Марина Тимашева: «И зачем нужно было столько лгать?» - так называется книга, вышедшая в Петербурге, в музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме. Это собрание писем известного историка Льва Николаевича Гумилева, написанных им в 50-е годы в лагере. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Это не просто письма - это письма к любимой женщине, драгоценный знак страшного времени и обстоятельств, благодаря которым отношения двух неординарных людей, и так не простые, умножаются на расстояние от Ленинграда до омского лагеря, делятся на неравенство положений (она свободна, он – зэк), преображаются и искажаются до практически полного уничтожения. Когда читаешь эту книгу, невольно вспоминаешь трагическое признание Варлама Шаламова о том, что лагерь не несет никакого положительного опыта, кроме того, что разлагает и губит человеческую душу. С одной стороны, сердце сжимается от того, какой ценой удается выжить, как искажается мир в глазу пленного человека, словно в глаз попал кусочек зеркала тролля. С другой - поразительно, как в тюремных условиях Льву Гумилеву удавалось работать над блестящей докторской диссертацией.
Диктор: «Неужели ты думаешь, о, наивница, что хунны и прочие уйгуры - моя работа? Это мой отдых в свободное время, когда я не очень устал. Это дыра, куда я могу провалиться, чтобы не видеть окружающую току и окаменелое отчаяние. Благодаря такому отвлечению, я сохраняю еще некоторую жизнеспособность, ибо, без крупиц радости даже звери жить не могут».
Татьяна Вольтская: Адресат этих писем – Наталья Варбанец. «Птица», как звали ее близкие. Она работала в отделе редкой книги в Публичной библиотеке. Лев Гумилев познакомился с ней в 47-м году и влюбился с первого взгляда. На следующий день пришел делать предложение. Принес в подарок веер Ахматовой. Предложение не было ни приято, ни отвергнуто, но отношения завязались. Правда, те, которые не устраивали Гумилева, когда его возлюбленная считала себя свободной. В 48-м году Гумилев с блеском защитил кандидатскую диссертацию, а в 49-м снова попал в лагерь на шесть с половиной лет. На его письма Птица стала отвечать только через пять лет. Говорит директор музея Ахматовой Нина Попова.
Нина Попова: 6 ноября его арестовали. Здесь, в Фонтанном доме. В момент ареста у него был роман с женщиной, которую он любил. В оформлении писем Льва к Птице использованы рисунки. Занимаясь средневековой книгой она рисовала книжные миниатюры. Причем, это были не житейские зарисовки, а именно игра. Души людей, живых людей, общающиеся между собой. «Рай» и «Ад» - это две ее работы. Она и лев - живой, реальный зверь у ее колен - как Лева был у ее колен. Это очень интересная история. И Ахматова, присутствующая, несомненно, в этой переписке, потому что она свидетель и романа, и истории ареста, и того, что бы потом с Натальей Васильевной.
Татьяна Вольтская: А что с ней было потом?
Нина Попова: Она, видимо, испугалась, не ответила на его письмо. В это время Наталья Васильевна не переписывается с Левой, но помогает Ахматовой - приносит ей еду, что-то здесь по хозяйству делает. Ахматова поняла уже после 1946 года, после постановления, что кто-то из домашних поставлен за ней следить. Мы знаем это сейчас, по опубликованным материалам генерала Калугина.
Татьяна Вольтская: Мы знаем, кто?
Нина Попова: Да. Одну звали Софья Каземировна Островская. Умный, талантливый человек, переводчица с польского. А вторую звали Антонина Михайловна Оранжереева, Анта. И стихи памяти Анты Ахматова включает в свой цикл «Венок мертвым». И, видимо, анализируя присутствие Натальи в доме, никогда не задавая вопрос Наталье, почему она не пишет сыну… У Левы были претензии, почему, когда он спрашивает ее, как поживает его любовница, она ему отвечает, как цветут тополя в саду. Потому что, во-первых, она не могла ему написать, что у нее возникает такое подозрение. По инициативе Натальи Васильевны, весь 55-й год идет переписка, в 56-м году он возвращается и, через месяц, они расстаются. Там не совпадали совершенно взгляды на то, какой он видел ее. Он знает, что ему рядом нужен человек, который будет тенью его. А она была вполне европейски ориентированной, она не хотела замуж просто так, чтобы быть домашней хозяйкой. И когда Лева с ней расстался, расстался страстно и очень нервно, очень драматично, какое-то свое подозрение Ахматова, желая его утешить, высказала ему, что она дурной человек и не надо страдать. И он это повторил в своем кругу. И об этом Варбанец узнала в 60-е годы. Для нее это был страшный удар. Мы анализируем эту историю не с точки зрения семейно-психологических отношений, а потому, что тут лежит отпечаток, страшный отпечаток этой эпохи. Когда каждого был страх, когда боишься и своей тени, и боишься непонятного тебе человека.
Татьяна Вольтская: Действительно, это самое страшное, вот это растление души, даже самой лучшей, самой высокой.
Нина Попова: Мне тоже казалось, что Ахматова ничего не боится. Но это умозрительное заключение. Потому что я вспомнила и прочитала стихи:
«Страх, во тьме перебирая вещи,
Лунный луч наводит на топор…»
Это она писала в 21-м году, про то возникшее в обществе чувство страха, когда пошли первые репрессии. Но она сама, оказывается, так испугалась… Не за себя испугалась, а просто испугалась. Вот это сейчас мы понять не можем. Что она схватилась за топор, в метафорическом смысле.
Татьяна Вольтская: Что же, все-таки, нам дает эта книга, кроме боли?
