Программу ведет Татьяна Валович. Принимает участие корреспондент Радио Свобода Илья Орлов. Гости студии - генеральный директор международного фестиваля документальных фильмов "Послание к человеку" Михаил Литвяков и писатель, член академии русской словесности Валентин Курбатов.
Татьяна Валович : В рамках проходящего в эти дни в Петербурге 16-го Международного кинофестиваля "Послание к человеку" его участники попытались обсудить проблему использования ненормативной лексики в литературе и кинематографе, а также общее падение нравов и уровня культуры в России. Рассказывает корреспондент Радио Свобода Илья Орлов.
Илья Орлов : В самый разгар дискуссии, кинокритик, корреспондент газеты «Коммерсант» Михаил Трофименков демонстративно покинул зал в знак протеста против заявлений, сделанных ведущим круглого стола журналистом Владимиром Мукусевым по поводу фильма Кирилла Серебренникова «Изображая жертву». (Фрагмент фонограммы фильма)
Владимир Мукусев : Знаете, что мы сейчас слушали? Это называется монолог «о смысле жизни»!
Илья Орлов : По мнению ведущего форума Владимира Мукусева, картина Серебренникова, а также ряд других кинопроизведений, выпущенных в России в этом году, можно рассматривать как покушение на общественную нравственность и как прямое нарушение законов Российской Федерации.
Владимир Мукусев : Законодательство предусматривает уголовное наказание за мат и матерные выражения и так далее.
Илья Орлов : Ненормативная лексика, считает Мукусев, это не единственная проблема современного российского кино. Создателей фильма «Девочки» журналист фактически обвинил в пропаганде наркотиков.
Владимир Мукусев : Склоняют к потреблению наркотических средств или психотропных веществ – наказывается сроком от 6 до 12 лет. То, что мы сейчас видели, это не склонение?
Илья Орлов : По мнению Михаила Трофименкова, всякое упоминание Уголовного или Административного кодексов в разговоре об искусстве неуместно.
Михаил Трофименков : Апелляция к городовому, как родовая черта российской интеллигенции, - одна из самых отвратительных вещей, которые существуют. Чем выше степень заявленного общественного лицемерия, чем больше политических запретов на обсуждение политических проблем всерьез (а ведь по телевизору вам политики уже не говорят), тем больше настоящей порнографии. Порнография – это когда человека лишают его последних ценностей, права на смерть. И вот когда нам показывают труп Масхадова – это такая порнография, по сравнению с которой ни один мат не может идти в сравнение.
Илья Орлов : Искусство оказывает влияние на язык общества, или, наоборот – лишь воспроизводит этот язык? Ответ зависит от вашей от точки зрения. Другое дело – сам факт постановки этого вопроса профессиональным сообществом. Как писал классик социальной теории Луи Альтюссер, в современном мире репрессии государственного аппарата постепенно заменяются более эффективными механизмами самоограничения, которые общество применяет по отношению к самому себе. И не является ли тревожным симптомом то, что с десяток видных деятелей искусств и критиков с готовностью собрались на форум, в само название которого была вынесена недвусмысленная формулировка «пределы дозволенного в искусстве»?
Татьяна Валович : Сегодня у нас в студии генеральный директор Международного фестиваля документальных фильмов "Послание к человеку" Михаил Литвяков и писатель, член академии русской словесности Валентин Курбатов. Говорить мы будем о том, насколько сильно пострадает смысловое содержание фильма, книги, театральной постановки, если убрать из этих произведений искусства сцены насилия, порнографии и крепкие словечки.
Михаил Сергеевич, этот прошедший «круглый стол» был запланирован, естественно, заранее. Что побудило вас обратиться к этой теме, и еще раз всколыхнуть общественность?
Михаил Литвяков : Дело в том, что многие картины, которые пришли на отбор (в этом году к нам около 1700 фильмов пришло из 58 стран мира), особенно меня поразило то, что особенно в русских картинах в этом плане отличались склонностью к браваде под видом реального кино, что достижение, где сплошной мат, что можно употреблять наркотики. Я хочу понять. Если человек берет в руки камеру, хочет сказать, что-то большее, чем просто зафиксировать, то, что у нас происходит. Меня поражало то, что это выдается, как произведение искусства. Если ты художник, если ты хочешь вложить туда частицу своей души, вы должны понять…
Татьяна Валович : То есть показать это так, чтобы это не было какое-то смакование?
