Владимир Бабурин: Сегодня в нашей студии – руководитель Театра эстрады Геннадий Хазанов. Вопросы будут задавать – Жозе Мельязеш, московский корреспондент Португальского информационного агентства «Lusa», и Александр Евтушенко, который представляет телеканал «Россия».
По традиции – коротко биография нашего гостя. Вот что сообщает о Геннадии Викторовиче «Википедия». Родился в 1945 году в Москве. А мать его родилась в Амурской области, куда ее родители были высланы, соответственно, из Бессарабской и Черниговской губерний за участие в революционной деятельности. Бабушка была дружна с Крупской и была убежденной коммунисткой. Своим учителем Геннадий Хазанов считал и считает Аркадия Райкина. С 1962 года пытался поступить в театральные вузы Москвы, включая Щукинское училище, но провалился на экзаменах и оказался студентом Московского инженерно-строительного института. Там он познакомился с Лионом Измайловым и начал участвовать в студенческой самодеятельности. В МИСИ и родился первый персонаж Хазанова - «студент кулинарного техникума». В 1965 году Геннадий Хазанов принят на эстрадное отделение Государственного училища циркового и эстрадного искусства. С 1967 года начал выступать на эстраде. По окончании института в 1969 году Хазанов работал конферансье в оркестре Леонида Утесова. В 1971-ом перешел в Москонцерт. Перепробовал множество жанров – от пародии до клоунады, но в итоге стал артистом разговорного жанра – эстрадной репризы. 1975 год, всесоюзный успех - по телевидению показывают его номер о студенте кулинарного техникума. Но несмотря на популярность образа, Хазанов решил его не эксплуатировать и создал целый ряд миниатюр, воплощенных в новых образах на сцене. 1990-ые годы - крутой поворот. Хазанов снимается в главных ролях у Николая Досталя «Маленький гигант большого секса» и «Полицейские и воры». Выходит на сцену как драматический актер в спектакле Сергея Юрского «Игроки» с Евгением Евстигнеевым, Александром Калягиным и Леонидом Филатовым. Сыграл в спектакле «Птицы» режиссера Бориса Мильграма, в Театре имени Чехова – главные роли в пьесах «Ужин с дураком» и «Смешанные чувства», моноспектакли «Очевидное - невероятное», «Масенькие трагедии», «Вчера, сегодня, завтра», «Избранное», «Чужие юбилеи». К собственному юбилею сыграл Наполеона в «Морковке для Императора».
В общем, кто еще не понял из наших слушателей, наш сегодняшний гость – не студент кулинарного техникума, не пародист, а драматический актер и руководитель Театра эстрады, который Геннадий Хазанов возглавляет с 1997 года. Шутки он судит сегодня строго как член жюри Высшей лиги КВН. Вот в «Википедии» я это почерпнул, несколько подсократил. Ничего лишнего? Или что-то, может быть, важное выкинул?
Геннадий Хазанов: Нет, ничего не выкинули. Просто до какой степени неточные сведения, я просто поражаюсь!.. Я вот слушаю и думаю, что для тех, кто нас сейчас слушает, это не имеет никакого значения, но для меня... Просто почти в каждой строчке (почти в каждой!) - везде неточность. Вот сразу могу прокомментировать. С Измайловым я познакомился не в Инженерно-строительном институте. Я вообще понятия не имел, кто такой Измайлов. Измайлов тогда и не был Измайловым вообще.
Владимир Бабурин: И вообще он из МАИ. Когда я это прочитал, а у меня в МИСИ отец работал, и мне тоже это странным показалось.
Геннадий Хазанов: Да никакого Измайлова не было. Но это все не имеет никакого значения. Пускай будет так. Я не думаю, что это имеет какое-то непосредственное отношение к нашей беседе, потому что в каком году Николай Досталь меня снимал в фильме «Маленький гигант большого секса», ну, может быть, для отдела кадров тоже уже значения не имеет. Для Комитета государственной безопасности, которого не существует, тоже значения не имеет. Тем более что я думаю, что сведения у них более точные, чем в «Википедии».
Александр Евтушенко: Разве что для большого секса.
Геннадий Хазанов: Для большого секса имеет значение. Но поскольку там было написано – в 1993 году, если я правильно помню...
Владимир Бабурин: Нет, в 1990-ые годы.
