Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии Андрей Гаврилов. О культуре на два голоса. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сходна ли Россия с Америкой – радиоэссе Бориса Парамонова,
Документальный фильм Олега Дормана “Подстрочник” - разговор после премьеры,
Дягилевский год в Монако – репортаж Сергея Дедюлина,
Книга Лоуэлла Шварца о холодной войне – интервью с автором
И новые музыкальные записи. Что Вы сегодня принесли, Андрей?

Андрей Гаврилов: Сегодня я принес записи замечательного, выдающегося, без всякого сомнения, азербайджанского пианиста Вагифа Мустафы-заде.

Иван Толстой: Позвольте мне начать с красивой культурной новости, пришедшей из красивого места: в княжестве Монако вновь будет царить Сергей Дягилев. О грандиозных мероприятиях, приуроченных к столетию Русских сезонов и к 80-летию со дня кончины их основателя, рассказывает наш французский корреспондент Сергей Дедюлин.

Сергей Дедюлин: В среду 8 июля в саду виллы Заубер в Монте-Карло состоялась большая пресс-конференция, организованная руководством важнейших культурных служб Княжества Монако. В ней приняли участие главы правительства великого князя Альбера, главы дирекции музеев и театрально-балетной труппы. Было объявлено об уникальном на сегодняшний день событии: Княжество Монако на правительственном уровне объявило о проведении года, посвященного столетию Русских балетов Сергея Дягилева. Такого шага не было сделано ни в одной другой стране мира, включая Францию и Россию, Италию и Великобританию, - все страны, где русские артисты группы Сергея Дягилева в 1909-1929 годах снискали небывалую до сих пор мировую славу и изменили облик мирового балетного искусства.
Год официально начат 9 июля и продлится до 25 июля 2010 года. Одним словом, как бы небывалый, невиданный до сих пор по продолжительности фестиваль искусств. Он, разумеется, включает в себя, прежде всего, оперные и балетные спектакли на сцене оперы Монте-Карло, Оперы Гарнье, что совпадает по названию со знаменитым, гораздо более крупным парижским театром (здание построено тем же архитектором) - на этой сцене были впервые показаны публике некоторые из дягилевских бессмертных постановок начала ХХ века. Сейчас балетную труппу Монте-Карло возглавляет Жан-Кристоф Майо.
Пройдут также концерты Филармонического оркестра Монте-Карло под руководством Якова Крейцбергса, а особенно праздничные - декабрьские - концерты будут осуществлены под руководством Дмитрия Юровского. Почтовое ведомство Княжества Монако уже осуществило выпуск специальной филателистической эмиссии двух больших почтовых марок в честь столетия дягилевских балетов с изображением как самого Сергея Павловича, так и его великих соратников - композиторов Игоря Стравинского и Сергея Прокофьева, художников Александра Бенуа и Льва Бакста, выдающихся танцовщиков и балерин Анны Павловой, Тамары Корсавиной, Михаила Фокина, Вацлава Нежинского, Леонида Мясина, Сергея Лифаря. Автором этих марок является наш соотечественник, живущий сейчас в Монако художник Георгий Шишкин. Но главное, что уже началась в помещении двух замечательных зданий, двух замечательных дворцов Княжества Монако большая выставка посвященная столетию дягилевской антрепризы. На ней представлено около 250 экспонатов не только из богатейших архивно-музейных фондов самого Княжества Монако, но и прибывших из разных стран Старого и Нового Света, включая Россию и Соединенные Штаты.


Иван Толстой: Всю прошлую неделю телеканал Россия показывал документально-исторический фильм Олега Дормана «Подстрочник», посвященный драматической биографии известной московской переводчицы Лилианы Лунгиной. В ее переводах читатель знает «Малыша и Карлсона», «Пеппи Длинный Чулок», «Пену дней» Бориса Виана, пьесы Стриндберга и Ибсена, роман Эмиля Ажара (Ромэна Гари), рассказы Генриха Белля. Известно было, конечно, что переводчица – жена известного кинорежиссера Семена Лунгина и что оба ее сына – Павел и Евгений – тоже режиссеры. Но до фильма Олега Дормана мало кто догадывался, какую жизнь прожила Лилиана Зиновьевна (жизнь, не уступающую по приключениям любым книгам ХХ века). А самое главное, конечно, как Лунгина осмысляет (точнее, осмысляла, она скончалась 11 лет назад) свою жизнь. Вот тут документальная телесага стала настоящим потрясением.
Не то, что бы зритель не знает, не слышал о чьем-нибудь детстве, проведенном в довоенном Берлине или Париже (знает, слышал); не то что бы эмоциональный удар от возвращения с Запада в СССР был какой-то экзотикой (да многие и сами его переживали); не то что бы сталинизм, оттепель, брежневские годы не были изъезжены мемуаристами вдоль и поперек (изъезжены – еще и как), - но все это вместе, рассказанное с экрана женщиной, не имеющей никакой власти в этой жизни, никакой защиты, кроме власти правдивого слова, кроме защиты нравственной и психологической, вот все это в своей простоте и чистоте потрясает.
Я – влюбился в Лилиану Лунгину. И я вижу теперь, что в поразительный ряд российских женщин – Лидия Чуковская, Надежда Мандельштам, Эмма Герштейн, Лидия Гинзбург, Юлия Добровольская – должен быть с полным основанием следует поставить такого умного, красивого, совестливого и одаренного человека, как Лилиана Зиновьевна Лунгина. Наше недавнее прошлое было богаче, чем кажется.
Перед премьерой фильма «Подстрочник» моя коллега Анна Качкаева беседовала с создателем фильма Олегом Дорманом. Теперь, после того как фильм прошел, интернет разрывается от зрительского восторга. Я позвонил Олегу Вениаминовичу.
Как вы воспринимаете реакцию на ваш фильм, на премьеру?