Михаил Литвяков : Дело в том, что это ужасно. Идешь по улице, девочки матерятся на уровне мальчиков. В наше время (простите, я уже старой брюзгалиной стал), если бы я в присутствии девушек высказался ненормативно, я бы схлопотал по морде. И они были бы правы. А сейчас – одна бравада: в одной руке бутылочка пива (уже посадили их на пивную иглу), а с другой стороны – полное сквернословие. Это меня просто потрясло. Я думаю, что есть же какой-то предел всему! У нас в прошлом году такой предел дозволенного появился на конкурсе Натальи Михайловой. Мы решили так и назвать наш «круглый стол» «Пределы дозволенного». Потому что, мне кажется, что наступило время. Это не только нормативы. Скверное слово, выпущенное из уст, оно плодит какую-то злость. Оно, как снежный ком, давит душу человека. Мы этого даже не замечаем. Это фактически слуги дьявола. А все-таки впервые было слово, и это слово – Бог. Мы с этой жизненной суетой, этот дьявольский искус, растлевает наши души. Мы не замечаем, что мы под этим задыхаемся. Это фактически национальная беда.
Татьяна Валович : Может быть, наоборот, художники, которые прибегают к этому… Как еще тогда обществу показать – посмотрите, до чего вы уже докатились? Как до него достучаться?
Михаил Литвяков : Вы знаете, я просто вам могу сказать. Состояние души для того, чтобы передать… Ведь актер играет. Я смотрю на его лицо. Он может вместо таких громких слов найти… Русский язык – богат. Не даром вышел словарь ненормативной лексики. Там, конечно, бездна всевозможных слов. Можно найти.
Татьяна Валович : Та же недосказанность – тоже средство выражения.
Михаил Литвяков : Конечно.
Татьяна Валович : Если взрослый человек поймет, что в этом месте могло бы последовать, если это смотрит ребенок, как-то у него не вызовет такого понимания, что это норма поведения, которую нужно копировать.
Михаил Литвяков : Я абсолютно с вами согласен. Все зависит от человека. Ради чего? Ради того, чтобы выпендриться и показать, что все у нас можно. Мы фактически поставили этот вопрос не только по поводу мата, но и по поводу, простите, смакования всевозможных убийств, свидетельских показаний. Особенно грешат этим наши телевизионные всевозможных чрезвычайные происшествия в дежурной части и прочее. Это фактически популярное кино – как взорвать машину, как подъехать, как организовать, как собрать самодельную мину. А это все показывают, рассказывают. Я считаю, что это все от предела дозволенного. Это зависит от тебя. Да, это есть. Да, это происходит. Хватит об этом. Дайте какую-то людям надежду, что мы все-таки не опустившиеся скоты. Мы должны поднять свой духовный ценз.
Наш фестиваль недаром называется «Послание к человеку». Это послание к людям. Это послание к душе человеческой.
Татьяна Валович : Валентин Яковлевич, сейчас очень часто можно слышать в России (особенно последние 10 лет) в приложении к слову «культура» такие слова как «кризис», «упадок», «бездуховность». На ваш взгляд, это действительно так? Или все-таки это процесс поколенческий? Ведь в любое время исторического периода, если мы возьмем старшее поколение, то они говорят – боже мой, если мы вспомним Цицирона «О времена! О нравы!».
Валентин Курбатов : Наверное, во все время так было. Я совсем недавно перечитал сочинение господина Сологуба позапрошлого века, там как раз об этом – совершенном кризисе и падении, в то время как работает Некрасов, работает Толстой, но кризис. Кризис – это наша присказка. Но на самом деле, разговор о кризисе вовсе не бесплоден. Я очень многое чего прочитал. И вот это чтение приводит временами в совершенно отчаяние оттого, что ты видишь в самом деле падение слова как такового, падение самой ситуации. Тут, наверное, надобно говорить о другом. О той же ненормативной лексике стоит заикнуться.