Геннадий Хазанов: В 1990-ые? Значит, я просто, помимо всего прочего, еще и слухом страдаю.
Владимир Бабурин: Этого в «Википедии» не написано.
Но раз уж вы несколько раз упомянули фильм по повести Фазиля Искандера, то тогда я, ну, не совсем с этого, но практически с этого и начну. Тяжело было вылезать из клоунской шкуры?
Геннадий Хазанов: Никакой клоунской шкуры вообще не было. Меня немножко резануло слух: перепробовал все жанры, клоунаду... Ничего этого не было, никакой клоунадой я не занимался. Я с самого начала учился на отделении, которое называлось так: отделение клоунады, речевых и музыкально-эксцентрических жанров. Но клоунадой я никогда не занимался.
Владимир Бабурин: Здесь, я думаю, все-таки клоунада в более широком смысле этого слова.
Геннадий Хазанов: Я просто цепляюсь к слову сразу. Тогда клоунада имеет отношение не только к тем, кто выходит на сцену.
Вл0адимир Бабурин: Когда фильм вышел, мне один знакомый сказал: «Замечательно! Потрясающая совершенно комедия, да еще и Хазанов в главной роли». Я ему совершенно обалдевший говорю: «Как так?! Это вообще одна из самых трагичных вещей в нашей литературе». И судьба самой повести трагична, потому что первый раз в «Метрополе» напечатана...
Геннадий Хазанов: Ну, судьба, допустим, трагична. А что трагичного...
Владимир Бабурин: Ну, совсем уж это не комедия!
Геннадий Хазанов: А вот вы скажите, почему не комедия. Я ведь неслучайно к вам цепляюсь с этим вопросом. Потому что на этой почве у меня были очень серьезные разногласия с режиссером фильма. Несмотря на то, что у нас чудесные отношения, и мы очень дружны и, как мне кажется, достаточно трепетно друг к другу относимся, с большим уважением. Я, действительно, считаю, что Досталь – это один из самых достойных у нас и людей, и режиссеров, честный и очень талантливый. Но когда речь заходит о фильме «Маленький гигант большого секса», мне никогда еще не приходилось слышать вот в такой аранжировке, какую вы сейчас выдали. Тем более что я гораздо ближе к вашей формулировке, чем к тем, кто это...
Владимир Бабурин: Я поясню. На мой взгляд, вы сыграли в этом фильме... Во-первых, Искандер написал про глубоко несчастного человека, а вы сыграли глубоко несчастного человека. А новелла, где у вашего героя роман с любовницей Берия, - это просто страшная новелла. Когда появляется профиль Берия... Какая уж тут комедия?!
Геннадий Хазанов: Да, совершенно верно. Вы попали просто, с моей точки зрения, в то, что когда-то Станиславский называл «зерно». И вот на этой почве у меня происходили большие споры с режиссером. Я предлагал Николаю Досталю рассматривать этот фильм как судьбу человека раздавленного, природу, раздавленную коммунистической плитой, ханжеской плитой. Что я имею в виду. Там все в фильме есть, но только... как говорил герой миниатюры Райкина «Федя-пропагандист»: «Ты слова произносишь правильно, но неточно их расставляешь». С моей точки зрения, в самой повести, если бы режиссер дошел до нижнего пласта, он бы добрался до одной очень грустной мысли. В этой повести есть один момент, который меня сразу смутил, - это его альянс, альянс моего героя Марата, с лилипуткой, потому что это уже уходит в систему координат патологии. Для того чтобы не делать сексуального монстра и просто зверька с Кавказа, я предложил сделать другую историю. Я нашел оправдание, почему этот герой с этой лилипуткой связывает на какое-то время свою судьбу. Советский человек страхом был сильно искалечен, он искалечен почти на генном уровне. У Искандера появилась возможность выразить это через смешное, через трагикомическое. Поэтому там основная, опорная нога и толчковая нога в факте встречи моего героя с Берия. Это не колено сюжета. Это судьбообразующая история: столкновение героя с этим символом, с этим знаком превратило дальше этого человека в монстра, который каждую секунду пытается доказать себе, что он живой. А тогда это уже переходит некую патологическую черту, когда уже и лилипутка... И даже если бы это закончилось скотоложством, я бы и на это пошел. Потому что, с моей точки зрения, вы правильно осветили коридор. Но на этот коридор режиссер категорически идти отказался.