Олег Дорман: Во-первых, с благодарностью, это главное чувство, которое я испытываю, и с некоторой тревогой, потому что мне кажется, что то, о чем рассказывает Лиля Лунгина, требует не одного только восхищения, умиления, изумления от смелости телевизионных начальников или ошибочной печали по поводу того, что, мол, таких людей больше нет. Нет, мне кажется, что это требует чего-то другого, какой-то деятельности. И я не знаю, можно ли верить в то, что публика, которая оказалась такой замечательной и внимательной по отношению к фильму, будет такой же последовательной по отношению к своей реакции на этот фильм. А это очень важно.

Иван Толстой: Да, действительно ведь, собственно говоря, фильм предлагает историю ХХ века, как бы параллельную, как бы другую, вариант той истории, которую сейчас настоятельно вбивают в головы молодому поколению. Вот это, собственно, и поразительно, что нашлась такая широкая аудитория, которая принимает ваш фильм, его философию. А как сама Лилиана Зиновьевна реагировала на эти съемки, насколько для нее было естественным (по фильму-то кажется, что совершенно естественным) то, что она излагала, считала ли она, что вот она предлагает некий параллельный вариант истории ХХ века, или она, как птичка, совершенно естественно пела то, что было органическим для нее?


Олег Дорман: Вы знаете, она была, как всякий умный и светлый человек, совершенно лишена пафоса, и в момент, когда она приняла решение, что, хорошо, будем об этом говорить, она говорила легко, естественно. Скажем, на следующий день после какой-то съемки мы приходили, и она возвращалась к какой-нибудь теме, говорила, что мне кажется, что вот это я рассказала плохо и неполно, давайте повторим и добавим. Это был совершенно естественный, живой рассказ, совершенно такой, каким мы его потом увидели на экране.

Иван Толстой: Но ведь, Олег Вениаминович, вероятно и снималось все это совершенно в другую геологическую эпоху, потому что до 2000-х годов вот этот пафос диссидентского, оппозиционного, самиздатско-тамиздатского движения и всего того мировоззрения освободительного и освобождающего закрепощенного советского человека, был еще в чести или, по крайней мере, он еще помнился как нечто совершенно нравственно цельное и оправданное эпохой.

Олег Дорман: Вы знаете, мне кажется, что то, что вы определили в политических терминах, для Лили существовало, прежде всего, как понимание просто добра и зла, нравственного и безнравственного, допустимого и недопустимого. Она говорит, что ведь в нашей стране политика это и не политика вовсе, она не в сфере споров каких-то политических доктрин, это направление каких-то массовых действий, которые имели всегда тяжелейшее влияние на жизнь людей. Я думаю, что вообще в этом и существо жизни при несвободе. При несвободе всё является политикой, и бабочка летает внутри политики. Так что это желание как раз жить вне политики, желание жить самостоятельной, индивидуальной жизнью, оно и приводило честных людей к тому, что необходимо предпринимать какие-то поступки как бы в политической, внешней области. Это натура такая, это душа такая, а не просто строй мысли, вот, что мне кажется важным.

Иван Толстой: Олег Вениаминович, и последний вопрос: почему же столько лет ушло на завершение этого фильма?

Олег Дорман: Столько лет ушло даже не на завершение, а, собственно, на съемки, потому что мне всюду объясняли, что публике не нужен такой фильм, поэтому мы не могли найти соратников и получить финансирование, необходимое для этих съемок. Но вот мне кажется, и мне очень хотелось бы не обмануться, что люди, которые стараются жить самостоятельной, а не роевой жизнью, люди, которые хотят отличать добро от недобра, и для них это важно в жизни, люди, которые считают, что в жизни более важно отдавать, чем брать, их достоинства определяются тем, сколько они способны отдать, а не тем, сколько они могут взять. Люди, для которых скромность это не особенность повадки, а требование к себе. Люди, которые поняли, что книги, которые они прочли в детстве, что в этих книгах правда, так называемая реальность часто лжет. Вот эти люди оказались отрезаны друг от друга, у нас не было общего пространства, и его нет и сейчас. И, конечно, возникало ощущение, что этих людей нет. Я повторяю, мне хотелось бы не обмануться, я всегда верил, что они есть. Совершенно не важно, сколько их. В отличие от толпы, не имеет значения, сколько количественно на свете хороших людей, но очень важно чувствовать все-таки, что они существуют, очень важно перекликаться друг с другом. И мне кажется, что Лиля Лунгина, несмотря на то, что ее, якобы, нет на свете, и странным образом, руководители российского государственного канала, дали этим людям эту возможность, и за это спасибо.


Иван Толстой: И спасибо, конечно, такой талантливой героине фильма, как Лилиана Зиновьевна, и спасибо, Олег Вениаминович, вам, потому что вы позволили нам всем (простите, что я тоже себя включаю в эту самую аудиторию якобы разрозненных людей) ощутить некое единство, гражданское и нравственное. Большое вам спасибо и желаю вам дальнейших успехов!

