финансирования. Мы отброшены по финансированию на уровень 2002 года, то есть не покрывается даже официальный уровень инфляции. Вот это самая сложная проблема. Ну, и несовершенство российских законов – закона о меценатстве, закона о тендерах и так далее. А так – проблемы развития, проблемы роста. Перед Русским музеем стоит проблема, наверное, которая время от времени встает перед многими империями. Вот мы создали небольшую империю в центре Петербурга, и многие империи разрушались из-за того, что они были слишком большие. Потому что захватывать территории, дворцы и здания – это увлекательно, а вот управлять ими, кормить их – это всегда сложно, поэтому многие империи разваливались. Поэтому мы сейчас уже решили, что больше мы не расширяемся, и вот главное, чтобы не стал неуправляемым тот конгломерат, который представляет собой сегодня Русский музей. Но пока эта проблема решается.
Виктор Резунков: А сколько в год требуется примерно из госбюджета средств для нормального финансирования?
Владимир Гусев: Ну, в два раза больше примерно, чем мы сейчас имеем, - порядка 40-50 миллионов долларов.
Виктор Резунков: У нас звонок. Александр из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Добрый вечер. Насколько мне известно, Русский музей создавался в тот момент, когда в России и не только в России, а во всех славянских государствах существовала такая национальная идея, можно сказать, общенациональная, как пан-славянизм и пан-славянство. И во многом она зиждилась на общности культур русского народа, украинского народа, сербского народа, вообще общности славянских народов. В настоящий момент эта идея переживает кризис. Что может сделать культура, прежде всего русская культура для того, чтобы, возможно, возродить эту идею для единения развалившихся вот этих вот частей пан-славянского мира? Спасибо.
Владимир Гусев: Я думаю, задача культуры в первую очередь – сделать так, чтобы эта идея пан-славизма не стала новой идее экстремизма, что тоже опасно, потому что профессиональный патриотизм меня всегда немного пугает. Действительно, Русский музей создавался по идее Александра Третьего, который – по официальной идеологической доктрине – был покровителем всего русского, российского, национального, и это вызвало опасения у многих художников, которые неохотно шли к императорскому двору, боясь излишней цензуры и предписаний вот этого вот триединства – православие, самодержавие и народность. Но он, действительно, стал крупнейшим музеем национального изобразительного искусства. И это было завершение того взлета национального самосознания, который как раз и вызвал появление национальных музеев. Дело в том, что стадиально примерно в Европе процессы близки, чуть-чуть Россия припозднилась с созданием национального музея. Хотя вот таких моно-музеев национального искусства не так уж много. Что касается панславизма, тут я бы не стал забираться в эти дебри, это все-таки вопрос политический, а мне бы со своими проблемами справиться.
Виктор Резунков: Давайте, да, к этим проблема вернемся. Скажите, что такое закон о тендерах, который вы упомянули? Что это за закон и какую угрозу представляет Русскому музею и музеям страны введение такого закона?
Владимир Гусев: Пока что я – может быть, из-за своей юридической неграмотности – вижу в этом законе больше дури, чем смысла. Потому что как мы будем проводить тендер, скажем, на проведение выставок? Что, тендер между «Метрополитен Музеум» и Нижне-Урюпинском? Выиграет тот, кто даст меньше денег на эту выставку? Как проводить тендеры на издания, как проводить тендеры вообще на все, что связано с творчеством, я не очень представляю, и никто не представляет и не дает ответа на этот вопрос. Как известно, в России очень крепок опыт, как обходить законы, поэтому сейчас рождается масса всяких способов, как справляться с этой хворобой, которая называется тендером. Такое количество бумаг, такое количество непонимания! Те, кто должен этим заниматься наверху, в Москве, откуда все видно и где все знают, там ничего тоже не понимают сейчас. Такие дурные вещи сейчас происходят. Поэтому пока я вижу только, хаос и, честно говоря, возможности для коррупции, просто на другом уровне.
Виктор Резунков: А правда ли, что в этом законе подразумевается, например, в Интернете представлять систему безопасности музеев, чтобы участники могли выбирать или жюри могло выбирать, в каком музее, например…
Владимир Гусев: Очевидно, музеи должны представлять какие-то сертификаты, как и что у них, какая у них сигнализация, наверное. Еще никто не знает, как будут проводиться конкурсы на выставки.
Виктор Резунков: А 122-ой федеральный закон – государство сняло с себя обязательства по сохранению и содержанию музейного фонда.
Владимир Гусев: Оно не сняло, это обязательство остается обязанностью Российской Федерации в целом. Оно сняло с себя возможность предоставлять государственным музеям налоговые и иные льготы, в соответствии с законодательством.
Виктор Резунков: И на землю?
Владимир Гусев: Да, и налог на землю – это большая угроза для музеев. Потому что мы должны сейчас залы закрывать, люди уходят, мы не можем зарплату платить. И если еще повысится налог на землю – в бюджете этого не предусмотрено. Внебюджетные средства у нас идут на то, чтобы хотя бы удержать людей, у нас даже сейчас не хватает денег на основную деятельность, мы вынуждены удерживать людей просто доплатами. Поэтому это катастрофа, и мы считаем, что Русский музей не должен платить налог на землю, потому что было в Налоговом кодексе, что не признаются объектом налогообложения земельные участки, которые занимаются особо ценными объектами.