Нина Попова: Контекст исторический. Понять характеры. Не судить никого, а понять это жуткое время. Это же, в принципе, история внутри семьи. Как бы ни высока была Анна Андреевна, как бы ни одарен был Лев Николаевич, как бы ни была европейски продвинута Наталья Васильевна – никто не слышит друг друга, все разъединены.
Марина Тимашева: Не самая приятная особенность российской культуры и, вообще, жизни – разрыв между столицей и, так называемой, периферией. О людях надо судить не по прописке (по национальности, по богатству), а по делам. Надо сохранять единое пространство и справедливость. Именно в этом направлении, как я понимаю, работает издательство «Древлехранилище», выпуская очень красивую, подарочную книгу Александра Лаврентьева «Епифань и Верхний Дон в Х11 – ХУ11 веках». Подробнее – историк Илья Смирнов.
Илья Смирнов: Действительно, разрыв между страной и её столицей не только аморален, но и очень опасен. Что же до Епифани, то к началу ХХ1 века крепость на южных рубежах стала скромным посёлком городского типа. Тем не менее, ему посвящено превосходное иллюстрированное издание: интересно рассматривать, но и читать можно с пользой и с гордостью за такой посёлок, от жителей которого порою зависел и царский трон.
Александр Владимирович Лаврентьев начинает с предыстории, пытаясь по скудным источникам выйти на след того Епифана, который задолго до постройки крепости увековечил своё имя в верховьях Дона: «Епифанов лес», «Епифанов луг», «Епифаново болото». По мнению автора, это может быть Епифан Давыдович, чашник при дворе великого князя Рязанского. По ходу топонимического расследования мы получаем массу разнообразной информации. О должности «чашник»: «первоначально связанная с отправлением реальных хозяйственных функций, должность чашника со временем стала ступенькой формирующейся иерархии…» (сравните: «стольник» или «конюший»). Об экологии – мы очередной раз убеждаемся, что «традиционное общество» своими примитивными средствами истребляло природную среду, в данном случае леса, так же эффективно, как потомки машинами. О самом раннем казачестве, которое появляется «в летописях только в первой половине ХУ века, причём обязательно с характерными прилагательными «ординские», «азовские», указывающими на служебную принадлежность. Первое упоминание о казаках, служивших русским князьям, относится к середине ХУ века, и это были «рязанские казаки». К месту боя с царевичем Мустафой они прибыли на лыжах. Здесь же иллюстрация: как выглядели древние лыжники и их инвентарь. Лыжи очень короткие, вместо палок – копьё. Рекорда зимней Олимпиады не поставишь, но к месту назначения по зимнему бездорожью можно поспеть.
Как полагает автор, «изначально Епифань была казацким по составу поселением, состоявшим из слобод и не имевшим острога». Ну, а крепостное строительство связано с именем князя Ивана Фёдоровича Мстиславского, политического деятеля эпохи Ивана Грозного. Епифань стоит в ряду крепостей, призванных защитить Россию с юга от набегов кочевников, прежде всего, от Крымского ханства и его вассалов, для которых регулярный погром, грабёж и угон в рабство соседей-земледельцев был главным источником доходов и образом жизни. Понятно, что в таких условиях объединение русских княжеств самым сильным, способным организовать систему общей обороны, становилось жизненно необходимо. А у Епифани автор книги отмечает ряд уникальных особенностей. Он пишет: «епифанский острог более всего напоминает не обычную пограничную крепость, а личную княжескую резиденцию, своего рода замок феодального суверена». Здесь же мы видим реконструкцию Проездной башни Епифанского острога. Действительно, гордое сооружение очень напоминает западноевропейский феодализм, только выполнено не из камня, а из дубовых брёвен.
Ну, и самая авантюрная, достойная Дюма и Дрюона глава приходится на Смутное время и связана с именами епифанского сотника Истомы Пашкова, воеводы из холопов Ивана Болотникова, боярина из казаков Ивана Заруцкого и их государыни - царицы Марины Юрьевны. Кстати, в книге она почему-то именуется «царицей» в кавычках. Второй раз отмечаю в современной научной литературе о ней такое злоупотребление кавычками, будем считать его опечаткой, потому что Марина Мнишек, при всём критическом отношении к её политической деятельности, была, всё-таки, царица, ничем не хуже других.
А вот чего мне в книге не хватает. То, наверное, того, что в советской историографии было представлено даже сверх меры, но сейчас просто потерялось: социальная подоплека политической истории. Почему именно «украинные города», то есть кто? - наследники «богатырских застав» былинных времён, пограничная стража, защитники страны – сделались опорой повстанческих движений вплоть до самого конца Смуты? «Собрахуся боярские люди и крестьяне, с ними же украинские посадские люди и стрельцы и козаки; и начаша по градам воеводы имати и сажати по темницам, бояр же своих домы разоряху». Почему официальные грамоты об убийстве Лжедмитрия и вступлении на престол Василия Шуйского в Епифани жгли, а послов от Собора, избравшего на царство Михаила Романова, «переграбив», посадили «за крепкие приставы»? И отпустили обратно в Москву живыми, наверное, только потому, что это были свои же «товарищи» казаки. Впрочем, автор в предисловии предупредил, что книга «не претендует на всеохватность», так что, правильнее будет оценивать то, что в ней есть, а не придираться к тому, чего нет.
