1960-е были и остаются самой противоречивой эпохой в новейшей истории Америки. Почему? Возможно потому, что тогда во взрослую жизнь вступило первое поколение, выросшее в беспрецедентном достатке и благополучии. Из-за этого, пусть относительного, но все же невиданного раньше покоя и процветания перед нашим рациональным и секулярным веком открылась онтологическая бездна, которую безуспешно пытался завалить товарами простодушный консюмеризм. Не то чтобы раньше бездны не было, но в эпоху депрессии и войн ее доверху заполняли страх и повседневная борьба за существование.
Однажды биологи провели эксперимент. Они поселили на изолированный остров птиц и предоставили им вдоволь корма. Вместо того, чтобы наслаждаться сытой жизнью, птицы стали вести себя воинственно — драться и грабить гнезда, уничтожая яйца.
Природа — минималистка, она не рассчитывает на излишки — о них должна позаботиться культура. А когда она с этим не справляется, за дело берется контркультура, которая появляется на обочине исторической магистрали. Не приемля всякую тотальность, контркультура отрицает идею столбовой дороги, по которой — либо в одном, либо в другом направлении — должна маршировать цивилизация. Восстав против культа безудержной рациональности, шестидесятники начали поиск обходных путей. Прогрессом они считали развитие не техники, а сознания, эволюцию чувств, расширение ментальных горизонтов. В этом и заключалась суть того своеобразного духовного движения, которое можно было бы назвать «психоделическим марксизмом».
Маркс считал, что мир надо не объяснять, а переделывать. «Не его, а себя», — говорили в 1960-е, заменяя классовую борьбу LSD и рок-музыкой. Хиппи предпочитали экспериментировать со своим сознанием, а не с чужим бытием. Они верили, что реальность не снаружи, а внутри, и каждый может ее устроить себе по вкусу.
Понятно, почему в этой среде родилась доктрина «когнитивного релятивизма». Мир меняется в зависимости от того, какими глазами мы на него смотрим. Нормальное, «трезвое» восприятие — одно из многих возможных. Да и сама «нормальность» достаточно условна, ибо она детерминирована воспитанием. Осознав реальность продуктом своей, именно и только своей культуры, шестидесятники не могли устоять перед искушением выйти за ее пределы. Как только жизнь без лишений стала нормой, а не исключением, 1960-е столкнулись с тоской будней. Чтобы преодолеть рутину, нужно было остранить мир, изменив и расширив свое восприятие. Чего бы это ни стоило.
Недавно вышла новая биография апостола психоделической веры Тимоти Лири: Роберт Гринфилд «Тимоти Лири. Биография» (Robert Greenfield, Timothy Leary: A Biography).
Со смерти Тимоти Лири прошло всего 10 лет, но уже сейчас его карьера выглядит неправдоподобной. Психолог по образованию, он посвятил всю свою деятельность (и жизнь) пропаганде так называемых «психоделических» (т.е. галлюциногенных) наркотиков, которые он предлагал использовать в качестве стимулянтов интеллектуального и эмоционального развития. В 1960-х годах фигура Лири представляла нечто среднее между звездой попкультуры и религиозным (или, скорей, философским) лидером. Его соблазнительный принцип: «Отключи разум, освободись от тревог и плыви по течению». На его сборища собирались толпы; вокруг него клубились барды; Джон Леннон цитировал его слова в песне Tomorrow Never Knows; и, следуя совету Лири, прозаик Джек Керуак и поэт Аллен Гинсберг писали под действием наркотика LSD. Обаятельная улыбка Тимоти Лири, обращенная к юношеской толпе, запечатлена на сотнях фотографий...
Однако биограф Гринфилд рисует довольно неожиданный портрет этого молодежного кумира с невинной улыбкой. О подходе биографа к своему герою — рецензент книги Люк Санте:
По Гринфилду, Лири, при всём своём философско-идеологическом пафосе, был просто бродячим торговцем, который расхваливал свой товар — наркотики. Родись он на 30 лет раньше, он соблазнял бы провинциалов мазями из змеиного яда или электро-поясами для борьбы с артритом.