Виктор Резунков: И сильно возрастет стоимость земли?
Владимир Гусев: Мы пока не знаем. Но возрастет, безусловно.
Виктор Резунков: И у нас звонок. Николай из Москвы, мы вас слушаем.
Слушатель: Добрый вечер. Мой вопрос будет отчасти в развитие предыдущего. Вот вы являетесь главой национального института, отчасти ответственного за интерпретацию самого понятия русскости в культуре. В связи с тем, что у нас сейчас происходит с Украиной, я думаю, что вы наслышаны о государственной идеологии украинской, настаивающей на, так сказать, разделе всего культурного поля, в моем представлении, вообще-то, неделимого. И в связи с этим я хотел бы вас спросить об этой проблеме в двух аспектах. Во-первых, сталкивались ли вы с требованиями передачи тех или иных предметов культуры Украине и как вы относитесь к подобным претензиям? И во-вторых, как вы относитесь к претензии, например, считать ряд русских живописцев, скульпторов, малороссов по происхождению, принадлежащими несуществующей, на мой взгляд, в принципе, украинской культуре? Спасибо.
Владимир Гусев: Я бы не стал говорить, что не существует украинская культура. Я предпочитаю, хотя это многие осуждают, все-таки слово «российская». Российская культура – это понятие гораздо шире. Любое деление по национальному признаку в искусстве бесперспективно и чревато просто смешными ситуациями. Когда начиналась перестройка, когда начинался парад суверенитетов, были смешные письма, приходили из наших бывших республик Советского Союза, где начинали делить художников. Как разделить Репина, если он родился в Чернигове, учился в Петербурге? Какой он художник, чей? Доходило и доходит иногда до курьезов. Поэтому вообще любое деление по национальному признаку в культуре, в искусстве недопустимо, но оно есть. Есть национальный менталитет, есть национальные особенности, конечно, есть, но вообще любое проявление патриотизма, если оно становится политическим или профессиональным таким, оно опасно. Единственный вид патриотов, которых я уважаю, какими мы должны сегодня быть, мне кажется, если не хотим глобальной катастрофы, - это патриот земного шара. Надо понять, что земной шар очень маленький, и в один прекрасный момент мы все можем с него слететь, все, если будем пихаться локтями и говорить, что «я самый важный, я самый культурный». Не знаю, может быть, я недостаточно патриотичен.
Виктор Резунков: Владимир Александрович, а были какие-то заявки с Украины по поводу каких-то произведений?
Владимир Гусев: Были, но сейчас нет. У меня была забавная ситуация. Когда я только стал директором, пришло письмо зрителя, где было написано: «Что позволяет себе дирекция Русского музея? На лесоповал! Почему у них еврейский художник Левитан висит на видном месте, а русский художник Шишкин висит где-то там…» Потом, совсем недавно 100-летие музея было, и приходит письмо: «Что себе позволяет дирекция Русского музея. Почему у вас замечательный художник Левитан где-то на задворках, а вот такой плохой русский художник Шишкин на первом плане?» Такой экстремизм, к сожалению. Не знаю, это советский или российский менталитет, вот такой агрессивный, но есть такая агрессивность зрительская, к сожалению.
Виктор Резунков: И это чувствуется, да
Владимир Гусев: Сейчас меньше, потому что агрессивность появляется тогда, когда нет выбора. Вот у человека нет выбора, загнали его в угол и говорят: «Люби вот это» - и человек становится агрессивным при отсутствии выбора. В Русском музее сейчас порядка 60 выставок в год (а раньше было 10), и сейчас людям есть что выбрать. Не нравится тебе древнерусское – иди смотри авангард, не надо плеваться, не надо писать в обком партии. Не нравится тебе современное искусство – не плюйся, а иди смотри русские монастыри Брюллова, Айвазовского. Когда есть выбор, вот сейчас потока писем просто нет. Ну, не нравится – перейди в другой дворец.
Виктор Резунков: Герц Вениаминович из Московской области, пожалуйста.
Слушатель: Здравствуйте, господа. Владимир Александрович, в последнее время в продаже появляется очень много различных альбомов о крупнейших картинных галереях мира, в частности – по музею «Прадо», лондонскому собранию, парижскому и так далее. И вот у меня возник такой вопрос: нигде, ни в одном из этих альбомов нет раздела «Русская живопись». Меня это удивило, и, в общем, поразило совершенно. Наверное, так не может быть, чтобы в этих музеях не было соответствующих отделов. Как вы к этому относитесь?
И второй вопрос. Меня интересует возможность, не поможете ли вы связаться с правопреемниками Марка Шагала. Есть вопрос об использовании авторского права Марка Шагала при подготовке различных обложек и так далее.
Владимир Гусев: Начну со второго вопроса. Есть Фонд Шагала, и мы можете позвонить в Русский музей секретарям, узнать телефон юриста, и юрист даст вам адреса. Потому что мы тоже время от времени сталкиваемся вот я, когда делал фильм о Шагале, тоже надо было получать разрешение, и это было не так просто.
