Марина Тимашева: В октябре в Петербурге случился настоящий маленький праздник Польши – по поводу выхода в свет польского номера журнала “Звезда”. Небольшое событие оказалось поводом для важного разговора о значении польской культуры для России. Рассказывает Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская:
День назывался “первым сентября”.
Детишки шли, поскольку — осень, в школу.
А немцы открывали полосатый
шлагбаум поляков. И с гуденьем танки,
как ногтем — шоколадную фольгу,
разгладили улан.
Достань стаканы
и выпьем водки за улан, стоящих
на первом месте в списке мертвецов,
как в классном списке.
Снова на ветру
Шумят берёзы, и листва ложится,
как на оброненную конфедератку,
на кровлю дома, где детей не слышно.
И тучи с громыханием ползут,
минуя закатившиеся окна.
Это стихотворение Иосифа Бродского “1 сентября 1939 года”, напечатанное прямо на обложке журнала, как некий камертон, как предисловие к тому раздумью о Польше и к тому объяснению в любви Польше, в которое вылилось рядовое, в общем, событие - выход нового номера журнала - потому что это событие повлекло за собой литературный вечер, а вечер обернулся совсем не рядовой презентацией, а неким многоголосым гимном в адрес польской культуры, оказывается, так много значившей для многих людей, выросших в Советском Союзе. Поэт Александр Кушнер вспоминает, как важен был для него фильм “Пепел и алмаз” Анджея Вайды, вспоминает стихи Давида Самойлова.
Александр Кушнер:
"Еще Польска,- разрыв,- не сгинела!"
"Еще,- снова разрыв,- не сгинела!"
"Не сгинела!"- разрыв и разрыв.
Фронт, польское сопротивление, и мы были на стороне Польши, мы из-за этого фильма “Пепел и алмаз” влюбились в нее, конечно. Читали в дневнике Вяземского его спор с Пушкиным по поводу “Клеветникам России”, где он замечательно говорил о “шинельных одах”. Вот Пушкин написал “шинельную оду”, Жуковский написал, а он, Вяземский, понимает, как это все дурно, и что надо на самом деле защищать и любить. И я думаю, что и Бродский полюбил. Я думаю, что от Слуцкого вот все пошло, и даже помню свои некоторые стихи:
Когда тот польский педагог,
В последний час не бросив сирот,
Шел в ад с детьми…
Мы этим жили, Польша для нас была символом свободы.
Татьяна Вольтская: Фильм “Пепел и алмаз” вспоминает и историк Кирилл Александров.
Кирилл Александров: Я вспомнил, у нас же тоже был в Советском Союзе такой ответ на фильм “Пепел и алмаз”, который, конечно, является самым лучшим фильмом о трагедии человека во Второй мировой войне. Помните, через несколько лет после этого фильма вышел фильм “Никто не хотел умирать” Жалакявичуса. Он, конечно, был намного более подцензурным, но там есть сцена замечательная, когда один из комсомольцев разговаривает с литовским крестьянином по поводу литовского сопротивления в лесу. Комсомолец спрашивает: “ Вообще не понимаю, на что эти “Лесные братья” рассчитывают!”, а крестьянин говорит: “ Может быть, они рассчитывают на то, что о них люди песни сложат”. Комсомолец говорит, что “грустные будут эти песни”. “А про вас и таких не сложат!”
Татьяна Вольтская: Эту же тему подхватывает другой историк - писатель Яков Гордин.
Яков Гордин: Такая была идея, найти двух историков - польского и русского - каждый из которых написал бы свой вариант русско-польских отношений, начиная с 14-15 веков. Но оказалось, что это несколько утопическая идея. Но, в принципе, я думаю, что, может быть, и удастся когда-нибудь ее осуществить, потому что это чрезвычайно интересный материал, материал взаимоотношений России Польши. При всей их трагичности, они еще и крайне парадоксальны и любопытны, причем, иногда совершенно неожиданно. Вот я занимаюсь российско-кавказскими делами довольно много, и выяснилось, что во время второго большого польского восстания 19-го века, 63-го года, была идея учредить польское правительство в изгнании на Западном Кавказе, у черкесов.
Татьяна Вольтская: Судьбы сплетенья бывают иногда совершенно удивительные, - говорит филолог Татьяна Никольская.