Владимир Бабурин: Вы второй человек, который так говорит об этом произведении. Первым был сам Фазиль Искандер.
Жозе Мельязеш: Господин Хазанов, я хотел бы более широкий вопрос задать. Если смотреть сейчас телевизор (а мне придется смотреть), то видно, например, что нет почти ни одной юмористической программы, которая обошлась бы без секса. Ну, «Comedy Club» и так далее. В СССР не было секса, а юмор был на очень высоком уровне. Сейчас секса – возьми не хочу, а юмор на таком уровне... Из чего можно было сделать юмор в СССР, когда отсутствовал секс?
Геннадий Хазанов: Я не могу с вами согласиться безоговорочно. Секс присутствовал и в советское время, просто идеология это делала...
Владимир Бабурин: Слова не было, секса хватало.
Геннадий Хазанов: Нет-нет. Я еще дальше пойду. Идеология, она именно имела секс со всеми абсолютно живущими в нашем пространстве. Так что секс был. Причем был секс неприкрытый и, должен сказать, иногда в извращенной форме.
Жозе Мельязеш: Порнография.
Геннадий Хазанов: Поэтому я готов ответить на ваш вопрос, но не понимаю, в чем он.
Жозе Мельязеш: Почему уровень юмора так сильно падает по сравнению с советскими временами? Сейчас юмористические программы, большинство из них, они очень низкого уровня.
Геннадий Хазанов: Мне кажется, что новая генерация, пришедшие поколения другие, у них абсолютно другие системы ценностей и система координат, в которой они существуют. Россия, как мне кажется, в ее мучительных поисках смысла жизни, постижении судьбы страны, в которой они живут, - с моей точки зрения, это все почти исчезает, с моей точки зрения, безвозвратно. Молодежи вообще все это неинтересно - то, что нам было интересно, то, что для нас было глотком воздуха, то, что нам казалось сопротивлением этим удушающим кулакам, которые закрывали все отверстия для того, чтобы можно было дышать. На сегодняшний день это прибрело такой вид бессмыслицы, вот поиск смысла...
Огромное количество людей в России доказательно и бездоказательно обвиняют императора Петра Алексеевича в том, что он погубил Россию, попытавшись прорвать этот заслон и конвертировать Россию в Западную Европу и вообще в западный мир. И какая-то часть людей, которые иногда презрительно называются славянофилами или русофилами... Вы знаете, не бывает в этом смысле одной правды. И попытка интегрироваться в мир у нас выглядит несколько странно, поскольку иммунитет ослаблен, а может быть, просто проблемы пассионарности народа выходят на первый план, проблема сопротивляемости души. Я думаю, что просто махнули рукой.
А молодежи и неинтересно, и скучно. И вот я смотрю «Comedy Club». То есть я не смотрю, в отличие от вас, я не смотрю телевизор. Но иногда вдруг глаз попадает на это, ну, очень редко. Я, действительно, не включаю телевизор. Вот я смотрю и вижу, что непрофессиональные люди, то есть люди, не имеющие профессии, очень смело, безоглядно... В русском языке гениальное определение есть – «неглиже с отвагой». Вот это парад бесстыдства. Должен сразу вам сказать, что и в советское время – не надо только мифов создавать – подавляющий процент юмористики, он был не таким бесстыдным, но он был глупым, он был пресным, неинтересным. Потому что мозг всегда был большим дефицитом. Он был дефицитом, он и сегодня большой дефицит. И если мы с вами повернем голову назад, вы говорите: «Вот в прежние времена было...». И я хочу сказать, ну, возьмите пальцы одной руки и скажите, кто это были пофамильно. Кто? Райкин... Кто еще?
Жозе Мельязеш: Хазанов. Иванов, был такой.
Геннадий Хазанов: Да, Царство ему небесное, Александр Александрович.
Владимир Бабурин: А вы спрашиваете про артистов только?
Александр Евтушенко: Миронова и Менакер, Тарапунька и Штепсель.
