Ирина Лагунина: Об огромном количестве сирот в России, о необходимости принимать их в семьи, усыновлять, брать под опеку, сегодня говорится много. Собственно, мы сами довольно много внимания этой проблеме, в том числе в часы программы «Время и мир». Чего мы до сих пор не касались – это вопроса о том, что делает для таких детей Православная церковь, которая здесь должна идти впереди и побуждать других. Выяснить, что представляет собой православный приют для детей-сирот, решила наш корреспондент в Санкт-Петербурге Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Дела милосердия, милость к падшим, помощь заключенным, забота о больных, старых и беспомощных людях - это исконная сфера деятельности верующих людей, освященная и писанием, и многовековой церковной традицией. И уж призрение сирот всегда занимало тут одно из первых мест. Что же сегодня, когда, с одной стороны, сирот в России больше, чем после войны, а с другой стороны, когда Церковь возрождается и открывает все новые храмы, что-то не слышно, чтобы именно церковные люди в первых рядах спешили утереть слезы сирот?
Историки церкви и некоторые священники говорят о том, что у Русской Православной Церкви, в отличие от других христианских конфессий, долгое время не было своей социальной концепции, она появилась недавно и еще не успела развиться. Но дело ведь не только в концепции - это
столь любимый в России путь сверху, а есть ведь и путь снизу - то есть добрая воля отдельных людей, и ее, действительно, никто не отменял.
Тут уж все зависит не от деклараций и программ, а от движения сердца, от инициативы людей, делающих, что возможно, в отдельно взятом доме, приходе, монастыре. Однажды на выставке «Русь православная», проходящей в Петербурге каждый год, я познакомилась с монахинями из-под Калуги и узнала, что они видят свой путь не только как путь личного спасения, но и как путь спасения девочек, чьих отцов и матерей лишили родительских прав. Говорит монахиня Лисавета из Свято-Никольского Черноостровского женского монастыря города Малоярославца Калужской области.
Лисавета: Наш монастырь открылся в 1992 году и с первых же дней у нас появились девочки, которые имели проблемы в том, что они были или дети наркоманов или дети, уже зараженные наркотиками, так же были девочки из семей алкоголиков. В основном сейчас в нашем приюте именно такие девочки, у которых в семье бывали убийства или видели девочки своими глазами блуд, как папа приводил женщин на их глазах или драки между алкоголиками родителями. Были девочки, которых посылать на вокзал или при церкви собирать деньги, потом пропивали эти деньги. Или девочки просто побирались где-то, воровали еду, потому что есть нечего. Много таких случаев. Конечно, судьбы очень тяжелые у многих детей, особенно у тех, кто поступили в приют в более позднем возрасте. В данное время приют принимает детей от трех лет и выше и они учатся в приюте до 17 лет обычно, то есть до окончания 11-летней школы. Они заканчивают школу как все обычные дети для того, чтобы потом поступить в какое-то учебное заведение, смотря по своим способностям. У них есть выбор куда-то поступить, кто-то может остаться в монастыре, если такое желание есть. Единицы, конечно, остаются, но так и надо.
Татьяна Вольтская: Признаться, я не удержалась и спросила - каким образом она сама была призвана на свое служение?
Лисавета: Такое мнение существует среди людей, что в монастырь уходят от несчастной любви, от несчастной жизни, люди, которые что-то не получили. Конечно, это неправильная совершенно точка зрения. Наоборот, как мы говорим, в монастырь уходят от счастливой любви – от любви к Спасителю. Любой человек ищет свое счастье. Но служить Богу, быть невестой Христовой – выше такого не бывает.
Татьяна Вольтская: Если вернуться к приюту, сестра Лисавета, вы занимаетесь с этими девочками или есть сестры, у которых специальное служение?
