Александр Генис: В эти дни в Нью-Йорке проходит беспрецедентная по полноте и подготовке ретроспектива фильмов Андрея Тарковского. Благодаря усилиям Габриелы Кароти и ее коллег в Кинематографическом обществе Линкольн-центра в городе устроен настоящий праздник для любителей кино. Фестиваль называется “Навещая Тарковского. Восемь дней. Семь фильмов. Одна премьера”. Последней стала документальная картина нашего выросшего в Нью-Йорке соотечественника Дмитрия Траковского, посвященная его кумиру. Эта лента, полная интереснейшими интервью, служит прологом для ретроспективы. Она включает весь канон режиссера – “Иваново детство”, “Солярис”, “Зеркало”, “Ностальгию” и, конечно, “Рублева”. Причем, “Рублев” представлен в полной версии. Как известно, эта картина существует в разных – говорят, в шести – вариантах. В Нью-Йорке покажут ту полную авторскую версию – все 205 минут - которую восстановили меньше 10 лет назад.
Фестиваль Тарковского – крупное даже по нью-йоркским масштабам событие, и я рад его обсудить с ведущим нашего “Кинообозрения” Андреем Загданским.
Андрей, говоря о фестивале Тарковского в Нью-Йорке, я думаю, что следует начать с самого простого вопроса: как к Тарковскому относятся в Америке?
Андрей Загданский: Можно ответить очень просто. Можно сказать, что, по всей видимости, Тарковский и есть лучший режиссер, и его картины есть самое яркое, что было создано в русском, советском кинематографе за последние 50 лет. Но что-то более сложное, что-то более глубокое в этом есть. Мне кажется, что одна из причин, почему Тарковский так твердо стоит на этом первом месте, это декларированное противостояние фильмов Тарковского советской системе. Он никогда в своих фильмах не входил в прямой идеологический конфликт с советской идеологией, с советской системой. Но, вместе с тем, каждая его картина отрицает право на существование советской системы. Он занимает другую территорию, он выстраивает другое пространство. Какое пространство - это уже второй разговор.
Александр Генис: Отчасти, кончено, с этим спорить не приходится, но, с другой стороны, Тарковский также противостоят и голливудской системе. Я не могу себе представить Тарковского в Голливуде, и, думаю, это не случайно. Я прекрасно помню, когда Тарковский остался на Западе, у меня было ощущение горькой обиды: чего ж его не зовут в Голливуд? Ну, вот, наконец-то, такой великий человек оказался без работы. Но теперь, уже много лет спустя, я думаю, что, слава богу, что не позвали, потому что судьба европейских режиссеров, оказавшихся в Голливуде, не сложилась. Вот, скажем, Антониони снял фильм “Забриски поинт” и расплеваться не мог - ни он, ни американские критики. Конечно, восточноевропейские критики себя чувствовали в Голливуде лучше, чем западноевропейские. Вспомним Милоша Формана, например. Но Тарковский никак не вписывался в голливудскую систему, мне кажется. Единственное его по-настоящему большое влияние на американское искусство заключается в том, что замечательный видеохудожник Виола назвал своего сына Андреем.
Андрей Загданский: Тарковский, конечно, не нашел бы своего места в Голливуде, это совершенно очевидно, и здесь второй секрет, по всей видимости, его творческого наследия: его фильмы - о самом главном, его фильмы - о душе. Кшиштоф Кислевский в своей книге пишет, что величайшая сила и величайшее несчастье кинематографа заключается в том, что то, что мы видим, это то, что мы видим. Изначальное изображение не обладает метафизическим качеством, оно всего лишь то, что оно есть, и если Ван Гог нарисовал цветы, то это цветы Ван Гога, это метафизический образ, трансцендентный образ, выходящий за свое значение. В кино цветы это цветы, и очень редко мне, говорит Кшиштоф Кислевский, удавалось выйти за пределы буквального значения того, что мы видим на экране. Очень глубокая мысль. Тарковский беззастенчиво всегда целится на то, чтобы выйти за это прямое изначальное значение того, что мы видим на экране. Все его фильмы об этом. И бескомпромиссность в этом поиске ставит его очень высоко в моих глазах.
Александр Генис: Андрей, что особенно интересное, на ваш взгляд, в этой ретроспективе?
Андрей Загданский: Фильмы Тарковского всегда открывают что-то новое для тех, кто в состоянии с ними соприкоснуться. Если говорить конкретно, то “Андрей Рублев” представлен в наиболее полной версии. Как вы знаете, “Андрей Рублев” существует в нескольких разных версиях монтажа: до 66-го года, до 69-го года, до переделок, после переделок, и так далее. И очень любопытная документальная картина совсем молодого человека, эмигранта из России по имени Дмитрий Траковский, который сделал документальный фильм о своем кумире, об Андрее Тарковском. Он задался вопросом: какие главные темы творчества Андрея Тарковского мы видим в его фильмах? Собственно говоря, даже начинает он с главного, единственного мотива, цитируя Тарковского, который сказал, что смерти нет. И автор фильма задается вопросом: что имел в виду Андрей Тарковский, когда говорил, что смерти нет, буквально или говорил о своих фильмах, или о своем творчестве? И это погружение в интервью, во встречи с разными людьми, которые так или иначе соприкасались с Тарковским, и который оказал на них большое влияние. В числе прочих людей, в фильме рассказывает о своей памяти о Тарковском Кшиштоф Занусси, замечательный польский режиссер и друг Тарковского, который обронил такую фразу, что он много раз видел, как капли воды падают с крыш во время дождя, но не обращал на них внимание, как не обращал внимание на толстых женщин, пока я не увидел фильмы Феллини. “После того, как я увидел фильмы Тарковского, в этих каплях воды капающих с крыши, всегда присутствует для меня ритм Тарковского”.
Александр Генис: Это очень точно, потому что вспоминаешь, что всегда, когда что-нибудь очень важное должно произойти, показывают воду. Вода это образ метаморфозы и всегда это присутствует на экране.
Андрей Загданский: Вы знаете, говоря о фильмах Тарковского, о его метафизическом импульсе, в его фильмах всегда особое звуковое и ритмическое пространство, которое, мне кажется, больше всего похоже на вход в храм, в православную церковь. Вы замечаете, что когда вы заходите в церковь, весь ваш темпоритм меняется, вы по другому говорите, кругом говорят люди по-другому, происходят некоторые изменения, вы - в смещенном пространстве. Интонация молитвы, шепота, обращения к трансцендентальному образу это то, что присутствует в фильмах Тарковского, это то, чем они радикально другие, они принципиально о чем-то другом. Очень в этом смысле интересное интервью Григория Померанца, который в самом конце фильма появляется, замечательный русский мыслитель, и он говорит, что мистики делят человека на человека внешнего, внутреннего и самого внутреннего. Так вот фильмы Тарковского об этом внутреннем человеке, который живет в каждом из нас, и в котором существует нечто такое, что обладает потенциалом соприкоснуться с Космосом, со Вселенной. Фильмы Тарковского - об этом и для этого самого внутреннего человека.