Что касается первого вопроса, сегодня как раз он оказался актуальным. Сегодня возвращался рисунок Филонова, один из последних, которые были подменены в свое время в Русском музее, и вернулся он. И я сказал то, что я думаю. Я не думаю, что все должно возвращаться в Россию, только меня поняли неправильно. Все, что незаконно было вывезено, преступным путем, должно вернуться, конечно. Но вот так вот все в «закрома родины» и запереть эти закрома, чтобы никто не видел, - это неверно, потому что русское, российское искусство, оно очень плохо и очень мало представлено в зарубежных музеях, это действительно так. Во многом это связано с тем, что XX столетие Россия прожила все-таки за «железным занавесом» по идеологическим, политическим причинам, и русское искусство, русских художников не знают, Россия была исключена из такого нормального кровообращения, когда вещи мигрируют, покупаются, приобретаются, продаются и так далее. Поэтому в России, в российских музеях прекрасно представлена Франция, Италия, Голландия, США, и никакие патриоты – французские, голландские или итальянские – не требуют, чтобы вернули им эти вещи. Поэтому когда раздаются такие призывы все вернуть в Россию – это неверно.
Возвращаться должно только то, что ушло преступным путем. Ну, тут уже что произошло, то произошло, и действительно, во Франции считанные вещи российских художников в Музее Дарсе, скажем. Но пока искусственным каким-то способом не изменить эту ситуацию. Сейчас больше, именно во второй половине XX века, в связи с эмиграцией художников, современные российские художники, XX века, второй половины, больше представлены в зарубежных собраниях.
Виктор Резунков: Кстати говоря, если возвращаться к вопросу о покупке вещей для музеев за границей, это же сопряжено с большими, огромными трудностями именно из-за несовершенства российского законодательства?
Владимир Гусев: Вы знаете, нам эти трудности сейчас, к сожалению, уже не грозят, потому что цены на русские вещи достигли таких заоблачных вершин. Когда начиналась перестройка, мы покупали на «Сотби», на «Кристи», купили Малевича замечательного здесь, купили на «Сотби» Кипренского портрет. Но сейчас, недавно Александр Иванов выставлялся – мы вроде бы так начали облизываться на него, стартовая цена была небольшая, и мы решили по наивности, что соберем сто тысяч, а он ушел за два с лишним миллиона. Музеям такие суммы и не снятся, поэтому такие трудности нас пока что минуют.
Виктор Резунков: Это эскиз головы к картине?
Владимир Гусев: Да.
Виктор Резунков: Михаил из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Господа, добрый день. Сейчас очень много квазиполитических разговоров о том, есть ли украинская культура, нет ее, кто мы такие. Вопрос такой: есть ли какие-нибудь материальные культурные остатки с тех первобытных времен, когда у нас еще были тотемы, когда мы еще были язычниками? Это единственный, по-моему, научный подход, чтобы отнесли всю квасную, ненужную пену. Спасибо.
Владимир Гусев: Ну, есть, конечно, это вопрос уже к историкам, к археологам. Есть немногочисленные, поскольку Русь была страной лесной, меньше керамики и терракота, которые сохраняются лучше, а больше деревянных изделий. Но древняя, средневековая деревянная скульптура есть, и есть какие-то тотемные памятники периода язычества, есть великолепная пермская деревянная скульптура. Она есть, но не очень многочисленная.
Виктор Резунков: Владимир Александрович, а как пополняется вообще коллекция Русского музея? Что вам нового удалось за последнее время приобрести?
Владимир Гусев: Пополняется, конечно, хуже, чем хотелось бы. Но раньше было 2-2,5 тысячи в год, сейчас – около 2 тысяч в год ежегодно пополняется. Примерно 1,5 тысячи – это произведения искусства, и 0,5 тысячи – это архивные материалы, письма, дневники, документы. Но, к сожалению, за последние годы каких-то таких супердорогих покупок, сенсационных, не было. Интересную коллекцию недавно нам наши спонсоры приобрели – великолепный народный костюм воронежской и новгородской губерний, сохранился он великолепно. Одна женщина сохранила просто в сундуках, причем такие ритуальные костюмы, оригинальные и дивные. Разное. Вот дар Марата Гельмана, за что нас ругали. А что ругать-то? Искусство оно такое, какое оно есть, и современное искусство никогда не нравилось современникам, всем хотелось быть высокими, голубоглазыми, а иногда в работах они предстают кривыми и косыми. Время такое: общество более – значит, и искусство болеет.
Вот последний дар был к 100-летию музея – коллекция братьев Ржевских, 500 вещей. Тогда официальная оценка была 5 миллионов долларов, а на самом деле это на порядок выше. Так какие-то комплекты приобретаются, какие-то вещи, не первостепенные, и Репина… но больше современных художников приобретаем сейчас.
Виктор Резунков: Андрей Юрьевич из Петербурга, пожалуйста.
