Виктор Резунков: В нашей петербургской студии сегодня в гостях всемирно известный скрипач, Народный артист Российской Федерации, режиссер, лауреат многочисленных международных и российских музыкальных конкурсов Сергей Стадлер.
Сегодня мы поговорим не только о симфонической музыке. Поговорим о современной музыке вообще, в том числе и о рок-музыке, поговорим о тех процессах, которые происходят в культурном пространстве России, и не только в культурном, а также о многом-многом другом.
Сергей Валентинович, давайте начнем не о музыке. Какие процессы в российском культурном пространстве привлекают сегодня ваше внимание, что вам нравится и что нет?
Сергей Стадлер: Мне кажется, что Россия – страна вот такая молодая как бы, такое создается впечатление. То есть все процессы идут быстрее и иногда опережают такие пожилые страны Европы, мне кажется. Я говорю в данном случае о культурных процессах. Но это мое мнение. И поэтому какие-то вещи в современной музыке, например, у нас проходят жестче.
Виктор Резунков: Что вы имеете в виду?
Сергей Стадлер: Ну, вот больше внимания к так называемой попсе и такой как бы отход от, может быть, каких-то серьезных ценностей, к сожалению, присутствует. А с другой стороны, тоже традиционные такие вещи, как, например, балет, он как бы еще держится, и несмотря на то, что в целом, конечно, некоторый спад ощущается, все-таки в этой области мы продолжаем быть впереди планеты всей.
Виктор Резунков: А опера?
Сергей Стадлер: Вы знаете, с оперой сложнее, потому что в мире вообще существуют четыре основных таких оперных потока: итальянская, немецкая, французская и русская опера. И вот если как бы исключить очень успешный и очень знаменитый Мариинский театр, то в остальном в оперных театрах, конечно, как мне сейчас кажется, нету такого вот процветания. Может быть, это связано еще с тем, что очень долгое время Большой театр в Москве находится на ремонте, причем этот ремонт, такое впечатление, что и в творчестве тоже. И вот это, конечно, не может не отражаться на отношении к этому жанру в целом по стране.
Виктор Резунков: Ну, хорошо, давайте не о музыке закончим. Вы, вообще, смотрите телевизор часто, как у вас получается? Я понимаю, вы очень занятой человек, но все-таки.
Сергей Стадлер: У меня не бывает, чтобы я специально смотрел телевизор. Ну, бывает, что он так работает, почти беззвучно, немножко как обои.
Виктор Резунков: А книги удается читать?
Сергей Стадлер: Да, вот книги я люблю.
Виктор Резунков: А современную литературу?
Сергей Стадлер: Вы знаете, вот сейчас у меня так жизнь складывается, что у меня очень мало времени, и поэтому я предпочитаю читать такие вот проверенные, любимые книги. Я сейчас меньше читаю современных произведений, как-то это меня не очень удовлетворяет, я все-таки возвращаюсь к Толстому, например, Чехову, Тургеневу… много я могу назвать имен.
Виктор Резунков: Хорошо, вы, как известный деятель культуры, а не как чиновник, если можно употребить в отношении вас это слово…
Сергей Стадлер: Нет, мне кажется, нельзя, я себя не ощущаю чиновником.
Виктор Резунков: Я просто имел в виду, что недавно вас назначили исполняющим обязанности ректора…
Сергей Стадлер: Ну, я рассматриваю эту должность как творческую. Мне кажется, что эта должность – творческая, во всяком случае, она должна такой быть.
Виктор Резунков: Хорошо, тогда я поставлю иначе вопрос. Как известный деятель культуры, как вы относитесь к политике?
Сергей Стадлер: Ну, к данности. Что же тут сделаешь, сейчас так мир развивается, что все такие серьезные государства играют в эту игру.
Виктор Резунков: А внутренняя политика, вы какой-нибудь партии симпатизируете, может быть, "Справедливой России", "Единой России"? Интересные ваши политические предпочтения. Может быть, оппозиции. Или вообще вы вне политики себя чувствуете больше?