Геннадий Хазанов: Вот уже не тот класс. То есть если мы говорим о среднестатистической единице, об отсутствии безобразия, безвкусицы, пошлости... Но иногда слово, начинающееся на букву «ж» из четырех букв, для меня не является пошлостью, а длинный монолог, где нет ни одного слова, и даже нет ругательств, и нет ничего, но бессмыслица или банальщина, или глупость – для меня это пошлятина. Потому что, как определял Александр Сергеевич Пушкин, пошлость – это то, что пошло в народ. Поэтому все закономерно. Наша жизнь сегодняшняя абсолютно равна тому, что происходит в этом жанре. Удивляться нечему. Когда девочки в сочинении пишут, что они мечтают стать проститутками, то это ничем не отличается от юмора в средствах массовой информации.
И последнее. Юмор – самый дешевый продукт, дешевле не бывает. Можно посадить четырех человек, «Прожектор Пэрис Хилтон», поставить камеры – и поехали! Или снимать фильм «Тот самый Мюнхгаузен». Это большие деньги. А этот жанр, он всегда был дешевым. И он всегда был востребован. А теперь он востребован в таких объемах... Вот вы говорите: «В прежние времена этого не было». А сколько каналов было телевизионных? А сколько времени разрешали на это? Да совсем мизер какой-то. Поэтому концентрация разбавилась, поэтому появилось количество бездарных, самоуверенных, самовлюбленных людей, которым кажется, что они владеют этим. Вот мне так думается.
Владимир Бабурин: А Саша уже заскучал. Пожалуйста, Александр Евтушенко, телеканал «Россия» .
Александр Евтушенко: Нет, я не заскучал. Все это замечательно и интересно. Но возвращаясь к личностям и, наверное, к вечной теме, которая и вам, Геннадий Викторович, ну, если не надоела, то, может быть, навязла на зубах. Тем не менее, читая, слушая по радиоэфиру какие-то ваши интервью, слушая, как вы низвергаете, может быть, порой уничижаете российскую интеллигенцию, я готов был с вами спорить с пеной у рта. И я готов был спорить с вашими анти-интеллигентскими высказываниями, высказываниями против российской интеллигенции или же за то, что ее нет вообще как таковой. И тут недавно, внимательно, по мере сил, следя за перипетиями на съезде Союза кинематографистов, за этой возней вокруг власти и собственности кинематографической, я не столько, может быть, засомневался в вашей неправоте, сколько усомнился в правоте собственной. Так что же в нашей интеллигенции, если она есть все-таки, если можно допустить, что она существует, что же в нашей интеллигенции творится?
Геннадий Хазанов: Вы меня простите, но вопрос не по адресу. Я не считаю себя интеллигентом, поэтому о том, что происходит в нашей интеллигенции, надо спросить, наверное, у тех, кто себя к ней причисляет.
Александр Евтушенко: Так она есть у нас или нет?
Геннадий Хазанов: Наверное, есть, я не знаю.
Владимир Бабурин: Ну, «интеллигенция», как известно, слово русское и вообще русское изобретение...
Геннадий Хазанов: Я много говорил по этому поводу. Я не очень понимаю, что сегодня есть предмет разговора. Все, что я хотел сказать по этому поводу, я сказал, новостей у меня никаких нет. Я сказал, что если когда-нибудь в нашей стране будет построен цивилизованный капитализм – я сказал именно это слово, то интеллигенция отпадет и умрет как понятие вообще. Потому что в ней не будет никакой нужды. Интеллигенция – это некий знак совести. Совесть – понятие божественное. Если страна будет жить по законам, которые распространяются на всех без исключения, законы одни для всех - для букашки и для орла, тогда о какой совести, о чем можно говорить? То есть о необходимости чего говорить? Можно говорить о том, как развивается общество, можно говорить о целесообразности. Это я называю интеллектуалами, а не интеллигенцией. А вот то, что у нас называлось русской интеллигенцией, которая всегда за народ, которая всегда против власти... Вот что бы власть ни делала, она всегда против, поэтому она и интеллигенция. Так я и сказал: «Ребята, я - не интеллигенция. Чего вы ко мне пристали?». Интеллигенция – это те, кто себя причисляет к этому классу.
Александр Евтушенко: А Андрей Сахаров, Дмитрий Лихачев, Александр Солженицын – это не интеллигенция? И они не нужны будут потом?
Геннадий Хазанов: Интеллигенция. Они не нужны будут потом, если в этой стране будет построено правовое капиталистическое государство, они не будут нужны.
