Ирина Лагунина: Приближается 5 годовщина трагедии в Беслане. Мы уже говорили на прошлой неделе о том, насколько недовольны жертвы этого теракта тем, как идет расследование, какие меры предпринимают центральные власти в качестве компенсации. Их попытка передать письмо президенту Медведеву успехов не увенчалась – они были оттерты спецслужбами. Ну а как живут эти семьи? Как они психологически справляются с происшедшим. Что беда приносит в семью. Разговор на эту тему ведет Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Когда у нас случаются неприятности или беды, но остается надежный тыл – семья, где нас всегда утешат и поймут, то беда как будто уменьшается. Хуже, когда саму семью начинает сдувать ветром, как брезентовую палатку. Война, кто-то погиб, кто-то пропал без вести, а остальные от горя обвиняют в случившемся друг друга. И вот тогда семья как будто растворяется на глазах и мир рушится по-настоящему. С одной стороны, за домашний климат полностью отвечают взрослые члены семьи и от этого климата зависит климат в стране. Говорит первый заместитель председателя комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей Наталья Карпович, которая уверена, что просто объявить Год семьи, как это было в прошлом году, далеко недостаточно.
Наталья Карпович: Это должен быть не просто год семьи – это должен быть век семьи, тысячелетие семьи, потому что семья – это основа. Как будет сегодня в наших семьях, точно так же будет и в стране. Потому что наши дети до 7 лет воспринимают все от нас – от родителей.
Татьяна Вольтская: Не все зависит от семьи, как бы старательно ни воспитывали детей их близкие, возражает генеральный директор центра этнонациональных проблем в СМИ Сулиетта Кусова.
Сулиетта Кусова: Я сама с Кавказа, я адыгейка, я из шапсугов - это соседи абхазов. Я осетинская невестка, я мать трех осетин. Я занимаюсь Кавказом непосредственно, я директор того самого центра, который занимается этноконфессиональными проблемами и темой Кавказа особенно. Невозможно вырастить ребенка только за забором своей усадьбы или за воротами собственного дома. Мать его рожает, дает на начальном этапе все, что может дать в семье, потом он уходит в мир, вернее, он все время в этом мире. И я ему расскажу, как это замечательно, как его принесли аисты или в капусте и вообще, что такое любовь. А потом ему раздадут презервативы в 13 лет и скажут, что надо ими пользоваться. А потом он включит интернет и увидит страшные вещи. А потом он выйдет и его поймает педофил или посадят на наркотики. А потом ему расскажут дяди и тети по телевизору, что это чурка и его нужно грохнуть где-нибудь в подъезде, моего нерусского ребенка.
Татьяна Вольтская: Сулиетта Кусова относится с огромным уважением к общественному движению «Матери Беслана».
Сулиетта Кусова: Она позволяет себе, так мягко сказать, диалог с властью. Она много лет просит рассказать, что действительно случилось в Беслане.
Татьяна Вольтская: За трагедией Беслана стоят не только кровь и слезы, но мрачные тени, одна из которых – разобщение людей и целых семей. Говорит председатель движения «Матери Беслана» Сусанна Дудиева, потерявшая в бесланской школе сына.
Сусанна Дудиева: Поначалу было так, что все люди были в шоке. Одни в шоке от того, что у них погибли, у них горе, а другие от счастья, что у них все живы. И вот эта разобщенность была в тот момент, когда мы требовали правды и когда нужно было поддерживать, на самом деле был упущен. Сейчас позиция гражданская в последнее время становится активнее, люди устали бояться. Мы их будим и вроде просыпаются.
Татьяна Вольтская: В результате терактов страдают семьи. Они буквально разбиваются от горя, а помощи от государства нет. Еще и поэтому безопасность семьи – это общее дело, она зависит от гражданской позиции, от неравнодушного отношения друг к другу, говорит Сусанна Дудиева.