Сергей Стадлер: Да, я бы сказал так, что я вне политики. Я как бы не считаю для себя возможным в данное время принадлежать к какой-то из действующих политических партий. И я считаю, что это и не нужно.
Виктор Резунков: А почему, как вы это объясняете?
Сергей Стадлер: Потому что сейчас партии, они, как мне кажется, стали не столько частью идеологии, сколько частью профессии. То есть это определенные круги, которые собраны не по принципу борьбы за свободу, предположим, и независимость или борьбы за какой-то определенный религиозный фундаментализм, а совершенно по другим принципам они действуют. И сейчас, хотя это не всегда получается, но, как во всяком деле, очень нужны профессионалы. Поэтому в партии тоже нужны профессионалы, и в политике сейчас есть такое понятие – профессиональный политик. В политике нужны профессионалы. И мы, может быть, не часто видим этих профессионалов, но чем успешнее они работают, тем больший успех у партии. Так мне кажется. А я профессионал совсем в другой области, я принадлежу, естественно, своей стране, ее культуре. Я считаю, что аполитичный человек – это не значит, что он не национальный. Это разные понятия, мне кажется.
Виктор Резунков: Скажите, а насколько сейчас по сравнению с советским временем вам, как музыканту, дышится легче или тяжелее в России?
Сергей Стадлер: Я должен сказать, что легче. Хотя сейчас можно сказать так, что я не могу огульно сказать, что все было плохо, какие-то вещи в советское власти все-таки работали, но это, наверное, те вещи, которые традиционно принадлежали России как таковой. Потому что очень быстро ушло все то, что как бы именно ассоциировалось с советской властью, а вот то, что принадлежало такому имперскому российскому мышлению, оно, мне кажется, осталось. И там были большие достижения, потому что известно, что тоталитарная система, она, конечно, хотя и очень однобока и косна, но она все-таки поднимает культуру. И очень многие артисты смогли добиться вот таких высот, скорее, даже не в чистом творчестве, а в отношении к ним людей только из-за того, что за ними стояла мощь огромного тоталитарного государства. Только такие империи могут так приподнимать людей. Я не говорю в данном случае о том, что они так же могут их и уничтожать. Это, собственно говоря, известно еще со времен Древнего Рима. Поэтому, конечно, советская власть очень ценила тех деятелей культуры, которые работали на нее, но требовала полного подчинения и иногда даже отказа от собственной индивидуальности. А артист – это как раз в первую очередь индивидуальность, личность. Поэтому, конечно, мне было труднее тогда. Но, с другой стороны, сейчас трудно сравнивать, потому что все-таки это моя молодость, может быть, это были трудности еще и молодости тоже. Потому что на земле рая нет, конечно, и любая система, сильная, мощная система имеет очень много отрицательных воздействий.
Виктор Резунков: Сергей Валентинович, продолжая наш разговор, как вы считаете, не наступил ли новый застой в общественной, в культурной жизни страны?
Сергей Стадлер: Нет, мне так не кажется. Мне кажется, что сейчас как раз такое время, достаточно спокойно, и мы так привыкли волноваться, что не ценим его. Мне кажется, что сейчас время, когда артист может делать почти все, что он хочет. Ну, всегда есть какие-то ограничения, сейчас они другие. Другое дело, что в России люди не знают, что делать со свободой. Они не умеют, мне кажется, со свободой обращаться, и поэтому вот когда ничего было нельзя, то вроде как бы рождались очень интересные произведения, а когда вдруг стало все можно, как будто люди не знают, чего им делать.
Виктор Резунков: Это философский вопрос такой. А вас не беспокоит, например, возвращение таких рудиментов советского времени, как гимн Сергея Михалкова, что было, помните? И как вы относитесь к этому? Гимн в данном случае, носит и другое значение, не только музыкальное.
