Прочитав скрипт Кирилла Кобрина о "русской Музе на Первой мировой", я вспомнил передачу, которую в 2000-м году сделали мы с московским историком Александром Асташовым, предоставившим для этого богатейший материал русской военной цензуры 1915-1917 гг.
Мне и сейчас кажется, что эту передачу лучше слушать, чем читать. Ведь тексты писем, перехваченных военной цензурой времен Первой мировой, с большим чувством и азартом читают тогдашние наши "звезды" - Анатолий Стреляный и нынешняя звезда российских телесериалов Таня Колганова.
Интересно сопоставить эти письма, переписываемые цензурными девочками, вчерашними гимназистками, - еще недавно с той же прилежностью переписывавшими вирши авторов "Аполлона" - с тем, что писали о войне их вчерашние же кумиры, авторы "военного" номера этого журнала 1914 года.
Контраст разительный! И дело даже не в том, что не нюхавшие пороха пииты пишут, в основном, воинственно-патриотическую дребедень, а люди окопов– об ужасе войны, любви и сексе. (Оно и понятно: русская армия уже через год войны на две трети состояла из молодежи!) Очевидно и другое: за немногими исключениями (Мандельштам, ненапечатанные в "Аполлоне" Ахматова и Хлебников) приводимые Кириллом стихотворные примеры гораздо менее адекватны реальности, нежели письма с фронта. Неприятно признавать, но многое из напечатанного интеллигентными и одаренными людьми в цитируемом номере "Аполлона" глупее того, что писали часто менее образованные их соотечественники, вкусившие "счастья поля брани". Конечно, есть пушкинское тому "оправдание": "поэзия, прости Господи, должна быть глуповата". Но до какой степени? Литературоведение и история литературы не дают ответа на этот вопрос.
Однако История рассказывает нам не только о том, что случилось с людьми из русских окопов Первой мировой, но и с теми, кто воинственно клокотал рифмами в «военном» выпуске "Аполлона". Презираемый Ахматовой Сергей Маковский ("моль в перчатках") дожил в эмиграции до 85-ти. Так же в эмиграции, в возрасте 64 лет, скончался и Георгий Иванов. В отличие от них Сергей Городецкий, Борис Садовской и Михаил Кузмин превратившуюся в СССР Россию не покинули. Парализованный еще до революции Садовской всю советскую пору своей жизни прожил в Новодевичьем монастыре. Там он вступил в созданную НКВД, готовящимся к сдаче Москвы немцам, тайную монархическую организацию. Там же, дожив до 71 года, и скончался в 1952-м. Михаил Алексеевич Кузьмин также попал в оборот к чекистам. Еще в 1931-м, когда у его друга на обыске изъяли кузминский интимный дневник. Умер он на 64 году жизни, в 1936-м. Скончавшийся в 1967-м Городецкий дожил до 73-х. Он "идейно перековался" и сочинил советское немонархическое» либретто к опере Глинки "Жизнь за царя", переименовав ее в "Иван Сусанин".
За 1914-18 годы погибло на поле боя, умерло в госпиталях от ран, в плену и пропало без вести два с четвертью миллиона их соотечественников - солдат и офицеров российской армии, - страстно со страниц "Аполлона" призывавшихся на битву с «венгром и тевтоном». Жизнь подавляющего большинства этих павших оказалась в три–четыре раза короче жизни каждого из звавших их в бой патриотических поэтов.
Мне и сейчас кажется, что эту передачу лучше слушать, чем читать. Ведь тексты писем, перехваченных военной цензурой времен Первой мировой, с большим чувством и азартом читают тогдашние наши "звезды" - Анатолий Стреляный и нынешняя звезда российских телесериалов Таня Колганова.
Интересно сопоставить эти письма, переписываемые цензурными девочками, вчерашними гимназистками, - еще недавно с той же прилежностью переписывавшими вирши авторов "Аполлона" - с тем, что писали о войне их вчерашние же кумиры, авторы "военного" номера этого журнала 1914 года.
Контраст разительный! И дело даже не в том, что не нюхавшие пороха пииты пишут, в основном, воинственно-патриотическую дребедень, а люди окопов– об ужасе войны, любви и сексе. (Оно и понятно: русская армия уже через год войны на две трети состояла из молодежи!) Очевидно и другое: за немногими исключениями (Мандельштам, ненапечатанные в "Аполлоне" Ахматова и Хлебников) приводимые Кириллом стихотворные примеры гораздо менее адекватны реальности, нежели письма с фронта. Неприятно признавать, но многое из напечатанного интеллигентными и одаренными людьми в цитируемом номере "Аполлона" глупее того, что писали часто менее образованные их соотечественники, вкусившие "счастья поля брани". Конечно, есть пушкинское тому "оправдание": "поэзия, прости Господи, должна быть глуповата". Но до какой степени? Литературоведение и история литературы не дают ответа на этот вопрос.
Однако История рассказывает нам не только о том, что случилось с людьми из русских окопов Первой мировой, но и с теми, кто воинственно клокотал рифмами в «военном» выпуске "Аполлона". Презираемый Ахматовой Сергей Маковский ("моль в перчатках") дожил в эмиграции до 85-ти. Так же в эмиграции, в возрасте 64 лет, скончался и Георгий Иванов. В отличие от них Сергей Городецкий, Борис Садовской и Михаил Кузмин превратившуюся в СССР Россию не покинули. Парализованный еще до революции Садовской всю советскую пору своей жизни прожил в Новодевичьем монастыре. Там он вступил в созданную НКВД, готовящимся к сдаче Москвы немцам, тайную монархическую организацию. Там же, дожив до 71 года, и скончался в 1952-м. Михаил Алексеевич Кузьмин также попал в оборот к чекистам. Еще в 1931-м, когда у его друга на обыске изъяли кузминский интимный дневник. Умер он на 64 году жизни, в 1936-м. Скончавшийся в 1967-м Городецкий дожил до 73-х. Он "идейно перековался" и сочинил советское немонархическое» либретто к опере Глинки "Жизнь за царя", переименовав ее в "Иван Сусанин".
За 1914-18 годы погибло на поле боя, умерло в госпиталях от ран, в плену и пропало без вести два с четвертью миллиона их соотечественников - солдат и офицеров российской армии, - страстно со страниц "Аполлона" призывавшихся на битву с «венгром и тевтоном». Жизнь подавляющего большинства этих павших оказалась в три–четыре раза короче жизни каждого из звавших их в бой патриотических поэтов.