Марина Тимашева: C 23 июня по 2 июля в Москве проходил Международный кинофестиваль. Гран-при получила шведская картина «О Саре», приз за режиссуру – Бертран Блие, четыре награды достались британскому фильму «Уроки вождения» (спецприз жюри, премия за лучшую женскую роль Джули Уолтерс, награда жюри российской прессы и приз зрительских симпатий). Лучшим актером признан Йенс Харцер за роль в немецкой картине «Страхование жизни», которая также удостоена диплома жюри российских критиков. ФИПРЕССИ наградило филиппинскую ленту «Букмекер».
Таким образом, больше жюри пренебрегло всем, что связано с поиском в области формы: будь то стилизация под документальное кино, как в «Букмекере» или стилизация ретро ( как в хорватской картине), сложнейший монтаж, как в «Черве» или эстетские изыски Рауля Руиса в фильме «Климт». Жюри не оценило и те картины, в которых есть образная, поэтическая система (это касается «Страхования жизни» и «Родственников» Иштвана Сабо). Иными словами, выбирали из мелодрам и комедий. При этом, не отметили «Самурая, которого я любила» или бельгийскую комедию «Как все», видно потому, что японская лента – историческая, а бельгийская – нелинейная, в ней хороший человек может совершить дурной поступок и наоборот. Наградили, стало быть, мелодрамы из современной жизни.
А теперь представлю вам хронику конкурсной программы фестиваля, который открылся в кинотеатре «Пушкинский». Шествие по звездной дорожке чуть не подмочил небольшой дождь, но к тому моменту, что на верхней ступеньке лестницы появился президент Московского кинофестиваля Никита Михалков, дождь закончился. Артисты и режиссеры, несмотря на это, мчались по дорожке стремглав. В этом году церемонию перенесли с семи часов вечера на половину шестого и провели в ускоренном темпе, чтобы уложиться в 40 минут, отпущенных для телевизионной трансляции. Футбол – вот важнейшее из искусств сегодня, он потеснил в эфире торжества по случаю открытия кинофестиваля. Видимо, футбол или жара, или они вместе, потеснили любовь к кино и в сердцах гостей. Действительно, знаменитых лиц на дорожке и в зияющем пустотами партере было мало. Церемония началась шутливо. На китайском народном инструменте были сыграны «Подмосковные вечера», затем квинтет теноров исполнил арию из «Чио-чио сан». Вокалистов окружали танцовщицы с японскими веерами. Вообще-то на открытии показали картину китайского режиссера Чена Кайге и ему же досталась первая награда «за вклад в мировой кинематограф». По традиции Никита Михалков вручил Анджею Жулавскому бразды или, вернее, вериги правления – тяжеленную цепь с изображением Святого Георгия. Новый председатель жюри причислил Московский международный кинофестиваль к крупнейшим международным фестивалям, как то: Канн, Венеция и Берлин. За это, видимо, ему доверили кинохлопушку и текст: «Московский международный кинофестиваль объявляется открытым». Обычно, все эти ритуальные действия выполняет мэр Москвы Юрий Лужков. Польский режиссер на месте мэра Москвы – это было самым забавным моментом на совершенно официальной церемонии.
Каталогов в пресс-центре в первые дни на всех не хватало. К этому, впрочем, все давно привыкли. До вечера 20-го июня – вот это было уже совершенно необычно – никто не знал имени председателя жюри. За несколько недель до начала фестиваля, от этой почетной должности отказался режиссер Михаэль Ханеке, и его место занял польский коллега Анджей Жулавский. Прежде, его имя значилось в списке жюри и получалось, что у судейской коллегии четное число голосов. Так не положено, но Анджей Жулавский сказал:
Анджей Жулавский: У нас хорошая ситуация, потому что нас пятеро. На всех фестивалях мира три на три. Президент, жюри может иметь второй голос. Здесь ситуация очень хорошая. Я думаю, что все должно быть демократично, три голоса больше, чем два.
Марина Тимашева: Работа жюри предстояла не из приятных. Мало того, что многие режиссеры - участники конкурса - выдающиеся мастера, они, к тому же, хорошие знакомые членов жюри. Анджей Жулавский назвал их своими друзьями:
Анджей Жулавский: «Рауль Руис – мой хороший друг, Бертран Блие – друг, а Иштван Сабо – очень хороший друг. Ситуация несколько странная, но, чем ближе тебе человек, тем строже к его работе относишься. Наша дружба не означает, что я предпочту их фильмы и предоставлю им какую-либо фору. Но если после фестиваля наша дружба будет разрушена, я стану об этом сожалеть.
Марина Тимашева: Фильмом открытия фестиваля стала «Клятва». Чен Кайге - автор картин «Желтая земля», «Император-убийца», «Прощай, моя наложница» - привез ее в Москву, как он сам сказал, «из уважения к русской культуре». Эпическое полотно повествует о битве древних царей за прекрасную избранницу. Мнением о фильме я попросила поделиться главного редактора Радио Культура Анатолия Голубовского:
Анатолий Голубовский: В самых значительных китайских блокбастерах история всегда о любви, и это тот крючок, на который они ловят, как мне кажется, доверчивых европейцев и американцев. Потому что все эти фильмы внушают всем зрителям, что великая цивилизация, из которой произошел современный Китай, основана на любви и на том, что именно эта цивилизация лучше, чем какая-либо другая, представляет себе, что такое гармония. А гармония - в любви, в смерти, в жизни, в бою, в труде. И мне кажется, что где бы ни делались такие фильмы, в Голливуде или в Китае, при помощи каких-то сверхсовременных компьютерных спецэффектов или при помощи каких-то рукодельных технологий, которые известны только китайцам, в любом случае это – новый глобализм. Но не тот глобализм, против которого выступают антиглобалисты, а тот, против которого еще никто пока не выступает, но который чреват очень серьезными цивилизационными сдвигами. Потому что эта эстетика, эта этика, они завораживают абсолютно. Я не уверен пока, готов ли я стать ее пленником.
