К "перезагрузке" американо-российских отношений из казанского издательства "Парадигма" подоспела книга Айрата Димиева "Классная Америка". Как способствует эта книга взаимопониманию между народами? Ведь подзаголовок настораживает: "Шокирующие будни американской школы".
Трудно представить нормального человека, который бы возражал против потепления международных отношений. Это персонажи для фельетона. А книга Димиева располагает к серьезному разговору. Автор – ученый, и не по "образовательным реформам", а нормальный кандидат химических наук, которому пришлось поработать в Соединенных Штатах школьным учителем. Кстати, сам по себе факт, что на эту работу завозят гастарбайтеров, подтверждает печальные выводы автора о социальном статусе учителей.
Что до "шокирующих будней" - извините, ничего шокирующего в книге нет, как нет и предвзятости. Димиев подчёркивает, что “в американском среднем образовании действительно много того, чему стоило бы поучиться, и что можно было бы перенять. Читатель увидит и оценит эти моменты. К сожалению, перенимаются подчас не самые лучшие и сильные стороны американской системы. А разрушается как раз то, чем наша школа славится, что нарабатывалось десятилетиями".
Видите, какие осторожные формулировки. "Подчас", "не самые"… Единственный пропагандистский штамп из "левого" арсенала, промелькнувший в книге ближе к финалу, не имеет прямого отношения к теме. А сама тема побуждает автора сопоставлять две страны: управленческие структуры, учителей, учеников: "Американские ученики невредные. У них отсутствует озлобленность, присущая российским детям… За редким исключением не видел я и взгляда волчонка, характерного для некоторых российских мальчиков… Американские дети так же, как и наши, способны вывести учителя из себя, но делают это не из вредности, а просто из-за разгильдяйства".
Взгляд наблюдателя охотнее фиксирует непривычное, и противопоставление "у них не так, как у нас" легко переносится с отраслевого уровня на общий, появляется волшебное слово "менталитет", который "определяет ту или иную форму образовательных институтов", и не стоит химика за это осуждать, поскольку словом пользуются именитые историки. Читая книгу, постоянно спотыкаешься обо что-то до боли знакомое: "В бане пассатижи? Да это же не про Париж, а про Иркутск".
Вот целый параграф про доносы: "Ко мне подходили девушки и сообщали, кого они видели списывающим", 13-тилетний мальчик заводит специальный блокнотик, чтобы фиксировать неправильные высказывания и потом сдать директору школы, а директор сам обращается к школьникам с призывом доносить на учителей. Вроде бы, это "не свойственно российскому менталитету". Но, позвольте, с каких пор? При Сталине даже в мире науки или искусства принято было решать сугубо производственные проблемы через донос. Стыдиться этого начали только в 50-е годы, ужаснувшись последствиям. То есть причина в исторических обстоятельствах, из которых вырастает – что? – социальная психология, неудачно переименованная в "ментальность". У героев Фенимора Купера, Брет Гарта, Джека Лондона не заметно пристрастия к наушничеству. Да и кому они могли доносить?
То же касается и другой характерной черты современного – подчеркиваю: современного – американского образа жизни, которая потрясла автора книги. "Следование инструкциям – хорошо. Нарушение инструкций – плохо. Никого не интересует результат… Неуместны попытки разобраться в ситуации… с позиций добра и зла. Человеческий фактор исключен". Ничего не понимающий в химии завуч требовал выполнения бессмысленного параграфа, спущенного в школу из дистрикта якобы в интересах безопасности, при этом в том же химическом кабинете в открытом доступе красовалась "увесистая банка с цианистым калием", а метанол ученики использовали как растворитель. Но завуча это даже не заинтересовало: "Про цианистый калий и метиловый спирт в распоряжении ничего не написано, а значит, за это не спросят". Опять же – это, что, свойство Америки?
"Сестра, а может, в реанимацию? - Раз доктор написал: в морг, значит в морг"! Этот анекдот родился в России при Брежневе. Это свойство любого общества, в котором растет влияние бюрократии. Димиев на своем материале и показывает, как над школой, в которой учителя учат реальных живых детей, громоздится всё выше канцелярско–коммерческая надстройка.