Лисавета: Есть сестры, которые специально привлечены к этому делу. Это в основном те сестры, которые имеют сами несовершеннолетних дочек, и они собрались быть монахинями, но пока не могут. По благословению нашего архиерея они просто пока живут как послушницы, пока не достиг ребенок совершеннолетия, живут как воспитатели в православном приюте. Наша задача показывать им пример, любовь проявлять, потому что очень многие дети любви не видели в своей жизни. Им нужна материнская ласка. Очень часто ребенок к сестре привязывается как к маме, рассказывается что-то, делится своим горем. И матушка-игуменья благословляет сестру заменять каким-то образом, конечно, частично, мы не можем маму заменить ни для какого ребенка, она единственная и неповторимая, но все-таки частично свою ласку и свое тепло отдать детям и научить, как надо, исправить может быть.
Татьяна Вольтская: А у вас есть какая-то воспитанница, которая вас отличает?
Лисавета: У меня общение с некоторыми людьми, типа дружбы. Не то, как мама с дочкой, скорее как сестра, с которой можно на равных чем-то поделиться, есть такие дети, с которыми мы дружим. Девочка как раз осталась в монастыре, она была из детского дома. Родители их с братиком посылали у церкви собирать милостыню, потом пропивали. Потом девочка попала в детский дом, туда пришла учительница Закона Божьего, и как-то они с ней подружилась, учительница ее усыновила и привезла в монастырь на воспитание. Она склада такого серьезного выросла и сейчас как послушница у нас трудится.
Татьяна Вольтская: А сколько у вас воспитанниц?
Лисавета: Вообще в целом около 60, но это включая тех девочек, которые учатся в миру и которым мы помогаем материально, платим за учебу, полностью помогаем, пока не приобрели свою семью. Некоторые есть которые вышли замуж, у которых есть маленькие детки. Это уже наши выпускницы. Они очень благодарны всегда бывают приюту, потому что настоящую ценность приюта они понимают, когда уйдут, когда в жизнь попадут нашу трудную, многоскорбную.
Татьяна Вольтская: Когда я спросила, на какие же средства монастырь содержит, можно сказать, целый детский дом, да еще сопровождает девочек до появления собственной семьи, сестра Лисавета ответила, что это чудо, происходящее уже много лет.
Лисавета: Сейчас, можно сказать, есть люди, которые нам помогают материально. А первые годы у нас не было таких людей, очень много было чудес, когда деньги появлялись просто как снег на голову. Действительно, то, что наш монастырь восстановился – это чудо. То, что приют восстановился – это тоже чудо.
Татьяна Вольтская: Вы говорите, что вы их не бросаете после 18 лет, потому что в детских домах у нас эта язва и кошмар, когда они возвращаются в те же квартиры, которые по сути притоны, из которых их взяли.
Лисавета: Стараемся их устроить не в общежитие общее, а куда-то отдельно, чтобы они жили где-то вместе, только, чтобы они не жили вместе с молодежью, которая может чем-то соблазнить.
Татьяна Вольтская: А если все-таки какая-нибудь из ваших девочек оступится, предположим, забеременеет, всякое бывает. Вы помогаете в таких случаях?
Лисавета: Мы помогаем всем девочкам, которые наши. Очень трудный переход все-таки из приюта, где все у тебя было, одежда, еда, любовь, ласка и вдруг попал в такой мир, в котором ты не нужна никому и никто тебе не поможет. Единственный родной дом – монастырь, который поможет, пока семья новая не образуется, не станет на ноги.
Татьяна Вольтская: Не сложно ли найти учебное заведение девочке из монастыря?
Лисавета: Три девочки в этом году поступили в военный институт на такие серьезные профессии. Они сейчас в военной форме ходят, такие важные, курсанты. У них очень строго, намного строже, чем в монастыре, буквально ни шагу не сделаешь без приказа. Но это самое лучшее, что может быть для них. Для них самое главное – это строгость, которая потом научит быть собранными людьми и в будущем поможет.
