Программу «Итоги недели» ведет Дмитрий Волчек. Принимают участие Татьяна и Алена Морозовы.
Дмитрий Волчек: На этой неделе мы вспоминаем страшные события сентября 99 года. Ночью 9 сентября был взорван многоквартирный дом на улице Гурьянова через 4 дня на Каширском шоссе. Наши гости - сестры Татьяна и Алена Морозовы, живущие в Соединенных Штатах. 10 лет они пытаются узнать правду о том, кто взорвал жилые дома. На улице Гурьянова погибла их мать, а Алена Морозова чудом осталась жива. Расскажите немного о себе, пожалуйста. В доме на Гурьянова жили ведь в основном работники АЗЛК, ваша семья имела к заводу какое-то отношение?
Алена Морозова: Я родилась и прожила 23 года в том районе, в этой квартире, которая уже не существует. Да, так, как вы сказали – в основном АЗЛК. Люди, которых я знал всю мою жизнь. Наш папа работал на заводе, он был одним из начальников.
Дмитрий Волчек: Давайте сейчас вспомним сентябрь 99 года. Соседи говорили, что видели перед терактом, как вносили мешки в дом, смесь сахара с гексогеном. Вы видели сами что-то?
Алена Морозова: Да, я говорила всем, что видела это. Те, кто видели, возможно, скорее всего они погибли в ту ночь. Это было за несколько месяцев до того, как произошли взрывы, я и моя мама были в квартире. Мы были просто настолько уставшие в тот вечер, что обратили внимание на то, что люди, которые выгружали все эти мешки, очень громко все это делали, бросали мешки внутрь в помещения под наши квартиры.
Дмитрий Волчек: Вы запомнили, как эти люди выглядели?
Алена Морозова: Хотелось бы, конечно, сказать, что они выглядели как чеченцы. Возможно, это были люди какой-то кавказской национальности или просто руские, которые не брились больше месяца. Так что очень трудно было вспомнить и сказать точно, какой национальности. Никогда не думаешь, что произойдет через месяц после этого.
Дмитрий Волчек: Алена, прошло уже 10 лет, но, наверное, все, что случилось в ту ночь 9 сентября помнится вам так, как будто было вчера, такое не забывается. Как все это случилось?
Алена Морозова: Такое не забывается. Эта история за мной везде ходит. В тот вечер мы были перед домом с друзьями, спать особо никто не хотел идти. Но мы знали, что будет игра футбольная. И мой друг, который хотел тогда быть моим бойфрендом, пригласил меня посмотреть игру к себе домой. После того, как игра была закончена, он сказал: «Подожди, немножко, я пойду, покурю сигарету и провожу тебя домой». Это было в одном и том же доме, только в другом подъезде. Как он только вышел покурить сигарету на кухню, произошел взрыв. Тогда я естественно не знала, что это был взрыв. Я просто увидела, что вырубило свет, телевизор каким-то образом в меня полетел сразу, потому что я сидела напротив телевизора, меня что-то ударило по голове очень сильно. Насколько я знаю, я была без сознания какое-то время. Но когда пришла в себя, я висела на животе, ноги внизу болтались. Полздания было разрушено. Я пыталась выкарабкаться из этих развалин, попыталась сообразить, что произошло, где я нахожусь. Впереди очень много висело пыли в воздухе и трудно было дышать. Вот все, что я помню.
Я пыталась ориентироваться в этой квартире, настолько темно было в 12 часов ночи. Каким-то образом я нашла подоконник, подошла к подоконнику, пыталась найти окно, чтобы его открыть, и окна не было. Я никакого звука не слышала. Потом, когда я разговаривала с людьми, которые что-то знают о взрывах, они сказали, что так как я была в центре взрыва, там нет звука, звук распространяется дальше по воздуху, чем дальше люди находятся, тем лучше они услышат, громче.
