То, что президент России целый час заставил себя ждать делегатов Всемирного газетного конгресса в Москве, верно обозначило общественную расстановку сил. Среди двух тысяч человек не нашлось никого, кто бы возразил или возмутился. Руководители Всемирной газетной ассоциации, вместо того, чтобы начать без опоздавшего, мило шутили. А когда в их докладе было отмечено, что в России растет влияние государства на прессу, российский президент сказал, что ничего такого не наблюдается. И снова никто не возразил.

Значит, все правильно. Логика простая: значит, с ними так можно. С этими, чужими – тоже. Со своими-то так можно давно.

В этом году исполнится 15 лет попытке путча. Тогда, на пресс-конференции ГКЧП, все выслушали программу путчистов, записали, покивали и разошлись бы, если б не задала вопрос журналистка Татьяна Малкина: «Понимаете ли вы, что то, что вы делаете, называется государственный переворот?» И как-то всем, в том числе и ГКЧП, сразу стало ясно: да, это государственный переворот.

Кто-то ведь на конгрессе в Москве мог встать и сказать – о том, что все принятые в последние годы законопроекты о прессе, все-все – ограничивают ее свободу. О государственных средствах информации: что если написано, что владелец «Газпром-медиа», то это значит «Газпром», а «Газпром» значит государство. И так далее. Не нашлось. Не спросили. Не сказали.

В российской истории такие поступки всегда были делом одиночек. В отсутствии гражданского общества полагаться можно было только на личную доблесть и шанс ответного удара. Пощечина – экзистенциальный жест, дуэль – одновременно человеческое возмездие и суд Божий.

Правда, к началу ХХ века постепенно начала складываться система отношений между людьми – не только зафиксированная в законах и уложениях, но и куда более важная, возникающая как негласный договор на традиции взаимоуважения. Это уже не хрупкий баланс между безоглядной силой карающей власти и истеричным ответным выпадом оскорбленной личности – что проходит скорее по части социальной психиатрии. Помимо гражданских институтов, необходимо то, что скучно называется общественным мнением. Развитое общественное мнение порождает общественный этикет – он и заменяет героические поступки одиночек. Честь становится не личным делом каждого, а социальным обиходом. Собственно, это и называется – цивилизация. То, что начало складываться в России. Не успело. Не сложилось до сих пор.

По предреволюционной прозе и мемуарам разбросаны свидетельства. Высокопоставленному мошеннику ставят условием уход добровольцем на фронт, иначе публичное разоблачение – и он подчиняется. Бытовой, оттого более убедительный пример. Офицеры-гвардейцы обязаны были знать жен однополчан в лицо, потому что, встретив в обществе сослуживца с женщиной, обязательно было подойти, если это жена, и ни в коем случае – если нет. Важнее всего, что речь не о деликатности, а о железном правиле, тем более нерушимом, что неписаном.

Даже не смешно – настолько немыслимо – пробовать перенести эти ситуации в дальнейшую Россию, вплоть до нынешнего дня.