Александр Евтушенко: Но совесть под закон не подведешь. Все равно останется совесть.
Геннадий Хазанов: Ну, что мне вам сказать... Если существует Бог, и если Бог в человеке есть, интеллигенция он или не интеллигенция он, все этим сказано.
Владимир Бабурин: Вы меня на интересную мысль навели, когда сказали, что если будет построено цивилизованное капиталистическое общество, не нужна будет интеллигенция. Я даже, может быть, чуть-чуть ее продолжу, извините, даже отредактирую (профессия у меня такая, редактировать), а вы поправьте, если я слишком грубо это сделаю. Будут не нужны духовные авторитеты.
Геннадий Хазанов: Да-да! Я именно это и имел в виду.
Владимир Бабурин: Я вот о чем подумал. Уильям Фолкнер, он гениальный писатель, лауреат Нобелевской премии и прочее, и прочее. Но он в Соединенных Штатах никогда не был моральным и духовным авторитетом не потому, что он недотягивал, скажем, до уровня Льва Толстого или Дмитрия Лихачева, а потому что в Соединенных Штатах такой духовный авторитет, как Дмитрий Лихачев, был попросту не нужен.
Геннадий Хазанов: Правильно! Вот я это и имел в виду. Я именно об этом говорил.
Жозе Мельязеш: Я полностью поддерживаю это понятие интеллигента. Потому что когда человек просто умный, соблюдает законы и так далее, то...
Александр Евтушенко: ...то он может быть и сволочью при этом.
Жозе Мельязеш: А что, интеллигент не может быть сволочью?
Геннадий Хазанов: Не понял. Как?
Александр Евтушенко: Он может быть при этом, будучи умным и соблюдая законы, сволочью.
Геннадий Хазанов: Секундочку! Минуту назад я еще сказал о Боге. И я говорю не о том, в какой храм ходит тот или иной человек – в православный, в католический, в синагогу или в мечеть, я не об этом говорю. Я говорю о Боге, который находится внутри человека. И если он есть внутри человека, то какая мне разница, как вы его называете. Он не может сделать то, чего ему не позволит... Поэтому я и до сих пор не понимаю, что такое интеллигенция. Ну, в советское время, когда говорили «техническая интеллигенция», то просто надо было каким-то образом дифференцировать понятие: вот это такая интеллигенция, это художественная, творческая интеллигенция, это такая интеллигенция.
Владимир Бабурин: Это тот, кто не рабочий и не колхозник.
Геннадий Хазанов: Ну да. Кстати говоря, рабочий может быть...
Владимир Бабурин: ...интеллигентным человеком.
Геннадий Хазанов: Абсолютно! И я знал таких людей. И я видел очень простых людей, которые трудились на земле, не много прочитавших книг совсем, очень корректных, очень застенчивых, очень тактичных. Они не причислены к клану интеллигенции. Что, они меньше интеллигенты, чем тот, кто...
Владимир Бабурин: А потому что в Советском Союзе все понятия были смещены.
Геннадий Хазанов: Но на меня и накинулись, и стали защищать... я не понимаю, чего они защищают.
Владимир Бабурин: Александр, что вы защищаете?
Геннадий Хазанов: Нет, он теперь уже не очень...
Александр Евтушенко: Нет, я защищаю, но не понятие и не слово.
Владимир Бабурин: Ну, можете другой вопрос задать.
Александр Евтушенко: Я защищаю просто порядочность. Назовем это «интеллигент», назовем это «Бог в голове»...
Геннадий Хазанов: Секундочку! Если бы мне сказали: «Вы что, против совестливых людей? Вы считаете, что они не нужны?»... Я никогда в жизни этого не произносил.
Александр Евтушенко: Просто для меня это очень близкие синонимы: интеллигентность, порядочность, совестливость...
Геннадий Хазанов: Нет, к сожалению, хочу вас разочаровать. Я прожил 63 с лишним года...
Александр Евтушенко: Поэтому я и вспомнил съезд кинематографистов.
Геннадий Хазанов: ...и настаиваю, что это не синонимы.
Александр Евтушенко: Ну, иногда вы оказываетесь правы.