Татьяна Вольтская: В монастыре строгий устав, монахини встают в 4 утра - но на девочек эти строгости не распространяются, - говорит послушница Раиса.
Раиса: Они же на службах бывают в большие праздники и воскресенье, а так у них свой режим. Мы очень любим своих детей из нашего приюта, это просто ангелы, особенно когда поют на литургии. Мы рады, что у нас приют – это украшение нашего монастыря, несмотря на то, что тяжело о них заботиться, видишь эти счастливые радостные лица, сердце радуется.
Татьяна Вольтская: Черноостровский женский монастырь в Малоярославце имеет большой опыт в работе с детским приютом, а вот Богородице-Рождественский женский монастырь в Туле только готовится открыть у себя приют. Говорит монахиня Исакия.
Исакия: Пять месяцев назад владыка благословил создать в нашем монастыре приют младенцев и сейчас мы оформили, пока у нас только два младенца, надеемся, что дальше у нас будет больше деточек. Первый шаг труден. Сейчас мы собираемся строить корпус, пока младенцы с нами, девочки, будем брать девочек.
Татьяна Вольтская: Какие будут принципы у вашего приюта, не будет ли это еще один дом ребенка?
Исакия: Это будет дом ребенка. Потому что, во-первых, это монастырь, и причащать будем часто, на службе будут. Мы находимся на окраине города, прямо за воротами школа, значит детишки будут ходить в школу. Будем заниматься музыкой, у нас есть педагоги с высшим педагогическим образованием. Потом сама матушка у нас добрый человек, детей любит.
Татьяна Вольтская: Вы как-то будете стараться, чтобы они чувствовали не казенную, а семейную обстановку у вас?
Исакия: Не то, что не казенную, а у нас как только нам сказали и матушка стала оформлять опекунство, у нас уже оборудовали им комнату и матушка с такой любовью подходит, игрушки закупает. Как-то я пришла и вижу, что она в игрушки играет. Я думаю, что это будет с душой.
Татьяна Вольтская: Конечно, совсем не обязательно жить в монастыре, чтобы заботиться о детях-сиротах. Говорит детский врач Нина Ивановна Сафонова, которая знакома с семьей петербургского священника, просившего не называть его имени.
Нина Сафонова: Мне повезло познакомиться с удивительными душевными людьми – священник и его жена матушка. Не имея своих детей, они взяли троих детей из детского дома, усыновили их. Эти дети за год настолько изменились нравственно, они совершенно живут в другом мире, чем то замкнутое пространство детского дома, где они находились с самого рождения.
Татьяна Вольтская: То есть это дом ребенка был, наверное.
Нина Сафонова: Дом ребенка. Матери от них отказались при рождении. Ни материнской ласки, ни материнского тепла, ни грудного вскармливания, ничего они не имели. Они удивительные, эти люди, дети их любят так, что когда приходят чужие, дети не ложатся спать, пока эти чужие не уходят. У детей еще не ушло чувство страха, что родители уйдут, а их опять бросят.
Татьяна Вольтская: Как новые родители новоиспеченные?
Нина Сафонова: Такое впечатление, что они всегда их имели, всегда с ними были, абсолютно не в тягость, а наоборот в радость. Матушка говорит: а мне мало, я хочу еще.
Татьяна Вольтская: А вот Юлия Балакшина прошлым летом побывала на Украине в гостях у священника, отца Андрея, организовавшего у себя семейный детский дом.
Юлия Балакшина: У них двое своих детей с матушкой и пятеро приемных. Двух из них мы видели. И он вообще болеет этой темой обездоленного детства. Это целое движение сейчас на Украине таких семейных детских домов и он говорил, что чуть ли не до 70 детей такой семейный дом может принять. Правда, мы были очень удивлены, что слишком большая семья. Но может быть это поэтапно происходит, одни вырастают, другие принимаются. Показывал видеофильмы из истории своей большой семьи. И действительно очень трогательно, как они каждого принимают, помогают войти в атмосферу семьи, в атмосферу дома. Те ребята, которых мы видели, производят очень отрадное впечатление, хотя по рассказам самого отца Андрея, ребята очень проблемные, непростые.