Татьяна Никольская: После подавления восстания Костюшко большое количество поляков были высланы в Грузию, и в то же время грузины, принимавшие участие в Грузинском восстании 30-х годов, некоторые из них были высланы в Польшу. И потом некоторые из этих людей внесли большой вклад в развитие грузинской культуры и, даже, мировой. Например, братья Зданевичи, всем известные как открыватели Пиросмани, хотя бы. Они были потомками, их дед или прадед был выслан в Грузию после подавления восстания Костюшко. И, таким образом, очень тесная связь организовалась, и до сих пор существует, между Грузией и Польшей. Таким образом, благодаря плохому, было хорошее, потому что все друг у друга в ссылке побывали. И, опять же, стихотворение грузинского романтика Бараташвили “Мерани”, его тесно связывают со стихами Адама Мицкевича. Таким образом, Мицкевич тоже оказал влияние на грузинскую поэзию.
Татьяна Вольтская: Очень много значила Польша и для композитора Сергея Слонимского.
Сергея Слонимского: К музыкальному авангарду мы приобщались в Варшаве, на “Варшавской осени”. И, тем самым, за четыре десятилетия, а, может быть, и раньше, до падения Берлинской стены и “железного занавеса”, “железный занавес” рухнул в музыке на “Варшавской осени”. Творчество Пенедерецкого, с которым до сих пор мы дружим, Гурецкого, других композиторов, нам раскрыло новее горизонты, а, кроме того, просто мы там слушали весь западный авангард, который у нас был запрещен абсолютно.
Татьяна Вольтская: Слишком чистым воздухом свободы с непривычки бывает трудно дышать, - замечает Яков Гордин.
Яков Гордин: Те, кто знают журнал, знают, что мы на второй, третьей и четвертой полосе печатаем стихи. И в данном случае мы опубликовали на второй полосе перевод Бродского из Галчинского, а на четвертой полосе - стихи Бродского 1967 года о начале Второй мировой войны. “Песня о знамени” Галчинского, у меня с ней, с переводом Бродского, связан один знаменательный эпизод. Незадолго до ареста, в конце 1963 года, Бродский выступал в Союзе писателей. Там был такой альманах “Впервые на русском языке”, который вел Ефим Григорьевич Эткинд, он пригласил Иосифа и тот читал переводы из Галчинского, в частности, “Песню о знамени”. До этого он мне просто дома читал параллельно польский и русские тексты, и это и в оригинале необычайной интенсивности текст, а в исполнении Бродского это вообще было сокрушительно. И переводчица, которая сидела рядом со мной, ей стало дурно. Покойная Галя Островская, не нервная и не слабая женщина, но напор эмоциональный был таков, что ей просто физически стало дурно. “Песня о знамени” - оно чрезвычайно польское.
Польское знамя Тобрука
встречает под Нарвиком друга,
встречает, как мертвого сына,
знамена Монте Кассино.
( Это места, где сражались польские войска, которые воевали на стороне союзников во Второй мировой войне)
И каждое знамя - с дырою.
И плотью своей дырявой
сходно с земной зарею,
с польской, с бело-кровавой.
И вьется сквозь снежную замять
бело-кровавый, как память,
флаг овеянный славой,
белый, как снег лавинный,
кровавый, как сумрак винный,
бело-кровавый.
Татьяна Вольтская: Чем была польская культура для ищущей советской молодежи, подытоживает Андрей Арьев.
Андрей Арьев: Польская культура, во-первых, показала нам, что существует свободная культура, в то время, когда мы обо всех свободах уже забывали. Именно через Польшу шла к нам европейская культура и, как ни парадоксально, наша собственная культура. Потому что я помню, что в университетские годы, когда я сдавал экзамены и зачеты по польскому языку, нужно было сдавать переводы, и я, обнаглев, переводил с польского на русский не кого-нибудь, а Бориса Пильняка, потому что по-русски те книжки Пильняка, которые уже были изданы в Польше, было не только невозможно найти, но они у нас и изданы не были. Таким образом, я русского писателя Пильняка читал по-польски для того, чтобы понять, что это такое. Это, конечно, возможно только в молодости, это полное безобразие, так с культурой не знакомятся, но вот реально, при помощи поляков мы приобщались даже к собственной культуре. Она делала нас совершенно свободными. Польское кино было, конечно, наиболее увлекательным в те годы, в 50-е-60-е, в первую очередь, фильмы Анджея Вайды, которые, как ни странно, у нас шли почти сразу после того, как они появлялись в Польше. Даже джаз, и тот к нам пришел вживую через Польшу, потому что первый крупный джазовый ансамбль, который приехал к нам из Европы, был так называемый “Голубой джаз”. Так что даже не через окно, а через какую-то форточку из Европы к нам вливался свободный воздух.
Татьяна Вольтская: Кроме того, важно, что этим воздухом можно было подышать и на самом деле - ведь в Польшу советских граждан все-таки иногда пускали.