Доказательством этой интерпретации служит занятный факт. Когда в 1969 году полиция сумела арестовать этого пропагандиста наркотической эйфории, и ему грозил многолетний срок заключения, конгломерат наркодельцов собрал деньги для организации его побега и переправки в Алжир. Что и осуществила радикальная военизированная студенческая организация Weathermen.
Роберт Гринфилд не поддается распространенной среди биографов моде находить объяснения всех поступков своего героя в истории его детства. Тем не менее, детство Лири было явно чревато последствиями: отец-пьяница бросил семью, когда Тимоти было 13 лет. В 17 лет Тимоти поступил в Вест Пойнт, откуда был вскоре исключен за контрабанду выпивки. Он рано женился и рано стал изменять жене — естественно, под знаменем свободы от буржуазных предрассудков. Когда жена стала упрекать его за измены, Лири жестоко сказал ей: «Это твоя проблема». И правда — в ту же ночь жена покончила с собой .
Но чувство вины не удручало Лири. Способности, честолюбие и обаяние проложили ему дорогу сначала в Беркли, а потом в Гарвард, где его специализацией стала оценка психологических особенностей личности. Попробовав в Мексике галлюциногенные (или, как их еще называют, психоделические) грибы, Лири был так потрясен эффектом, что действие подобных наркотиков стало основным содержанием его исследований, его преподавания и его жизни. Он заручился поддержкой двух известных пионеров психоделики: психиатра Хэмфри Осмонда и писателя Олдоса Хаксли. Правда, через несколько лет психиатр Осмонд признался в интервью: «Мы отдали будущее психоделики в плохие руки». Рецензент Сантэ объясняет почему:
Лири недолго продержался на научном уровне. В свои вечеринки с употреблением галлюциногенных наркотиков (которые тогда не были запрещены) он стал вовлекать и студентов. И хотя проходило все это под видом научного исследования духовных и философских сторон психоделического состояния, Гарвард все же испугался негативной рекламы, создаваемой университету расцветом психоделики. Лири уволили.
Конец 1960-х прошел для Лири в вихре восторгов со стороны одного лагеря и проклятий со стороны другого. Он то давал интервью, то сидел под арестом. Лири написал книгу «Опыт психоделики», он произносил проповеди перед толпами, и он вовлекал в психоделические сеансы двух своих детей — до тех пор, пока не разрушил их жизни (его дочь совершила убийство, и потом покончила с собой). Наконец, в 1969 году его всё-таки осудили — за какую-то мелочь, вроде понюшки марихуаны. Освобожденный, как уже говорилось, наркодельцами, он вынужден был скрываться от правосудия за границей. В Алжире он попал под опеку лидера «Черных пантер», презиравшего его за аполитичность. Лири долго прятался в странах, не выдававших преступников, но, в конце концов, был арестован в самолете американской авиакомпании. Поняв, что ему грозит двадцатилетний тюремный срок, Лири стал сотрудничать со следствием, выдал всех, кого мог, и вышел на свободу.
Этот суд знаменовал собой конец 1960-х. Оставшиеся двадцать лет до смерти Тимоти Лири жил полужизнью: редкие лекции, редкие выступления, недоснятые фильмы, недописанные статьи, и вечеринки, которые становились все более однообразными. Под конец, больной раком, он был пригрет группой молодых людей, которые возили его на инвалидной коляске в ночные клубы и угощали наркотиками. Был еще только один, посмертный всплеск внимания к Лири — когда его прах (вместе с прахом других оригиналов) рассеяли в космосе коллективно оплаченные космические похоронные дроги.
Помимо того, что книга Гринфилда — биография Лири, это еще и краткий курс культурной истории 1960-х годов в Америке. Мы слышим пустоватую риторику этих лет (слишком часто взывавшую к совести). Мы замечаем в ней отсутствие критической мысли. Мы видим, как упрямо преобразователи 1960-х отрицали реальность, рисуя будущее в виде молочных рек и кисельных берегов. И мы видим, что психоделическое движение Тимоти Лири, начисто лишенное нравственных элементов революции 1960-х (борьбы за гражданские права, борьбы за мир), представляет собой самое бессмысленное и разрушительное крыло этой революции.