Я так думаю, около 30 минут прошло после взрывов, когда я увидела огни от пожарной машины, которые приехали спасать людей. К тому времени я начала слышать отдаленные крики людей, которые звали своих родственников или друзей, я начала даже узнавать по голосу, кто это был. Все происходило как во сне. Никогда не можешь представить, что в одну минуту ты сидишь в квартире, смотришь телевизор, все хорошо, а в другую минуту картина настолько меняется, как в фильме ужасов, и ты ничего не видишь, ничего не знаешь, человек, который рядом с тобой был, пропал. И когда ты его зовешь, он не отзывается.
И что я тогда решила сделать – я решила прыгнуть со второго этажа. Я знала, что под окном был козырек магазина, я знала, где он приблизительно находится. Я думала, что я спрыгну и с козырька спрыгну на землю. Но так как видимость была настолько плохая, я не знала, есть козырек или нет. Я пыталась его ногой найти. Когда я решилась уже спрыгнуть, пожарник начал кричать: «Не двигайся! Мы тебе сейчас поможем». Поставили лестницу к зданию и помогли мне спуститься вниз. Когда я спускалась вниз, они говорили: «Что произошло?». Я говорю: «Я не знаю, что произошло». «Ты из этого здания?». «Да, из этого здания». «Кто еще был в квартире?». Я сказала, что мой друг и его мама. Я показала в сторону, где они находились в тот момент. Пожарник мне сказал: «Не поворачивайся в сторону здания, просто сойди вниз и не поворачивайся, и не смотри назад». Естественно, когда такие слова слышишь, хочется посмотреть, что там происходит. Это первый раз, когда я увидела, что нашей квартиры уже нет, я могу смотреть сквозь дом и видеть другие дома. Самое ужасное воспоминание.
Дмитрий Волчек: Татьяна, вы в 99 году уже жили в Америке?
Татьяна Морозова: Да, я жила в Америке с мужем.
Дмитрий Волчек: Скажите, пожалуйста, когда у вас возникло недоверие к официальной версии? Почему вообще решили разобраться в том, что произошло? Это может быть странный вопрос, но ведь большинство даже и не думают оспаривать официальную версию или бросать вызов государству. Так сказать, мы люди маленькие, без нас разберутся. Наверное, непросто вам было преодолеть этот психологический барьер и сказать, что мы тоже имеем право знать, что случилось.
Татьяна Морозова: Вы знаете, до этого были террористические акты тоже происходили и в России, и в других странах. И ты всегда слышишь, что противоположная сторона, которая произвела террористический акт, всегда соглашается или не соглашается с этим. Чеченцы сказали, что они не делали этого. Хотя на самом деле мы не сразу думали, что это были чеченцы. Алена, ты помнишь, мы не сразу думали, что это были чеченцы?
Алена Морозова: Меня тогда в ту ночь забрали в госпиталь. Моя первая мысль была: что мне делать, как мне жить дальше, где я буду находиться и как мне тебя найти. Ты была в Америке. Я выписалась из больницы рано утром, подписала документ, что я сама выписываюсь, мне больше ничего не надо там, несмотря на все, что со мной произошло, у меня было сотрясение мозга. Первая мысль - пойти узнать, что произошло, что это было. Я вернулась обратно к зданию. Там было версия – чеченцы, вторая версия была, что это был газ, газ взорвался, случайный случай произошел. До того, как я тебя нашла, я начала ходить из одного офиса в другой в Юго-восточном районе, задавая вопрос, что же такое вообще происходит. По тому, как они обращались с пострадавшими, тоже можно было понять, что что-то здесь не так. Они пытались скрыть, что столько людей погибло. Потом был второй дом взорван, где никто вообще не выжил. Мне вообще говорили: кто ты такая?
Дмитрий Волчек: То есть вы не нашли вообще никакого сочувствия и понимания?
Алена Морозова: Не только сочувствия и понимания, они хотели от нас избавиться. И куда бы я ни ходила, надо мной просто смеялись.
Дмитрий Волчек: На этой неделе, прошло уже 10 лет, давал интервью адвокат Трунов и говорил, что до сих пор не получили компенсации выжившие. Квартиры получили в Марьино взамен взорванных, но некоторые старики до сих пор спят на полу, потому что им мебель не на что купить.