Сергей Стадлер: Знаете, гимн – это очень важная вещь, и это часть очень большого такого, как флаг, гимн, армия, это часть очень серьезного патриотического… часть государственности. И мне кажется, что, во-первых, вот этот советский гимн был потрясающим и очень гармоничным с точки зрения Советского Союза. Вот это было 100-процентное попадание, эта музыка полностью соответствовала и духу страны, и всему. Я не хочу сейчас ни ругать, ни расчленять, ни хорошо, ни плохо. Вот это был гимн Советского Союза. Поэтому, конечно, это решение – сменить флаг и оставить гимн – оно, наверное, было очень тонким в смысле политического решения, но оно не было музыкальным решением. Потому что мне бы хотелось, чтобы вот сейчас Россия имела бы такой же гимн, отвечающий той стране, в которой мы сейчас живем, как это было с Советским Союзом. И мне кажется, что этот гимн должен быть другим, не советским. Другое дело, что сейчас вот людей с таким возвышенным патриотизмом, с высокими идеалами… Ведь для того чтобы написать гимн, здесь есть такой элемент очень большой такой даже, ну, открытости, простоты в хорошем смысле этого слова, это надо очень любить свою страну, относиться к этому с очень большим трепетом и с очень высокими задачами, чтобы написать вот такую музыку, которая будет символом государства во всех сторон. И я не уверен, что кто-то из живущих композиторов сейчас может справиться с этой задачей. Поэтому если бы вы спросили меня, я бы поискал у тех людей, у которых были такие идеалы, такие люди, как Чайковский, Глинка, может быть, кто-то из еще более старых времен, гимны времен Екатерины Второй. Но это мои частные разговоры на эту тему, естественно, к данности они никакого отношения не имеют, но мне кажется, что мы живем все-таки в другой стране, и это ведь очень чувствуется, это отмечают все, и наши гости, которые приезжают к нам, и когда мы приезжаем к ним, в другие страны, - а вот музыка гимна у нас осталась старая.
Виктор Резунков: Сергей Валентинович, вы упомянули Глинку, Чайковского, и я как раз хотел вам задать вопрос. В старое время классическая симфоническая музыка производила очень сильное влияние на общество в целом, и даже политическое. Если вспомнить, например, "Жизнь за царя" того же Глинки. Что сейчас формирует музыкальное сознание россиян?
Сергей Стадлер: Это сложный вопрос, потому что он связан, мне кажется, с планетарными процессами, которые вообще происходят в музыке. Вот еще 100 лет назад Римский-Корсаков сказал: "Мы живем в начале конца музыки". И сейчас мне, вообще, кажется, что мы живем в начале заката искусства как такового. И люди сейчас в мире живут в музыкальном мусоре. Все время что-то где-то звучит, радио в машине, и многие даже затрудняются ответить на прямо поставленный вопрос: какую музыку вы любите? Человек задумывается. И если прямо спросить: "А что в сейчас слушаете?", то люди часто не знают. Они просто выбирают радио по такому очень общему фону звучания. Предположим, радио, передающее джаз, радио, передающее классику, шансон и так далее, легкая музыка, тяжелый юмор (смеется). Поэтому все время что-то звучит вокруг. Если раньше для того, чтобы послушать музыку, нужно было затрудниться: поехать в театр или на концерт, в кабаре или позвать музыкантов, чтобы они играли, пока ты обедаешь. Во всяком случае это был какой-то процесс, а так люди жили в тишине. Сейчас этого не происходит. Поэтому музыкальное сознание оно очень смешано. И естественно, что 90 процентов этого мусора очень низкого качества, просто устрашающе. Сейчас даже идет речь о таких высоких словах, как "творчество", применимых к людям, у которых нет музыкального образования, которые одним пальцем на синтезаторе натыкивают мелодию, которая электронным образом потом обрабатывается, и все это вместе называется "композитор" теперь. И еще в соединении с тем, что та музыка, которая пишется сейчас, вот именно современными композиторами, вот обратите внимание, даже в каких-то крупных магазинах где-нибудь в Лондоне, например, или в Нью-Йорке даже разными словами означается классическая музыка – classical music и современная – contemporary. Совсем они в разных местах стоят. Поэтому вопрос современной музыки вообще вопрос сложный, такой тонкий и трудный. Потому что существует, мне кажется, какой-то барьер между тем, что композиторы пишут, и тем, что люди хотят слушать. Поэтому сейчас очень четко разделяется вот так современная музыка в том понимании, что это то, что люди пишут сейчас, попса, музыка как бы… вообще не музыка, потом разного рода эстрада, но в таком очень широком понимании этого слова – рок, поп, джаз и так далее. и вот тот элемент классической музыки, который, в общем, в наше время стал музеем до очень большой степени. То есть это вот Бетховен, Моцарт, Чайковский… Людей, которые любят этот сегмент, их пропорционально не очень много, но они всегда есть.
