Среди тем в повестке дня встречи президентов России и США есть несколько знакомых стратегических вопросов, как, например, сокращение числа ядерных боеголовок. И есть совсем новые, не очень знакомые широкой публике, но вызывающие намного больше разногласий и различий в подходе, чем необходимость оградить мир от немирного атома. Речь о новой форме вооруженного конфликта - о кибернетической атаке.
После того, как подобному нападению подверглась Эстония – страна-участница НАТО, некоторые члены Североатлантического союза заговорили о том, что надо распространить действие статьи 5 устава НАТО – о коллективной обороне - и на кибернетические войны. Это решение пока не принято, но сама дискуссия показывает, что страны начали искать рычаги сдерживания и противостояния подобным нападениям.
При национальной академии наук США есть Совет по компьютерным наукам и телекоммуникациям, в рамках которого недавно был составлен обширный доклад под названием: "Технологии, политика, закон и этика, окружающие получение и использование Соединенными Штатами возможностей для кибернетического нападения". Один из составителей этого доклада – Герберт Лин, гость Радио Свобода. Второй участник дискуссии - Джон Аркилла - возглавлял американскую делегацию на переговорах на эту тему в Москве в 1996 году. Сейчас он работает в Военно-морской школе в Монтерее, Калифорния, но сейчас он выступает как частное лицо, а не как эксперт этой школы.
Кибернетическая война – это попытка получить информационное преимущество над противником. Это может быть как контроль над кибернетическим пространством и сообщением, так и уничтожение потока информации противника. Но то, что сделала Россия в Эстонии (не говорим сейчас о том, было ли это спровоцировано правительством или отдельными частными лицами) – намного больше, чем просто контроль над информацией или уничтожение потока информации для того, чтобы затруднить противнику перемещение на поле боя. Атака на компьютерные сети Эстонии привела к полной неспособности правительства и государственных учреждений функционировать в нормальном режиме.
Джон Аркилла напоминает, что "в случае с эстонской кибернетической войной нападению подверглась общественная инфраструктура":
Джон Аркилла: В этом смысле роль кибернетического оружия была похожа на роль авиации в классическом вооруженном конфликте. Ведь с самолета можно уничтожать войска противника на поле боя, но можно и разрушать инфраструктуру внутри страны. Так что у кибернетического нападения есть стратегический аспект, и мы наблюдали его в Эстонии. К чести эстонцев надо сказать, что они справились с проблемой относительно быстро. И вообще должен отметить, что особенность кибернетического нападения состоит в том, что оно может носить крайне неприятный подрывной характер, он не разрушительный.
- Есть ли такое понятие, как "правила ведения кибернетического боя"?
Джон Аркилла: Сейчас, по-моему, мы находимся на той стадии, когда начали делаться попытки определить правила поведения. Например, определить, что кибернетические атаки можно проводить только на поле боя, но не против инфрастуктуры. Но в случае с Эстонией, например, мы точно не знаем, кто это сделал. Все указывает на то, что это кто-то из России, возможно, люди, симпатизирующие политике российского руководства. Ирония состоит, кстати, именно в том, что около 10-лет назад именно Россия выступила с предложением создать какую-то форму контроля над кибернетической гонкой вооружений, а теперь как раз ее и подозревают в том, что она совершила подобное нападение.
Но, как обычно бывает на ранней стадии развития новой формы вооруженного противостояния, все думают, что ограничить, ввести ее в какие-то рамки невозможно. Мне кажется, что на ранней стадии развития этой концепции российское предложение имело смысл. Что же касается Америки, то это, конечно, общество, которое, с одной стороны, в состоянии совершить подобного рода нападение, но, с другой стороны, оно представляет собой самый разнообразный и самый открытый набор кибернетических целей во всем мире. Так что в интересах Соединенных Штатов попытаться создать своего рода кодекс поведения.