Главный результат ее деятельности: иллюзия образования, чем лучше отчетность, тем меньше знаний, "задача учителя – не учить предмету, а держать детей в классе под присмотром" и быть при этом "nice", то есть приятным в общении. Анекдотическими примерами заполнена вся книга, и важно не то, что ученики невежественны (все мы люди, и все неидеальны), но то, что учитель обязан невежество поощрять, в противном случае будет уволен. Но читая про это, я вспоминаю – что? ПТУ, в котором довелось преподавать именно тогда, когда наше правительство объявило на весь крещёный мир о переходе ко всеобщему среднему образованию. Выпускные, так сказать, сочинения, которые просто переписывали из книжек, якобы не замечаемых экзаменаторами, и не просто с дикими ошибками, но забывая даже местоимения поменять, в результате получался рассказ о подвигах Леонида Ильича Брежнева от первого лица, как будто молодой человек сам сражался с фашистами на Малой Земле. И за это мы тоже ставили тройки и четверки.
Понимали, что врать нехорошо? Понимали. Но ведь и в Америке – цитирую – "учителя со стажем ясно видят, что уровень образования из года в год снижается". Они еще помнят школу, в которую приходили за знаниями, а не "приятно проводить время". Более того: многие ученики "учиться всё-таки хотят и с удовольствием бы учились, если бы их чему-либо учили". То есть, и в старшем, и в младшем поколении, вопреки "новым образовательным методикам", сохраняются представления о норме. И вот для сравнения беру свежую газету, в которой ученые отвечают на вопрос: какие специалисты понадобятся России. И что выдает проректор солидного московского вуза:
"Прежде всего возникнет потребность в специалистах, обладающих способностью к "аутопедагогике", т.е. умеющих не только учить, но и постоянно учиться. Реестр профессий, особенно в гуманитарной области, будет непрерывно меняться, и станут необходимыми специалисты, умеющие переучиваться, непрерывно меняться. Названия у этой профессии пока нет".
Потребуются коммуникаторы. Этим термином приходится обозначать очень широкий спектр знаний и умений. Уметь описать себя как "проект", представить себя перед заказчиком как уникального профессионала…"
Извините за длинную цитату. Я не вполне понимаю ее смысл, но очень уж похоже на то, что описывает Айрат Димиев.
Главная проблема, которую ставит перед нами "Классная Америка", - не американская и не российская. Ключевой механизм демократической системы — свободный выбор — возможен только в пределах компетентности. Бессмысленно задавать вопросы о ядерной энергетике человеку, который не учил физики. Ответ будет не его, а того, кто воспользовался его невежеством в собственных интересах. Но права человека уперлись в историческую ловушку. Чем более массовой становилась школа, тем слабее социальные стимулы к труду за партой. Сто лет назад учитель легко мог объяснить, почему ученье свет, а неученье тьма. Если не самим питомцам, то их отцам. Слишком уж отличалось положение образованного человека — и неграмотного "поденщика, раба нужды". В царской России не только учитель, простой студент автоматически становился "господином" для темных крестьян. Разницу между ученьем и неученьем люди ощущали на собственной шкуре, для этого не нужно было ни интеллектуальных усилий, ни жизненного опыта (каковым подросток, естественно, еще не обладает). Но если выучить обязаны всех — или почти всех — аттестаты и дипломы уже не воспринимаются как награды.
В СССР фальсификация укоренялась стыдливо, из-под полы и не от хорошей жизни — ну, не было у ПТУ ресурсов, чтобы как следует преподавать биологию или литературу, а закон требовал выдать каждому аттестат! В США, судя по рецензируемой книге, сделали следующий шаг. Возвели фикцию в норму. Сложностями демократического развития воспользовались силы из прошлого, те, кто считал, что учить "кухаркиных детей" наукам — только портить. Они-то и позаимствовали у мечтателей-анархистов идею т.н. "свободной школы", от жизни такую же далекую, как "свободный магазин" или "свободный театр" (без режиссера и репетиций). О социальных предпосылках школьного "регрессанса" в книге сказано весьма внятно. Но, к сожалению, проблема к ним не сводится. И требует отдельного очень непростого разговора.
А есть ведь и простые, совершенно очевидные уроки из прочитанной книги. Чего не надо делать ни в России, ни в Америке. Не надо мариновать за школьными партами взрослых дяденек и тетенек. Не надо переводить сколько-нибудь значимые экзамены в режим механической угадайки. Не надо решать посторонние задачи за счет учебного процесса. А преподавать лучше всё-таки конкретный предмет, а не "аутопедагогику коммуникаторов".