Марина Тимашева: Сам Чен Кайге о цивилизациях и их противостоянии не думал:
Чен Кайге: «Клятва» - это не реалистический фильм, но это история большой любви. Любовь и ненависть - две главные силы, которые действуют в человеческом обществе. И я надеюсь, что любовь может переселить ненависть. Главные темы в фильме - свобода, любовь и судьба. Я - фаталист. В нашей жизни происходит слишком много событий, над которыми мы не властны. Люди, конечно, часто задумываются, а могут ли они перехитрить судьбу, изменить ее. Что до меня, то я стараюсь показать в фильме две силы, которые, на мой взгляд, могут ее изменить. Это любовь и свобода.
Марина Тимашева: Зрители скоро сами смогут решить, кто прав, автор фильма или его критики. «Клятва» выходит в прокат рекордным для китайской ленты в России числом копий, их 130. На закрытии показали «Возвращение» Педро Альмодовара, оно тоже выходит в прокат, и первым зрителям очень понравилось. Знаменитых лиц на заключительной церемонии было больше, чем на открытии фестиваля, но все равно не густо. Зато приехал Жерар Депардье. Днем он общался с кинопрессой, вел себя дружелюбно и не высокомерно, серьезно отвечал на вопросы. Мой, касался премии, которую Жерару Депардье вручили в Москве. Награда носит имя Станиславского, и я просила выдающегося артиста сказать, когда впервые он услышал это имя.
Жерар Депардье: Я знаю имя Станиславского с 65-го года, когда начал работать в театре. Я не сторонник, вообще-то, никаких методов, я считаю, что лучшими учениками Станиславского были американские актеры, но, в принципе, мне эта личность нравится. Мне захотелось играть в театре не из-за каких-либо систем, а из-за авторов. Например, из-за Достоевского, который рассказывал об эмоциональной жизни человека. Насколько я знаю, в России предпочитают Толстого, считают, что у Достоевского слишком сильные эмоции. А мне он самый близкий автор. Я мог сравнить его только с Бальзаком. Когда я начал работать в театре, я не опирался ни на какой метод. Зато, в 78-м году познакомился с Владимиром Высоцким, и он оказался очень мне близок. Тогда я играл в пьесе Питера Хэнка, и провел потрясающий месяц в обществе Владимир Высоцкого и его супруги Марины Влади, и покуралесили мы на славу. Я чувствую, как мне кажется, душу русского народа, возможно, именно потому, что встречался с Достоевским. Здесь, в вашей стране, есть какая-то сумашедшинка. Но как можно остановить ветер, если он гуляет по равнине, а гор нет?
Марина Тимашева: То, что Депардье получил премию Станиславского, было известно заранее. О том, кто выиграет соревнование, никто не знал. От имени большого жюри, которое судило фильмы основного конкурса ММКФ, выступил его Председатель Анджей Жулавский. Он сказал, что «члены жюри не ссорились и не заседали до пяти часов утра, но дискуссии вели. Критерии выбора, - продолжил пан Жулавский, - это гуманизм, интеллигентность, мастерство режиссера и актеров. Я просил всех членов жюри решить: стали бы они покупать билеты на тот фильм, за который голосуют, и хотят ли они посмотреть его еще раз». Критерий, замечу, довольно странный: например, «Конформист» - великий фильм, но вряд ли найдется человек, который захочет посмотреть его еще разок.
Впрочем, раньше Анджей Жулавский объяснял:
Анджей Жулавский: Если фильм легкий - я отличный зритель, если же он трудный, амбициозный, быть может, даже интеллектуальный, то во мне просыпается более строгий судья. Амбиции должны соответствовать потенциям.
Марина Тимашева: Если верить сказанному председателем жюри, более строгий судья в первые дни конкурса не должен был в нем проснуться. Оба фильма - «Сколько ты стоишь?» выдающегося режиссера Бертрана Блие и хорватскую картину «Спи, мое золотко» - смотреть было легко, особых претензий на интеллектуальное кино в них не наблюдалось. Картину о хорватской деревне 40-50 годов режиссер Невен Хитрич снял в манере близкой к документальной.
Невен Хитрич: В Хорватии я получал премии за мои документальные фильмы. С игровыми картинами их объединяет внимание к людям, жизнь которых мы наблюдаем. Была такая старая присказка: это не трагедия, чтобы вас расстрогать, и не комедия, чтобы повеселить. Жанр фильма – трагикомедия.
Марина Тимашева: Это теперь модное направление в кинематографе. Выглядит все так, будто оператор поставил камеру и наблюдает течение обыденной жизни, не оценивая происходящее и не давая зрителю времени посмеяться или поплакать. О фильме Бертрана Блие подобного не скажешь. Можно вволю повеселиться, можно и расстроиться. Автор картин «Вальсирующие» и «Мужчины, приготовьте носовые платки» остался верен себе и снял абсурдистскую комедию. Но возраст режиссера дает себя знать– новый фильм куда сентиментальнее предыдущих. Блие сумел создать и полтора часа продержать на экране атмосферу «глупого, милого», легкомысленного счастья. Счастье – это очень красивая женщина в постели с любящим ее мужчиной. Женщина воистину хороша. Моника Беллуччи, увиденная глазами Бертрана Блие, будто только что сошла с полотен великих живописцев эпохи Возрождения. Да и сам фильм кажется приношением режиссера Монике Беллуччи. Бертран Блие говорил:
Бертран Блие: Мой фильм – это простая любовная история. Когда меня просят ее как-то характеризовать, я отвечаю: это не фильм, а ласковое движение. История о том, как женщина обнимает мужчину. Причем мужчина во всех отношениях ее помельче. Фильмы мои часто бывают похожи на сон. В принципе, предпочитаю кошмарные сны, но тут вышел сон, как мечта.