Татьяна Морозова: Я знаю, что несколько мебельных магазинов распространяли свою мебель, которую никто, видимо, не покупал. Я знаю, что многие из моих друзей получили мебель.
Дмитрий Волчек: Вы ходили, наверное, не мебель и не компенсация вас волновала, а ответ на вопрос, что произошло. Вот представьте, что перед вами находится человек, который убежден, что дома взорвали чеченцы. По телевизору ему так сказали, он поверил. Вы могли бы привести аргументы, которые у вас сейчас есть в 2009 году, аргументы, которые ставят эту версию под сомнение. Вы их привели уже один раз в письме Медведеву, которое было опубликовано в газете «Уолт Стрит Джорнал». Но кто читает «Уолт Стрит Джорнал»? В России мало кто читает. Вы могли бы сейчас повторить?
Татьяна Морозова: На самом деле несколько лет до того, как произошел взрыв, Чеченская республика уже вела войну с Россией, они боролись за свою независимость. Если вы вспомните, они только что ее закончили. Представьте себе, любая страна или маленькая нация, которая борется за свою независимость, они положили все свои ресурсы на то, чтобы защитить свою независимость. Самый большой аргумент в их поддержку я могу сказать, что у них уже не было ресурсов начинать другую войну.
Дмитрий Волчек: Это, скажем так, аргумент абстрактный. А есть аргументы, которые мог бы принять во внимание следователь, и вы их изложили в своем письме Медведеву.
Татьяна Морозова: Давайте поговорим об этих фотороботах. Когда был фоторобот составлен и когда его распространяли и в газетах, и каждый милиционер имел его, когда они искали того, кто снимал здание для закладки взрывчатки.
Дмитрий Волчек: Да, он сильно изменился.
Татьяна Морозова: Сначала был один человек, потом оказался другой. Единственное, что мы знаем только одного человека, который сказал, что фоторобот, который показывали в газетах, и фоторобот, который в конце концов оказался в деле, не имеет совершенно совпадения. Начнем с того, что фоторобот, который изображал реального подозреваемого с самого начала, он пропал. На его место подложили новый, который был похож на человека с именем Гочияев.
Дмитрий Волчек: Есть еще другие аргументы.
Татьяна Морозова: Следующий аргумент состоит в том, что когда Михаил Трепашкин опознал человека, который был показан на фотороботе в газетах, как одного и агентов КГБ, когда его пытались найти, он был ограблен и убит на Кипре - это был Владимир Романович.
Дмитрий Волчек: Ну а самого Трепашкина арестовали, подбросив ему пистолет.
Татьяна Морозова: С Трепашкиным, как только он стал ближе подходить к каким-то результатам, сначала пришли с обыском, причем во время, когда его не было дома. Просто пришли все раскидали, ничего не нашли, подбросили ему гильзы и поэтому поводу стали его судить за ношение, видимо, нелегального оружия. Потом человек, который имеет оружие, не будет хранить гильзы под кроватью – это уж точно, тем более пустые. За это Трепашкину пришлось платить тем, что его затаскали по судам, пытались ему пришить дело.
Дмитрий Волчек: И еще один аргумент - это Рязань, рязанские учения, когда тоже чуть было не взорвали дом.
Татьяна Морозова: Рязань вообще, насколько серьезно все это, насколько страшно все это. А с другой стороны, просто как анекдот. Люди, которые живут в этом доме, настолько испуганы, вся Россия испугана, проверяют свои подвалы. И здесь как раз в Рязани они нашли, они настолько были бдительны, он нашли, что завозят сахар, завозят что-то не то, что не положено. Они их поймали с горящей шапкой на голове, тут им говорят: да, мы проводим учения. После того, как все признали, что это гексоген, химики обнаружили взрывчатку, несколько дней спустя сказали: нет, это учения, это не гексоген - это сахар.
Дмитрий Волчек: Вы знаете, Татьяна, в нашей программе звучали голоса тех, кто несколько дней назад ночью 9 сентября пришел на панихиду на улицу Гурьянова, и там одна женина говорит: «Все думают, что это ФСБ устроило взрыв, а я не верю. Не может же быть, что у них совести нет». Вы задавались таким вопросом, что какими же должны быть монстрами эти люди, если это действительно государственная организация устроила такой взрыв и чего ради.