- Но какие-то законы, скажем, существующие в рамках системы Организации Объединенных Наций, можно применить к кибернетическим конфликтам?
Джон Аркилла: Российские представители пытались в течение нескольких лет провести через ООН документ, который бы ограничивал использование наступательных военных кибернетических технологий. США все это время выступали против российских предложений. В американском стратегическом сообществе есть масса людей, которые подчеркивают, что кибернетическое оружие дает массу преимуществ для достижения стратегических целей без больших разрушений и уничтожения. Так что для них это очень практичный вид противостояния. И какого-то прогресса в рамках ООН достигнуто не было. Но, по моему личному мнению, не в интересах самих Соединенных Штатов оставлять эту проблему вне рамок международных правил. Ведь правила есть для каждого вида конфликта, так почему не ввести их и для кибернетических войн?
- Тот же вопрос – о применении традиционного военного права – Герберту Лину.
Герберт Лин: Можно спросить: а есть ли правила ведения боя в физическом мире в отличие от кибернетического? Они есть. Есть ограничения ООН на применение силы или на угрозу применения силы против других государств. Устав ООН также говорит, что у государств есть неотъемлемое право на самооборону в случае вооруженного на них нападения. И в этом случае они вправе применять вооруженную силу даже без разрешения Совета Безопасности ООН. Так что вопрос лишь в том, распространяется ли устав ООН на кибернетические войны. Пока это – неизвестная территория. Есть также правила ведения войны, которые были написаны раньше устава ООН. Высшие должностные лица и командование США уже заявили, что они будут соблюдать эти правила при любом вооруженном конфликте в кибернетическом пространстве. Как это будет происходить на практике, сказать пока трудно, потому что операционные детали конфликта не ясны.
- Но проблема в том, что в случае с обычными военными действиями факт их проведения налицо. А в случае с кибернетической атакой – все скрыто. И мы видели это на примере Эстонии и Грузии. Государство может отрицать свою причастность к нападению. А может и на самом деле не участвовать. Операцию могут проводить, например, националистически настроенные подростки, которые с помощью таких методов хотят выразить свою поддержку правительству.
Герберт Лин: Все это пока неясно. Но международное право развивается. Давайте возьмем пример терроризма, физических лиц, которые ведут террористическую деятельность. Даже в этой области международное право сейчас развивается. Сейчас международное право построено на том, что если государство дает на своей территории приют террористам, то оно несет ответственность, оно должно принять меры против них. А если оно этого не делает, то другие государства имеют право ответить на это бездействие, даже если государство не оказывало никакой активной поддержки террористам. Такая же ситуация и с кибернетическими атаками. Но вы описали проблему совершенно правильно. Кибернетическое нападение может быть совершено отдельными людьми или даже какими-то группами людей все зависимости от их связи с государством, а законы войны написаны для государств.
- Соединенные Штаты, насколько я понимаю, оставили эту проблему на усмотрение правоохранительных органов, а не ООН.
Джон Аркилла: Именно так. США рассматривают кибернетические атаки как криминальные по своей природе. И в этом – еще одно различие между российским и американским подходами к кибернетической войне. Российская сторона с самого начала рассматривала это как новый вид вооруженного конфликта, а следовательно – как проблему, к которой можно подходить с традиционной стратегической точки зрения. То есть, что к ней применимы понятия сдерживания, контроля над вооружениями, как и понятие стратегического размещения и использования в противостоянии. Соединенные Штаты в этом смысле отстают, рассматривая это как уголовное деяние, бороться с которым должны правоохранительные органы.
- А можно ли в данном случае говорить о сдерживании? Ведь каждый человек может совершить атаку со своего собственного персонального компьютера? Это может сделать, например, компьютерно одаренный подросток.