Виктор Резунков: Скажите, а как этот музей, по вашим словам, он вообще сосуществует в этой глобальной информатизацией общества? Вы, например, выпустили больше 25, по-моему, дисков…
Сергей Стадлер: Да уже, наверное, больше 60-ти. Не знаю, я не считал.
Виктор Резунков: Вот как вы себе представляете, раньше действительно, вы говорили, приходишь в концертный зал, слушаешь музыку. Не влияет ли это на то, что люди, скажем так, вообще перестали постепенно… то, что выпускается классическая музыка на CD, не влияет ли это на само развитие классической симфонической музыки?
Сергей Стадлер: Ну, это до некоторой степени, я думаю, конечно влияет на чистую посещаемость. Потому что, например, стоит задуматься, идти ли в Метрополитен-Опера или просто зайти в магазин, купить диск, который будет сильно дешевле, особенно если еще идти не одному, и просто его посмотреть дома. Но почему я говорю – музей, потому что я, например, как исполнитель, моя профессия вторична, то есть я более или менее качественно играю ту музыку, которую кто-то уже написал – это моя профессия. То есть виртуозность в таком классическом смысле этого слова, то есть более-менее яркое и талантливое отображение некой данности. Я занят чисто виртуозным искусством. Самый яркий пример – портрет, то есть более-менее талантливое и интересное отображение какой-то данности. Но дело в том, что вот если можно лечь с книгой на диван, даже с пьесой Шекспира, например, то невозможно лечь на диван с партитурой "Пиковой дамы" Чайковского или симфонии Бетховена. Для воссоздания музыкального мира требуются посредники, то есть исполнители. И вот мне кажется, что есть определенное количество людей, и оно бывает чуть больше, чуть меньше, но оно все равно есть и, думаю, будет еще очень долго, которому очень нравится вот именно сам процесс воссоздания этого произведения, то есть концерт. И поэтому люди очень любят вот увидеть, как это происходит, непосредственный контакт с артистами, с оркестром. Вот это все то, что никак не заменимо. А телевидение, например, или запись – они не передают главного, они не передают этой атмосферы создания, непосредственного контакта артиста со слушателями. То есть запись отнимает у этого вида искусства самое главное, и я бы даже сказал, что чем интереснее артист, тем больше у него отнимает запись.
Виктор Резунков: У нас звонки. Владимир Алексеевич из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Добрый день. Большое спасибо за приглашение такого выдающегося музыканта. Я к музыке никакого отношения не имеют, но всю жизнь люблю музыку. Сергей Валентинович, вы назвали трех выдающихся композиторов, которые ложатся на мою душу на 100 процентов. Я вам хочу не провокационный, а по сути вопрос задать. Я очень часто посещаю Гнесинку, Консерваторию, пытаюсь понять, за что чтят Шостаковича, его считают выдающимся композитором? Я не думаю, что вы выскажетесь о нем негативно, но, пожалуйста, будьте любезны, расскажите, за что чтят Дмитрия Дмитриевича? Я этого понять не могу.