Чем очевиднее эти истины, тем призрачнее надежды.
Трудно представить нормального человека, который бы возражал против потепления международных отношений. Это персонажи для фельетона. А книга Димиева располагает к серьезному разговору. Автор – ученый, и не по "образовательным реформам", а нормальный кандидат химических наук, которому пришлось поработать в Соединенных Штатах школьным учителем. Кстати, сам по себе факт, что на эту работу завозят гастарбайтеров, подтверждает печальные выводы автора о социальном статусе учителей.
Что до "шокирующих будней" - извините, ничего шокирующего в книге нет, как нет и предвзятости. Димиев подчёркивает, что “в американском среднем образовании действительно много того, чему стоило бы поучиться, и что можно было бы перенять. Читатель увидит и оценит эти моменты. К сожалению, перенимаются подчас не самые лучшие и сильные стороны американской системы. А разрушается как раз то, чем наша школа славится, что нарабатывалось десятилетиями".
Видите, какие осторожные формулировки. "Подчас", "не самые"… Единственный пропагандистский штамп из "левого" арсенала, промелькнувший в книге ближе к финалу, не имеет прямого отношения к теме. А сама тема побуждает автора сопоставлять две страны: управленческие структуры, учителей, учеников: "Американские ученики невредные. У них отсутствует озлобленность, присущая российским детям… За редким исключением не видел я и взгляда волчонка, характерного для некоторых российских мальчиков… Американские дети так же, как и наши, способны вывести учителя из себя, но делают это не из вредности, а просто из-за разгильдяйства".
Димиев на своем материале показывает, как над школой, в которой учителя учат реальных живых детей, громоздится всё выше канцелярско–коммерческая надстройка
Взгляд наблюдателя охотнее фиксирует непривычное, и противопоставление "у них не так, как у нас" легко переносится с отраслевого уровня на общий, появляется волшебное слово "менталитет", который "определяет ту или иную форму образовательных институтов", и не стоит химика за это осуждать, поскольку словом пользуются именитые историки. Читая книгу, постоянно спотыкаешься обо что-то до боли знакомое: "В бане пассатижи? Да это же не про Париж, а про Иркутск".
Вот целый параграф про доносы: "Ко мне подходили девушки и сообщали, кого они видели списывающим", 13-тилетний мальчик заводит специальный блокнотик, чтобы фиксировать неправильные высказывания и потом сдать директору школы, а директор сам обращается к школьникам с призывом доносить на учителей. Вроде бы, это "не свойственно российскому менталитету". Но, позвольте, с каких пор? При Сталине даже в мире науки или искусства принято было решать сугубо производственные проблемы через донос. Стыдиться этого начали только в 50-е годы, ужаснувшись последствиям. То есть причина в исторических обстоятельствах, из которых вырастает – что? – социальная психология, неудачно переименованная в "ментальность". У героев Фенимора Купера, Брет Гарта, Джека Лондона не заметно пристрастия к наушничеству. Да и кому они могли доносить?
То же касается и другой характерной черты современного – подчеркиваю: современного – американского образа жизни, которая потрясла автора книги. "Следование инструкциям – хорошо. Нарушение инструкций – плохо. Никого не интересует результат… Неуместны попытки разобраться в ситуации… с позиций добра и зла. Человеческий фактор исключен". Ничего не понимающий в химии завуч требовал выполнения бессмысленного параграфа, спущенного в школу из дистрикта якобы в интересах безопасности, при этом в том же химическом кабинете в открытом доступе красовалась "увесистая банка с цианистым калием", а метанол ученики использовали как растворитель. Но завуча это даже не заинтересовало: "Про цианистый калий и метиловый спирт в распоряжении ничего не написано, а значит, за это не спросят". Опять же – это, что, свойство Америки?
"Сестра, а может, в реанимацию? - Раз доктор написал: в морг, значит в морг"! Этот анекдот родился в России при Брежневе. Это свойство любого общества, в котором растет влияние бюрократии. Димиев на своем материале и показывает, как над школой, в которой учителя учат реальных живых детей, громоздится всё выше канцелярско–коммерческая надстройка.