Татьяна Морозова: Мы тоже думали об этом с Аленой. Это самое страшное, что нам пришло в голову. Люди, которые должны охранять наши права на жизнь, забирают ее. К этому решению разобраться было очень тяжело придти. Просто очень страшно жить, когда ты думаешь, что государство, которое тебя защищает, тебя же и убивает. Но просто к этому все ведет, все поиски, которые происходили. В думе было создано специальное отделение, которое пыталось разобраться, что произошло. В думе, то есть в этом же государстве. И все, конечно, знают, что случилось с теми, кто пытался разобраться. Я говорю о Сергее Юшенкове, я говорю о Юрии Щекочихине, я говорю об Александре Литвиненко, которые пытались разобраться, которые подошли ближе всего к раскрытию этих преступлений. Они все были очень близки, но никогда не закончат свою работу.
Дмитрий Волчек: Татьяна, вы чувствовали сами, что то, что вы делаете – опасно? Вы чувствовали, что за вами следят, вам угрожали?
Татьяна Морозова: Мне впрямую никто не угрожал. Алена и я, мы, наверное, люди, которые меньше всего замешены в этом. Пытаемся найти, но у нас нет ни доказательств, ничего. Мы пытались посмотреть документы, которые говорили: да, вот что происходит, вот суды, которые проходят. Суды практически все закрыты, мы ничего не могли посмотреть, документы нам никакие не дали посмотреть. Даже через нашего адвоката мы не смогли ничего посмотреть, потому что его посадили в тюрьму.
Дмитрий Волчек: Вас не признали потерпевшими по этому делу?
Татьяна Морозова: Нас признали потерпевшими, но от этого не легче.
Дмитрий Волчек: Алена, что вы добавите?
Алена Морозова: Я хотела сказать, что когда мы задаем вопрос, что произошло 10 лет назад или если журналисты спрашивают такие вопросы, как Политковская, что с ними происходит. Тогда возникает другой вопрос – кому это нужно? Потому что те, кто задавали слишком много вопросов, их уже убрали. Кто будет следующий? Те, кто хотят добиться правды, возможно, многие журналисты боятся задавать эти вопросы. Если ты напишешь статью, как Трепашкин в журнале GQ, где гарантия, что она будет напечатана. Сейчас эта статья запрещена в России. Что же произошло 10 лет назад, что даже иностранные журналы газеты боятся опубликовать. Наши подозрения до сих пор так и не изменились, они висят над российской властью. Потому что российское правительство запрещает фильмы, которые были сделаны.
Дмитрий Волчек: Книга Литвиненко и Фельштинского «ФСБ взрывает Россию» официально запрещена и тираж был уничтожен по распоряжению ФСБ. Это, наверное, единственный случай в новейшей истории России уничтожения тиража книги.
Алена Морозова: Я знаю, что фильмы были конфискованы в аэропорту и уничтожены таким же образом.
Дмитрий Волчек: Прошло 10 лет, вы теперь живете другой жизнью в Америке, вы намерены дальше искать правду?
Алена Морозова: Так и будем задавать вопросы. Хочется найти след, очень хочется. Я не хочу, чтобы люди, которые были в этом замешены, просто ушли в легкую, пропали, никто знать не знает, что произошло. Просто в память тех погибших, кто погиб в этот день.
Татьяна Морозова: С этой надеждой мы писали Дмитрию Медведеву наше письмо. Потому что когда меняется президент, мы надеялись, что он захочет проявить себя, показать, что он другой. Может быть он бы захотел рассмотреть наше дело и провести расследование.
Дмитрий Волчек: Вы получили ответ?
Татьяна Морозова: Нет, мы не получили ответа. Но все равно надеемся, может быть получим, хотя надежда умирает последней.
Алена Морозова: Давайте надеяться на то, что когда-нибудь все-таки мы добьемся этой правды и все узнают, не только россияне, но и люди за границей узнают, что произошло 10 лет назад, даже если мы не найдем ответа 20 лет спустя, ответы должны быть найдены.