Татьяна Валович : У Шолохова в «Тихом Доне» тоже есть, но ведь это не подмена, а для того, чтобы показать специфику исторического момента, характеров. Там она уместна. Тоже самое о том фильме, о котором говорилось на «круглом столе» вашем, который занял Гран-при фестиваля – это картина Кирилла Серебренникова «Изображая жертву». Ведь у жюри не возникло протеста. Там даже аплодисментами взорвался зал. Потом Лия Ахеджакова, которую я очень люблю и уважаю, говорит, что там этот мат звучал к месту. Это был крик души. Там это было художественное использование момента. Но дело-то ведь, наверное, в другом. Это появляется везде, всю и изо всех углов.
Валентин Курбатов : Конечно, не об этом речь. Тот же Лев Николаевич Толстой, когда «Войну и мир» писал, думаю, что в те времена воевавший солдат выражался ничуть не менее красноречиво, чем солдат Второй отечественной, чем, тем более, сегодняшний. Но Лев Николаевич умудрился как-то обойти это все и создать, может быть, величайшее из сочинений, где этот ужас и трагизм передается гораздо основательней, чем в наших материальных выражениях.
В самом деле, когда человек кричит ненормативно, когда он кричит – это все правильно и понятно, когда у него нет другого способа выражения. Но мы-то говорим о литературе, где это уже пишется. Это совсем другой разговор. Написанное – оно не имеет права существовать. Выкрикнутое – имеет. Попробуйте прочитать в любом сочинении, что это такое.
Татьяна Валович: Валентин Яковлевич, мне хотелось бы, чтобы вы продолжили, может быть, несколько развили даже мысль о том, почему так происходит. Может быть, потому, что таков герой нашего времени? Вообще, есть сейчас герой нашего времени?
Валентин Курбатов: Не совсем так. У нас уже в этом фильме "Границы дозволенного" один из героев говорил, что, в общем, "вы посмотрите на себя, мы вам показываем ваше собственное отражение". Это чистая неправда: в зеркале есть две стороны, зеркало может провоцировать и одновременно отражать, как ни странно, в особенности искусство. Когда Михаил Михайлович Бахтин, я очень люблю его статью, совсем мальчиковую, в 19 лет написанную, об искусстве и ответственности, где он говорил: "Если вам не нравится ваше искусство, вы посмотрите в зеркало, не вы ли дали ему повод быть столь отвратительным". А если вы сами поглядели с утра в зеркало и отшатнулись от собственного отражения, посмотрите, какую картину вы вчера посмотрели, ни она ли исказила так ваше лицо, то, что в ней было черно и отвратительно? Не спровоцировала ли вас к этому всякому? Это то, что мы забыли, к сожалению, это высочайшая ответственность перед словом как таковым. Ведь та самая ненормативная лексика уместна, когда слова и ситуации. Но ситуативные слова, когда это было необходимо как взрыв, как невозможность выкричать боль свою иначе, становится словарь обихода, вот это невыносимо, когда он становится уличным, простым, повседневным, не имея права на это. Я думаю, если бы в самом деле воспользовались наши кинематографисты и телевизионщики, снимая вместо пик на месте этой лексики и показывая, где она уместна, красным, как взрыв, выход человеческой энергии, но чаще у нас будут черные провалы, сколько бы раз этот черный экран затмевался, мы бы увидели, в какую тьму завлекает себя сам человек, это говорящий, и в какую тьму он завлекает зрителя своего.
Татьяна Валович: У нас есть вопрос от слушателя. Пожалуйста.
Слушатель: Здравствуйте. Я хотела бы спросить, что, у нас жизнь такая плохая, потому что искусство плохое? А вообще, если устроители этого фестиваля и гости вашей студии смотрели такие фильмы, как "Аптечный ковбой", "Последнее танго в Париже", наверное, вот это такие очернители... Вообще искусство, которое показывает жизнь такой, какая она должна быть, насколько я помню, это социалистический реализм.