Олег Дорман: Спасибо вам большое!

Иван Толстой: Сходна ли Россия с Америкой – радиоэссе Бориса Парамонова

Борис Парамонов: Визит президента Обамы в Россию сопровождался в американской прессе потоком комментариев, начавшемся еще за неделю до самого визита. Даже снова всплыл старый вопрос: нет ли общего у России и Америки? – которым задается каждое поколение досужих американских литераторов любых жанров. Помню, как на эту тему пытался рассуждать покойный Джон Апдайк, когда он приезжал в СССР в шестидесятых годах после триумфального опубликования в журнале “Иностранная Литература” его романа “Кентавр”. Восторги советских читателей были, конечно, не по адресу: они не знали тогда “Улисса” - вещица Апдайка была им вытащена из жилетного кармана Джойса. Надо полагать, что американские критики разобрались в этом генезисе, и “Кролик”, сколько мне известно, не называется в ряду лучших вещей Апдайка. Лучшей его вещью и тогда, в пору его дебютов, и в посмертном подведении итогов называют роман ”Кролик, беги!” Человек советского опыта эта вещь нравиться не может: все эти американские так называемые бунтари шестидесятых годов для него, советского читателя, - бездельники, бесящиеся с жиру. Им, видите ли, не нравится, общество потребления и всяческая мелкобуржуазность – тема, именно для советского недопотреблявшего человека казавшаяся дикой.
Уже в Америке я однажды обнаружил небольшую книжечку Апдайка об этом его советском путешествии, не помню, как она называется. Принимали его хорошо, но гонорар заплатили не в валюте, а советскими. Вывозить их не было никакого смысла – рубли были не конвертируемыми. Но гонорар был по-старосоветски большой. Знающие люди посоветовали Апдайку накупить норковых шуб, которые за границей вполне годились к реализации. И советские впечатления Апдайка в основном свелись к этой возне с шубами, как в старинной пьесе Шаховского. Не помню, вывез он их всё-таки за бугор, но одно место хорошо запомнилось. В Ясной Поляне на могиле Толстого Апдайк увидел, что нет у нее решетки, и тогда подумал: а что если реализовать эти шубы прямо в России и на эти деньги поставить Толстому решетку? Американец не знал, что таково было завещание Толстого: ни креста, ни решетки – одинокий могильный холм в лесу. В этом и был гениальный замысел, достойный автора “Войны и мира”: Толстой наедине с природой. Решетка и всякие Пантеоны – это для мелочи, вроде Наполеона, решетка – мелкобуржуазна. Или как писал позднее Блок в скандально-знаменитой статье “Интеллигенция и революция”: свечка – от Бога, а решетка не особенно, на решетку и плюнуть можно. Не понял Джон Апдайк России, и напрасно говорил в редакции “Иностранной Литературе” о сходстве обеих стран по критерию огромности и чего-то там еще.
Нынешние комментаторы, писавшие о России в связи с визитом президента Обамы, этих иллюзий больше не разделяют, о сходстве России и Америки больше не говорят. Другой вопрос ставится: если такого сходства нет, то хотят ли сами русские, чтобы оно появилось? чтобы Россия сравнялась с Америкой по тем или иным критериям? В воскресном выпуске “Нью-Йорк Таймс” от 5 июля появилась большая подборка материалов на эту тему. Как известно, газета открыла в интернете свой сайт на русском языке – помещает там избранные свои материалы и приглашает русских читателей давать комментарий, вообще всячески высказываться. И русские читатели высказываются охотно, их мнения часто приводит газета в обратном переводе на английский. Вот и по поводу визита Обамы пригласили высказаться в частности и вообще. Подытожил эти высказывания нынешний московский корреспондент “Нью-Йорк Таймс” Клиффорд Ливай. Он пишет:

Диктор: “Большинство русских отнюдь не жалеют о коммунизме. Они увлечены нынешним если не богатством, то достатком: покупают автомобили, сотовые телефоны, ездят в отпуск за границу и в общем пользуются небывалой раньше свободой.
Но если что-то болезненно ощущается, так это утрата империи. Громадный ядерный арсенал всё еще остается тем стержнем, вокруг которого складывается самосознание русских. Вот почему они, при всех договоренностях с Америкой о сокращении этого арсенала, отказаться от него не хотят и не могут”.

Борис Парамонов: И далее “Нью-Йорк Таймс” приводит мнение русского своего читателя – Владимира Медынского, который представлен как автор бестселлерной книги, разоблачающей негативные стереотипы о России.

Диктор: “Великая держава, которая диктовала свою волю миру, - пишет Владимир Медынский, - вынуждена довольствоваться ролью второразрядной страны, и это болезненно ущемляет национальную гордость. Материально и экономически граждане Советского Союза да и старой Российской империи были лишены многого. Но у них была компенсация: они чувствовали себя гражданами великой страны”.

Борис Парамонов: Этот сюжет имеет прямое отношение к теме визита президента Обамы в Москву, потому что один из главных обсуждавшихся вопросов было дальнейшее сокращение ядерных вооружений. Но вообще, как я уже говорил, обсуждение российско-американских отношений касалось не только таких политических сюжетов, но велось в газете чуть ли не в плане исторической метафизики.
Клиффорд Ливай так заканчивает русский материал в воскресном номере “Нью-Йорк Таймс”:

Диктор: “Американцы, начиная с бесстрашных путешественников начала 19-го века до нынешних протестантских миссионеров, часто приходили к сходному выводу: русские хотят быть такими же, как мы.
В действительности, большинство русских совсем не хотят этого. Они завидуют материальному богатству Соединенных Штатов, и в общем уровень антиамериканизма в России заметно ниже, чем в Западной Европе. Но русские не смотрят на Соединенные Штаты как на образец для подражания”.