Сусанна Дудиева: 6 ноября на рынке во Владикавказе было взорвано маршрутное такси, и опять разбитые семьи. Тогда мы пришли к месту трагедии, привезли цветы, плакали. Подошли журналисты: что вы можете сказать? Я уже не знала, что сказать, я начала плакать и говорить: когда мы вас всех звали на суды, когда мы митинговали, когда мы сидели на улицах, вы сидели по своим домам и думали, с нами случилось, а больше ни с кем не случится. А если тогда, когда шли суды, если бы вся республика стояла на улице и ждали результата судов, и все виновные были бы наказаны, а эти виновные сейчас продолжают сидеть в тех же креслах в МВД и ФСБ и все так же разруливать нас, разводить как кроликов, вот тогда бы теракта не было. А сейчас я хочу плакать только по своему сыну, это вы нас заставили плакать еще и по вашим детям. Я говорю: если сейчас будете продолжать сидеть, будут другие. Вам нужно, извините меня, только встать, выйти и сказать: пусть накажут тех, кто виновен за это.
Татьяна Вольтская: Неспокойно и в Ингушетии, и в Абхазии, не говоря о последних событиях. Люди не могут забыть войну 92-93 года, говорит председатель движения матерей Абхазии «За мир и социальную справедливость» Гули Кичба из Сухуми.
Гули Кичба: Семьи разрушены, семьи есть от этой войны потерявшие друг друга. Ведь у нас были еще и смешенные браки, ведь они же не виноваты. Есть и такие люди грузины, которые этой войны не хотели, и они сейчас не могут жить в Абхазии. И вот эти вещи сейчас очень сильно бьют. Меня и моего супруга спасла грузинская девочка, которая любила моего сына. Когда война шла, она прибежала и сказала: вас убьют, нужно уходить. Мы с мужем спросили: кто вы и что? Она сказала, что я просто знакомая с вашим сыном, и я точно знаю, что вы его родители и вас убьют. Я видела список, у вас в доме были гвардейцы. И мы ушли. К нам пришли и расстреляли всю дверь, нас, конечно, не было, но выносили все, что хотелось. Я знаю семьи, которые, скажем, жена абхазка, муж грузин и вынуждены сейчас быть в Грузии. Ведь как случилось, никто не выгонял грузин, но была такая информация, они же делали пакостные вещи, скажем так. А это все равно по-человечески бумеранг, все думали, что так же поступят и абхазцы. И все ушли буквально, невероятно, никто из нас не думал, что двести тысяч человек в одночасье не будет.
Татьяна Вольтская: Обоюдная жестокость близких соседей известна в мировой истории и разбираться, кто прав, кто виноват в бывших советских республиках дело неблагодарное. Но жалко всех, потому что страдают люди, изгнание режет по живому многие семьи. Но самое страшное, наверное, когда семья разрывается не снаружи, а изнутри. Та война расколола и семью самой Гули.
Гули Кичба: Мои двое сыновей были студентами абхазского государственного университета. Поверьте, были хорошими студентами. Никто из них никогда не держал в руках оружия, несмотря на то, что мы кавказцы и мой муж ходил на охоту, но как-то не приходилось. Они как-то были городскими ребятами и так далее. Но когда встал вопрос, быть или не быть, я сказала, что я не пущу, я не такая героическая мама, которые говорили: иди и защищай родину. Я была мама, у меня был инстинкт я сказала - я не пущу. Они мне сказали: мама, ты можешь жить без родины? Это были их слова. Я была просто поражена. Когда закончилось все, мой старший сын пропал без вести, а младший инвалид войны, простреляна рука, семь операций перенес в Бурденко. И он инвалид не только физически, но и психологически. Три года он с нами не разговаривал. И это горе мы переносили страшно. Казалось бы, горе должно объединить, но у нас получилось по-другому. Мне неудобно говорить, но 15 лет я просто не подпускала близко своего супруга, я просто была в этом горе. Я не могла предать его, то есть во мне умерло. Я страдала по-своему, он страдал отдельно, не от того, что он погиб, а от того, что мы не могли найти его тела. Мой муж, страдая, каждый раз подходил к фотографии сына и говорил: прости, деточка, что я тебя не нашел. 15 лет мы боремся, у нас есть общие захоронения, где должны быть давно идентифицированы останки и переданы семьям, чтобы они по обычаям, по традиции, по-христиански захоронили. От этого он у меня, а он был не простой человек все-таки в республике - министр торговли, он сгорел от горя, умер.