Валентин Курбатов: Это опять же в этом смысле тоже лукавство и хитрости. Вы же сами, наверное, когда смотрите все это, понимаете, где кончается правда и где начинается художественная изощренность и вранье, художественное вранье, которое сегодня почти все время торжествует. Я понимаю, когда в самом деле человек, доведенный до отчаяния, показывает тьму жизни. Но я уже по интонации слышу, показывают ли он ее действительно искренне и болит ли его сердце, оно тогда болит и во мне. Но я же смотрю не с болящим сердцем сегодня на все это, а с брезгливостью. Чаще всего сегодняшний кинематограф, документальный в том числе, как будто бы снимает сегодня не своего человека, за которого он болеет, за которого должно умереть его сердце, а снимает каких-то их, про кого-то, словно они сами, режиссеры, находятся в чистом европейском изощренном эффектном государстве, а этот омерзительный народ вот здесь, они приезжают и снимают его брезгливо и холодно, как Миклухо Маклай снимает гвинейцев, только он их любил, а наши режиссеры, к сожалению, нет. И я же вижу, что он наслаждается нечистотой жизни, которую он показывает. Он мне показывает ее, почти швыряет ее мне в лицо, само его сердце при этом не уязвлено нисколько. Как только он будет показывать с уязвленным сердцем, я это почувствую и приму как укор, как обвинение самому себе и пойму это как обвинение, и постараюсь переделать самого себя.
Татьяна Валович: У нас есть вопрос от слушателя. Пожалуйста.
Слушатель: Здравствуйте. Виктор Иванович, Москва. Я вам благодарен за то, что вы затрагиваете эту тему. Для меня мат - это как плевок в лицо, где бы это ни было. Я в семье, если иногда у жены, у дочки вырывается, как-то болезненно на это реагирую. Но мне кажется, сейчас такое время - время оскотинивания людей. Ведь даже гланды, по-моему, некоторые хотят через задний проход посмотреть, все время вот это из 12 слов, мат слышишь в автобусе и так далее. Ведь искусство, на мой взгляд, должно давать образцы положительные, воспитывать людей. А зачем воспитывать, прививать грязь, прививать пошлость? Это само собой липнет, мне кажется.
Татьяна Валович: Мы уже проходили время, когда искусство показывало только хорошее и положительно, это тоже, наверное, делать нельзя, это совсем другой вопрос еще.
Михаил Литвяков: Да, мы проходили это. Я делал когда-то проблемные фильмы, я как режиссер документального кино больше 40 лет работал и делал проблемные фильмы о брошенных детях, о брошенных родителях. Сейчас я просто ужасом смотрю на это. Те мои брошенные дети, трудные ребята - это ангелы по сравнению с тем, что сейчас творится на улице. Честно говоря, пора уже бить в колокол. Я считаю, что одной из национальных идей нашего государства должно быть: спасем детей - спасем Россию. Потому что сейчас то, что творится на улицах, сколько бесхозных детей, это же будущие Чикатилы практически. Через несколько лет они начнут просто мстить этому обществу. А мы этого не замечаем, мы проходим мимо, мы все это говорим. Я согласен с человеком, который нам звонил из Москвы. Именно поэтому мы хотим. Потому что, если ты художник, и даже в документальном кино, если ты только хочешь отразить плохое, скотское состояние нашего общества... Ты любишь эту родину или тебе приятно просто плюнуть еще раз и показать вот эту всю чернуху.
Я всегда вспоминаю то старое время, когда я делал проблемные фильмы, мне в ЦК партии говорили: "Вы знаете, да, это здорово, это проблемы. Но где же положительный пример?" Положительный пример, положительный герой - вот что нам сейчас необходимо. Хватит поливать себя грязью, надо показать людей, которые творят на нашей земле, восстанавливают фермерское хозяйство, родную деревню, поставят церквушку, вокруг нее оживает жизнь. Для меня было открытием, когда немец приехал в заброшенную деревню, купил дом, и вокруг него образовался круг интересов. Мальчишек местных собрал, занимается русским промыслом. Он возрождает национальные русские промыслы. Давно, еще в советские времена, когда я ездил на целину, смотрю, такое все грязное, серое, и вдруг - оазис среди пустыни, председатель колхоза Берг, немец. Хозяин на земле. Вот я хотел, чтобы хозяином мыслей и чувств был режиссер, а не просто, который шел бы за этим плевком, которое творится в обществе.
Татьяна Валович: Вот нынешний фестиваль, уже пройден экватор, основные фильмы, которые вы отобрали, они имеют эти положительные примеры? Вы специально отбирали такие, какова палитра на сегодняшний день представленных фильмов?