Борис Парамонов: Затем слово дается специалисту – профессору Ратгерского университета Дэвиду Фоглсонгу, автору книги “Американская миссия и империя зла”:

Диктор: “Американцы часто разочаровываются в России, потому что они не замечают важных различий между двумя странами и народами. Американец ожидает увидеть своих, потому что русские белые и христиане, и к тому же обладают сходным с американским опытом в освоении громадных территориальных пространств. Истина, однако, в том, что Россия – другая страна – ни воображаемый близнец Америки, ни даже злой ее противник”.

Борис Парамонов: Очень приятно, конечно, что просвещенный американец отрицает априорную враждебность русских к Америке. Но если они не могут считаться ее злым врагом, то сами русские в настоящее время куда как готовы считать Америку их врагом. Я вспоминаю годы холодной войны – и могу заверить нынешних, что тогда, в годы действительного военного противостояния, негативных чувств к США советские люди в общем не питали, антиамериканизм был позицией властей, а властям всё больше и больше не верили. Важно и то, что исторически Россия и Америка никогда не воевали друг с другом, наоборот, были союзниками по антигитлеровской коалиции. Вообще Америку не знали и не видели – а то, что видели, например, голливудские фильмы, скорее располагало к ней. Сейчас дело обстоит по-другому. Америку знают въяве и вживе, многие в ней и побывали, известна реальность Америки, не только голливудский миф. И если о военной конфронтации всерьез говорить не приходится, то столкновение на экономическом поле имело и имеет место. Россия хочет построить консьюмеристское общество, и это даже получается – но не очень получается. Вот это вызывает сложные чувства какой-то вытесняемой в подсознание собственной неполноценности, а на уровне сознания это выявляется как нынешняя к Америке нелюбовь. По крайней мере, гораздо более острое чувство, чем прежние вздохи на голливудских фильмах. Русские не Америку не любят, а собственных богачей, которые не столько способствуют росту национального богатства и, значит, всеобщего благоденствия, а грабят страну и навешивают на своих баб десятки меховых шуб, которыми в свое время заплатили в СССР гонорар Джону Апдайку.


Иван Толстой: Андрей, микрофон - вам для культурных новостей.

Андрей Гаврилов: Ну, я бы не сказал, что в разгаре лета новостей такое уж огромное количество, но, тем не менее, есть несколько сообщений, пройти мимо которых нельзя было никак. Например, все мировые средства массовой информации откликнулись на то, что вышла книга, в которой утверждается, что писатель Эрнст Хемингуэй был завербован КГБ, правда, неудачно. Одно время Эрнст Хемингуэй числился в списке американских агентов советской разведки, но никакой пользы КГБ так и не принес. О шпионской деятельности нобелевского лауреата рассказывает вышедшая в свет книга “Шпионы: взлет и упадок КГБ в Америке” авторов Джона Эрла Хайнца, Харви Клера и Александра Васильева. Как уверяют авторы этого тома, знаменитый прозаик был завербован в 1941 году, накануне своей поездки в Китай и получил кличку Арго. Однако он не предоставил советской стороне никакой политической информации и так и не был проверен в практической работе. Так что к концу 40-х годов всякие контакты с Арго были прерваны. Возможно, он только прикидывался шпионом, видя в нелегальной работе источник литературного материала, или искренне хотел шпионить, но у него ничего не получилось, - задается вопросом издание. По мнению авторов, вторая интерпретация, может быть, даже несколько вероятнее, так как она гармонирует с попытками Хемингуэя помогать американцам во время Второй мировой войны. Как известно, он патрулировал воды близ Кубы в поисках немецких подводных лодок, но заметил только одну. У меня, кстати, такой вывод вызывает некоторое недоумение. Получается, что если бы Хемингуэй в водах близ Кубы, во время патрулирования, засек десять немецких подлодок, тогда он точно был бы агентом КГБ. Но оставим это на совести авторов. А вот такой забавный эпизод Второй мировой войны сейчас стал достоянием гласности.

Иван Толстой: Андрей, все-таки давайте разведем КГБ и военную разведку, которой предложил свои услуги американский писатель. Одно дело - это информировать тайную полицию Советского Союза, а другое дело - помогать союзникам. Мне кажется, что правильнее расценивать желание, намерение, позицию Хемингуэя как его личное участие в мировом Сопротивлении. Как мы знаем, русские эмигранты и многие благородные люди во Франции шли в Сопротивление и участвовали во французском подполье, в армии де Голля, и были награждены потом высшими наградами Франции.
Так Хемингуэй, находясь по ту сторону земного шара, внес свой личный вклад в такого же типа Сопротивление, помогал Советскому Союзу как союзнику, не более того. Он не помогал политическим интересам Советского Союза, а исключительно военным, да и то, оказывается, что не помог.

Андрей Гаврилов: Иван, господь с вами, я не хочу, чтобы сложилось впечатление, будто я считаю Хемингуэя пусть неудавшимся, но сексотом. Я считаю, что это просто забавный эпизод об истинности и некоторой наивности великого писателя, но отнюдь не о его готовности помогать какой-то тайной полиции.