Марина Тимашева: Бертран Блие выглядел и держался как мечтатель, и вовсе не походил на человека, который первым вступил в сражение за награды Московского международного кинофестиваля. Да и сам он признался, что, снимая фильмы, думает не о призах, а о том, что рядом работают интересные режиссеры, и назвал имя Вонга Карвая. Название его картины - «Любовное настроение» - определило в значительной степени и тональность фильма Бертрана Блие. Хочу привести еще одно высказывание Блие :
Бертран Блие: Есть такие моменты в жизни каждого творца, когда он должен вести себя как последний негодяй. И бывают такие времена или даже страны, в которых следует быть элегантным и сдержанным. По-моему, сейчас время бороться с политкорректным искусством. Настоящий художник не может быть корректным, точнее - не обязан им быть. Он должен соблюдать определенные правила в жизни, но не в своем искусстве.
Марина Тимашева: Эти слова выдающегося режиссера я вспомнила на фильме итальянского режиссера Умберто Марино «Лед и пламень». Ему, как и многим его европейским коллегам, видимо, не дают покоя лавры «Человека дождя» и Дастина Хофмана или южнокорейской картины «Оазис». Герой – душевнобольной человек, спасти которого может (по мысли авторов фильма) не медицина, а только любовь, - этот образ и эта идея давно стали общим идеологическим местом мировой кинематографии. Сам режиссер, однако, не признает свой фильм данью моде:
Бертран Блие: Болезнь я старался показать метафорически. Герой носит в себе те же проблемы, что и самые обычные люди. Мы рассказываем историю человека, который лишен дара любви и пробует его обрести с помощью женщины. Лед - это он, она - пламень. Его таяние и есть предмет нашего интереса.
Марина Тимашева: Название следующего фильма конкурсной программы – «Самурай, которого я любила». Красивая история из древних времен, совершенно доступная зрителю, ничего не знающему об особенностях японской культуры. Необычно в фильме то, что любовь совершенно целомудренна, боевых сцен не так уж много, самураи заняты на чиновничьей службе (проверяют рисовые поля), да еще они дорожат человеческой жизнью и не рвутся пролить кровь врага. Режиссер Мицуо Куроцути говорит, что этим обязан книге.
Мицуо Куроцути: Вы приучены к самураю-супермену, а я хотел представить вам обычного человека. Он - такой же, как мы.
Марина Тимашева: На самом деле, такой же, как мы, только герой немецкой экзистенциальной драмы «Страхование жизни». Превосходный молодой актер Йенс Харцер играет страхового агента, человека, который доведен до полного изнеможения вечной необходимостью зарабатывать деньги, постоянными разъездами, унизительной ролью кривляки. Ведь каждый раз он должен ломать комедию, чтобы заполучить клиентов – таких же, как он, измочаленных людей. И он, и они – потенциальные самоубийцы. Во-первых, все боятся жизни и не уверены в завтрашнем дне, а во-вторых, в случае смерти, их дети и жены получат значительную сумму денег. Никто здесь не занят реальным делом. Одна заправляет гостиницей, в которой нет постояльцев. Другой торгует поддельными духами, и даже женщину ему заменяет запах фальшивой парфюмерии. Да и сам герой страхует, по сути, воздух. Настоящей жизни нет, а та, что есть, никому не нужна. Режиссер Бюлент Акинчи говорит:
Бюлент Акинчи: Жизнь в Германии прекрасна. Это уж точно. Но я хотел показать те сущностные, глубокие проблемы, которые существуют во внешне очень благополучном обществе.
Марина Тимашева: Атмосфера социальной депрессии поразительно точно зафиксрована в фильме «Страхование жизни». Режиссер показывает самые обычные вещи, но он сгущает реальность до символа, и вас охватывает настоящий ужас. Ужас от этих бесконечных серых дорог, от тонированных стекол машин, которые никогда не открываются, от вида бензозаправок. Хотя бы здесь люди могли пообщаться, перекинуться парой слов, но нет - они стынут в одинаковых позах, с одинаково непроницаемыми лицами, как манекены из витрин. Но вот женщина, рядом с которой герою хочется остановиться, остаться, живет в отеле под названием «Выезд с главной дороги». Таков ненавязчивый совет автора фильма: нужно просто свернуть в сторону и притормозить. На мой взгляд, Гран-при фестиваля заслуживал только этот фильм - один из вообще немногих, смысл которых не исчерпывается кратким пересказом сюжета.
Вообще, политики было не густо, зато социальных проблем - хоть отбавляй. В симпатичной легкой бельгийской комедии «Как все» показана диктатура без диктатора. С его ролью успешно справляется телевидение и средства массовой информации, которые бесцеремонно вторгаются в человеческую жизнь и превращают людей в подопытных кроликов. Герою фильма всегда нравится то, что и большинству французов. Эту его способность сперва используют телемагнаты, а потом он сам начинает извлекать из нее выгоду и становится настоящей звездой. Роли меняются, и вот уже от его мнения зависит результат президентских выборов. История напоминает американский фильм «Шоу Трумена», но, если забыть об оригинале, можно получить удовольствие от неглупой комедии. Чего и добивался режиссер Пьер-Поль Рендер.