Дмитрий Волчек: На этой неделе мы вспоминаем страшные события сентября 99 года. Ночью 9 сентября был взорван многоквартирный дом на улице Гурьянова через 4 дня на Каширском шоссе. Наши гости - сестры Татьяна и Алена Морозовы, живущие в Соединенных Штатах. 10 лет они пытаются узнать правду о том, кто взорвал жилые дома. На улице Гурьянова погибла их мать, а Алена Морозова чудом осталась жива. Расскажите немного о себе, пожалуйста. В доме на Гурьянова жили ведь в основном работники АЗЛК, ваша семья имела к заводу какое-то отношение?
Алена Морозова: Я родилась и прожила 23 года в том районе, в этой квартире, которая уже не существует. Да, так, как вы сказали – в основном АЗЛК. Люди, которых я знал всю мою жизнь. Наш папа работал на заводе, он был одним из начальников.
Дмитрий Волчек: Давайте сейчас вспомним сентябрь 99 года. Соседи говорили, что видели перед терактом, как вносили мешки в дом, смесь сахара с гексогеном. Вы видели сами что-то?
Алена Морозова: Да, я говорила всем, что видела это. Те, кто видели, возможно, скорее всего они погибли в ту ночь. Это было за несколько месяцев до того, как произошли взрывы, я и моя мама были в квартире. Мы были просто настолько уставшие в тот вечер, что обратили внимание на то, что люди, которые выгружали все эти мешки, очень громко все это делали, бросали мешки внутрь в помещения под наши квартиры.
Дмитрий Волчек: Вы запомнили, как эти люди выглядели?
Алена Морозова: Хотелось бы, конечно, сказать, что они выглядели как чеченцы. Возможно, это были люди какой-то кавказской национальности или просто руские, которые не брились больше месяца. Так что очень трудно было вспомнить и сказать точно, какой национальности. Никогда не думаешь, что произойдет через месяц после этого.
Дмитрий Волчек: Алена, прошло уже 10 лет, но, наверное, все, что случилось в ту ночь 9 сентября помнится вам так, как будто было вчера, такое не забывается. Как все это случилось?
Алена Морозова: Такое не забывается. Эта история за мной везде ходит. В тот вечер мы были перед домом с друзьями, спать особо никто не хотел идти. Но мы знали, что будет игра футбольная. И мой друг, который хотел тогда быть моим бойфрендом, пригласил меня посмотреть игру к себе домой. После того, как игра была закончена, он сказал: «Подожди, немножко, я пойду, покурю сигарету и провожу тебя домой». Это было в одном и том же доме, только в другом подъезде. Как он только вышел покурить сигарету на кухню, произошел взрыв. Тогда я естественно не знала, что это был взрыв. Я просто увидела, что вырубило свет, телевизор каким-то образом в меня полетел сразу, потому что я сидела напротив телевизора, меня что-то ударило по голове очень сильно. Насколько я знаю, я была без сознания какое-то время. Но когда пришла в себя, я висела на животе, ноги внизу болтались. Полздания было разрушено. Я пыталась выкарабкаться из этих развалин, попыталась сообразить, что произошло, где я нахожусь. Впереди очень много висело пыли в воздухе и трудно было дышать. Вот все, что я помню.
Я пыталась ориентироваться в этой квартире, настолько темно было в 12 часов ночи. Каким-то образом я нашла подоконник, подошла к подоконнику, пыталась найти окно, чтобы его открыть, и окна не было. Я никакого звука не слышала. Потом, когда я разговаривала с людьми, которые что-то знают о взрывах, они сказали, что так как я была в центре взрыва, там нет звука, звук распространяется дальше по воздуху, чем дальше люди находятся, тем лучше они услышат, громче.
Я так думаю, около 30 минут прошло после взрывов, когда я увидела огни от пожарной машины, которые приехали спасать людей. К тому времени я начала слышать отдаленные крики людей, которые звали своих родственников или друзей, я начала даже узнавать по голосу, кто это был. Все происходило как во сне. Никогда не можешь представить, что в одну минуту ты сидишь в квартире, смотришь телевизор, все хорошо, а в другую минуту картина настолько меняется, как в фильме ужасов, и ты ничего не видишь, ничего не знаешь, человек, который рядом с тобой был, пропал. И когда ты его зовешь, он не отзывается.