Татьяна Вольтская: Дела милосердия, милость к падшим, помощь заключенным, забота о больных, старых и беспомощных людях - это исконная сфера деятельности верующих людей, освященная и писанием, и многовековой церковной традицией. И уж призрение сирот всегда занимало тут одно из первых мест. Что же сегодня, когда, с одной стороны, сирот в России больше, чем после войны, а с другой стороны, когда Церковь возрождается и открывает все новые храмы, что-то не слышно, чтобы именно церковные люди в первых рядах спешили утереть слезы сирот?
Историки церкви и некоторые священники говорят о том, что у Русской Православной Церкви, в отличие от других христианских конфессий, долгое время не было своей социальной концепции, она появилась недавно и еще не успела развиться. Но дело ведь не только в концепции - это
столь любимый в России путь сверху, а есть ведь и путь снизу - то есть добрая воля отдельных людей, и ее, действительно, никто не отменял.
Тут уж все зависит не от деклараций и программ, а от движения сердца, от инициативы людей, делающих, что возможно, в отдельно взятом доме, приходе, монастыре. Однажды на выставке «Русь православная», проходящей в Петербурге каждый год, я познакомилась с монахинями из-под Калуги и узнала, что они видят свой путь не только как путь личного спасения, но и как путь спасения девочек, чьих отцов и матерей лишили родительских прав. Говорит монахиня Лисавета из Свято-Никольского Черноостровского женского монастыря города Малоярославца Калужской области.
Лисавета: Наш монастырь открылся в 1992 году и с первых же дней у нас появились девочки, которые имели проблемы в том, что они были или дети наркоманов или дети, уже зараженные наркотиками, так же были девочки из семей алкоголиков. В основном сейчас в нашем приюте именно такие девочки, у которых в семье бывали убийства или видели девочки своими глазами блуд, как папа приводил женщин на их глазах или драки между алкоголиками родителями. Были девочки, которых посылать на вокзал или при церкви собирать деньги, потом пропивали эти деньги. Или девочки просто побирались где-то, воровали еду, потому что есть нечего. Много таких случаев. Конечно, судьбы очень тяжелые у многих детей, особенно у тех, кто поступили в приют в более позднем возрасте. В данное время приют принимает детей от трех лет и выше и они учатся в приюте до 17 лет обычно, то есть до окончания 11-летней школы. Они заканчивают школу как все обычные дети для того, чтобы потом поступить в какое-то учебное заведение, смотря по своим способностям. У них есть выбор куда-то поступить, кто-то может остаться в монастыре, если такое желание есть. Единицы, конечно, остаются, но так и надо.
Татьяна Вольтская: Признаться, я не удержалась и спросила - каким образом она сама была призвана на свое служение?
Лисавета: Такое мнение существует среди людей, что в монастырь уходят от несчастной любви, от несчастной жизни, люди, которые что-то не получили. Конечно, это неправильная совершенно точка зрения. Наоборот, как мы говорим, в монастырь уходят от счастливой любви – от любви к Спасителю. Любой человек ищет свое счастье. Но служить Богу, быть невестой Христовой – выше такого не бывает.
Татьяна Вольтская: Если вернуться к приюту, сестра Лисавета, вы занимаетесь с этими девочками или есть сестры, у которых специальное служение?