Михаил Литвяков: Вы там тоже услышите, иногда выскочат некоторые словечки. Мы не стерильное кино делаем, но мы многому поставили заслон. Мы не хотим вот эту грязь, пошлость. Меня сейчас больше всего поразило, даже в Америке, на которую мы смотрим, как на предел всеобщей демократии, там сейчас штрафуют за нецензурную брань, за пошлость на экране. Они там не просто так, рублем, как говорится, долларом, от 300 до миллиона долларов штрафные санкции для любого канала телевидения и радио.
Татьяна Валович: Московская городская Дума тоже предложила разработать даже такой законопроект, но только пока как-то захлебнулась разработка этого проекта, поэтому журналисты и говорили, что сами разговоры о том, кто должен определять это, если гарант Конституции иногда грубое и резкое слово может использовать, что просить о том, что соблюдало общество. Что уж никогда общество не пойдет на недозволенность использования таких крепких словечек.
Валентин Курбатов: Городового в себе надо выращивать. Не то, что оглядываться на городового, вырастить в себе этого городового, если ты в самом деле отвечаешь за что-то. Это, по-моему, было бы очень осмотрительно.
Татьяна Валович: К нам дозвонился слушатель. Пожалуйста, мы слушаем ваш вопрос.
Слушатель: Добрый день. Я хотел бы спросить, почему вы ищите положительные примеры? Они есть. Покажите жизнь чиновников наших, как они живут, ругаются ли они матом, как они воспитывают детей, где. Зачем искать на улицах, там, естественно, бедные люди. Вот я пенсионер, у меня очень низкая пенсия. Я стараюсь сдерживаться как могу, потому что у меня было более-менее приличное воспитание. Но уже невозможно жить по-скотски на две с половиной тысячи рублей. И молодежь этого не понимает, конечно, она не может сдерживаться. Покажите наши примеры наверху все, покажите, как мы воевали в Чечне, покажите разрушенные города, покажите 100 тысяч погибших людей, 40 тысяч погибших детей - покажите примеры.
Михаил Литвяков: Такие примеры есть. У нас есть эти фильмы. Вы приходите на наш фестиваль, для вас, для пенсионеров, вход свободный, и вы увидите эти фильмы. Они у нас участвуют в национальном конкурсе, который мы впервые сегодня имеет право назвать, что прорубили окно в Россию, так называется наш национальный конкурс документальных фильмов.
Татьяна Валович: Извините, Михаил Сергеевич, сейчас многие стали говорить о том, что все-таки кинематограф российский возрождается. Вы согласны с этим тезисом?
Михаил Литвяков: Конечно.
Татьяна Валович: То есть пройдена та точка переломная.
Михаил Литвяков: Конечно. Если говорить про документальное кино, конечно нет государственной политики, такой поддержки, как было раньше. Любое тоталитарное государство в этом плане славилось, потому что был обязательный показ документальных фильмов, киножурналов перед началом любого игрового кинофильма. Была политика поддержки, стимулировались кинотеатры, за час документального кино они получали...
Татьяна Валович: Но и отношение было, знаете, "скорей бы это кончилось". Я помню, как ходили молодые люди.
Михаил Литвяков: А я вам хочу сказать, я вел на Невском в кинотеатре "Титан", который сейчас в казино превратился, час документальный перед началом. После этого вдруг смотрю, человек 40 выходят. Я говорю: "Так сейчас же фильм будет". "А мы пришли на документальный экран". Мы приехали в глубинку, куда-то в Салехард, с творческим отчетом, как говорится, по просьбе зрителей сняли американский фильм, показывали программы наших документальных фильмов и киножурналы. Вот это было время, когда люди интересовались, что же творится на самом деле, они сами герои этих фильмов, очерков.
Татьяна Валович: Потому что был информационный голод, с одной стороны, а с другой стороны, в общем-то, и те документальные фильмы, вы согласитесь, там была очень строгая цензура о том, как показывать .
Михаил Литвяков: Честно говоря, вся эта цензура... Если это талантливо сделано, то это было хорошее кино и никакая цензура не могла нарушить твои ощущения. Да, было эзопов язык где-то, понимаете, были образные решения. Между прочим, любое тоталитарное влияние подвигало художника на поиск новых форм и глубокого содержания. Это были не самые плохие времена, для документального кино особенно.