Сергей Стадлер: Вы знаете, как очень многие великие писатели, композиторы, это дело – дело вкуса. Кто-то любит Бунина, а кто-то любит Платонова, кто-то любит Булгакова, а кто-то любит Горького. И есть вещи, с которыми бесполезно спорить, это данность. То, что он великий композитор, это данность. Но вот отношение к его музыке – вот это вещь очень индивидуальная. У него произведений очень много, а на мой взгляд, например, композитор он неровный, то есть у него есть великие произведения, как Пятая, Десятая симфонии, а есть – но это опять-таки мое индивидуальное мнение – та музыка, которую мне было бы неинтересно ни играть, ни слушать. Поэтому здесь, если у вас есть к нему какое-то предубеждение, потому что каждый композитор несет с собой вот свой музыкальный мир, и конечно, музыкальный мир Шостаковича, он очень нерадостный, он очень как-то внутренне соприкасается с такой жесткой, трагичной, жестокой жизнью ХХ века, самого страшного, наверное, и кровавого века вообще в истории человечества. И мне кажется, что его музыка все время такая по внутреннему такому состоянию очень темная. Но, видите ли, опять-таки это очень индивидуально. Для многих это самый любимый композитор. Так что если у вас есть к нему свое отношение, пусть оно будет.
Виктор Резунков: Михаил Андреевич из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Здравствуйте. Значит, сейчас идет война на Кавказе, партизанская практически, гибнут люди. Вот у меня вопрос: кто из композиторов более приближен к этой жесткой атмосфере, которая у нас сейчас существует?
Сергей Стадлер: Вы знаете, я думаю, что любой художник события своего времени отражает очень опосредованно. Иногда как бы впрямую этого вообще не происходит. И многие композиторы, такие как Моцарт, например, он очень разделял свою собственную персону и те произведения, которые он пишет. Известные его слова: "Сам я человек вульгарный, Ваше Величество, а музыка моя совсем другая". Поэтому мне трудно так называть имя, которое сейчас бы отражало события. Ну, конечно, что делать, мир никак не может уняться, перестать стрелять друг в друга.
Виктор Резунков: Иван из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Добрый вечер. Я очень рад хотя бы хоть как-то пообщаться с Сергеем Никитичем, я его много раз слышал, получаю истинное удовольствие от его игры. И вот мне хотелось бы задать вопрос, но сначала я хочу посочувствовать слушателю, который не любит Шостаковича. Действительно, можно только надеяться на то, что он его почувствует, это величайший композитор, особенно для тех, кто жил в ХХ веке. Что касается музыки XXI века, боюсь, что XXI век будет еще страшнее и музыка соответствующая. Вот мне как раз хотелось быть задать Сергею Валентиновичу вопрос о его мнении о современной музыке, имеется в виду XX-XXI век. И второе, а как воспринимается российская современная музыка за рубежом? Они могут почувствовать настоящего Шостаковича, наших других крупных современных композиторов или там своеобразное восприятие? Спасибо.
Виктор Резунков: Имеется в виду, наверное, все-таки симфоническая музыка.
Сергей Стадлер: Ну, не обязательно. Дело в том, что я, во-первых, не думаю, то есть мне кажется, что Шостакович уже не современный композитор, он – классик. Он уже довольно давно покинул этот мир, и он, кстати, относится к числу очень популярных композиторов и очень исполняемых в мире. Вообще, вот это вот две великих композитора – Шостакович и Прокофьев. И долгое время Прокофьев как-то был в тени, а сейчас мне кажется, что интерес к нему все более и более растет. Он становится все более и более интересен миру. Так бывает. Я думаю, что XXI век не будет веком личностей, как был ХХ-й. Мне трудно прогнозировать, человек по сравнению как бы с процессами мироздания, он даже не муравей, поэтому очень смешно было бы, если бы я стал говорить о том, что я думаю, что будет в XXI веке. Конечно, хотелось бы надеяться, чтобы он не был таким, как ХХ, был бы потише, но, как уже тысячи раз повторялось, люди не делают никаких выводов из своей истории, поэтому что будет дальше – трудно сказать.
Виктор Резунков: Константин из Московской области, пожалуйста.