Владимир Бабурин: Я не успел договорить фразу, что слово «интеллигенция» придумано в России, само понятие «интеллигенция» придумано в России. И продолжая опять же вашу мысль, если весь мир без интеллигенции, в российском понятии этого смысла, обходится, то, может быть, и Россия тоже когда-нибудь до этого дойдет.
Геннадий Хазанов: На меня сильно очень обиделись за это все, очень. И даже Витя Шендерович написал мне «письмо покойника».
Владимир Бабурин: Это по поводу вашей лекции про государство и власть, да?
Геннадий Хазанов: Причем разговор об этой лекции. И лекция эта, где было именно так и сформулировано вот то, что я сейчас повторяю, я хорошо помню. Я только не помню, в прошлый раз, когда мы беседовали, рассказывал ли я, как вообще появилось это выступление. Но если позволите, в течение трех минут я расскажу. Ко мне обратился ректор вот этой академии Сергей Николаевич Красавченко с предложением выступить с лекцией. Я сказал, что я никаких лекций не читаю, потому что я не знаю, что это такое. И в конце беседы вдруг он мне задал вопрос: «За что на тебя так обижен твой бывший родственник Сидоров?». Бывший министр культуры. Я говорю: «А в чем обида?». Он говорит: «Он написал большую статью в «Литературной газете», это фрагменты его будущей книги, где он обвиняет тебя, что ты готов целовать власть в плечико...».
Александр Евтушенко: И ниже.
Геннадий Хазанов: Нет. «Остановлюсь, чтобы не сказать – ниже», - вот так было. И тогда я сказал: «Да, я пойду к вам на эту встречу». Я не рассказал на этой встрече эту толчковую ногу, ну, дело прошлое, этого человека уже нет в живых. Я имею в виду не Сидорова, дай ему Бог здоровья, а Бориса Николаевича Ельцина, Царство ему небесное.
Александр Евтушенко: Два года как раз.
Геннадий Хазанов: Но через некоторое время я, не выдержав, в прямом эфире «Эхо Москвы», когда в очередной раз меня стали цеплять, я сказал: «А он – интеллигенция. Евгений Юрьевич Сидоров – это интеллигенция. А в какое место я должен был целовать власть, когда я подписывал документ на государственную дачу по остаточной стоимости, которую приобретал мой бывший родственник?». Который в тот момент был еще моим родственником. «Это куда я должен был целовать власть? Это не ему дали дачу, это на его имя выписали дачу по остаточной стоимости. А лоббировал этот вопрос тот, кто сидит перед вами». Это к вопросу об интеллигенции, о честности. И столько во всем этом дурного привкуса и нечестности, и кокетства!.. Я вовсе не хочу сказать, что мне симпатично, скажем, все, что происходит у нас на нашем небосклоне жизни, если можно так сформулировать. Но я давно себе сказал: пускай интеллигенция занимается этим, она спасает народ, она бьется за него. Я никого не спасаю, я ни за кого не бьюсь, я давно понял, что все абсолютно достойны той судьбы, которую они имеют.
Владимир Бабурин: Одно из утверждений интеллигенции – это то, что художник, в широком смысле этого слова, должен быть всегда в оппозиции к правительству, он должен быть всегда фрондером. И вот я подумал, что еще в Советском Союзе, начиная со школы, нас обманывали, потому что едва ли не главным революционным художником был объявлен Александр Сергеевич Пушкин, хотя, на самом деле, это вовсе не так. Вот никак не могли обойти оду «Вольность», где рабство-то царь отменяет, в мыслях Пушкина. Говорили: «Ну, это Пушкин заблуждался, он ошибался». А про то, что он высказал большое удовлетворение, когда закрыли журнал Полевого, когда он выступал фактически в защиту цензуры, что «Мысли на дороге», которые были только в полном собрании сочинений, были совершенно антирадищевские и антиреволюционные. Естественно, ни в школе, ни в университетах не проходили антипольские оды Пушкина, ни его восхищение, мрачным восторгом завоевателями Кавказа. Я уже в довольно зрелом возрасте прочитал то, что говорили о Пушкине Вяземский и Тургенев - «поэзия – не союзница палачей; политике они могут быть нужны, и тогда суду истории решить, можно ли ее оправдывать или нет; но гимны поэта никогда не должны быть славословием резни». Так вот, художник обязан быть в оппозиции, если он художник, или его в эту позицию загнали, и загнала та же интеллигенция? Или он вообще ничего не должен?