Слушатель: Добрый день, господа. Вообще-то, классическая живопись смотрится при естественном освещении. Почему в Русском музее все смотрится в свете ламп накаливания? Классическая живопись так не может экспонироваться, это непрофессионально.
Владимир Гусев: Не всегда в то время приходите. Потому что, когда светло, эта живопись без ламп накаливания экспонируется. Когда темно, то включаются эти лампы. Вы имеете в виду несовершенство ламп или вообще отсутствие дневного, естественного света?
Слушатель: Я имею в виду, что у вас большие окна, которые зашторены. Почему бы ни открыть окна и нормально ни выставить живопись.
Владимир Гусев: Окна открываются, по-моему, все нормально. Но вообще, конечно, во дворце всегда проблемы с освещением, потому что он все-таки не всегда готов для того, чтобы стать музеем.
Виктор Резунков: Определенные существуют, конечно, ограничения в дневном освещении.
Владимир Гусев: Конечно, и особенно там, где есть графика. Но проблема света в главном здании, в Михайловском дворце существует, и пока мы ее не можем решить. Иногда трудно в дворцовые интерьеры… даже ГЕОП иногда не разрешает какие-то современные вывешивать провода и так далее.
Виктор Резунков: Вадим из Петербурга, ваш вопрос?
Слушатель: Добрый вечер. Я знаю, что Летний сад входит в состав Русского музея. В прошлом году были слухи о том, что его собираются реставрировать. Расскажите, пожалуйста, об этом.
Владимир Гусев: Слухам не верьте. Его собираются реставрировать, именно для этого Русский музей взялся за него. Но я сразу скажу, что там не будет казино, там не будет ночных клубов, ресторанов, баров, и он не будет сметен с лица земли, чтобы восстановить его в том виде, в каком он был при Петре Первом, когда Петр хотел сделать такой версальский партерный парк, не было тех деревьев. Он останется привычным, уже такой рощей в центре города, но его надо привести в порядок, и сейчас есть большой проект его реставрации, реконструкции, который обсуждается со специалистами, с общественности. Так что Летний сад сохранится.
Виктор Резунков: Олег из Москвы, пожалуйста, мы слушаем ваш вопрос.
Слушатель: Здравствуйте. У меня два вопроса. Первое, я знаю, что ходили не то что слухи, а так говорили, что к 300-летию Петербурга были выделены достаточно приличные средства на объекты культуры, искусства в Петербурге. Как это повлияло на Русский музей в Петербурге? И второе, Россия всегда славилась своими меценатами, и я слышал, сейчас гость говорил о том, что не удалось купить работу Александра Иванова, а насколько, скажем так, сейчас меценаты могут помочь нашим русским музеям?
Владимир Гусев: Они могут помочь и начинают помогать. И для этого нужна стабильность в обществе и уверенность меценатов, что их не будут сажать за меценатство или за что-то другое. Действительно, Россия до Октябрьской революции, на рубеже веков была едва ли не «впереди планеты всей» в сфере меценатства, благотворительности, открывались театры частные, оперы, музеи дарились городам. Десятки российских музеев открывались на средства купцов, промышленников, банкиров, предпринимателей (тех, кого сегодня назвали бы пренебрежительно «новыми русскими») и дарились городам. И сегодня наша задача, задача Русского музея – возрождать меценатство. Для этого должен быть обязательно нормальный закон о меценатстве, который есть во всех странах, которые по-настоящему заботятся о своей культуре. Есть чему поучиться, но никто у нас пока не хочет этому учиться, и меценаты нередко даже вынуждены скрывать то, что они являются меценатами, потому что это для них невыгодно, они помогают просто из любви к искусству и культуре, это настоящие меценаты.
В Русском музее есть международное Общество друзей Русского музея, которое очень помогает музею. Хотя, конечно, эти средства достаточны для выставок и каких-то отдельных изданий, но для реставрации дворцов… Не знаю, это реклама или нет, но у нас есть АФК-Системы – основные спонсоры, есть попечительский совет, «Внешторгбанк» сейчас нам помогает с Инженерным замком, большой проект есть превращения Инженерного замка в музей XXI века. То есть потихонечку мы изменяем ситуацию, но здесь нужна иная поддержка государства. Должна быть обратная связь.
А что касается денег на 300-летие Петербурга, нам больше помогло 100-летие Русского музея, в 1998 году оно состоялось, и мы к нему хорошо подготовились. 10 лет мы готовили программу, научились работать с программами, и это очень помогает сейчас в финансировании, мыслить программами, просчитывать эти программы. Поэтому нас, в общем-то, неплохо профинансировали, хотя было совершенно завальное время, хотя было совершенно завальное время, и тогда были просто провалы в бюджете. И то, что мы подготовились к своему 100-летию, нам помогло. К 300-летию тоже удалось многое сделать, завершили Михайловский сад, комплекс Инженерного замка, который президент России открывал, с фрагментом фортификационных сооружений. Поэтому, в общем-то, помогло нам.
Виктор Резунков: А что планируется с Инженерным замком, какие идеи существуют?