Джон Аркилла: Проблема немного проще, потому что на данном этапе только государства располагают необходимыми мощностями для нанесения эффективного кибернетического удара, какой мы наблюдали, например, в Эстонии. Отдельные люди, террористические организации пока такими возможностями не располагают. Именно поэтому, на мой взгляд, сейчас – хорошее время для того, чтобы сами государства согласились на определенные нормы поведения, которые были бы менее разрушительными для международной системы. Цель как раз в том и состоит, чтобы помешать хакерам или бандам создать или заполучить эти технологии, которые сейчас есть у государств, для массового уничтожения.
- Так почему идея международного договора в этой области вызывает разногласия?
Герберт Лин: Беспокойство, например, вызывает то, что в случае кибернетической атаки (российская сторона называет это информационной атакой) очень сложно доказать, что государство на самом деле располагает возможностью нанести этот удар. Например, когда мы говорим о ракетах, очень легко подсчитать, сколько ракет есть у той и другой противостоящих сторон. В случает же с кибернетической атакой или с кибернетическим оружием – мой компьютер может быть источником нападения. Я могу сидеть и разрабатывать кибернетическое оружие, и никто никогда об этом не узнает. Так что выполнение норм международного договора, требующего от государств воздержаться от приобретения наступательных кибернетических технологий, как полагают многие эксперты, практически невозможно будет проверить. Верификация его выполнения потребует чрезвычайно инвазивных прав доступа и не совместима со свободным пользованием компьютерами.
- Итак, Россия уже в течение какого-то время предлагает ввести элементы кибернетического сдерживания. Президент Обама заинтересовался этой проблемой и распорядился провести исследование о возможностях кибернетического сдерживания. Кто абсолютно против?
Джон Аркилла: Любопытно, но Китай полностью отвергает возможность кибернетического сдерживания. Одно из их исследований этого феномена так и называется "Неограниченная война". И основное его положение – надо как можно быстрее и как можно полнее обзаводиться технологиями кибернетического конфликта, потому что кибернетическая война не за горами. Кстати, именно так называлась статья, которую я написал вместе с Дональдом Рамсфелдом около 17 лет назад.
Эта статья - фрагмент программы Ирины Лагуниной "Время и мир" от 3 июля 2009 г. Прослушать его можно здесь.
После того, как подобному нападению подверглась Эстония – страна-участница НАТО, некоторые члены Североатлантического союза заговорили о том, что надо распространить действие статьи 5 устава НАТО – о коллективной обороне - и на кибернетические войны. Это решение пока не принято, но сама дискуссия показывает, что страны начали искать рычаги сдерживания и противостояния подобным нападениям.
При национальной академии наук США есть Совет по компьютерным наукам и телекоммуникациям, в рамках которого недавно был составлен обширный доклад под названием: "Технологии, политика, закон и этика, окружающие получение и использование Соединенными Штатами возможностей для кибернетического нападения". Один из составителей этого доклада – Герберт Лин, гость Радио Свобода. Второй участник дискуссии - Джон Аркилла - возглавлял американскую делегацию на переговорах на эту тему в Москве в 1996 году. Сейчас он работает в Военно-морской школе в Монтерее, Калифорния, но сейчас он выступает как частное лицо, а не как эксперт этой школы.
Кибернетическая война – это попытка получить информационное преимущество над противником. Это может быть как контроль над кибернетическим пространством и сообщением, так и уничтожение потока информации противника. Но то, что сделала Россия в Эстонии (не говорим сейчас о том, было ли это спровоцировано правительством или отдельными частными лицами) – намного больше, чем просто контроль над информацией или уничтожение потока информации для того, чтобы затруднить противнику перемещение на поле боя. Атака на компьютерные сети Эстонии привела к полной неспособности правительства и государственных учреждений функционировать в нормальном режиме.