Лисавета: Есть сестры, которые специально привлечены к этому делу. Это в основном те сестры, которые имеют сами несовершеннолетних дочек, и они собрались быть монахинями, но пока не могут. По благословению нашего архиерея они просто пока живут как послушницы, пока не достиг ребенок совершеннолетия, живут как воспитатели в православном приюте. Наша задача показывать им пример, любовь проявлять, потому что очень многие дети любви не видели в своей жизни. Им нужна материнская ласка. Очень часто ребенок к сестре привязывается как к маме, рассказывается что-то, делится своим горем. И матушка-игуменья благословляет сестру заменять каким-то образом, конечно, частично, мы не можем маму заменить ни для какого ребенка, она единственная и неповторимая, но все-таки частично свою ласку и свое тепло отдать детям и научить, как надо, исправить может быть.
Татьяна Вольтская: А у вас есть какая-то воспитанница, которая вас отличает?
Лисавета: У меня общение с некоторыми людьми, типа дружбы. Не то, как мама с дочкой, скорее как сестра, с которой можно на равных чем-то поделиться, есть такие дети, с которыми мы дружим. Девочка как раз осталась в монастыре, она была из детского дома. Родители их с братиком посылали у церкви собирать милостыню, потом пропивали. Потом девочка попала в детский дом, туда пришла учительница Закона Божьего, и как-то они с ней подружилась, учительница ее усыновила и привезла в монастырь на воспитание. Она склада такого серьезного выросла и сейчас как послушница у нас трудится.
Татьяна Вольтская: А сколько у вас воспитанниц?
Лисавета: Вообще в целом около 60, но это включая тех девочек, которые учатся в миру и которым мы помогаем материально, платим за учебу, полностью помогаем, пока не приобрели свою семью. Некоторые есть которые вышли замуж, у которых есть маленькие детки. Это уже наши выпускницы. Они очень благодарны всегда бывают приюту, потому что настоящую ценность приюта они понимают, когда уйдут, когда в жизнь попадут нашу трудную, многоскорбную.
Татьяна Вольтская: Когда я спросила, на какие же средства монастырь содержит, можно сказать, целый детский дом, да еще сопровождает девочек до появления собственной семьи, сестра Лисавета ответила, что это чудо, происходящее уже много лет.
Лисавета: Сейчас, можно сказать, есть люди, которые нам помогают материально. А первые годы у нас не было таких людей, очень много было чудес, когда деньги появлялись просто как снег на голову. Действительно, то, что наш монастырь восстановился – это чудо. То, что приют восстановился – это тоже чудо.
Татьяна Вольтская: Вы говорите, что вы их не бросаете после 18 лет, потому что в детских домах у нас эта язва и кошмар, когда они возвращаются в те же квартиры, которые по сути притоны, из которых их взяли.
Лисавета: Стараемся их устроить не в общежитие общее, а куда-то отдельно, чтобы они жили где-то вместе, только, чтобы они не жили вместе с молодежью, которая может чем-то соблазнить.
Татьяна Вольтская: А если все-таки какая-нибудь из ваших девочек оступится, предположим, забеременеет, всякое бывает. Вы помогаете в таких случаях?
Лисавета: Мы помогаем всем девочкам, которые наши. Очень трудный переход все-таки из приюта, где все у тебя было, одежда, еда, любовь, ласка и вдруг попал в такой мир, в котором ты не нужна никому и никто тебе не поможет. Единственный родной дом – монастырь, который поможет, пока семья новая не образуется, не станет на ноги.
Татьяна Вольтская: Не сложно ли найти учебное заведение девочке из монастыря?
Лисавета: Три девочки в этом году поступили в военный институт на такие серьезные профессии. Они сейчас в военной форме ходят, такие важные, курсанты. У них очень строго, намного строже, чем в монастыре, буквально ни шагу не сделаешь без приказа. Но это самое лучшее, что может быть для них. Для них самое главное – это строгость, которая потом научит быть собранными людьми и в будущем поможет.
Татьяна Вольтская: В монастыре строгий устав, монахини встают в 4 утра - но на девочек эти строгости не распространяются, - говорит послушница Раиса.