И что я тогда решила сделать – я решила прыгнуть со второго этажа. Я знала, что под окном был козырек магазина, я знала, где он приблизительно находится. Я думала, что я спрыгну и с козырька спрыгну на землю. Но так как видимость была настолько плохая, я не знала, есть козырек или нет. Я пыталась его ногой найти. Когда я решилась уже спрыгнуть, пожарник начал кричать: «Не двигайся! Мы тебе сейчас поможем». Поставили лестницу к зданию и помогли мне спуститься вниз. Когда я спускалась вниз, они говорили: «Что произошло?». Я говорю: «Я не знаю, что произошло». «Ты из этого здания?». «Да, из этого здания». «Кто еще был в квартире?». Я сказала, что мой друг и его мама. Я показала в сторону, где они находились в тот момент. Пожарник мне сказал: «Не поворачивайся в сторону здания, просто сойди вниз и не поворачивайся, и не смотри назад». Естественно, когда такие слова слышишь, хочется посмотреть, что там происходит. Это первый раз, когда я увидела, что нашей квартиры уже нет, я могу смотреть сквозь дом и видеть другие дома. Самое ужасное воспоминание.
Дмитрий Волчек: Татьяна, вы в 99 году уже жили в Америке?
Татьяна Морозова: Да, я жила в Америке с мужем.
Дмитрий Волчек: Скажите, пожалуйста, когда у вас возникло недоверие к официальной версии? Почему вообще решили разобраться в том, что произошло? Это может быть странный вопрос, но ведь большинство даже и не думают оспаривать официальную версию или бросать вызов государству. Так сказать, мы люди маленькие, без нас разберутся. Наверное, непросто вам было преодолеть этот психологический барьер и сказать, что мы тоже имеем право знать, что случилось.
Татьяна Морозова: Вы знаете, до этого были террористические акты тоже происходили и в России, и в других странах. И ты всегда слышишь, что противоположная сторона, которая произвела террористический акт, всегда соглашается или не соглашается с этим. Чеченцы сказали, что они не делали этого. Хотя на самом деле мы не сразу думали, что это были чеченцы. Алена, ты помнишь, мы не сразу думали, что это были чеченцы?
Алена Морозова: Меня тогда в ту ночь забрали в госпиталь. Моя первая мысль была: что мне делать, как мне жить дальше, где я буду находиться и как мне тебя найти. Ты была в Америке. Я выписалась из больницы рано утром, подписала документ, что я сама выписываюсь, мне больше ничего не надо там, несмотря на все, что со мной произошло, у меня было сотрясение мозга. Первая мысль - пойти узнать, что произошло, что это было. Я вернулась обратно к зданию. Там было версия – чеченцы, вторая версия была, что это был газ, газ взорвался, случайный случай произошел. До того, как я тебя нашла, я начала ходить из одного офиса в другой в Юго-восточном районе, задавая вопрос, что же такое вообще происходит. По тому, как они обращались с пострадавшими, тоже можно было понять, что что-то здесь не так. Они пытались скрыть, что столько людей погибло. Потом был второй дом взорван, где никто вообще не выжил. Мне вообще говорили: кто ты такая?
Дмитрий Волчек: То есть вы не нашли вообще никакого сочувствия и понимания?
Алена Морозова: Не только сочувствия и понимания, они хотели от нас избавиться. И куда бы я ни ходила, надо мной просто смеялись.
Дмитрий Волчек: На этой неделе, прошло уже 10 лет, давал интервью адвокат Трунов и говорил, что до сих пор не получили компенсации выжившие. Квартиры получили в Марьино взамен взорванных, но некоторые старики до сих пор спят на полу, потому что им мебель не на что купить.
Татьяна Морозова: Я знаю, что несколько мебельных магазинов распространяли свою мебель, которую никто, видимо, не покупал. Я знаю, что многие из моих друзей получили мебель.