Главный результат ее деятельности: иллюзия образования, чем лучше отчетность, тем меньше знаний, "задача учителя – не учить предмету, а держать детей в классе под присмотром" и быть при этом "nice", то есть приятным в общении. Анекдотическими примерами заполнена вся книга, и важно не то, что ученики невежественны (все мы люди, и все неидеальны), но то, что учитель обязан невежество поощрять, в противном случае будет уволен. Но читая про это, я вспоминаю – что? ПТУ, в котором довелось преподавать именно тогда, когда наше правительство объявило на весь крещёный мир о переходе ко всеобщему среднему образованию. Выпускные, так сказать, сочинения, которые просто переписывали из книжек, якобы не замечаемых экзаменаторами, и не просто с дикими ошибками, но забывая даже местоимения поменять, в результате получался рассказ о подвигах Леонида Ильича Брежнева от первого лица, как будто молодой человек сам сражался с фашистами на Малой Земле. И за это мы тоже ставили тройки и четверки.
Понимали, что врать нехорошо? Понимали. Но ведь и в Америке – цитирую – "учителя со стажем ясно видят, что уровень образования из года в год снижается". Они еще помнят школу, в которую приходили за знаниями, а не "приятно проводить время". Более того: многие ученики "учиться всё-таки хотят и с удовольствием бы учились, если бы их чему-либо учили". То есть, и в старшем, и в младшем поколении, вопреки "новым образовательным методикам", сохраняются представления о норме. И вот для сравнения беру свежую газету, в которой ученые отвечают на вопрос: какие специалисты понадобятся России. И что выдает проректор солидного московского вуза:
"Прежде всего возникнет потребность в специалистах, обладающих способностью к "аутопедагогике", т.е. умеющих не только учить, но и постоянно учиться. Реестр профессий, особенно в гуманитарной области, будет непрерывно меняться, и станут необходимыми специалисты, умеющие переучиваться, непрерывно меняться. Названия у этой профессии пока нет".
Потребуются коммуникаторы. Этим термином приходится обозначать очень широкий спектр знаний и умений. Уметь описать себя как "проект", представить себя перед заказчиком как уникального профессионала…"
Извините за длинную цитату. Я не вполне понимаю ее смысл, но очень уж похоже на то, что описывает Айрат Димиев.
Главная проблема, которую ставит перед нами "Классная Америка", - не американская и не российская. Ключевой механизм демократической системы — свободный выбор — возможен только в пределах компетентности. Бессмысленно задавать вопросы о ядерной энергетике человеку, который не учил физики. Ответ будет не его, а того, кто воспользовался его невежеством в собственных интересах. Но права человека уперлись в историческую ловушку. Чем более массовой становилась школа, тем слабее социальные стимулы к труду за партой. Сто лет назад учитель легко мог объяснить, почему ученье свет, а неученье тьма. Если не самим питомцам, то их отцам. Слишком уж отличалось положение образованного человека — и неграмотного "поденщика, раба нужды". В царской России не только учитель, простой студент автоматически становился "господином" для темных крестьян. Разницу между ученьем и неученьем люди ощущали на собственной шкуре, для этого не нужно было ни интеллектуальных усилий, ни жизненного опыта (каковым подросток, естественно, еще не обладает). Но если выучить обязаны всех — или почти всех — аттестаты и дипломы уже не воспринимаются как награды.
В СССР фальсификация укоренялась стыдливо, из-под полы и не от хорошей жизни — ну, не было у ПТУ ресурсов, чтобы как следует преподавать биологию или литературу, а закон требовал выдать каждому аттестат! В США, судя по рецензируемой книге, сделали следующий шаг. Возвели фикцию в норму. Сложностями демократического развития воспользовались силы из прошлого, те, кто считал, что учить "кухаркиных детей" наукам — только портить. Они-то и позаимствовали у мечтателей-анархистов идею т.н. "свободной школы", от жизни такую же далекую, как "свободный магазин" или "свободный театр" (без режиссера и репетиций). О социальных предпосылках школьного "регрессанса" в книге сказано весьма внятно. Но, к сожалению, проблема к ним не сводится. И требует отдельного очень непростого разговора.
А есть ведь и простые, совершенно очевидные уроки из прочитанной книги. Чего не надо делать ни в России, ни в Америке. Не надо мариновать за школьными партами взрослых дяденек и тетенек. Не надо переводить сколько-нибудь значимые экзамены в режим механической угадайки. Не надо решать посторонние задачи за счет учебного процесса. А преподавать лучше всё-таки конкретный предмет, а не "аутопедагогику коммуникаторов".
Чем очевиднее эти истины, тем призрачнее надежды.