Татьяна Вольтская: И по сути умерла семья. И много таких семей вокруг?
Гули Кидчба: Я думаю, что каждая вторая. Первое, что я сказала после войны, что нам надо создавать реабилитационный центр, нам надо сначала вылечить население. Потому что, помните, «Челлинджер» разбился на глаза у всего американского народа и все лечились у психологов. А у нас даже этого до сих пор почти нет центра или кризисные женские центры, потому что не каждый пойдет со своей болью.
Татьяна Вольтская: Помощи семье из центра нет?
Гули Кичба: К сожалению, у нас экономика вся разрушена, вообще на самом деле и винить их нельзя.
Татьяна Вольтская: Гули Кичба составила книгу о без вести пропавших в Абхазии, ее профинансировал международный Красный крест, она называется «Надежда не умирает».
Гули Кичба: Даже те, которые знают семьи, что их детей сожгли заживо, у нас есть такие, они все равно думают, что это неправда и вдруг живой, но в другом случае хотя бы найти останки. Сейчас у нас партизанская война, так можно сказать, потому что на границе постоянные теракты с грузинской стороны и все равно погибают, буквально недавно сотрудник силовых структур, а для матери это война.
Татьяна Вольтская: Таким семьям нужна серьезная психологическая помощь и, конечно, не только в Абхазии, не только в Беслане, но и в Чечне. Такой помощью занимается, в частности, доцент кафедры детской психиатрии и психотерапии петербургской Медицинской академии последипломного образования Игорь Добряков.
Игорь Добряков: Я работаю по программе ЮНИСЕФ, мы готовим психологов, и по программе ЮНИСЕФ в каждом районе Чечни будет открыто два центра оказания психологической помощи семьи и детям, в каждом районе появится по психологу.
Татьяна Вольтская: А бывает помощь и совсем другого рода. Издана книга о погибших в Беслане и об их близких, оставшихся в живых. Говорит руководитель международного общественного международного проекта «Моя красивая мама» Алла Маркина.
Алла Маркина: Вот эту книгу, на самом деле ее нужно детям в школе как программу. Дети, когда читают это, по-другому мир видят.
Татьяна Вольтская: С этим согласна Сусанна Дудиева.
Сусанна Дудиева: Они по-другому видят мир, они по-другому ценят семью, маму, папу бабушку. Там есть рассказы детей, которые остались без мамы. Там есть рассказы мужей, которые одни сейчас воспитывают детей. Там есть рассказы бабушки, которая осталась одна, у которой погибла дочь с двумя детьми, у которой погибла невестка с тремя детьми и бабушка осталась одна, и она не знает, как жить и ее размышления, раздумья в этой книге. Мне одна женщина говорит: я Библию так не читаю, как эту книгу читаю. Я плачу, я умнею.
Татьяна Вольтская: Трагедии случаются тогда, когда горе одной семьи не касается соседей, когда гражданскую позицию приобретают только те люди, у которых случилась беда, считает Сусанна Дудиева.
Сусанна Дудиева: Не нужно ждать, когда что-то случится. Нас несчастных уже достаточно для того, чтобы счастливые поняли, что надо что-то делать. Не надо всем примерять мою рубаху, смотрите на мое горе, на мою седую голову и этого должно быть достаточно, что из той красивой цветущей жизни, у меня была очень хорошая жизнь, но сейчас это ничего не нужно, ценности поменялись. Люди, которые имеют семью, имеют свое счастье, живут ценностями, которые тоже были хорошими, которые были до моих событий - это нужно беречь, нужно жить по-другому, и все будет нормально.