Дмитрий Волчек: Вы ходили, наверное, не мебель и не компенсация вас волновала, а ответ на вопрос, что произошло. Вот представьте, что перед вами находится человек, который убежден, что дома взорвали чеченцы. По телевизору ему так сказали, он поверил. Вы могли бы привести аргументы, которые у вас сейчас есть в 2009 году, аргументы, которые ставят эту версию под сомнение. Вы их привели уже один раз в письме Медведеву, которое было опубликовано в газете «Уолт Стрит Джорнал». Но кто читает «Уолт Стрит Джорнал»? В России мало кто читает. Вы могли бы сейчас повторить?
Татьяна Морозова: На самом деле несколько лет до того, как произошел взрыв, Чеченская республика уже вела войну с Россией, они боролись за свою независимость. Если вы вспомните, они только что ее закончили. Представьте себе, любая страна или маленькая нация, которая борется за свою независимость, они положили все свои ресурсы на то, чтобы защитить свою независимость. Самый большой аргумент в их поддержку я могу сказать, что у них уже не было ресурсов начинать другую войну.
Дмитрий Волчек: Это, скажем так, аргумент абстрактный. А есть аргументы, которые мог бы принять во внимание следователь, и вы их изложили в своем письме Медведеву.
Татьяна Морозова: Давайте поговорим об этих фотороботах. Когда был фоторобот составлен и когда его распространяли и в газетах, и каждый милиционер имел его, когда они искали того, кто снимал здание для закладки взрывчатки.
Дмитрий Волчек: Да, он сильно изменился.
Татьяна Морозова: Сначала был один человек, потом оказался другой. Единственное, что мы знаем только одного человека, который сказал, что фоторобот, который показывали в газетах, и фоторобот, который в конце концов оказался в деле, не имеет совершенно совпадения. Начнем с того, что фоторобот, который изображал реального подозреваемого с самого начала, он пропал. На его место подложили новый, который был похож на человека с именем Гочияев.
Дмитрий Волчек: Есть еще другие аргументы.
Татьяна Морозова: Следующий аргумент состоит в том, что когда Михаил Трепашкин опознал человека, который был показан на фотороботе в газетах, как одного и агентов КГБ, когда его пытались найти, он был ограблен и убит на Кипре - это был Владимир Романович.
Дмитрий Волчек: Ну а самого Трепашкина арестовали, подбросив ему пистолет.
Татьяна Морозова: С Трепашкиным, как только он стал ближе подходить к каким-то результатам, сначала пришли с обыском, причем во время, когда его не было дома. Просто пришли все раскидали, ничего не нашли, подбросили ему гильзы и поэтому поводу стали его судить за ношение, видимо, нелегального оружия. Потом человек, который имеет оружие, не будет хранить гильзы под кроватью – это уж точно, тем более пустые. За это Трепашкину пришлось платить тем, что его затаскали по судам, пытались ему пришить дело.
Дмитрий Волчек: И еще один аргумент - это Рязань, рязанские учения, когда тоже чуть было не взорвали дом.
Татьяна Морозова: Рязань вообще, насколько серьезно все это, насколько страшно все это. А с другой стороны, просто как анекдот. Люди, которые живут в этом доме, настолько испуганы, вся Россия испугана, проверяют свои подвалы. И здесь как раз в Рязани они нашли, они настолько были бдительны, он нашли, что завозят сахар, завозят что-то не то, что не положено. Они их поймали с горящей шапкой на голове, тут им говорят: да, мы проводим учения. После того, как все признали, что это гексоген, химики обнаружили взрывчатку, несколько дней спустя сказали: нет, это учения, это не гексоген - это сахар.
Дмитрий Волчек: Вы знаете, Татьяна, в нашей программе звучали голоса тех, кто несколько дней назад ночью 9 сентября пришел на панихиду на улицу Гурьянова, и там одна женина говорит: «Все думают, что это ФСБ устроило взрыв, а я не верю. Не может же быть, что у них совести нет». Вы задавались таким вопросом, что какими же должны быть монстрами эти люди, если это действительно государственная организация устроила такой взрыв и чего ради.