Татьяна Валович: Я хотела обратить внимание на звонок нашего слушателя, он говорит, что "я еще сдерживаюсь", то есть по воспитанию. Хотя я понимаю, какова его жизнь, насколько сложно действительно выживать. А вот молодые люди, они ведь используют как раз ненормативную лексику не потому, что они не могут терпеть, а потому что это вошло в их жизнь как-то совсем другим стимулом.
Михаил Литвяков: Абсолютно согласен. Потому что это стало недержанием, понимаете, это считается нормой. А мы хотим, чтобы не было этой нормы. Я хочу, чтобы они были на этого человека, который только что звонил. Но ведь надо воспитать такого человека. Я считаю, что здесь не только кино, вообще, государство и государственная политика в этом.
Татьяна Валович: Больше всего, наверное, телевидение.
Михаил Литвяков: Конечно. Это вообще зло XXI века.
Татьяна Валович: Потому что, посмотрите, чтобы книгу, нужно потратить свои собственные деньги, не каждый сможет, чтобы пойти посмотреть фильм, тоже нужно. А когда ты, придя домой, включаешь телевизор, и на тебя обрушивается поток всего, чего мы сейчас видим, то тут где и кто должен тогда... Мы говорили о том, что воспитай городового в себе. Нужен ли этот городовой и как, кем он должен воспитываться?
Валентин Курбатов: Выражение грубоватое конечно, я понимаю. Но я понимаю пенсионера, который позвонил, и целиком с ним согласен. Я уже не один раз писал об этом, что хорошо бы часть картин, которые показывают на "Послание к человеку", показать вместо заседания Государственной Думы. Но эти ребята уже научились так защищаться от всего этого и так брезгливо. Мы помним, когда Александр Исаевич Солженицын выступал на заседании Государственной Думы и говорил о справедливости, милосердии, чести родины, кто ногой качал, кто поплевывал на старика, "пошел вон, старик, мы тут делом занимаемся, мы спасаем государство". Они уже забыли эти принципы. Самое горькое, вот идет фильм на фестивале "Послание к человеку", я иду от гостиницы "Октябрьской" до Дома к кино и я вижу, что смотрят на экранах "Колизея", "Авроры" и так далее, там идут "Пираты Карибского моря", вампиры, что-то еще, в общем, вот этот набор и ассортимент. "Послание к человеку" пока не доходит до человека. Хочется закричать криком правительству, что же ты, миленькое правительство, делаешь, у тебя снимаются блестящие фильмы... Я много раз бывал на фестивале "Золотой витязь", смотрел, какой там накоплен огромный потенциал, какой здесь на "Послании к человеку", но это не доходит до адреса. Поэтому крик этого человека вполне понятен, он кричит, потому что он не видит того, что на самом деле в кинематографе делается. Он субсидируется, но почему-то никуда не пробивается. Вот это я действительно не понимаю. Словно какой-то заговор против собственного кинематографа, против того, что с ним происходит. И городовой поэтому не воспитывается, молодые люди не видят этих образцов, которые сняты на кинофестивале. Если бы они увидели, они бы устыдились давно уже. Они бы, может быть, перестали выражаться столь решительно. Но пока они видят только этот выражающийся кинематограф.
Кто-то должен выходить из порядка мира. Вот это дурное порождает еще более дурное, никто не решается быть чистым человеком, это как-то неловко - быть чистым, достойным, говорить слова к родине.
Татьяна Валович: Это немодно.
Валентин Курбатов: Немодно. Так вот кто-то один должен взять на себя отвагу, это и есть высота воспитания, взять на себя отвагу быть просо порядочным человеком. Хотя это, в общем, кажется смешно, пугалом сделаешься через пять минут. Но потом появится отражение твоего пугала, второе, третье, глядишь, мы что-нибудь начнем. Есть болезненные проблемы... Почему Господь попускает смерть невинных? Нет невинного, как ни странно, со времен Достоевского мы знаем, когда бы кто-то догадался однажды, что он платит за грехи своего предшественника, может быть в XIV веке сказавшего что-то некстати и не ко времени и сказавшего со злом, которое не имело права на существование. Это отразилось на пра-, пра-, пра... К сожалению, мы не поймем, что мы братья и сестры, что на самом деле мы дети единого человеческого организма и каждый отвечает за всех. Это вроде высокие слова, мы разучились их говорить. Надо возвращаться к высоким словам, ибо они ест оплот спасения, они есть попытка удержания человека в человеческом облике.