Владимир Гусев: Должен продлиться Воскресенский канал, он соединит Фонтанку и Мойку через сад Михайловский, через дренажные сооружения. Какие-то появятся еще мосты, но, конечно, полностью восстановить не удастся пока что. Хотя, может быть, когда-то площадь Коннетабля и будет восстановлена.
Виктор Резунков: На Летний сад тоже своеобразным образом положили глаз «новые русские», скажем так. Вам предлагаются какие-то совершенно фантастические проекты, по-моему.
Владимир Гусев: Ну, это не только на Летний сад. Иногда просят и сыграть какую-то супер-свадьбу, для чего все закрыть и никого не пускать. Хотя, в принципе, все музеи мира сдают в аренду свои помещения, получая на это деньги, те деньги, которые недодает государство. Поэтому почему бы людям культурно в Греческом зале ни отметить что-то? Друзья Русского музея имеют на это право. Естественно, без ущерба, без урона и без риска для экспонатов и в тех помещениях, в тех залах или на тех территориях, которые Русский музей предоставляет. Мы предоставляем их спонсорам для проведения их корпоративных каких-то приемов, но стараемся делать это так, чтобы не закрывать территорию, чтобы за решеткой стояли менее имущие и смотрели, как шампанское пью в закрытом Летнем саду. Стараемся, что этого не было.
Виктор Резунков: Владимир из Петербурга, пожалуйста.
Слушатель: Добрый вечер, господа. Владимир Александрович, скажите, пожалуйста, как вы думаете, почему так медленно восстанавливается Гатчинский дворец-музей, второй Эрмитаж? Не боятся ли остальные музеи конкуренции, поскольку фонды Гатчинского дворца-музея во время войны был сохранены почти полностью? Спасибо.
Владимир Гусев: Ну, я не могу сказать «за всю Одессу», за все музеи тоже не могу сказать, но могу сказать, что Русский музей такой конкуренции не боится. И я думаю, проблема медленно реставрации – это просто нехватка финансирования. А каких-то злокозненных планов других музеев не пущать Гатчинский музей, по-моему, не может быть по определению.
Виктор Резунков: Владимир Александрович, не могли бы вы рассказать историю возвращения рисунка Павла Филонова?
Владимир Гусев: Это давняя история, это не самая лучшая страница в истории Русского музея, потому что там были замешены сотрудники Русского музея в подмене рисунков, они оказались в центре Помпиду, потом сами же сотрудники Русского музея заметили это. Я там возглавлял комиссию, которая проверила все наследие Филонова, выявили, по-моему, 11 рисунков, которые вызывали сомнения или точно были подменены. Вот сегодня 9 из них уже вернулись в Русский музей, вернее 8 вернулись, один еще остался в центре Помпиду, один из самых крупных. И интересно, что это был первый рисунок, который мы отвели как сомнительный. Хотя вообще даже сегодня я предложил сравнить копию и оригинал – и это очень трудно непрофессионалам сделать.
Но то, что это произошло, свидетельствует, что не так просто в музее подменить и продать потом. Знаете, иногда появляются публикации, что уже все продано, «Последний день Помпеи» - это подделка, а на самом деле по кусочкам разрезали и продали. Не так все просто. Возвращаются вещи, и это действительно очень важно. И важно для самого Филонова, потому что его имя невольно приобрело как-то криминальный оттенок, связанный с ним. На самом деле это кристальной души человек, аскет, серьезнейшим образом относившийся к своему творчеству, за что его недооценила Европа. Европа не любит чрезмерной такой российской иногда серьезности, может быть. И хорошо то, что мы договорились в свое время с центром Помпиду. Но произошло это во многом в связи с идеологическими тоже причинами, когда авангард был под запретом, его надо было прятать под замком, чтобы его не распихали по другим музеям или не уничтожили под этим предлогом, и Филонов тоже какое-то время хранился неучтенным, не был внесен в книгу постоянных поступлений. Вот под замком, только избранным его показывали, не дай бог, кто-то в ЦК узнает, что Филонова кому-то показали. А это порождало и возможности вот такого злоупотребления. Поэтому хорошо, что эта история завершается в основном.
Виктор Резунков: Но в советские времена гораздо больше было возможностей, по-моему, из музеев красть ценности, красть картины. Потому что тогда была другая совершенно система назначения директоров музеев.
Владимир Гусев: Я выборный директор, хотя подзадержался (когда меня выбирали, тогда выбирали на 5 лет), а потом уже забыли про выборы директоров, это короткий был период в начале перестройки. Я не знаю, как это связано с директорами и насколько в советское время, когда искусство принадлежало народа, легче было красть или не легче. Но вообще музеи всегда привлекательны, и есть такая иллюзия, что там можно обогатиться, потому что сокровища буквально под ногами валяются. На самом деле вся практики показывает, что обогатиться нельзя. Похитить или подменить известное произведение, может быть, и можно, но продать его потом практически невозможно. Похищать какие-то мало известные вещи… те сроки, которые получают потом люди, не оправдывают вот этих затрат, духовных, нравственных и физических.
Ну, сейчас тоже кражи происходят, к сожалению, но они происходят и в более благополучных странах, и в музеях, где суперсредства сигнализации. А чем сложнее средства охраны пожарной сигнализации, тем проще оказывается украсть.