Раиса: Они же на службах бывают в большие праздники и воскресенье, а так у них свой режим. Мы очень любим своих детей из нашего приюта, это просто ангелы, особенно когда поют на литургии. Мы рады, что у нас приют – это украшение нашего монастыря, несмотря на то, что тяжело о них заботиться, видишь эти счастливые радостные лица, сердце радуется.
Татьяна Вольтская: Черноостровский женский монастырь в Малоярославце имеет большой опыт в работе с детским приютом, а вот Богородице-Рождественский женский монастырь в Туле только готовится открыть у себя приют. Говорит монахиня Исакия.
Исакия: Пять месяцев назад владыка благословил создать в нашем монастыре приют младенцев и сейчас мы оформили, пока у нас только два младенца, надеемся, что дальше у нас будет больше деточек. Первый шаг труден. Сейчас мы собираемся строить корпус, пока младенцы с нами, девочки, будем брать девочек.
Татьяна Вольтская: Какие будут принципы у вашего приюта, не будет ли это еще один дом ребенка?
Исакия: Это будет дом ребенка. Потому что, во-первых, это монастырь, и причащать будем часто, на службе будут. Мы находимся на окраине города, прямо за воротами школа, значит детишки будут ходить в школу. Будем заниматься музыкой, у нас есть педагоги с высшим педагогическим образованием. Потом сама матушка у нас добрый человек, детей любит.
Татьяна Вольтская: Вы как-то будете стараться, чтобы они чувствовали не казенную, а семейную обстановку у вас?
Исакия: Не то, что не казенную, а у нас как только нам сказали и матушка стала оформлять опекунство, у нас уже оборудовали им комнату и матушка с такой любовью подходит, игрушки закупает. Как-то я пришла и вижу, что она в игрушки играет. Я думаю, что это будет с душой.
Татьяна Вольтская: Конечно, совсем не обязательно жить в монастыре, чтобы заботиться о детях-сиротах. Говорит детский врач Нина Ивановна Сафонова, которая знакома с семьей петербургского священника, просившего не называть его имени.
Нина Сафонова: Мне повезло познакомиться с удивительными душевными людьми – священник и его жена матушка. Не имея своих детей, они взяли троих детей из детского дома, усыновили их. Эти дети за год настолько изменились нравственно, они совершенно живут в другом мире, чем то замкнутое пространство детского дома, где они находились с самого рождения.
Татьяна Вольтская: То есть это дом ребенка был, наверное.
Нина Сафонова: Дом ребенка. Матери от них отказались при рождении. Ни материнской ласки, ни материнского тепла, ни грудного вскармливания, ничего они не имели. Они удивительные, эти люди, дети их любят так, что когда приходят чужие, дети не ложатся спать, пока эти чужие не уходят. У детей еще не ушло чувство страха, что родители уйдут, а их опять бросят.
Татьяна Вольтская: Как новые родители новоиспеченные?
Нина Сафонова: Такое впечатление, что они всегда их имели, всегда с ними были, абсолютно не в тягость, а наоборот в радость. Матушка говорит: а мне мало, я хочу еще.
Татьяна Вольтская: А вот Юлия Балакшина прошлым летом побывала на Украине в гостях у священника, отца Андрея, организовавшего у себя семейный детский дом.
Юлия Балакшина: У них двое своих детей с матушкой и пятеро приемных. Двух из них мы видели. И он вообще болеет этой темой обездоленного детства. Это целое движение сейчас на Украине таких семейных детских домов и он говорил, что чуть ли не до 70 детей такой семейный дом может принять. Правда, мы были очень удивлены, что слишком большая семья. Но может быть это поэтапно происходит, одни вырастают, другие принимаются. Показывал видеофильмы из истории своей большой семьи. И действительно очень трогательно, как они каждого принимают, помогают войти в атмосферу семьи, в атмосферу дома. Те ребята, которых мы видели, производят очень отрадное впечатление, хотя по рассказам самого отца Андрея, ребята очень проблемные, непростые.