Татьяна Валович: Михаил Сергеевич, как раз к вопросу о том, чтобы "Послание человеку" до этого человека дошло. В этом году фестиваль проходит позже, в июле, это было связано со многими вопросами. Сейчас еще прошел саммит "большой восьмерки", когда все постарались уехать из города, поэтому, наверное, достаточно узкий круг посмотрит. Есть ли заинтересованность телевидения, чтобы, может быть, потом показать эти фильмы?
Михаил Литвяков: Вы знаете, я пока с помощью радио пытаюсь достучаться до Пятого канала, который надувает щеки...
Татьяна Валович: И хочет стать федеральным.
Михаил Литвяков: Я говорю, что рискните, будьте первыми, именно так, будьте первыми, потому что то, что я предлагал Эрнсту, Добродееву, они говорят, это нерейтингово. Они в борьбе за рейтингом теряют душу человеческую. А мы говорим, дайте нам часа времени, мы будем делать прекрасные программы "Послание к человеку", они дойдут до глубин, они будут востребованы зрителем. И поверьте мне, самое главное, они почувствуют частицу автора, который делает эту картину, и они станут чуть-чуть добрее, чуть-чуть нежнее. Я думаю, что эти мысли, которые рождают фильмы фестиваля, - вера, надежда, любовь, сострадание, милосердие - они дойдут до людей и достучатся, может быть, до их сердца. Это самое главное.
Татьяна Валович: У нас есть еще вопрос от слушателя.
Слушатель: Добрый день. Знаете, это послание пенсионера, при всей своей внешней наивности, оно чрезвычайно глубоко. Дело в том, что действительно наш лексикон соответствует нашей жизни. Вспомним, помимо кино, у нас еще есть Чечня, у нас еще есть армия. Неплохо почитать последний номер "Новой газеты", не буду рассказывать детали. То есть при тех ужасах, реальных ужасах, которые действуют в жизни, вы хотите, чтобы эту жизнь описывали благообразными словами.
Татьяна Валович: Мне конечно очень сложно тут говорить, но мне хочется, апеллируя к моим сегодняшним гостям, а что 1937 год, а что времена застоя, тогда, когда, извините, мат был тем протестом, но он был на кухне, не выплескивалось в обществе. Я не знаю, когда можно сказать, что в России была легкая жизнь.
Михаил Литвяков: Она и в мире была всегда одинакова, но все-таки искусство оглядывалось как-то, во все времена люди были точно такими же. Человек мало меняется, потому, может быть, нам легко понимать и Платона, и Лисистрата. Сочинение всех времен и народов, что мы все мало меняемся.
Татьяна Валович: То есть теперь получается так, что не искусство, не кинематограф воспитывает общество, а общество, потому что его потребность такова, нужны рейтинги, а рейтинги - это то, что будет смотреть молодежь, то, что будет как-то привлекательно, это и получилось.
Валентин Курбатов: Молодежь уже смотрит то, что ей уже показали, она есть зеркало телевидения, как ни странно. Вот это двойное отражение. Телевидение все позволяет, оно, в общем, в своем сегодняшнем повседневном существовании слишком цинично, даже почти провоцирующе цинично, чтобы человек сделался таким, каким он сегодня оказывается на улице. Оно его не удерживает, оно в самом деле потакает ему. Все, что мы сегодня делаем, это потакание самому низкому в человеке, это искусство потакает, власть потакает, государство потакает - все потакают. Меж тем, как в воспитании сам по себе человек - это работа, ежедневная и усиленная. Воспитание вообще требует усилия и постоянного напряжения, какого-то нравственного достоинства. Мы много говорим сегодня о духовности, о церкви, у нас на каждом шагу храмы, но, к сожалению, мы пока не видим, чтобы церковь была так властна, полна и нравственно сильна, чтобы человека удержать. А телевидение, слава богу, всесильно.
Татьяна Валович: Спасибо.