Татьяна Вольтская: Когда у нас случаются неприятности или беды, но остается надежный тыл – семья, где нас всегда утешат и поймут, то беда как будто уменьшается. Хуже, когда саму семью начинает сдувать ветром, как брезентовую палатку. Война, кто-то погиб, кто-то пропал без вести, а остальные от горя обвиняют в случившемся друг друга. И вот тогда семья как будто растворяется на глазах и мир рушится по-настоящему. С одной стороны, за домашний климат полностью отвечают взрослые члены семьи и от этого климата зависит климат в стране. Говорит первый заместитель председателя комитета Госдумы по вопросам семьи, женщин и детей Наталья Карпович, которая уверена, что просто объявить Год семьи, как это было в прошлом году, далеко недостаточно.
Наталья Карпович: Это должен быть не просто год семьи – это должен быть век семьи, тысячелетие семьи, потому что семья – это основа. Как будет сегодня в наших семьях, точно так же будет и в стране. Потому что наши дети до 7 лет воспринимают все от нас – от родителей.
Татьяна Вольтская: Не все зависит от семьи, как бы старательно ни воспитывали детей их близкие, возражает генеральный директор центра этнонациональных проблем в СМИ Сулиетта Кусова.
Сулиетта Кусова: Я сама с Кавказа, я адыгейка, я из шапсугов - это соседи абхазов. Я осетинская невестка, я мать трех осетин. Я занимаюсь Кавказом непосредственно, я директор того самого центра, который занимается этноконфессиональными проблемами и темой Кавказа особенно. Невозможно вырастить ребенка только за забором своей усадьбы или за воротами собственного дома. Мать его рожает, дает на начальном этапе все, что может дать в семье, потом он уходит в мир, вернее, он все время в этом мире. И я ему расскажу, как это замечательно, как его принесли аисты или в капусте и вообще, что такое любовь. А потом ему раздадут презервативы в 13 лет и скажут, что надо ими пользоваться. А потом он включит интернет и увидит страшные вещи. А потом он выйдет и его поймает педофил или посадят на наркотики. А потом ему расскажут дяди и тети по телевизору, что это чурка и его нужно грохнуть где-нибудь в подъезде, моего нерусского ребенка.
Татьяна Вольтская: Сулиетта Кусова относится с огромным уважением к общественному движению «Матери Беслана».
Сулиетта Кусова: Она позволяет себе, так мягко сказать, диалог с властью. Она много лет просит рассказать, что действительно случилось в Беслане.
Татьяна Вольтская: За трагедией Беслана стоят не только кровь и слезы, но мрачные тени, одна из которых – разобщение людей и целых семей. Говорит председатель движения «Матери Беслана» Сусанна Дудиева, потерявшая в бесланской школе сына.
Сусанна Дудиева: Поначалу было так, что все люди были в шоке. Одни в шоке от того, что у них погибли, у них горе, а другие от счастья, что у них все живы. И вот эта разобщенность была в тот момент, когда мы требовали правды и когда нужно было поддерживать, на самом деле был упущен. Сейчас позиция гражданская в последнее время становится активнее, люди устали бояться. Мы их будим и вроде просыпаются.
Татьяна Вольтская: В результате терактов страдают семьи. Они буквально разбиваются от горя, а помощи от государства нет. Еще и поэтому безопасность семьи – это общее дело, она зависит от гражданской позиции, от неравнодушного отношения друг к другу, говорит Сусанна Дудиева.
