Иосиф ходит в еврейский детский сад. Признаюсь, он не сразу пошел именно что в еврейский. Незадолго перед тем как получить от любящей жены бутылкой по голове и окончательно съехать в Амстердам, художник Артур Молев показал мне записку: "Сними с Маруси крестик". Артур время от времени водил дочь в детсад. Его жена Наташа стремилась избежать конфуза. Поглядев на чужую семейную жизнь, в своей я решил избегать конфликтов. То есть, как это понятно уже сейчас (а не тогда), отдал предпочтение еврейскому детскому саду (тогда-то я думал, что все ровно наоборот).

Но прежде чем недоразумение разрешилось, должен был выдержать осаду другой детский сад, ортопедический, с бассейном. В него, по признанию взрослой части обитателей окрестных песочниц, мечтала попасть остальная их половина. Впрочем, они, матери, и не мечтали: они брали и – отдавали. То есть, действовали сообразно обстоятельствам. В которых, как выяснилось, я ничего не смыслю. Уже после второго (вхолостую) посещения дефицитного дошкольного учреждения стало понятно, что взяток давать не умею и, что гораздо хуже, никогда не научусь.

Лично я списываю свою неуклюжесть по части взяток на издержки врожденного артистизма: стилистическая точность заставляет подозревать во мне засланного казачка. "Могу ли я помочь детскому саду радиатором парового отопления?" и прочие куртуазные фразы – мало кто может произнести их естественно, т.е. не бегая униженно глазами, без заиканья. Мне они даются безупречно. Но эффект имеют обратный. Как-то раз, еще до всякой Perestroika, я уже чеканил вслух (срывающимся от волнения голосом, звонким – все по канону) какие-то цифры. Стоял на трибуне, зал был черен и сер от пиджаков. Пиджаки хрюкали и хохотали. Зрелище выглядело неправдоподобным. Я в отчаянии сдал завхозу ДДТ (дома детского творчества) форменные голубые штаны и жилетку. Решил, что цапля, которая регулярно чахла и сохла на занятиях художественным словом, сдохла окончательно.

Заветный детский сад выстоял: его бастионы не рухнули даже под тяжестью официальной медицинской бумаги, не говоря уже о частных потугах на радиатор. Прочие детские учреждения также проявили твердость натуры. А те, которые не проявили, не внушали доверия: одноразовые шприцы на детских площадках – не лучшие игрушки. Помог случай. Однажды я посмотрел на Иосифа, в очередной раз перевернувшего вверх дном квартиру, отвлеченно, как Антониони. Вспомнил, что евреи любят детей. Оказалось, не ошибся.

В 90-х – начале 2000-х российские детские сады попали в демографическую яму: их закрывали, помещения сдавали в аренду. Выживая, педагоги-энтузиасты организовали национальные группы. Какие энтузиасты, такие и группы. Еврейские. К делу относились добросовестно. Сейчас по дороге в детсад Иосиф то и дело просит купить цветочек для воспитательницы. "Может, лучше корм для морской свинки?" - пытаюсь я сбить его с мысли и тем самым сэкономить нелишний полтинник.

Клетка с морской свинкой стоит напротив кролика. Детей учат общаться с животными. Наверное, учат неплохо: животные живы. Отдав Иосифа воспитательнице, я задерживаюсь у клеток. По лестнице взбегает милиционер. Я понимаю, что зря обмотал лицо арафаткой. Хватило бы надвинутой на глаза бейсболки. Но меня узнают: "здрасте" – "здрасте".

"Вот тут сидишь, – милиционер объясняет тонкости службы большому парню, которому, вероятно, пошло бы имя (допустим) Ярополк. – А главное, не забудь в три часа кроликов покормить".

Одного не понимаю: как ему удается не свернуть голову канарейке, с утра до вечера заливающейся сладко, до тошноты.