Джон Аркилла напоминает, что "в случае с эстонской кибернетической войной нападению подверглась общественная инфраструктура":
Джон Аркилла: В этом смысле роль кибернетического оружия была похожа на роль авиации в классическом вооруженном конфликте. Ведь с самолета можно уничтожать войска противника на поле боя, но можно и разрушать инфраструктуру внутри страны. Так что у кибернетического нападения есть стратегический аспект, и мы наблюдали его в Эстонии. К чести эстонцев надо сказать, что они справились с проблемой относительно быстро. И вообще должен отметить, что особенность кибернетического нападения состоит в том, что оно может носить крайне неприятный подрывной характер, он не разрушительный.
- Есть ли такое понятие, как "правила ведения кибернетического боя"?
Джон Аркилла: Сейчас, по-моему, мы находимся на той стадии, когда начали делаться попытки определить правила поведения. Например, определить, что кибернетические атаки можно проводить только на поле боя, но не против инфрастуктуры. Но в случае с Эстонией, например, мы точно не знаем, кто это сделал. Все указывает на то, что это кто-то из России, возможно, люди, симпатизирующие политике российского руководства. Ирония состоит, кстати, именно в том, что около 10-лет назад именно Россия выступила с предложением создать какую-то форму контроля над кибернетической гонкой вооружений, а теперь как раз ее и подозревают в том, что она совершила подобное нападение.
В американском стратегическом сообществе есть масса людей, которые подчеркивают, что кибернетическое оружие дает массу преимуществ для достижения стратегических целей без больших разрушений и уничтожения
Но, как обычно бывает на ранней стадии развития новой формы вооруженного противостояния, все думают, что ограничить, ввести ее в какие-то рамки невозможно. Мне кажется, что на ранней стадии развития этой концепции российское предложение имело смысл. Что же касается Америки, то это, конечно, общество, которое, с одной стороны, в состоянии совершить подобного рода нападение, но, с другой стороны, оно представляет собой самый разнообразный и самый открытый набор кибернетических целей во всем мире. Так что в интересах Соединенных Штатов попытаться создать своего рода кодекс поведения.
- Но какие-то законы, скажем, существующие в рамках системы Организации Объединенных Наций, можно применить к кибернетическим конфликтам?
Джон Аркилла: Российские представители пытались в течение нескольких лет провести через ООН документ, который бы ограничивал использование наступательных военных кибернетических технологий. США все это время выступали против российских предложений. В американском стратегическом сообществе есть масса людей, которые подчеркивают, что кибернетическое оружие дает массу преимуществ для достижения стратегических целей без больших разрушений и уничтожения. Так что для них это очень практичный вид противостояния. И какого-то прогресса в рамках ООН достигнуто не было. Но, по моему личному мнению, не в интересах самих Соединенных Штатов оставлять эту проблему вне рамок международных правил. Ведь правила есть для каждого вида конфликта, так почему не ввести их и для кибернетических войн?
- Тот же вопрос – о применении традиционного военного права – Герберту Лину.
Герберт Лин: Можно спросить: а есть ли правила ведения боя в физическом мире в отличие от кибернетического? Они есть. Есть ограничения ООН на применение силы или на угрозу применения силы против других государств. Устав ООН также говорит, что у государств есть неотъемлемое право на самооборону в случае вооруженного на них нападения. И в этом случае они вправе применять вооруженную силу даже без разрешения Совета Безопасности ООН. Так что вопрос лишь в том, распространяется ли устав ООН на кибернетические войны. Пока это – неизвестная территория. Есть также правила ведения войны, которые были написаны раньше устава ООН. Высшие должностные лица и командование США уже заявили, что они будут соблюдать эти правила при любом вооруженном конфликте в кибернетическом пространстве. Как это будет происходить на практике, сказать пока трудно, потому что операционные детали конфликта не ясны.
- Но проблема в том, что в случае с обычными военными действиями факт их проведения налицо. А в случае с кибернетической атакой – все скрыто. И мы видели это на примере Эстонии и Грузии. Государство может отрицать свою причастность к нападению. А может и на самом деле не участвовать. Операцию могут проводить, например, националистически настроенные подростки, которые с помощью таких методов хотят выразить свою поддержку правительству.