Сусанна Дудиева: 6 ноября на рынке во Владикавказе было взорвано маршрутное такси, и опять разбитые семьи. Тогда мы пришли к месту трагедии, привезли цветы, плакали. Подошли журналисты: что вы можете сказать? Я уже не знала, что сказать, я начала плакать и говорить: когда мы вас всех звали на суды, когда мы митинговали, когда мы сидели на улицах, вы сидели по своим домам и думали, с нами случилось, а больше ни с кем не случится. А если тогда, когда шли суды, если бы вся республика стояла на улице и ждали результата судов, и все виновные были бы наказаны, а эти виновные сейчас продолжают сидеть в тех же креслах в МВД и ФСБ и все так же разруливать нас, разводить как кроликов, вот тогда бы теракта не было. А сейчас я хочу плакать только по своему сыну, это вы нас заставили плакать еще и по вашим детям. Я говорю: если сейчас будете продолжать сидеть, будут другие. Вам нужно, извините меня, только встать, выйти и сказать: пусть накажут тех, кто виновен за это.
Татьяна Вольтская: Неспокойно и в Ингушетии, и в Абхазии, не говоря о последних событиях. Люди не могут забыть войну 92-93 года, говорит председатель движения матерей Абхазии «За мир и социальную справедливость» Гули Кичба из Сухуми.
Гули Кичба: Семьи разрушены, семьи есть от этой войны потерявшие друг друга. Ведь у нас были еще и смешенные браки, ведь они же не виноваты. Есть и такие люди грузины, которые этой войны не хотели, и они сейчас не могут жить в Абхазии. И вот эти вещи сейчас очень сильно бьют. Меня и моего супруга спасла грузинская девочка, которая любила моего сына. Когда война шла, она прибежала и сказала: вас убьют, нужно уходить. Мы с мужем спросили: кто вы и что? Она сказала, что я просто знакомая с вашим сыном, и я точно знаю, что вы его родители и вас убьют. Я видела список, у вас в доме были гвардейцы. И мы ушли. К нам пришли и расстреляли всю дверь, нас, конечно, не было, но выносили все, что хотелось. Я знаю семьи, которые, скажем, жена абхазка, муж грузин и вынуждены сейчас быть в Грузии. Ведь как случилось, никто не выгонял грузин, но была такая информация, они же делали пакостные вещи, скажем так. А это все равно по-человечески бумеранг, все думали, что так же поступят и абхазцы. И все ушли буквально, невероятно, никто из нас не думал, что двести тысяч человек в одночасье не будет.
Татьяна Вольтская: Обоюдная жестокость близких соседей известна в мировой истории и разбираться, кто прав, кто виноват в бывших советских республиках дело неблагодарное. Но жалко всех, потому что страдают люди, изгнание режет по живому многие семьи. Но самое страшное, наверное, когда семья разрывается не снаружи, а изнутри. Та война расколола и семью самой Гули.
Гули Кичба: Мои двое сыновей были студентами абхазского государственного университета. Поверьте, были хорошими студентами. Никто из них никогда не держал в руках оружия, несмотря на то, что мы кавказцы и мой муж ходил на охоту, но как-то не приходилось. Они как-то были городскими ребятами и так далее. Но когда встал вопрос, быть или не быть, я сказала, что я не пущу, я не такая героическая мама, которые говорили: иди и защищай родину. Я была мама, у меня был инстинкт я сказала - я не пущу. Они мне сказали: мама, ты можешь жить без родины? Это были их слова. Я была просто поражена. Когда закончилось все, мой старший сын пропал без вести, а младший инвалид войны, простреляна рука, семь операций перенес в Бурденко. И он инвалид не только физически, но и психологически. Три года он с нами не разговаривал. И это горе мы переносили страшно. Казалось бы, горе должно объединить, но у нас получилось по-другому. Мне неудобно говорить, но 15 лет я просто не подпускала близко своего супруга, я просто была в этом горе. Я не могла предать его, то есть во мне умерло. Я страдала по-своему, он страдал отдельно, не от того, что он погиб, а от того, что мы не могли найти его тела. Мой муж, страдая, каждый раз подходил к фотографии сына и говорил: прости, деточка, что я тебя не нашел. 15 лет мы боремся, у нас есть общие захоронения, где должны быть давно идентифицированы останки и переданы семьям, чтобы они по обычаям, по традиции, по-христиански захоронили. От этого он у меня, а он был не простой человек все-таки в республике - министр торговли, он сгорел от горя, умер.