Иван Толстой: Полностью согласен с вами. Что еще, Андрей, интересного в культурной жизни?

Андрей Гаврилов: Вот, например, найденный не так давно неоконченный роман Грэма Грина, кстати, еще одного нобелевского лауреата, будет напечатан в британском журнале

Иван Толстой: И еще одного разведчика, Андрей.

Андрей Гаврилов: И еще одного разведчика, будет напечатан в журнале “Стрэнд Мегезин”, который специализируется на детективной прозе. Речь идет о пяти главах книги “Пустое кресло”, которую будущий знаменитый писатель начал сочинять в 22 года, но так и не закончил. “Пустое кресло”, по сообщениям тех, кто уже смог ознакомиться с этими главами, больше всего напоминает прозу Агаты Кристи. Действие происходит в загородном поместье, где герои романа, странная компания аристократов, обнаруживают, что один из обитателей дома умер странной смертью. Грэм Грин при жизни уже печатался в “Стрэнд Мэгазин”, так же, как и многие другие известные писатели, как Артур Конан Дойл, Дороти Селлерс и уже упоминавшаяся Агата Кристи.


Иван Толстой: Пока мы слушали новости, вы мне посетовали, что не все еще успели рассказать из интересных культурных новостей.

Андрей Гаврилов: Я уже говорил какое-то время назад о проекте, который меня просто поразил - новость, пришедшая из Англии о том, что на Трафальгарской площади открыт проект под названием “Один и другой”. Это проект, связанный с тем, что один из постаментов на Трафальгарской площади в Лондоне до сих пор пуст, так пока и не ясно, чем он будет занят.
На Трафальгарской площади, напомню, четыре постамента, но только три скульптуры. И вот в Лондоне стартовал проект, по которому любой человек, записавшийся на определенном интернет сайте, мог в течение часа или, вернее, может сейчас, стоять на этом постаменте, делая все, что он захочет. Кто-то рисует, кто-то читает стихи, кто-то танцует, практически не сходя с места, кто-то, может быть, поет, памятуя о недавней ошеломляющей славе Сары Бойл, прогремевшей в интернете, кто-то просто стоит в задумчивой позе. Любой человек, который записался на соответствующем сайте, может на этом постаменте целый час стоять. Так вот Майк Фигис, замечательный британский кинорежиссер, автор таких картин как “Внутреннее расследование”, “Покидая Лас-Вегас”, “Грозовой понедельник”, снимает документальный фильм о проекте. Напомню, что этот проект стартовал совсем недавно, 6 июля, запись участников была, конечно, до этого. Суть проекта состоят в том, что каждый час поднимается новый человек и, таким образом, получается коллективный портрет, рисунок какой-то определенного, пока еще не совсем понятно какого социального среза - самые разные люди стоят на постаменте и самых разных людей снимает камера Майка Фигиса. Сам Фигис говорит, что у него еще нет ясного представления о том, какой именно будет фильм, проект тем и хорош, что он продлится достаточно долго и его смысл невозможно предсказать. Непонятно, что будет в следующий момент. Телевизионная версия уже демонстрируется отрывками на интернет сайте, но теперь документальный фильм выйдет в свет и мы увидим, я думаю, очень интересное зрелище, потому что, во-первых, мне этот проект кажется безумно интересным и, во-вторых, Майк Фигис - очень интересный и неординарный режиссер.

И, наконец, опять сообщение, пришедшее из Англии, но на этот раз связанное с Россией. Аукционный дом “Сотбис” объявил о том, что в ноябре на торги будет выставлена уникальная коллекция предметов декоративно-прикладного искусства, в том числе, изделий фирмы “Фаберже”, которые принадлежали российской императорской семье и считались утерянными на протяжении почти 90 лет. Меня потрясло то, как и где эти драгоценности были обнаружены. Дело в том, что последние 90 лет эта коллекция хранилась в министерстве иностранных дел Швеции, куда попала после того, как в 1918 году была предана на хранение в шведскую дипломатическую миссию. “Я думаю, - сказал глава правового департамента иностранных дел Швеции, - что это было не единственное дипломатическое представительство, в котором было спрятаны ценности от большевиков”. Дело в том, что после Революции Швеция разорвала дипломатические отношения с Россией, все имущество представительства было упаковано и отправлено на другой берег Балтики, и о коллекции больше никто не слышал, о ней забыли вплоть до недавней находки в Стокгольме, которая была сделана случайно. При инвентаризации в одном из архивных шкафов чиновники обнаружили два запечатанных пыльных мешка. Их, естественно, вскрыли и представляете себе изумление этих чиновников, которые обнаружили драгоценности Дома Романовых. Там же была найдена и опись этих предметов. На свои ноябрьские торги “Сотбис” планирует выставить все найденные ценности, около ста предметов декоративно-прикладного искусства с вензелями, подписями и фотографиями членов семьи Великого князя Владимира. По словам директора “Сотбис” многие предметы сохранили даже следы прежних владельцев - сигареты и табак в нескольких портсигарах. Более подробная информация о предметах появится только в сентябре.