Слушатель: Добрый вечер. Я вот хотел честно сказать, что меня покоробило высказывание вашего гостя о том, что, скажем, попса – это совсем не музыка. Это просто другая музыка, и так вот голословно говорить, что ваша – это настоящая, а то, что другое, - это вообще не музыка, ну, это при всем глубочайшем уважении к вам, я, к сожалению, могу сказать, что это не с лучшей стороны характеризует того, кто так говорит. Я вот, как человек, который немножко понимает в поп-музыке современной, могу вам сказать, что, например, свести фонограмму – это целое искусство, этому годами учатся. В классической музыке – просто взять и сыграть, и все, а там это очень тяжелый процесс. Затем еще хочу сказать, что, например, композитор, который пишет классическую музыку, вот он уже где-то работает, у него должность, и его произведения будут исполнять, то есть он по-любому за это получит деньги, это будут исполнять. А вот автор, который пишет поп-музыку, вот если он плохо напишет, он на этом ничего не заработает, и это никому не нужно будет.
Сергей Стадлер: Ну, бедняга, не заработает, что делать. Но я думаю, если любить деньги, то зачем в музыку идти? Я, кстати, не считаю, что… я ведь говорил о тех, кто это сочиняет и исполняет. Мне это легко очень говорить, потому что я ведь не сочиняю музыку. А вот те, кто делают, вот им, конечно, честь и хвала. Потому что человека, у которого нет ни голоса, ни слуха, постараться на фонограмме представить так, как будто у него есть и то и другое, да еще что-то похожее на музыку – это действительно надо иметь большой талант. Поэтому за этими людьми всегда стоит большая команда, которая как бы ретушью занимается.
Виктор Резунков: Вот я все-таки хотел вас спросить, вы все-таки мой ровесник почти, там один-два года, и я прошел через период увлечения рок-музыкой. Вот скажите, неужели вы не увлекались в юности рок-музыкой?
Сергей Стадлер: Вы знаете, очень мало. Потому что я жил в своей профессии, и знаете, вот тут очень забавно ведь сравнивать, особенно то, что сейчас можно сделать на электронном инструменте, и процесс сочинения музыки как таковой – как много надо знать, как много надо уметь, как долго надо учиться. И это вообще такая определенная каста музыкантов, и если человек этого не чувствует, не понимает, вот как предыдущий наш гость, тогда не надо просто высказываться на эту тему. Вот бы я единственное, что сказал. И я жил вот в мире классической музыки. Я не предлагаю всем это делать, но моя жизнь так сложилась. И у меня как-то очень рано появились какие-то результаты моего труда. Поэтому у меня как раз в отношении рок-музыки особенных увлечений не было в молодости. Я в молодости очень увлекался классическим джазом, очень сильно, очень мне нравилось, и вот это был такой период. Ну, а потом уже моя жизнь сложилась так, что мое и увлечение, и профессия – они стали совпадать. И я в этом состоянии живу до сих пор.
Виктор Резунков: А если бы вам сейчас предложили сыграть с каким-нибудь известным джазовым…
Сергей Стадлер: Нет, сейчас я этим не занят, я живу в чисто классической музыке, живу очень наполненной жизнью, времени у меня совсем нет, и я не делаю то, что я не умею.
Виктор Резунков: Владимир Каминский из города Саратова, пожалуйста.
Слушатель: Добрый день, Сергей Валентинович. Дмитрий Анатольевич "Дип Пепл" очень сильно любит, как мы все знаем теперь, поэтому ничего страшного нет, что есть и любители других, так сказать, направлений. Я хотел бы спросить Сергея Валентинович, как он относится к установившейся традиции приглашенных дирижеров по периферии, провинциальных оркестрам в нашем нынешнем времени. Как вы считаете, насколько это правильно?
Сергей Стадлер: Мне кажется, что не важно, приглашенный… Не знаю, вы не уточняете, главный это, то есть это постоянный человек или человек, который приезжает на концерт с оркестром и уезжает. Дело в том, что сейчас дирижеры… в общем, с этим исполнительским сегментом у нас есть проблемы в России. А мы пока не стали такой частью общекультурной европейской среды, чтобы можно было спокойно, без очень существенных нажимов пригласить, предположим, работать к нам дирижера из Франции или из Германии, условно говоря. Все-таки мы крутимся вот в своей российской среде. И поэтому, конечно, здесь я ничего плохого в том не вижу, что дирижер из Москвы, например, приезжает работать во Владивосток, условно говоря, или, наоборот, дирижер из Владивостока в Москву. И все зависит от того, как он работает с оркестром, какой у него контакт с этим оркестром, что он умеет. Поэтому дирижер – это очень трудная, очень серьезная профессия. А вот такие разовые появления перед оркестром гастролеров, дирижеров, они для оркестра всегда очень полезны.