Виктор Резунков: Как Русский музей готовится к саммиту «большой восьмерки»? Вы будете задействованы?
Владимир Гусев: С большим уважением и с большим содроганием? Потому что это всегда секьюрити, система безопасности, все перекрыто. Я помню, как меня в Русский музей не пускали, когда, по-моему, Клинтон приезжал. Я иду, а меня американская служба безопасности не пускает, говорят: «Ваши документы?» - «Да я к себе иду». Поэтому переживем и саммит.
Виктор Резунков: У вас будут мероприятия какие-то?
Владимир Гусев: Да, какие-то будут. И сейчас уже официальные и неофициальные делегации готовят посещения. Но, как всегда, это до последнего будет скрываться, потому что сейчас ситуация такая, и это понятно, это вынужденные меры – опасно, страшно.
Виктор Резунков: Давайте поговорим о том, какие сейчас есть проблемы в культурной жизни страны. Что вас сегодня больше всего беспокоит, Владимир Александрович?
Владимир Гусев: Больше всего беспокоит, конечно, во многом отсутствие культуры. Отношение к культуре, к сожалению, во всех сферах власти, во всех ветвях, и в законодательной, и в исполнительной при внешнем, как всегда, пиетете, уважительном, но отношение – уважительно-пренебрежительное. И то, что культура не попала в перечень приоритетных проектов, это тоже. Хотя здравоохранение, конечно, учеба, образование и спорт – это тоже части культуры, но все-таки сама культура, которая финансируется через Министерство культуры, оказалась на уровне 2002 года. И в ситуации, когда есть хорошие нефтяные деньги, стабилизационный фонд растет, эта ситуация непонятна. И проблема в том, что государство задумывается все больше о том, что над наращивать мускулы, но забывает о том, что, наращивая мускулы, надо объяснить, ради чего они наращиваются, то есть у нас неправильное, неверное отношение формируется везде, и в СМИ вообще к проблеме силы. Сила нужна человеку для того, чтобы защищать слабых. Если это будет как-то понятно всеми и будет культивироваться такой подход, тогда да. А просто научить молодых парней разбивать бутылки о голову, ломать кирпичи, забыв объяснить им, что такое красота, в чем ценность слабого человека, вообще человека, - в этом всегда есть опасность, что непонятно, на что повернется оружие. Конечно, страшная голодная, оборванная армия. Но еще страшнее сытые и накормленные вооруженные люди, которым забыли объяснить, что такое добро и во имя чего существует сила.
Виктор Резунков: Юрий Григорьевич спрашивает: «Какому инопланетянину пришла в голову мысль о налогообложении архитектурных памятников? Платит ли Кремль налог на землю?»
Владимир Гусев: Не знаю, это вопрос к Кремлю?
Виктор Резунков: Не объясняете ли вы тем, что вы сказали о создании некой виртуальной видимости силы в государстве, что как раз это и вызывает рост экстремистских настроений в России?
Владимир Гусев: Конечно-конечно. Тут надо доказать, что ты сильнее всех, ты круче всех, и тот, кто не похож на тебя, тот не должен жить на этом земном шаре. Да, по-моему, с этим все и связано.
Виктор Резунков: Наталья Николаевна задает вам вопрос: «Мой вопрос – по гимназии при Русском музее. Мне интересно узнать, что произошло несколько лет назад, и возможно ли, чтобы ее возглавлял бывший директор детского сада, не имеющий специального образования?»
Владимир Гусев: Возможно, я знаю… Я просто не помню сейчас, какое образование специально, но я знаю многих людей с двумя-тремя образованиями, которые слово «эксперемент» пишут через два «е». Поэтому образование – это еще не культура. И сейчас гимназия нормально живет и существует. Есть какие-то проблемы, но не вижу в этом ничего страшного. Был бы человек хороший.
Виктор Резунков: Виктор из Москвы, пожалуйста, мы вас слушаем.
Слушатель: Здравствуйте. Хотелось бы узнать, планирует ли Русский музей какую-либо выставку в Москве из своих фондов в этом году?
Владимир Гусев: В этом году уже вряд ли получится. На будущий год хотелось бы, есть такие планы. У нас была выставка «Крестьянский мир» в Историческом музее, очень красивая. И при помощи наших спонсоров мы хотим сделать в Москве такую выставку. А так время от времени мы обмениваемся выставками с Третьяковкой, вот сейчас есть рисунок и акварель из Русского музея к юбилею Третьяковской галереи там экспонируется. И на будущий год что-то будет.
Виктор Резунков: А международные какие проекты в этом году?