Геннадий Хазанов: Если это художник, он вообще никакого отношения не имеет ни к позиции, ни к оппозиции, вообще ни к чему. Потому что у Пушкина, о котором мы только что говорили, в его знаменитом стихотворении, которое он назвал «Из Пиндемонти»... Явно совершенно, что никакого Пиндемонти, наверное, и не было, это все просто его собственные мысли, которые он закамуфлировал якобы как перевод какого-то несуществующего человека. Где звучат такие строчки:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова…
Он пишет о том, что «зависеть от царя, зависеть от народа – не все ли нам равно?». Поэтому вот этот разговор все время о том, что художник должен находиться в оппозиции, - это опять рудимент советского мышления. Потому что художник либо в позиции должен находиться, либо в оппозиции. А вне этого он не может быть. Вот это и есть «совок». И Пушкин, которого превратили в борца с царским режимом и повесили всех собак, что чуть ли не Бенкендорф своими руками убил его. А из Гоголя что сделали?! А когда дело дошло до «Выбранных мест из переписки с друзьями», сказали, что он сошел с ума. Все что угодно было. Я не знаю, как Чайковского только не сделали борцом с царским режимом. И то сказали, наверное: «Вот «Лебединое озеро». Лебедей мучили в царское время». Я вообще не понимаю, что это за постановка вопроса: должен он находиться в оппозиции или не должен он находиться в оппозиции. А какое это имеет значение? Он должен, если хочет, прийти на избирательный участок. На избирательном участке он должен опустить бюллетень за того или иного кандидата. Или не ходить на избирательный участок. Все! Вот это его позиция или это его оппозиция. Почему надо обязательно это в своем творчестве делать, я никак понять не могу. И что значит оппозиция? Вот человек, который строит здание, например, архитектор, он чем находится в оппозиции? Тем, что он строит здание, которое рушится? Так он вор вместе со строителями, если он так его запроектировал, он негодяй, он должен сидеть в тюрьме за это. Причем тут оппозиция?!.. Времена «Таганки» закончились, просто закончились. Поэтому и «Таганка» закончилась, дай Бог здоровья Юрию Петровичу. Заодно поздравляю с 45-летием! Понимаете, кончилось все это. Вот Юрий Петрович, бедный, и не знает, с кем воевать. А выходить на космический уровень, на планетарный уровень, на метафизический уровень...
Владимир Бабурин: Скажите... Хотя вопрос, наверное, не к вам, ну, так как больше никого нет, придется вас спросить. А почему тогда у людей такое желание воевать? Вот вам кто только не поставил в упрек ваши слова, которые вы произнесли в Кремле, когда вам вручали орден «За заслуги перед Отечеством», когда вы сказали: «Я человек, который никогда не поддакивает президенту. Если президент говорит «нет», я тоже говорю «нет».
Геннадий Хазанов: Ну да, так.
Владимир Бабурин: Ну и что?
Геннадий Хазанов: Послушайте, я прочитал эту фразу в одном юмористическом журнале, она никакого отношения к Путину не имела. Просто мне надо было отвечать чем-то после вручения ордена, и я подумал, что просто говорить «большое спасибо партии и правительству!»... Я подумал, что если я это сделаю в иронической форме... Но вы бы видели, какая мертвая пауза от страха возникла в Кремле, когда я сказал, что я не принадлежу к категории людей, которые во всем поддакивают президенту. Что там было с лицами!.. А для меня это был просто короткий выход на сцену, не более того. И с точки зрения, как говорили когда-то люди, занимающиеся этим жанром, в мое время, это очень хорошо выкрученная реприза, очень.
Владимир Бабурин: А в итоге все остались недовольны. Вот здорово!
Геннадий Хазанов: Ну и что? Господи, ну, недовольны, и что? Ну что мне от того, что они недовольны, что от этого мне?
Владимир Бабурин: Так откуда такое желание воевать, как вы полагаете?