Виктор Резунков: Людмила из города Красногорск, пожалуйста, ваш вопрос?
Слушатель: Спасибо. Я хотела сказать, что я согласна с каждым словом Сергея Валентиновича. Я давно не слышала такой серьезной, такой глубокой оценки современной и одновременно симфонической музыки. Но все-таки я хочу сказать, что я согласна с тем слушателем, который высказывался по поводу музыки Шостаковича. Лично я, когда слушаю музыку Шостаковича, взять хотя бы Седьмую симфонию, я вспоминаю чаще Прокофьева и Мусоргского, и там почти не чувствуется никакого Шостаковича. Но дело не в этом, конечно, а дело в том, что если бы еще в такой передаче вы хоть сколько-нибудь дали возможность послушать ваше исполнение, хоть сколько-нибудь, хоть 5 минут. Большое спасибо.
Сергей Стадлер: Спасибо вам. Ну, видите ли, для того чтобы играть, требуется определенный антураж. А что вам сказать по поводу Шостаковича… Ну, не нравится вам – и не слушайте его.
Виктор Резунков: Евгений Георгиевич из Москвы, пожалуйста, ваш вопрос?
Слушатель: Я хочу поблагодарить великого скрипача, на 100 процентов его поддерживаю. И он очень деликатно сказал, высказался относительно мусора в музыке. Я увлекаюсь, мне 80 лет, с детства увлекаюсь и всю жизнь, и сейчас каждый день слушаю классическую музыку, слушаю музыку великих композиторов. Скрипка – это царица музыки для меня. А то, что там попса и все прочее, другое, не могу переносить, и современные песни. И могу еще сказать, что сейчас страна погрузилась в духовное и моральное разложение! Так идет воспитание сверху. Все у меня. Спасибо большое вам!
Виктор Резунков: Спасибо, Евгений Георгиевич. Да, по поводу скрипок. Все-таки очень хочется вам задать вопрос. В одном из своих интервью вы сказали, что в XVIII веке был всплеск гениальных скрипичных мастеров. В принципе, ничего нового вы не сказали, а вот почему интересно, чем вы это можете объяснить, в чем дело?
Сергей Стадлер: Мне это очень трудно объяснить. Наверняка, совокупность причин. Может быть, действительно было какое-то специальное дерево, секрет лака и так далее, и так далее. Но, я думаю, все вот эти вещи, они вспомогательные. Было отношение к этому как к высочайшему искусству. Люди с определенными очень высокими идеалами делали эти скрипки. Ну, это так же, как сейчас вот говорить о том, почему вот Рафаэль так писал, и рядом был Леонардо, и еще много великих художников. Меня удивляет даже не это, а то, что это вдруг как-то достаточно резко закончилось. То есть мастера делали всегда скрипки и продолжают их делать, и очень часто очень неплохие, часто даже очень хорошие. Потому что, кстати сказать, не всегда эти слова в отношении скрипки синонимы. То есть если скрипка старая, то это еще не значит, что она хорошая. Но вот среди этих огромного количества очень хороших скрипок, сделанных в XIX, ХХ веке, ничто не может сравниться вот с этим звучанием и тембром вот этих великих итальянцев. Именно итальянцев. Потому что скрипки того же времени – немецкие и французские – они очень уступают этим.
Виктор Резунков: Интересно как… Татьяна Владимировна из Москвы, пожалуйста.
