Александр Генис: В 60-е годы Маркес – редкий для переводного писателя случай – в Америке был таким же кумиром, как и в Советском Союзе. У поколения “бэбибумерс” книга “Сто лет одиночества” до сих пор считается культовой. Понятно, что долгожданную биографии. колумбийского писателя встретили с обостренным вниманием и, я бы добавил, ревностью. Новую биографию Маркеса представит слушателям ведущая нашего “Книжного обозрения” Марина Ефимова.
Gerald Martin. Gabriel Garcia Marquez. A Life.
Джеральд Мартин. “Габриель Гарсия Маркес. Жизнь”
Марина Ефимова: Эту книгу Джеральд Мартин, историк литературы Латинской Америки, писал 15 лет. Маркес даже шутил, что биограф “не заканчивает книгу в ожидании его смерти”. Но Мартин опубликовал книгу при жизни своего героя, хотя тому уже перевалило за 80, самому Мартину – за 50, и обоих уже лечили от рака лимфатических желез. Эта биография - том размером в 642 страницы (до которых был сокращен первоначальный текст в 2000 страниц). Начинается книга даже не с детства писателя, а с генеалогического древа двух семей: отцовской (Гарсия) и материнской (Маркес). Армия родственников, браки, незаконные связи, преступные связи, вендетты, кланы в колумбийской глуши, убийства. Вскоре вы теряете способность запоминать. Рецензент Пол Берман пишет:
Диктор: “Можно даже заподозрить, что Мартин не описывает жизнь писателя, а соревнуется с ним. Маркес украсил роман “Сто лет одиночества” одной страницей генеалогической таблицы, а Мартин снабдил его биографию семью страницами”.
Марина Ефимова: И дальше – подробнейшим образом: детство, нищая журналистская молодость в Европе, формирование политических взглядов во время путешествий за Железный занавес, победоносное шествие по миру романа “100 лет одиночества” и последние десятилетия мировой славы и почета. Довольно неожиданным кажется то, что в детстве Маркес напоминал обычного европейского мальчика из хорошей семьи, читавшего Дюма и “Сказки тысячи и одной ночи”, а позже – Сервантеса и Достоевского. Но он был еще и латиноамериканским мальчиком:
Диктор: “Он читал испанцев 16-го - 17-го веков (“Золотого века” испанской поэзии). Он жил не только в городе Аракатака в северной Колумбии, но и в элегантном мире Луиса де Гонгоры и других поэтов имперской Испании, чьи знания уводили его еще глубже, в тень римских мифов и эзотерической философии”.
Марина Ефимова: На первой же странице биографии Мартин представляет Маркеса как “самого известного писателя, созревшего в глубинах Третьего мира и самого известного представителя литературного стиля, получившего название “магического реализма”. По версии Мартина, этот стиль, с его опоэтизированием сверхъестественных событий и народных верований, отражает дух примитивного бунта, который дорог многим прогрессивно мыслящим писателям во всех регионах мира, некогда подвергшихся колонизации”. Но вот что пишет литературовед Пол Берман:
Диктор: “На мой взгляд, сверхъестественность и магия в прозе Маркеса это не постколониальный литературный бунт против западного империализма, а поздние цветы высокого испанского барокко”.
Марина Ефимова: В автобиографии, которая называется “Жить, чтобы рассказывать об этом”, Гарсия Маркес описал рождение основной темы и стиля своего творчества. С некоторыми уточнениями эта сцена приводится и в книге Мартина:
Диктор: “Маркес, уже взрослым молодым человеком, вернулся в родной город и по-новому взглянул на дедовский дом. В то время он весь был погружен в изучение Джойса, Фолкнера, Пруста, Вирджинии Вулф и обдумывал многомерность понятия “время”. И вот он увидел старый дом, и нахлынувшие детские воспоминания вдруг отчетливо показали ему направление его писательского пути: он должен заново изобрести самого себя. Конечно, можно стать членом лощеного писательского авангарда, а можно остаться мальчиком из Аракатаки. Так появилась его грандиозная тема и его писательская личность – он сам, взрослый и ребенок в одном лице. И так появился его метод исследования: взгляд назад, на самые сильные потрясения детства”.
Марина Ефимова: Мартин пишет, что сам Маркес из всех своих романов больше всех любит “Осень патриарха” - роман о диктаторе неназванной страны на Карибах. С одной стороны, эту авторскую любовь вполне объясняет изысканность прозы романа. Пол Берман так характеризует стиль этой книги:
Диктор: “Почти каждое предложение в романе “Осень патриарха” - победа автора над языком (а иногда – победа языка над автором). Предложения начинаются голосом одного персонажа, а кончаются голосом другого. Или тема меняется в середине предложения. Или меняется век. Читаешь, задыхаясь. Хочется отложить книгу и зааплодировать, но тут предложение делает такой поворот, что оторваться от него невозможно, как невозможно выпустить руль на крутом повороте дороги. Эти прелестные периоды в то же время тиранические. Что - естественно: “Осень патриарха” - роман о тиране. Союз сюжета и напева делает его шедевром – даже большим, чем другой прекрасный роман о тиране – “Праздник козла” Марио Варгаса Льосы. У Маркеса диктатор (чей портрет рождается из фраз, похожих на тропические цветы) - отвратительный монстр, но он представлен как человеческое существо, достойное жалости и даже чего-то вроде горькой любви. Мне всегда было непонятно, какие политические взгляды выражает Маркес этой странной двусмысленностью?”
Марина Ефимова: Но в том, что касается описания политических взглядов и вообще – общественного лица Маркеса, биограф ведет себя чрезвычайно осторожно. Как замечает рецензент “Нью-Йорк Таймс” Джаннет Маслин, “биограф Маркеса понял, что в этом сложном случае лучше держаться фактов и не пытаться постичь непостижимое”.
После всемирного успеха романов “100 лет одиночества”, а особенно после получения в 1982 году Нобелевской премии, Гарсия Маркес попал из подсобного мира журналистики в поле зрения сильных мира сего. И биограф безжалостно описывает могучие и долгие усилия, которые прикладывал писатель к тому, чтобы быть приглашенным на званые обеды президентов, магнатов и диктаторов всего мира. По-видимому, не случайно одним из прозвищ, которые он заслужил, было прозвище “Габриэль Гарсия Маркетинг”. Но самой скандальной стала привязанность Маркеса к Фиделю Кастро.
Диктор: “Писатель Варгас Льоса с отвращением называл Маркеса “кастровским лакеем”. И даже биограф Мартин, хотя настаивает на сердечной дружбе писателя с маниакальным властолюбцем-диктатором, все же честно приводит странные поступки Маркеса – например, когда он, во время визита Кастро в Колумбию, вызвался быть одним из его охранников-“бодигардов”. Так или иначе, Маркес оставался не только лично преданным Кастро, но вставал и на защиту его деятельности от любой критики”.
Марина Ефимова: Чем объяснить эту противоестественную привязанность гуманиста, короля ”магического реализма” к тирану? “Из биографии Маркеса, - пишет Берман, - становится ясно, что писатель не изменил тому откровению, которое озарило его полвека назад перед домом его детства: он каждый раз застывает в восхищенном изумлении перед всем гротескным, душераздирающим и неправдоподобным”.