Татьяна Морозова: Мы тоже думали об этом с Аленой. Это самое страшное, что нам пришло в голову. Люди, которые должны охранять наши права на жизнь, забирают ее. К этому решению разобраться было очень тяжело придти. Просто очень страшно жить, когда ты думаешь, что государство, которое тебя защищает, тебя же и убивает. Но просто к этому все ведет, все поиски, которые происходили. В думе было создано специальное отделение, которое пыталось разобраться, что произошло. В думе, то есть в этом же государстве. И все, конечно, знают, что случилось с теми, кто пытался разобраться. Я говорю о Сергее Юшенкове, я говорю о Юрии Щекочихине, я говорю об Александре Литвиненко, которые пытались разобраться, которые подошли ближе всего к раскрытию этих преступлений. Они все были очень близки, но никогда не закончат свою работу.
Дмитрий Волчек: Татьяна, вы чувствовали сами, что то, что вы делаете – опасно? Вы чувствовали, что за вами следят, вам угрожали?
Татьяна Морозова: Мне впрямую никто не угрожал. Алена и я, мы, наверное, люди, которые меньше всего замешены в этом. Пытаемся найти, но у нас нет ни доказательств, ничего. Мы пытались посмотреть документы, которые говорили: да, вот что происходит, вот суды, которые проходят. Суды практически все закрыты, мы ничего не могли посмотреть, документы нам никакие не дали посмотреть. Даже через нашего адвоката мы не смогли ничего посмотреть, потому что его посадили в тюрьму.
Дмитрий Волчек: Вас не признали потерпевшими по этому делу?
Татьяна Морозова: Нас признали потерпевшими, но от этого не легче.
Дмитрий Волчек: Алена, что вы добавите?
Алена Морозова: Я хотела сказать, что когда мы задаем вопрос, что произошло 10 лет назад или если журналисты спрашивают такие вопросы, как Политковская, что с ними происходит. Тогда возникает другой вопрос – кому это нужно? Потому что те, кто задавали слишком много вопросов, их уже убрали. Кто будет следующий? Те, кто хотят добиться правды, возможно, многие журналисты боятся задавать эти вопросы. Если ты напишешь статью, как Трепашкин в журнале GQ, где гарантия, что она будет напечатана. Сейчас эта статья запрещена в России. Что же произошло 10 лет назад, что даже иностранные журналы газеты боятся опубликовать. Наши подозрения до сих пор так и не изменились, они висят над российской властью. Потому что российское правительство запрещает фильмы, которые были сделаны.
Дмитрий Волчек: Книга Литвиненко и Фельштинского «ФСБ взрывает Россию» официально запрещена и тираж был уничтожен по распоряжению ФСБ. Это, наверное, единственный случай в новейшей истории России уничтожения тиража книги.
Алена Морозова: Я знаю, что фильмы были конфискованы в аэропорту и уничтожены таким же образом.
Дмитрий Волчек: Прошло 10 лет, вы теперь живете другой жизнью в Америке, вы намерены дальше искать правду?
Алена Морозова: Так и будем задавать вопросы. Хочется найти след, очень хочется. Я не хочу, чтобы люди, которые были в этом замешены, просто ушли в легкую, пропали, никто знать не знает, что произошло. Просто в память тех погибших, кто погиб в этот день.
Татьяна Морозова: С этой надеждой мы писали Дмитрию Медведеву наше письмо. Потому что когда меняется президент, мы надеялись, что он захочет проявить себя, показать, что он другой. Может быть он бы захотел рассмотреть наше дело и провести расследование.
Дмитрий Волчек: Вы получили ответ?
Татьяна Морозова: Нет, мы не получили ответа. Но все равно надеемся, может быть получим, хотя надежда умирает последней.
Алена Морозова: Давайте надеяться на то, что когда-нибудь все-таки мы добьемся этой правды и все узнают, не только россияне, но и люди за границей узнают, что произошло 10 лет назад, даже если мы не найдем ответа 20 лет спустя, ответы должны быть найдены.