Геннадий Хазанов: У них? А им просто делать больше нечего. Они вампиры. Они от этого получают энергию. Они не могут находиться... Вот Борис Николаевич, Царство ему небесное, он плохо себя чувствовал в режиме рутинной работы. Ему нужен был обязательно какой-то форс-мажор, политическое землетрясение, вот чтобы было что-то такое. Ну, такой человек. С моей точки зрения, на сегодняшний день и в тот момент, когда Путин пришел к власти, Путин пришел как «скорая помощь». И я это буду говорить до последней секунды своей жизни. Путин пришел в тот момент, когда он пришел как «скорая помощь». Это божье послание.
А по поводу чекистского прошлого я вам хочу рассказать анекдот, поскольку все-таки Радио Свобода очень ориентировано на тех, кто не живет в России. Потому что те, кто живет в России, они «Comedy Club» хотят смотреть. Ну, не все, конечно.
Владимир Бабурин: Ну, мы, правда, не ориентированы на тех, кто не живет в России, мы там даже не вещаем, да ладно.
Геннадий Хазанов: Ну, значит, туда доходит это. Они по Интернету это читают.
Так вот, во время гастролей в Америке, эмигрантский дом, ужин. Я сижу... То есть это не анекдот. Это потом стало звучать как анекдот.
Владимир Бабурин: Вы сидите в эмигрантском доме – это никакой не анекдот, это правда.
Геннадий Хазанов: Да. Угощают всем, чем Бог послал. Когда заканчивается уже десерт, начинаются разговоры о политике. Всегда искусство и политика – это финал. После того, как желудочный тракт заработал, все переместилось в область политики. И вот одна женщина говорит: «Ну что там ваш Путин?». Я говорю: «А что?». «Что он себе думает?». Я говорю: «Я не знаю, что он себе думает. Что вы хотите от меня услышать?». «Как это что я хочу услышать! Он же кэгэбэшник!». В этот момент хозяйка входит, у нее на подносе пирожные, она несет к чаю пирожные. Она ставит поднос, обращается к этой даме: «Фира, ну что ты к нему пристала! Ну, кэгэбэшник... Но должен был человек где-то работать».
Жозе Мельязеш: Вот по поводу Бориса Николаевича Ельцина. Я заметил, а просто сейчас как раз вторая годовщина его смерти, печатная пресса, я не имею в виду телевидение, вообще ничего не писала об этом. И я не знаю, может быть, неправильные мои ощущения, но в России страдают от одной болезни уже давно: что ни день, то переписывают историю. Вот еще президент Медведев поехал в Финляндию и реабилитировал Маннергейма. Он положил цветы у могилы Маннергейма, который в свое время тоже воевал на стороне Гитлера против СССР.
Геннадий Хазанов: Ну, сначала он был в русской армии.
Жозе Мельязеш: Белая армия, русская армия...
Геннадий Хазанов: Нет, до белой армии в русской армии. Генерал Маннергейм.
Жозе Мельязеш: Власов тоже был и в Красной Армии, и так далее. Вопрос такой. Почему такое желание и такая традиция – постоянно переписывать историю?
Геннадий Хазанов: «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые...». Помните?
Владимир Бабурин: «...И ты, им преданный народ».
Геннадий Хазанов: Вот и все. Это рабская психология: сначала падать на колени, получать мазохистскую радость от унижения – и после этого получить право унижать. Все! Никакой другой ипостаси нет. Ельцин был избран таким количеством людей в стране в 1991 году!.. Они ждали чуда, они ждали манны небесной. Это их проблема, а не проблема Ельцина. Ельцин такой, какой он есть. Это мы его выбрали. Это мы захотели. Или мы не захотели других. А вместо них пришел Борис Николаевич. Он такой, как был. И когда в 1996 году Борис Николаевич был избран на второй срок, то какие бы ни были у меня серьезные вопросы к тем, кто считал голоса, тем не менее, если бы мы жили в нормальном, капиталистическом, развитом государстве, которое живет, опираясь на законы, и на законы совести тоже, а не только на юридические законы, может быть, и не был бы Борис Николаевич избран на второй срок. Может быть, те люди, которые спасали свои деньги, эта «семибанкирщина», может быть, тогда бы у них не было бы возможности избрать Бориса Николаевича на второй срок. Но на все есть воля божья. И раз так, значит, так. И еще раз хочу сказать, пускай меня мои оппоненты в очередной раз придадут анафеме (или чему там они будут меня придавать), будут плевать в мою сторону, зато это вынудило Россию привести в Кремль Путина.