Иван Толстой: Ну как после этого не поверить страшно живучим мифам о том, что у Росси где-то, в каких-то западных надежных, с которыми никогда ничего не происходит, хранилищах находятся ценности, которые совершенно законным образом можно продать, пустить на аукцион и на эти деньги воссияет Россия-матушка, все будут сыты, каждому раздадут по куску золотого пирога, и так далее. Помните, с этими идеями в 90-е годы много носились, и даже покойный историк Владлен Сироткин писал книгу за книгой, выбивая себе у магнатов путешествия по всему миру в поисках таких запрятанных, забытых ценностей, похороненных где-то в ячейках, в подземельях и во всяких иных башнях из словной кости на западе. Вот, пожалуйте, еще один миф, привет Сироткину.

Андрей Гаврилов: Иван, вы будете смеяться, но когда я приехал в Стокгольм и зашел что-то спросить в турагентство, они тут же по акценту определили, что я не англичанин, спросили, откуда, я говорю, что из России, и один из вопросов, который они мне задали: “Вы копать поедете?”. Я не понял что копать. Большинство русских, сказала мне эта барышня, просят катер для того, чтобы на островах стокгольмской гавани искать какие-то сокровища. Тут мне стало интересно и я узнал, что сущствует легенда, что на одном из островов в стокгольмской гавани эсеры, я, правда, не понял левые, просто эсеры и когда, спрятали какие-то огромные средства в золотых слитках, которые, в принципе, то ли предполагались для Революции, то ли были вывезены после Революции, были спрятаны то ли от царской охраны, то ли от Дзержинского. Не важно, но все знают, что эсеры там что-то где-то закопали. И, оказывается, каждый год появляется какая-нибудь группа российских энтузиастов, которые, вооружившись ломами и лопатами, пытаются получить разрешение на произведение раскопок по только им известным адресам.

Иван Толстой: Андрей, вы просто предложили ноу-хау отличного заработка. Надо поглубже закопать какую-нибудь разодранную карту с обозначением странными знаками какого-то клада, с обязательным названием острова с ошибкой, с опечаткой, а затем на этот остров пускать только за деньги при продаже билетов. Представляете, как можно обогатиться на этом острове! Обязательно какую-нибудь золотую монетку царскую подкинуть.

Андрей Гаврилов: Иван я должен остудить ваш энтузиазм. Как однажды написал в одной статье великий Юз Алешковский, “не думайте, что вы можете что-то придумать, чего уже не придумали”. Я помню, как в прошлом году двое англичан обратились в болгарскую полицию в связи с тем, что они купили у рыбака за какие-то бешеные деньги нечто, что он называл подлинной картой, отставленной его прадедом, где было указано место, где затонут корабль, перевозивший несколько тонн золота в 15, 16, 18 или 19 веке. Он продал им эту карту и радостно уехал. Представьте себе их разочарование, когда они, взяв напрокат акваланги, маски и трубки стали там нырять и через неделю поняли, что их просто надули. Никакого корабля там, естественно, нет. А карта была нарисована за день до этого предприимчивым болгарином.


Иван Толстой: Англо-американское издательство Palgrave Macmillan выпустило книгу историка Лоуэлла Шварца "Политическое противостояние Кремлю". Исследование посвящено американской и британской пропаганде первого периода холодной войны.
Труд Лоуэлла Шварца посвящен теории и практике антикоммунизма, созданию всем известных институтов холодной войны – Русской службы Би-Би-Си, Голоса Америки, Радио Освобождение, которое с 1959 года стало именоваться Радио Свобода. Заключительная глава почти 300-страничной книги отдана культурному проникновению в коммунистическую кухню и советскую жизнь.
Мы попросили автора книги ответить на несколько вопросов нашей программы.
Профессор Шварц, кто стоял у истоков американской и британской пропаганды в годы Холодной войны? Каков был политический и человеческий опыт этих людей к концу 1940-х годов?


Лоуэлл Шварц: Люди, отвечавшие за информационно-пропагандистскую политику и руководившие американскими и британскими радиостанциями, имели за плечами самый различный опыт. Джордж Кеннан, например, или Фрэнк Робертс подолгу жили в Советском Союзе и посвятили его изучению многие годы. В своих работах они искали объяснение тому, что бывшие союзники эпохи Второй мировой войны (Советский Союз, Соединенные Штаты и Великобритания) отошли друг от друга, и старались предсказать возможные последствия этого. Они также пытались показать своим правительствам, как использует пропаганду Советский Союз для воздействия на умы своих граждан и для атак на Запад. Кеннан и Робертс были вооружены, с одной стороны, своим знанием Советского Союза а с другой – личным опытом участия во Второй мировой войне.
Лица, игравшие важную роль в становлении Русской службы Би-Би-Си, Радио Освобождения и Голоса Америки, прекрасно понимали, какую роль в годы войны сыграла пропаганда. Один из сотрудников Би-Би-Си Хью Грин искренне верил, что некоторые приемы, позволившие одолеть нацистскую Германию, можно использовать для конфронтации с советской угрозой.
Один из этих приемов заключался в использовании словесной войны для того, чтобы пробить железный занавес тишины, воздвигнутый тоталитарными правительствами. Другие ключевые фигуры, в частности, Борис Шуб, стоявший у истоков Радио Свобода, происходил из видной русской эмигрантской семьи. Шуб был глубоко убежден, что гласность и предоставление слушателям достоверных фактов помогут установлению свободы в СССР.


Иван Толстой: На чем основывали американцы и британцы свое знание о Советском Союзе и о коммунизме? На книгах? На данных разведки? На помощи русских эмигрантов? И вообще - можно ли говорить о пропаганде тех лет как о науке, или здесь много решалось по ситуации, интуитивно, эмпирически?