Герберт Лин: Все это пока неясно. Но международное право развивается. Давайте возьмем пример терроризма, физических лиц, которые ведут террористическую деятельность. Даже в этой области международное право сейчас развивается. Сейчас международное право построено на том, что если государство дает на своей территории приют террористам, то оно несет ответственность, оно должно принять меры против них. А если оно этого не делает, то другие государства имеют право ответить на это бездействие, даже если государство не оказывало никакой активной поддержки террористам. Такая же ситуация и с кибернетическими атаками. Но вы описали проблему совершенно правильно. Кибернетическое нападение может быть совершено отдельными людьми или даже какими-то группами людей все зависимости от их связи с государством, а законы войны написаны для государств.
- Соединенные Штаты, насколько я понимаю, оставили эту проблему на усмотрение правоохранительных органов, а не ООН.
Джон Аркилла: Именно так. США рассматривают кибернетические атаки как криминальные по своей природе. И в этом – еще одно различие между российским и американским подходами к кибернетической войне. Российская сторона с самого начала рассматривала это как новый вид вооруженного конфликта, а следовательно – как проблему, к которой можно подходить с традиционной стратегической точки зрения. То есть, что к ней применимы понятия сдерживания, контроля над вооружениями, как и понятие стратегического размещения и использования в противостоянии. Соединенные Штаты в этом смысле отстают, рассматривая это как уголовное деяние, бороться с которым должны правоохранительные органы.
- А можно ли в данном случае говорить о сдерживании? Ведь каждый человек может совершить атаку со своего собственного персонального компьютера? Это может сделать, например, компьютерно одаренный подросток.
Джон Аркилла: Проблема немного проще, потому что на данном этапе только государства располагают необходимыми мощностями для нанесения эффективного кибернетического удара, какой мы наблюдали, например, в Эстонии. Отдельные люди, террористические организации пока такими возможностями не располагают. Именно поэтому, на мой взгляд, сейчас – хорошее время для того, чтобы сами государства согласились на определенные нормы поведения, которые были бы менее разрушительными для международной системы. Цель как раз в том и состоит, чтобы помешать хакерам или бандам создать или заполучить эти технологии, которые сейчас есть у государств, для массового уничтожения.
- Так почему идея международного договора в этой области вызывает разногласия?
Герберт Лин: Беспокойство, например, вызывает то, что в случае кибернетической атаки (российская сторона называет это информационной атакой) очень сложно доказать, что государство на самом деле располагает возможностью нанести этот удар. Например, когда мы говорим о ракетах, очень легко подсчитать, сколько ракет есть у той и другой противостоящих сторон. В случает же с кибернетической атакой или с кибернетическим оружием – мой компьютер может быть источником нападения. Я могу сидеть и разрабатывать кибернетическое оружие, и никто никогда об этом не узнает. Так что выполнение норм международного договора, требующего от государств воздержаться от приобретения наступательных кибернетических технологий, как полагают многие эксперты, практически невозможно будет проверить. Верификация его выполнения потребует чрезвычайно инвазивных прав доступа и не совместима со свободным пользованием компьютерами.
- Итак, Россия уже в течение какого-то время предлагает ввести элементы кибернетического сдерживания. Президент Обама заинтересовался этой проблемой и распорядился провести исследование о возможностях кибернетического сдерживания. Кто абсолютно против?
Джон Аркилла: Любопытно, но Китай полностью отвергает возможность кибернетического сдерживания. Одно из их исследований этого феномена так и называется "Неограниченная война". И основное его положение – надо как можно быстрее и как можно полнее обзаводиться технологиями кибернетического конфликта, потому что кибернетическая война не за горами. Кстати, именно так называлась статья, которую я написал вместе с Дональдом Рамсфелдом около 17 лет назад.
Эта статья - фрагмент программы Ирины Лагуниной "Время и мир" от 3 июля 2009 г. Прослушать его можно здесь.