Татьяна Вольтская: И по сути умерла семья. И много таких семей вокруг?
Гули Кидчба: Я думаю, что каждая вторая. Первое, что я сказала после войны, что нам надо создавать реабилитационный центр, нам надо сначала вылечить население. Потому что, помните, «Челлинджер» разбился на глаза у всего американского народа и все лечились у психологов. А у нас даже этого до сих пор почти нет центра или кризисные женские центры, потому что не каждый пойдет со своей болью.
Татьяна Вольтская: Помощи семье из центра нет?
Гули Кичба: К сожалению, у нас экономика вся разрушена, вообще на самом деле и винить их нельзя.
Татьяна Вольтская: Гули Кичба составила книгу о без вести пропавших в Абхазии, ее профинансировал международный Красный крест, она называется «Надежда не умирает».
Гули Кичба: Даже те, которые знают семьи, что их детей сожгли заживо, у нас есть такие, они все равно думают, что это неправда и вдруг живой, но в другом случае хотя бы найти останки. Сейчас у нас партизанская война, так можно сказать, потому что на границе постоянные теракты с грузинской стороны и все равно погибают, буквально недавно сотрудник силовых структур, а для матери это война.
Татьяна Вольтская: Таким семьям нужна серьезная психологическая помощь и, конечно, не только в Абхазии, не только в Беслане, но и в Чечне. Такой помощью занимается, в частности, доцент кафедры детской психиатрии и психотерапии петербургской Медицинской академии последипломного образования Игорь Добряков.
Игорь Добряков: Я работаю по программе ЮНИСЕФ, мы готовим психологов, и по программе ЮНИСЕФ в каждом районе Чечни будет открыто два центра оказания психологической помощи семьи и детям, в каждом районе появится по психологу.
Татьяна Вольтская: А бывает помощь и совсем другого рода. Издана книга о погибших в Беслане и об их близких, оставшихся в живых. Говорит руководитель международного общественного международного проекта «Моя красивая мама» Алла Маркина.
Алла Маркина: Вот эту книгу, на самом деле ее нужно детям в школе как программу. Дети, когда читают это, по-другому мир видят.
Татьяна Вольтская: С этим согласна Сусанна Дудиева.
Сусанна Дудиева: Они по-другому видят мир, они по-другому ценят семью, маму, папу бабушку. Там есть рассказы детей, которые остались без мамы. Там есть рассказы мужей, которые одни сейчас воспитывают детей. Там есть рассказы бабушки, которая осталась одна, у которой погибла дочь с двумя детьми, у которой погибла невестка с тремя детьми и бабушка осталась одна, и она не знает, как жить и ее размышления, раздумья в этой книге. Мне одна женщина говорит: я Библию так не читаю, как эту книгу читаю. Я плачу, я умнею.
Татьяна Вольтская: Трагедии случаются тогда, когда горе одной семьи не касается соседей, когда гражданскую позицию приобретают только те люди, у которых случилась беда, считает Сусанна Дудиева.
Сусанна Дудиева: Не нужно ждать, когда что-то случится. Нас несчастных уже достаточно для того, чтобы счастливые поняли, что надо что-то делать. Не надо всем примерять мою рубаху, смотрите на мое горе, на мою седую голову и этого должно быть достаточно, что из той красивой цветущей жизни, у меня была очень хорошая жизнь, но сейчас это ничего не нужно, ценности поменялись. Люди, которые имеют семью, имеют свое счастье, живут ценностями, которые тоже были хорошими, которые были до моих событий - это нужно беречь, нужно жить по-другому, и все будет нормально.