Пьер-Поль Рендер: Источником вдохновения для этого фильма послужили, конечно, телешоу. Но в стандартных играх задача участника чем-то выделиться, а в фильме предложена такая игра, в которой надо быть таким, как все. Герой получает возможность выделиться именно потому, что он похож на всех сразу. Однако, он к финалу вырастает в совершенно самостоятельную величину. Уже не он подражает кому-то, а все стараются стать похожими на него. Мы не хотели ломать рамки легкой комедии, но ведь и она может заставить человека задуматься. Главное для нас – не попасть в ловушку выбора: фильм для всех или фильм для избранных.
Марина Тимашева: Еще одна картина «О Саре», как раз лауреат Гран-при, показалась вполне заурядной. В ней, несмотря на все недостатки – литературность, повествовательность, отсутствие выразительных актерских работ и фальшивый хэппи-энд, затронута важная тема. Главная героиня- жертва феминизма, она боится признать, что не все может сделать сама, без посторонней помощи. Упрямо отстаивая свою независимость, она едва не разрушает свою и чужую жизнь.
В умной, стилизованной под документальное кино, филиппинской картине «Букмекер» опора и надежда семьи – пожилая женщина – вынуждена зарабатывать, принимая ставки в нелегальной лотерее. А играют в нее такие же полуголодные и нищие, как она сама. Режиссер Джеффри Джетуриан поясняет:
Джеффри Джетуриан: Мы настаивали на документальной стилистике. Хотели максимального приближения к реальности. Наши герои взяты не из литературы, они – обычные жители Филиппин. Вы мало знаете о филиппинцах, но уверяю вас, в фильме происходит то, что и в жизни. Наши люди живут за чертой бедности, но даже в самых диких условиях мы стараемся выживать, сохранять чувство юмора и человеческое достоинство. Несмотря на нищету, мы умеем наслаждаться жизнью. Что касается женского образа, то наше общество матриархально. У нас женщины обладают и политической властью, и властью в семье. Да, почти вся нагрузка ложится на женские плечи.
Марина Тимашева: Да, мы немного знаем друг о друге, но эти слова режиссера в России очень хорошо понятны, да и по самому фильму видно, что проблемы общие и отношение к ним – тоже. Образ женщины, как единственной опоры семьи и общества, легко обнаружить почти во всех фильмах конкурса. Это не касается, разве что, американской картины «Спроси у пыли», которая, казалось, должна была порадовать. И продюсер Том Круз, и в ролях - красавица Сальма Хайек и выдающийся актер Дональд Сазерленд. А рассказана вялотекущая любовная история. Некий господин, отчего-то называющий себя писателем, и его умирающая от чахотки возлюбленная. Просто итальянская опера, но без мысли, чувства и страсти. Греческая картина «Пробуждение» - что-то невообразимо скучное про полицейского, который покрывал подпольные бордели - наверное, была отобрана в конкурс потому, что проститутки там все русские и время от времени переходят на родной язык. Израильский фильм, вообще, называется «Полурусская история», в нем говорят на двух языках, а главные роли сыграны ныне живущими в Израиле актерами - Евгенией Додиной и Кириллом Сазоновым. Это, по аналогии с романом воспитания, фильм воспитания. По мере развития действия мальчик становится не только хорошим партнером-танцором, но и настоящим мужчиной. Единственным, кроме самурая, героем конкурсных фильмов, который считает своим долгом защищать женщину, будь то его мама или подружка. Режиссер Эйтан Аннер говорит, что много ездил по школам бального танца в поисках благородного юноши:
Эйтан Аннер: Пока я занимался подбором исполнителей, я понял, что бальный танец - прекрасная модель любви. Когда девочки и мальчики становятся в пары, они оказываются мужчиной и женщиной в миниатюре. Но, в отличие от взрослых, они более открыты в проявлении своих эмоций. Я хотел сказать в своем фильме, что две культуры - русская и израильская - могут танцевать друг с другом. Пока что они танцуют танго, но словно бы спиной друг к другу. И этот танец двух культур я старался показать в фильме.
Марина Тимашева: «Уроки вождения» - так и называется фильм. И снова мы имеем дело с фильмом воспитания. В нем, выращенный в религиозной и пуританской семье,юноша проходит школу жизни под руководством сумасбродной старушки, бывшей актрисы. История страшно неоригинальна, довольно вспомнить хотя бы пьесу «Гарольд и Мод» или «Оскара и Розовую даму», но очень хорошо сыграна известными английскими актерами: Лорой Линней, Джули Уолтерс и Рупертом Грином. Режиссер Джереми Брок говорит, что этот фильм в значительной степени автобиографичен:
Джереми Брок: Моя любящая мать страшно не хотела отпускать меня от себя, и использовала религию, чтобы меня удержать. Так поступают во многих семьях, ведь религия основана на вере и на доверии. Но у моей матери была связь на стороне, а я расценивал это как предательство. Поэтому я с детства понимал, что такого рода религиозности не стоит доверять. А та женщина, которая стала прототипом старой актрисы в фильмы, научила меня радоваться жизни. Она стала мне второй матерью. Если зрители будут смотреть фильм невнимательно, они могут прийти к выводу, что это антирелигиозное высказывание, но это не так. Это история отношений одного, отдельно взятого мальчика, с его верующей матерью.
