Весть о том, что обновленные словари обнаружили у кофе средний род, ошарашила моих знакомых. Ведь умение обращаться с этим словом всегда было индикатором грамотности, пропуском в образованное общество. Но вот удобный речевой пароль - шибболет интеллигенции - убрали, и язык стал проще, а жизнь сложнее.

Мелкая лингвистическая революция – признак другой, большой, важной и повсеместной: падения канона. Вместе с "черным кофе" кончается эра педагогического ригоризма. Свобода побеждает традицию - говори, как удобнее, пиши, как слышится, читай, что хочется.

В России жить без канона особенно трудно, потому что тут он - базис национальной культуры. От "Повести временных лет" сквозь Князя Игоря, Фонвизина и Карамзина, он тянется к Пушкину, обнимает золотой 19-й век и завершается бесспорным Чеховым. Канон - то, что делает русским. В древнем разноплеменном Китае китайцами считали всех, кто знал иероглифы. Наши иероглифы – это классики, Толстой и Пушкин. Мы не всегда отдаем себе в этом отчет, потому что воспринимаем канон как непременную, естественную, почти физическую данность. Я не могу себе представить родившегося в СССР человека, который не знал бы Пушкина.

Так, однако, бывает далеко не всегда и не всюду. В Америке, скажем, нет своего Пушкина. Как и нет списка обязательных, да и любых других классиков. Конечно, американская школа учит "Ворона", занимается "Геком Финном", упоминает "Моби Дика", читает "Над пропастью во ржи" и проходит "Убить пересмешника". Но американские писатели не составляют частокола, ограждающего национальную идентичность. Канон в Америке – привозной, и уже поэтому эклектичный. Одни включают в него Платона, другие - "Робинзона Крузо", большинство – Шекспира, но никто уже не считает канон непобедимым и вечным.

Жизнь без канона – новый для цивилизации опыт. Многие считают его трагичным, ибо роль отобранных веками классиков теперь играет мимолетная поп-культура. Когда я приехал в Америку, мне трудно было разговаривать с окружающими, потому что у нас не было общего языка - контекста. Если русское поле цитат составляли книги, то американское – фильмы, песни, сериалы, звезды. Сегодня, однако, это – универсальный набор, и русскому школьнику легче найти общий язык с американским сверстником, чем со своими родителями.

Распад авторитарного по своей природе канона – мировое явление, связанное с общей демократизацией культуры. До отечественной школы кризис добрался вместе с падением прежней власти. Первой развалилась литература ХХ века. Все, что попало в канон после Горького и под давлением, вылетело из него первым. За опустевшее от "Поднятой целины" место школа сражалась с азартом недавно обретенной свободы. В программу включали то Платонова, то Ахматову, то "Трех мушкетеров". В таком списке нет ничего плохого, но это – не канон, а хорошая компания.

В сущности, школьная литература заменяет библиотекаря. Она предлагает книги - вместо того, чтобы научить их читать. Между тем, лишь навык умелого чтения позволит влюбиться в подходящую, а не навязанную программой книгу. Чтобы сохранить чтение в 21-м веке, предложившем книге столько альтернатив, надо вернуться от истории литературы к ее теории - к "арифметике чтения". Она, раз канон нельзя создать заново, поможет нам научиться жить без него.