Лоуэлл Шварц: Пропаганда велась одновременно научными методами и методам проб и ошибок. Что поразило меня, вероятно, в большей степени во время моих разысканий, это то время, которое затрачивали ВВС и Радио Свобода на добывание правдивых сведений о происходящем внутри СССР.
Радиостанции получали факты из самых разных источников. По официальным каналам они были в связи с различными разведывательными и дипломатическими службами, стремясь заполучить основную, базовую информацию, которая в нормальных государствах была бы совершенно открыта и доступна.
Обе радиостанции стремились следить за политическими, социальными и экономическими процессами в закрытом обществе, поэтому они пользовались знаниями всевозможных экспертов. Очень тщательно следили за советскими газетами и журналами, слушая радио, читая официальные выступления, и так далее.
Все это позволяло радиостанциям создавать банки данных и использовать их для вещания на языках тех регионов, куда было направлено вещание.
Большую помощь приносили западные учеными, изучавшие Советский Союз. Радиостанции создали справочную библиотеку с соответствующими книгами и периодикой в качестве основы для своего вещания. В частности, библиотека и картотека Радио Свобода была отличным подспорьем для ученые-советологи, приезжавших сюда для с исследовательской целью.
Ну, и, наконец, сами русские эмигранты были ценным источником благодаря их связям с родственниками, остававшимися в СССР.


Иван Толстой: Советский Союз и Запад находились в годы войны в разных информационных обстоятельствах: советские агенты могли разъезжать по всему миру и встречаться с нужными людьми, западные же люди натыкались на железный занавес, за которым была почти что "черная дыра". Можно ли сказать, что советская сторона находилась в более выгодном положении? Приведите, пожалуйста, основные ноу-хау Запада по анализу закрытого советского общества.


Лоуэлл Шварц: Пожалуй, я не согласился бы с исходным положением Вашего вопроса. Да, конечно, Запад был открыт и это позволяло светским агентами ездить туда в поисках информации и контактов. И тем не менее, политическая система в Советском Союзе была столь узколобой и идеологически ориентированной, что ее руководители были склонны игнорировать ту информацию, которая не совпадала с их точкой зрения. Мог ли, скажем, советский агент, расписывать, каким продуктивным были Соединенные Штаты в 1950-е годы? Конечно, нет, его быстренько посадили бы.
Сбор полезной информации – вещь гораздо более сложная, нежели собирание военных сведений и политических секретов. Информацию нужно уметь обрабатывать и постигать вместе с постижением истории и природы того общества, которое ты изучаешь. Советская идеология и образование предлагали человеку такой готовый установочный набор, который делал невозможным понимание сложных западных обществ.
Для Запада существование железного занавеса, разумеется, затрудняло изучение СССР. Чтобы преодолеть это препятствие, западные правительства шли на все меры. Для слежения за военным и экономическим развитием, Соединенные Штаты разработали специальные спутники, которые проводили фотосъемку заводов, портов и военных объектов. Целая армия аналитиков была нанята для расшифровки этих кадров. Очень тщательно изучались речи и заявления советских лидеров. Когда советское общество слегка приоткрылось в конце 1950-х - начале 1960-х стало немного легче добывать информацию и устанавливать связи. Появилась возможность взять интервью у советских туристов, выезжающих в европейские страны; западные путешественники получили возможность больше ездить по СССР.
Поскольку Советский Союз был главным соперником Запада, приходилось привлекать все мыслимые источники знаний. Университеты поощрялись к изучению России и русской истории, открывались все новые студенческие программы. И в результате это помогло вырастить широкую группу людей, понимающих такое явление, как Советский Союз.
И все же это понимание оставалось ограниченным. Когда в 90-е годы советские архивы приоткрылись (сейчас они снова закрыты), историки осознали, как сильно они ошибались относительно ключевых исторических событий, например, Карибского кризиса.
Темная природа советского режима была очень опасной для Запада. Она вела к самым худшим вариантам сценария, поскольку всегда оставалось непонятным, как же Советский Союз намеревается поступить, и не хватало данных для опровержения опасений.


Иван Толстой: У всякой войны есть жертвы. Можно ли говорить о жертвах Холодной войны?


Лоуэлл Шварц: В своей книге я пытаюсь распределить холодную войну по нескольким категориям. Эта война не была похожа ни на Первую мировую, ни на Вторую. Холодная война - это длительная политическая схватка двух полюсов (Советского Союза и Запада) и битва идеологий, битва, продолжавшаяся, по крайней мере, в течение 45 лет и захватившая весь мир. По существу, невозможно отделить какую-либо грань истории последних 50 лет ХХ века от аспектов холодной войны.
И говоря о жертвах, как вы можете отделить преступления советского режима против своих собственных граждан или населения оккупированной Европы от других жертв конфликта между Западом и СССР?
К тому же, за эти десятилетия прошли чудовищные войны, не вовлекшие, слава богу, западные и советские вооруженные силы в непосредственный конфликт. С американской точки зрения, можно ли отнести Корейскую войну или Вьетнамскую к холодным войнам, или это были национально-освободительные войны, в которые оказались втянуты Соединенные Штаты? У меня нет однозначного ответа. Этот клубок нам, историкам, предстоит распутывать еще долго.


Иван Толстой: Почему в последние годы история Холодной войны вызывает все больше интереса у историков?