Марина Тимашева: К религиозной проблематике обратился и Анджей Северин в картине «Если ты не жил». Киноманы знают Северина по ролям в фильмах Анджея Вайды, а театралы - по работе в «Комеди Франсез». Теперь уже в качестве режиссера он снял историю про священника. Спасая детей в Африке, герой заразился СПИДОМ. Режиссер уподобляет его библейскому Иову, что делает и без того умильно-фальшивую мелодраму чрезвычайно претенциозной. Не могу сказать ничего доброго и про фильм Рауля Руиса «Климт». Казалось бы, и режиссер известный, и Климт в России очень популярен, да еще роль его доверена Джону Малковичу. А результатом стала очередная, пусть очень эффектно снятая, историко-костюмная спекуляция на личной жизни и истории болезни выдающегося художника.
В предпоследний день смотра, все-таки, показали фильм имеющий отношение к политике. Он основан на романе классика венгерской литературы Морица Джигмунда, называется «Родственники» и сделан выдающимся венгерским режиссером Иштваном Сабо. Сравнивать новую его работу с теми, которыми он прославил свое имя, я бы не стала, но это весьма качественно сделанное умным человеком кино. Главный герой – наивный и честный молодой мужчина становится главным прокурором маленького города. Помимо своей воли, он оказывается вовлечен в игры циничных политиков и становится одним из них . Осознав произошедшее, он предпринимает попытку покончить жизнь самоубийством. Послушаем Иштвана Сабо:
Иштван Сабо: За основу взят роман выдающегося представителя венгерской литературы, который мы в 15-16 лет изучали в школе. Когда мне захотелось снять новый фильм, я стал искать историю, которая могла бы волновать современного человека. Мои близкие друзья предложили мне перечитать роман «Родственники». Прочитав, я понял, что это очень современное произведение. У нас, в Центральной Европе, а не только в Венгрии, люди живут, как при феодализме. И вот находится человек, которому нравится руководить, а остальные готовы голосовать за него, потому что он готов взять на себя ответственность, а они – нет. Этого человека, который дает нам чувство относительной уверенности, мы можем и ненавидеть. Герой фильма хочет угодить и одним, и другим, и остаться честным человеком. Я уверен, что это невозможно. Этот герой наивен, возможно, даже глуп. Он не видит того, что происходит вокруг. Он не сознает всей меры политического цинизма и того простого факта, что все решают деньги. Мэр этого города только делает вид, что руководит, на самом деле, он – карманный мэр, полностью зависящий от банкиров. Иное дело, что тогда, 70 лет назад, люди еще соблюдали некие моральные правила. Венгерские аристократы могли, в случае скандала, покончить с собой. Сегодня, если бы такой человек потерпел неудачу в одном городе, он пристроился бы на ту же должность в другом месте. Вот что случилось за 70 лет, которые прошли со времени издания романа.
Марина Тимашева: Кстати, роль Мэра у Иштвана Сабо сыграл Олег Табаков. Перед вами - мягкий, вялый, улыбчивый дядюшка с холодными волчьими глазами. Оторопь берет от такого сочетания, хотя узнаваем этот тип невероятно. И добро, если бы один этот тип. А как вам разворованные американские субсидии, выделенные на строительство свинофермы? Иштван Сабо – человек жесткий. Вся большая политика выглядит у него именно как свиноферма, а ее элита – как свиньи, которые, согласно тексту, жрут что ни попадя, оттого такие жирные и воняют. Интересует режиссера, конечно, не политика, как таковая, а распад личности, пристроившейся к кормушке, и показан он, мягко говоря, реалистично.
Наконец, поговорим о российском участнике конкурса – фильме «Червь». Два дня после просмотра кинокритики со стажем выясняли друг у друга, что же там все-таки происходит, от кого и почему спасается бегством герой, да и кто он, вообще, таков ? «Червь» - это компьютерный термин. Так называют вирус, разрушающий программы. Видимо, режиссер Алексей Мурадов хотел сказать, что когда-то дал сбой сервер огромной страны, а за ним стали ломаться подключенные к нему компьютеры, то есть люди. Те, которые выросли на определенной программе, в определенной системе координат и ценностей, и теперь не понимают, кто они и зачем.
Когда мы в последний раз разговаривали, то план был такой у вас: снимать «Короля Лира». Между тем, нам сейчас пердствляют фильм под названием «Червь». Что произошло между нашими встречами?
Алексей Мурадов: Мне выделили денег для того, чтобы я снял «Короля Лира», но этого оказалось недостаточно. Мы все понимаем, что «Король Лир» это костюмированный огромный проект с большими затратами. К сожалению, мне не хватает части денег для того, чтобы я запустил с «Королем Лиром». Но, что ни делает Бог, по всей видимости, все к лучшему, потому что каждый фильм до «Короля Лира» это попытка научиться чему-либо для того, чтобы снять «Короля Лира». Предыдущий телевизионный проект - «Человек войны» - это попытка научиться, как общаться с массовкой, как ставить драки и батальные сцены. «Червь» - тоже очень любопытный, с этой точки зрения, проект, потому что я для «Короля Лира» готовлюсь, в том числе, на этом «Черве».
Марина Тимашева: Что это за сценарий?
Алексей Мурадов: Сценарий написан Андреем Мигачевым. На самом деле, очень любопытная ситуация. Андрей и Антон Малышевы, продюсеры этого фильма, пригласили Андрея Мигачева для того, чтобы он написал сценарий уже на почти готовый сценарий, который написал режиссер Игорь Талпа, который умер. И это был сценарий для него. И пригласили Андрея, попросили, в память об этом человеке, довести этот проект до конца. В принципе, ко мне обратились тоже с этой просьбой. Я этого человека не знал, но это режиссер, это из моего цеха человек. Если у меня есть возможность хоть такой памятник ему поставить, то я очень рад тому, что это произошло.