Владимир Гусев: Многие. Во-первых, было три проекта, где мы доказали возможности Русского музея – это в программе «Европалия» в Брюсселе «Авангард до и после» был целиком сделан Русским музеем с привлечением музеев России, это была выставка центральная, она замечательную прессу получила. Потом была выставка в Музее Дарсе «Русское искусство второй половины XIX века». И выставка «Россия!» в Музее Гуггенхайм в Нью-Йорке, и сейчас эта выставка открыта в Бильбао, заканчивает свою работу. В ближайшее время в Бильбао открывается Малевич, в Миннеаполисе – «Мир искусства», в Шанхае сейчас начинается «Искусство соцреализма» - Шанхай, Пекин и потом еще в двух-трех городах. И планируются выставки и в Финляндии, и в Германии, Малевич, Кандинский… Недавно я встречался с мэром Сорренто, и мы сделаем на будущий год, очевидно, выставка Сильвестра Щедрина, чрезвычайно популярный там художник, многое сделал, школа пейзажная, итальянская, ему обязана, там есть его великолепные надгробия, занимающие центральное место, сделанные Гинзбургом на городском кладбище, им хотим его обновить, реставрировать при помощи наших спонсоров, при помощи властей Сорренто, и сделаем большую выставку «Сильвестр Щедрин и художники его школы в Италии». Потому что Италия, конечно, была чрезвычайно важна для Российской Академии художеств, которая сейчас готовится к своему юбилею.
Виктор Резунков: Александр из Москвы, пожалуйста, ваш вопрос?
Слушатель: Добрый день, Владимир Александрович и Виктор. Я с вами совершенно согласен в том, что богатство страны – это не богатств недр, а богатство культуры. Но для сегодняшних людей, которые определяют все в деньгах, может быть, для них специально сделать вот такой обзор капитализации художников, например, сколько стоят произведения культуры в сегодняшних деньгах? Ведь капитализация Пикассо, как уже известно, она больше капитализация «Газпрома». Вот это они уже будут понимать и с уважением относиться к нашей культуре. Спасибо.
Владимир Гусев: На самом деле сейчас российские покупатели поняли целесообразность вложения в культуру, и те, кто понял это раньше, сегодня уже получили многократную прибыль, на этом вырос их капитал, потому что искусство – это, как правило, хорошее помещение капитала. Это и раньше всегда понимали, а сейчас начинают понимать, но с этим и связан такой скачкообразный рост цен на всемирном рынке, когда русские вещи покупаются в основном российскими покупателями, но спрос рождает предложение большого количества фальшивок, проблем и так далее. Но понимание того, что искусство заслуживает внимания, заслуживает того, что в него помещать деньги, и оно сейчас появляется.
Виктор Резунков: Валерий Аркадьевич из Москвы, пожалуйста, ваш вопрос?
Слушатель: Добрый вечер. Недавно была передача про Государственный Литературный музей, и там директор - Шахалова, вы, наверное, знаете. Посмотрел и этот ролик, послушал внимательно. Скажите, пожалуйста, существование этого музея и то, что Швыдкой пытается его как бы переставить в другое место, и отношение к тем людям, которые там работают, характеризуют руководителя Швыдкого как вы посмели определить - «главное, чтобы человек был хороший»? Спасибо.
Владимир Гусев: Честно говоря, я не знаю, какова ситуация в этом музее. Я знаю, что со Швыдким мне всегда было легко работать, и всегда есть понимание и знание культуры. И вот эта вот нынешняя двойственность культуры, которая порождает вражду внутри самих структур, не только Министерство культуры, она очень вредна. Я не думаю, что Швыдкой был плохим министром культуры. Во всяком случае, мне пожаловаться не на что, мне – я имею в виду не Гусеву Владимиру Александровичу, а Русскому музею. Было много сделано при помощи Министерства культуры.
Виктор Резунков: Владимир Александрович, по данным социологов, треть граждан России вообще никогда не была в музеях и примерно столько же не посещали музеи уже 5-7 лет. Вас не беспокоит такая ситуация? Как ее можно исправить? Или вы наблюдаете, наоборот, рост интереса к музеям?
Владимир Гусев: Ну, сейчас скорее наблюдается, наоборот, не рост интереса, а рост возможностей. Потому что одно время, когда было совсем плохо уже у людей с деньгами, просто перестали приезжать одиночные посетители, из глубинки российской, из дальних городов. Сейчас потихонечку ситуация выправляется. Хотя, конечно, при общем таком несколько пренебрежительном отношении к культуре интерес хотелось бы видеть большим. Но если вы придете во время каникул в музей, то вы увидите, что просто не пройти – столько детей. У нас очень активно работает Республиканский центр музейной педагогики, и дети сидят на полу и слушают экскурсоводов. И, в общем-то, всегда приятно: чувствуешь, что ты не просто такой вот попрошайка у государства - «дайте-дайте», а чувствуется, что мы все-таки нужны и востребованы. Залы музея бывают полны. Хотя очередей больших нет, не всегда очереди большие бывают.
Виктор Резунков: У вас существуют очень интересные детские программы, дети могут праздновать дни рождения свои в Русском музее.
Владимир Гусев: Да, разные, есть интересные программы «Арт-терапия», которые обращены к детям с проблемами развития. Все дворцы Русского музея оборудованы (мы сейчас первый музей) средствами для людей с проблемами опорно-двигательного аппарата, для колясочников, лифты, пандусы, подъемники. Не могу сказать, что это идеально работает, но все-таки это работает, вот то, что есть на Западе везде. Но у нас работает, а в городе на коляске не проехать, общественный транспорт не оборудован. Как в Нью-Йорке – там в любом автобусе опускается железная ступенька, и въезжает человек, у нас этого еще нет.