Лоуэлл Шварц: К тому есть две причины. Во-первых, открытие архивов в Восточной Европе (и в течение какого-то времени в России) дало историкам холодной войны множество новых документов. Ученые смогли узнать, что же думала противоположная сторона, было выпущено немало новых книг о Карибском кризисе, о жизни Хрущева, Сталина, и прочее. Документы о раннем этапе холодной войны также были раскрыты правительствами США и Великобритании, что углубило наше понимание взглядов Запада по тому или иному ключевому вопросу.
Во-вторых, играет роль нынешнее возвращение России на мировую сцену и осознание того, что хотя с 1991 года и произошло много перемен, некоторые унаследованные от Советского Союза черты остаются прежними. Так что люди изучают прошедшую холодную войну в попытках постигнуть сегодняшнюю Россию.
Наконец, я думаю, повышение интереса связано отчасти с ностальгией. В России холодная война и Сталин переосмысляются как время, когда Россия была мировой силой. Простые русские люди уверены, что этим следует гордиться. Русские историки пишут, что хотя Сталин и совершил ряд ошибок, но он все же был «эффективным менеджером».
Западная ностальгия имеет другую природу. Здесь верят, что вещи в ту пору были проще, что во время холодной войны Запад боролся с государством, чьи черты были по крайней мере определенными. И это как-то лучше, чем сегодняшний сложный мир, полный террористов, бунтовщиков и возникающих ядерных режимов. К тому же, с западной точки зрения, холодная война имела хэппи-энд, как в хорошем голливудском фильме, и это гораздо лучше, чем полное всеобщее смятение, как это слишком часто бывает в реальной жизни.

Иван Толстой: Андрей, а теперь настало время для вашей персональной рубрики. Пожалуйста, расскажите о сегодняшней музыке и о ее исполнителе поподробнее.

Андрей Гаврилов: Как я уже говорил, сегодня мы слушаем записи замечательного азербайджанского джазового пианиста и композитора Вагифа Мустафы-заде. Вагиф Мустафа-заде родился в марте 1940 года в Баку, он довольно рано потерял отца и его воспитывала мать. Она сама по образованию пианистка, она преподавала азербайджанскую народную музыку, поэтому с детства он впитал коктейль от классической музыки, национальной музыки и джаза, которым он увлекся еще в детстве. Джазовый дебют его состоялся в 25 лет, но не в родном Баку, а в Тбилиси, где он выступал в популярном ансамбле “Орера” и, одновременно, руководил джазовым трио “Кавказ”. Трио “Кавказ” дебютировало на фестивале Таллин-66, это было не самое удачное выступление, но не потому, что Вагиф выступал плохо, сейчас опубликованы записи этого выступления и мы видим, что трио выступало очень хорошо, а в связи с тем, что там было слишком много звездных имен - от Чарльза Ллойда до Збигнева Намысловского и, в общем, честно говоря, в их тени как-то талант Вагифа Мустафы-заде полностью не просиял. Реванш у публики был взят на Всесоюзном джаз фестивале Тбилиси-78. Главный редактор журнала Международной джазовой федерации “Джаз форум” Павел Брадовский (журнал издавался в Варшаве), особо выделил двух поразивших его музыкантов - Ганелина и Вагифа Мустафу-заде. Он писал: “Вагиф играет по-эвансовски неброско, он утонченно лиричен, обладает необыкновенным чувством ритма и гармонии, его фортепьянные композиции пропитаны изысканным колоритом азербайджанского фольклора. Вагиф Мустафа-заде сплавляет джаз и родной фольклор на редкость органично”. В 1976 году, чуть раньше, чем он получил такую высокую похвалу от Павла Брадовского, на прилавках советских магазинов появилась пластинка Вагифа “Джазовые композиции”. Это был первый в стране диск-гигант, где джазовый пианист играет соло и без ансамбля. В 1979 году Вагиф Мустафа-заде получил высокую международную оценку как композитор, и его пьеса “В ожидании Азизы” была отмечена первой премией Музыкальной академии Монако на восьмом конкурсе джазовых тем.
Скончался Вагиф Мустафа-заде от сердечного приступа в Ташкенте в декабре 1979 года на сцене во время исполнения композиции “В ожидании Азизы”. Ему было тогда 39 лет. Наследие Мустафы-заде наконец-то стало выходить на компакт-дисках, но, как я уже говорил, практически все они, почему-то, недоступны в России, поэтому, я думаю, нашим слушателям будет интересно послушать то, что мы сейчас предложим. В Баку вышло, как минимум, три диска Мустафы-заде, одна коробка из шести дисков была издана совместными усилиями любителей его таланта в Азербайджане и в США, и очень хороший диск вышел в Киеве. Один из знаменитейших концертов Мустафы-заде состоялся за год до его смерти в Киеве, тогда же вышла соответствующая виниловая пластинка на “Мелодии”, и вот теперь она переиздана на компакт-диске. Композицию с этого компакт-диска “Родные интонации” мы сейчас и послушаем. С моей точки зрения она интересна тем, что, в отличие от более ранних экспериментов, когда Вагиф просто делал обработки азербайджанских народных тем и мелодий, в этой композиции он сделал шаг вперед и вверх, он совершенно по-другому отнесся к фольклору, посмотрите, как по-другому звучит народная музыка, по-другому звучат народные интонации.
Вагиф Мустафа-заде, фрагменты выступления в Киеве, 1978 год.