Слушатель: Здравствуйте, уважаемый Сергей Валентинович. Мы с вами тоже почти ровесники, и я имею определенное отношение к музыке классической, я занималась даже продюсированием, поэтому я позволю себе кое в чем с вами не согласиться, именно потому, что я считаю вас величайшим скрипачом из всех, кто ныне существует, с того момента, как я впервые услышала вас на конкурсе Чайковского. Мне кажется, что, во-первых, вы недооцениваете роль исполнителя. Это не просто посредник. Потому что если бы я не услышала вас, я бы никогда не поняла, почему Паганини великий композитор, хотя Паганини играют все скрипачи. Но именно вы вот открыли мне сущность его. Почему-то только слушая вас, у меня все внутри просто переворачивается. И я понимаю, вот что значит на самом деле для композитора равновеликий исполнитель. Это первое.
Теперь, почему, мне кажется, сейчас у нас вот то, что вы говорите, закат в музыке? Во-первых, я не могу согласиться с вами, что музыканты – это каста. Ведь ни Шаляпин, ни Максим Дормидонтович Михайлов, ни Кэтрин Ферер, ни масса других людей, те же самые классические джазовые пианисты, которые были в 30-х годах, не имели официального музыкального образования. Но это были необыкновенно талантливые люди, и они могли войти в музыку. Сейчас, если вы не имеете официального образования, не прошли через горнило вот этих конкурсов, а не все талантливые люди способны пройти конкурсы, - значит, вы не попадаете в эту сферу. Раскрутиться самим очень трудно, залы очень дороги – я просто это все знаю, я этим занималась, я пыталась раскручивать талантливых людей. Потом, понимаете в чем дело, ведь Чаплин тоже не был композитором в таком смысле, как Шостакович, но музыка его великолепна. Хотя ему, конечно, очень сильно в этом помогали. И вот как раз сейчас интернет и возможность записаться и раскрутиться самому, она позволяет избавиться от паразитов, от посредников и выйти непосредственно на публику. А она готова слушать качественных исполнителей.
Виктор Резунков: Понятно, Татьяна Владимировна.
Сергей Стадлер: Так замечательно. Я ведь не говорил, что диплом Консерватории – это автоматически признание человека большим композитором. И много в прошлом очень людей, которые получали частное образование, у которых вообще не было официальных дипломов. Но я говорил о том, и повторяю это, что композиция – это огромный труд. И надо очень много знать, не важно, каким путем вы получаете эти знания, для того чтобы писать музыку. За этим стоит огромное образование, опять-таки не важно, каким путем полученное. Что касается конкурсов, конечно, это веяние времени, и сейчас мир вообще захвачен спортом. Поэтому вот спортивные состязания, и в музыке тоже, они очень людей привлекают. Сейчас очень много предложений: давайте организуем еще конкурс, еще конкурс… И конечно, происходит просто девальвация этого процесса как такового. А еще надо учитывать, что музыкальный конкурс, он, конечно, музыкальный, но он все-таки спортивный конкурс, то есть это событие скорее спортивное. И очень многие люди, которые играют на конкурсе, они делают то, что им потом делать не надо. Поэтому девальвация огромная. Вот я часто говорю о том, что в прошлом году, например, музыкальных конкурсов в мире, скрипичных, было 400 с чем-то. Это значит, что каждый день, а по воскресеньям два раза в день кто-то на планете получает кучу премий (смеется).
Виктор Резунков: Можно ездить по конкурсам, да, каждый день.
Сергей Стадлер: Это даже не успеть узнать их имена, не то что их послушать. То есть этот путь на международный конкурс перестал быть таким серьезным путем. Это один из путей. Но я думаю, мое мнение такое, что все-таки из всех путей он, может быть, наиболее честный. Хотя нельзя сказать, что в прошлые века было легче. Времена редко бывают легкие или трудные, я думаю, у каждого все жизни всегда трудные, легких жизней, я думаю, не бывает.
Виктор Резунков: Я бы хотел последние несколько слов нашим слушателям услышать от вас, просто в заключение нашей передачи.
Сергей Стадлер: Я желаю всем слушать ту музыку, которая им нравится. Вот я думаю, что это самое главное. Сейчас есть возможность выбора.
Виктор Резунков: И ходить в концертные залы.
Сергей Стадлер: Не обязательно. Я бы пожелал жить в том художественном или музыкальном пространстве, которое конкретному человеку нравится.
Виктор Резунков: Спасибо большое, Сергей Валентинович.