Марина Тимашева: А что за история?
Алексей Мурадов: История - обыкновенная. Это человек среднего возраста, мужчина, который получил полковника спецслужб. Вдруг он понимает, что он к жизни не имеет никакого отношения. Он имеет отношение к виртуальной реальности, он имеет отношение к погонам, бог знает к чему, но не к жизни. И вот попытка его адаптироваться к этой жизни, понять, что это такое, что есть суть его, и что есть суть жизни - это и есть предмет этого фильма.
Марина Тимашева: Интересно, что и в «Змее» был человек средних лет, мужчина, и в «Правде о щелпах» было несколько мужчин средних лет, и попытка пристраивания к жизни людей, тем или иным способом не приспособленных, это, вообще, существенная тема?
Алексей Мурадов: Для меня, и для моего поколения это существенная тема. Наше поколение очень странное – оно еще советское но уже не вот это современное, которое делает сейчас нашу страну. Я свое поколение очень люблю, а так исторически случилось, что оно попало в какие-то ножницы, из которых достаточно сложно выбраться.
Марина Тимашева: «Червь» это фильм о людях, что оказались не нужны времени. Они собираются на полуразрушенной верфи и строят корабль. Когда почва уходит из-под ног, самое время выйти в море. Вроде, даже счастливый финал, но отчего-то вспоминается Пушкин: «Куда ж нам плыть?». По мысли, по настроению все понятно, а по сюжету непонятно ничего. Герой фильма (его играет Сергей Шнырев) - полковник спецслужбы и хакер, впутавшийся в какую-то большую политическую игру. В фильме есть все признаки детектива, но, видно, стесняясь низкого жанра, режиссер размазал их по экрану, будто ластиком по бумаге. А жаль. Если бы зрителей не вынуждали разгадывать шарады, им было бы легче вникнуть в суть истории, и вышел бы тогда не арт-хаус, а хороший фильм.
Перейдем от отдельных фильмов к обобщениям. Вот что говорит Вице-президент Гильдии киноведов России Леонид Павлючик.
Леонид Павлючик: Я был воодушевлен прошлогодним фестивалем, потому что была довольно сильная конкурсная программа, а фильма четыре были просто высокого международного класса. В этом году ощущение, к сожалению, пожиже. Конкурсные фильмы, которые мы смотрим, у меня, например, в своей массе рождают ощущение дежа вю – все это я уже однажды видел. Одна картина отсылает к «Шоу Трумэна», другая к известной южнокорейской картине «Оазис», третья картина известного режиссера напоминает самого известного режиссера, только его более удачной, яркой, так сказать, поры.
Марина Тимашва: А теперь, отвлекаясь от художественных достоинств, посмотрим, какую картину мира нарисовала конкурсная программа ММКФ. Мужчины-герои большинства фильмов – слабаки и неврастеники, максимум, на что они способны – прийти к мысли о самоубийстве. Минимум – опереться на женщину. Если кто-то из этой схемы выламывается, то он действует или в историческом фильме или, когда речь идет о современности, не принадлежит к титульной нации. Настоящий мужчина в фильме « О Саре» - по происхождению африканец, а в картине «Как все» - араб. Мало того, в роли женщины-спасительницы, все чаще выступают тоже иностранки. Для француза – итальянка, для немца – славянка, и так далее. Многие фильмы наводят на мысль о том, что демографические проблемы могут быть решены только за счет смешанных браков. В прошлом году почти во всех фильмах ответственность ложилась на детские и юношеские плечи, в этом – на плечи женщин. Если судить о состоянии мира по конкурсной программе ММКФ – от Швеции до Мексики – холод лезет за воротник. Здесь люди боятся подпустить к себе кого-либо ближе, чем на 40 сантиметров, они заняты тяжелым, непроизводительным трудом - букмекеры, клерки в офисах, страховые агенты, менеджеры по продажам. Один просиживает штаны в офисе, другой бесцельно бороздит автобаны, третья принимает ставки в лотерее, четвертый живет в реалити-шоу. Дар общения им не дан, верных друзей у них нет, в сексуальной жизни – несметное число комплексов, и нет понимания между родителями и детьми. Люди зарабатывают деньги, страхуют заработанное, и так - по мертвому кругу. «Работа, работа и никакого отдыха для Джека», как в романе Стивена Кинга и фильме Кубрика «Сияние», но безо всякой мистики. Остается извлечь из знаменитой триады «Потребляй-работай-сдохни» первое слово. Останется - «Работай-сдохни». Конечно, финалы в большинстве фильмов хорошие, но режиссеры почти не скрывают, что это не более, чем уступка зрителю.
Завершить рассказ о 28-м Московском Международном Кинофестивале мне хочется словами Рауля Руиса.
Рауль Руис: Я люблю читать книги по квантовой физике. И там я прочел про гипотезу Бонди-Голда. Попробую описать. Человек пошел в кино и смотрит фильм, в котором человек уснул и видит фильм о том, как человек пошел в кино, и так далее. Эта гипотеза, как аллегория Вселенной, была в 1965 году опровергнута. Но ложная научная теория может быть верной для искусства. В реальной жизни все рождается, умирает и возрождается вновь. Это связано и с кино, на одном берегу которого умирает одна форма, а на другом берегу уже возникает новая.
Марина Тимашева: Лично я другого берега не увидела, но - надежда умирает последней.