Виктор Резунков: Николай из Московской области, пожалуйста.
Слушатель: Здравствуйте. Я в живописи полный ноль, но в 1972 году была в Москве, в Музее Пушкина, выставка из собрания Арманда Хаммера. Так вот, я около его «Монашки» (по-моему, картина так называется), акварелью сделанная вещь, простоял часа четыре. А после осмотрел все другие экспонаты. И когда уже дело подошло к закрытию, я просил еще минут 20-30. Есть ли такие экспонаты в вашем музее?
Владимир Гусев: Вы знаете, если у человека есть готовность что-то видеть, видеть красоту, прекрасно, то все экспонаты, которые есть в музее, достойны того, чтобы постоять, посмотреть. Кому-то нравятся пейзажи, кому-то нравятся портреты. Есть такие люди, которые приходят для того, чтобы взглянуть на одну только, свою любимую вещь. они есть, и они есть не только в коллекции Хаммера.
Виктор Резунков: Владимир Александрович, интересно, что вы скажете по поводу филиалов? Летний дворец Петра Первого будет тоже как-то реконструироваться?
Владимир Гусев: Конечно. Хотя его трудно реконструировать, его нельзя модернизировать, там есть проблемы – он же не отапливается, это летний именно дворец. Будет там автономная котельная, обязательно. И домик Петра Первого по-настоящему не реставрировался, это огромная должна быть реставрация, уникальная. Это первый прижизненный вообще музей мемориальный, который Петр специальным указом в назидание потомкам велел сохранить, и его сохранили, поэтому сегодня Русскому музею с приобретением этого домика уже не 100 лет, а 300 лет.
Виктор Резунков: Там, наверное, надо какие-нибудь археологические раскопки проводить.
Владимир Гусев: Нет, скорее раскопки надо проводить вокруг, потому что Заячий остров – оттуда он шел в Петербург. Но, в общем-то, они и проводились, и многое известно из того, что там было.
Виктор Резунков: А Корпус Бенуа?
Владимир Гусев: Корпус Бенуа уже существует, и там особых проблем нет, там отреставрировано все. Сейчас там выставка «Время перемен» - искусство 1960-85года.
Виктор Резунков: В Инженерном замке тоже будут выставляться картины?
Владимир Гусев: Так они уже давно выставляются. Это у вас времени просто не хватает. Во всех дворцах у нас выставки, и в Строгановском, и в Мраморном дворце. Они еще не так хорошо посещаются, их надо, как сегодня говорят, раскручивать. Но в Инженерном замке есть прекрасная, великолепная экспозиция, интереснейшая. И там скоро, в конце этого года, с помощью «Внешторгбанка» появятся открытие фонды скульптуры, уникальное оборудование с сопутствующей электронной информацией, где люди могут увидеть сотни и тысячи вещей. Так что это будет интересно. В Мраморном дворце постоянно выставки – современного искусства, «Художники-иностранцы в России».
Виктор Резунков: Я почему спросил про Инженерный замок, потому что я знаю, что там сейчас в ближайшие дни будут встречаться министры финансов «восьмерки».
Владимир Гусев: Да.
Виктор Резунков: Не повлияет ли это как-то?
Владимир Гусев: К сожалению, это не повлияло в сторону плюса на бюджетное финансирование. Я пытался сказать «давайте, нам прибавьте», но сказали «нет», бюджет есть бюджет, в места он не сойдет. Но, конечно, это, с одной стороны, мешает. Но, в общем-то, это и привлекает внимание к музею, и в свое время, когда Владимир Владимирович Путин встречался в Русском музее и с Клинтоном, и с Бушем, и с премьер-министром Китая – это помогает музею.
Виктор Резунков: Бушу понравился Русский музей?
Владимир Гусев: И Бушу, и Клинтону. Бушу понравился больше сам дворец, количество золота, он, как человек простой, непосредственный, все ахал-охал. А Клинтону очень понравились передвижники, «Могилка сиротки» - он чуть не плакал, слезы ронял. Он остановил, я помню, заседание Государственного совета и говорит: «Ах, какие красивые мундиры». Я по простоте душевной и говорю: «Вот если бы о красоте мундиров тогда думали меньше, может, и революции в России не было». Переводчик затруднился с переводом.
Виктор Резунков: Валентин спрашивает: «Как часто бывает инвентаризация?»
Владимир Гусев: Она идет постоянно – и сверочные проверки, и выборочные. Инвентаризация – это постоянный рутинный процесс в музее.
Виктор Резунков: А мучают вас какие-то охранные органы, которые отслеживают все это?
Владимир Гусев: Нет, сильно не мучают. В общем-то, мы стараемся с ними сотрудничать, иногда небезуспешно. Мы как раз преодолели вот ту боязнь перед этими органами, когда раньше что-то пропало – и люди скрывают, боятся. Сейчас, в общем-то, удалось несколько таких пропаж быстро вернуть в музей, потому что сразу среагировали.
Виктор Резунков: Спасибо, Владимир Александрович.
