О литературной сенсации - публикации последней книги Набокова – в интервью Радио Свобода рассказывает крупнейший специалист по творчеству Набокова Брайан Бойд.
Литературный мир впервые узнал о том, что Владимир Набоков пишет новый роман, в декабре 1976 года – он сам сказал об этом по телефону из Лозанны корреспонденту New York Times. 2 июля следующего года Набоков скончался, перед смертью поручив жене Вере сжечь рукопись. Но у вдовы не поднялась рука, и рукопись была помещена на хранение в депозитный сейф одного из швейцарских банков.
Доктор Бойд прочел рукопись в феврале 1987-го.
- Я годами пытался добраться до рукописи. Вера обещала показать мне ее в конце 84-го, но это случилось лишь через пару лет.
- В печати появлялись сообщения, что Брайан Бойд рекомендовал не публиковать этот текст.
- Я действительно советовал не то что не публиковать, а уничтожить рукопись. Потом мне стало ясно, что, хотя Вера и Дмитрий хотят исполнить волю Набокова, они внутренне сопротивляются уничтожению. В то же время они не хотели явно нарушить его волю публикацией рукописи. При жизни Веры они не пришли ни к какому решению. Когда она умерла, от Дмитрия я ничего нового о рукописи не услышал. Когда я приехал к нему, он затронул этот вопрос, но я снова рекомендовал ему не публиковать книгу.
- Почему Набоков не хотел, чтобы его неоконченный роман увидел свет?
- Меня это совершенно не удивляет. С 1979 по 1981 год я, по просьбе Веры, разбирал архив Набокова и видел рукопись романа “Смотри на арлекинов!”. Он был написан, когда Набокову было почти 73 года. Там была инструкция, которая гласила: “Уничтожить, если роман останется незаконченным”. Когда он закончил роман, он зачеркнул эту надпись. С такой же дилеммой семья уже сталкивалась в конце 80-х при публикации лекций, текст которых остался в сыром и беспорядочном виде. Я думаю, это следствие набоковского перфекционизма. И, кроме того, он все-таки надеялся успеть дописать роман. Не знаю, в какой момент он понял, что умирает, но в этот момент он должен был осознать, что роман еще очень далек от завершения.
- Он всегда уничтожал черновики?
- Он однажды сказал фразу, ставшую знаменитой: показывать свои черновики – это все равно что демонстрировать содержимое своей плевательницы. С другой стороны, когда он работал над переводом “Евгения Онегина”, он с удовольствием пользовался информацией, какую мог извлечь из пушкинских черновиков, и кое-что оттуда перевел. То есть, он понимал интерес исследователя к наброскам. Так что, я думаю, его отношение к черновикам было двойственным. Это отчасти похоже на его всегдашний отказ давать спонтанные интервью. Он считал, что заранее продуманные и отточенные фразы гораздо лучше экспромтов. То же самое и с рукописями: законченный текст много лучше полуфабриката.
- В 1991 году ушла из жизни Вера Набокова, и ответственность за судьбу рукописи перешла к сыну писателя Дмитрию.
- В 1998 году на Набоковском фестивале в Корнуэльском университете, приуроченном к 100-летию Набокова, Дмитриий прочел отрывок из “Лауры”, и это стало большой неожиданностью для присутствующих. Корнуэльский фестиваль состоялся на самом деле на год раньше набоковского юбилея. В следующем, юбилейном году журнал The Nabokovian проводил конкурс подражаний Набокову, а читатели приглашались оценить, чья имитация наиболее удачна. Дмитрий включил в эту подборку два фрагмента из “Лауры”. И самое интересное, что абсолютно никто не узнал в этих отрывках руку самого Набокова. Я считаю, это свидетельство гибкости набоковского стиля. В этот момент я понял, что Дмитрий рано или поздно опубликует рукопись. В следующие два года не произошло ничего примечательного за исключением того, что рукопись была перепечатана. Затем в 2000 или 2001 году Дмитрий разослал фотокопии и набранный текст некоторым набоковедам, в том числе мне. И я опять высказался против публикации. И опять все стихло до тех пор, пока Рон Розенбаум не обратился к Дмитрию публично. Дмитрий в это время уже склонялся к публикации.
В ноябре 2005 года нью-йоркский журналист Рон Розенбаум опубликовал статью под заголовком “Дорогой Дмитрий, не сжигай Лауру!”. Статья спровоцировала бурную полемику в сообществе набокоманов, к которой подключились и известные литераторы, такие, как драматург Том Стоппард, заявивший со страниц Times, что посмертная воля писателя должна быть исполнена. Все это выглядело подчас как рекламная кампания, в которой активную роль играл Дмитрий Набоков.
- Именно это он говорит в своем предисловии к “Лауре”. Он благодарит Розенбаума за организацию того, что выглядело отлично продуманной рекламной кампанией, но никакой кампании, как он утверждает, не было.
- Но ведь он сам сказал в одном интервью: “Может, я ее уже уничтожил”.
- Думаю, когда Дмитрий оказался в центре внимания и от него стали требовать решения, он начал дразнить людей и получал от этого удовольствие.
Иногда кажется, что Набоков сам положил начало этой игре. Что если это его прощальная мистификация, и он сейчас смеется над нами? История вполне в набоковском духе. Но Брайан Бойд так не считает:
- Чем больше я перечитываю этот текст, тем интереснее он становится. Я не в состоянии увидеть целое, но я вижу фрагменты замысла, не похожего ни на что из сделанного им прежде. В то же время текст наполнен отголосками написанного ранее. Роман посвящен теме смерти, умирания как процесса, при котором человек заставляет отмирать части собственного тела. Набоков в буквальном смысле умирает в этой книге подобно тому, как в “Аде” умирает повествователь Ван Вин. Набоков, думаю, играл с этой идеей, когда писал “Лауру”, потому что спустя несколько месяцев после начала работы он понял, что может не закончить ее. Но я не думаю, что это была мистификация. Он был искренне расстроен невозможностью закончить роман. Я не думаю, что это шедевр, равный “Бледному огню”, “Лолите” или “Дару”. Но, с другой стороны, я считаю, что это пленительное свидетельство последнего творческого рывка Набокова. Приемы повествования, которые он применяет, совершенно необыкновенны. Он играет с персонажами, пользуясь ими как метафорами – этого никто не делал прежде так, как он. Его проза на протяжении его литературной карьеры становилась все более стремительной, и в этом тексте она достигла нового блеска, который был утрачен в “Арлекинах”, его последнем завершеннном романе. Когда я прочел “Арлекинов”, я подумал, что это свидетельство творческого спада. Но теперь я задаюсь вопросом: что если Набоков преднамеренно написал “Арлекинов” таким плоским стилем? Я не думаю, что эта книга сильно изменит наше восприятие набоковского канона в целом, но она подтверждает, что он был наполнен очень своеобразными идеями вплоть до самого конца.
Литературный мир впервые узнал о том, что Владимир Набоков пишет новый роман, в декабре 1976 года – он сам сказал об этом по телефону из Лозанны корреспонденту New York Times. 2 июля следующего года Набоков скончался, перед смертью поручив жене Вере сжечь рукопись. Но у вдовы не поднялась рука, и рукопись была помещена на хранение в депозитный сейф одного из швейцарских банков.
Доктор Бойд прочел рукопись в феврале 1987-го.
- Я годами пытался добраться до рукописи. Вера обещала показать мне ее в конце 84-го, но это случилось лишь через пару лет.
- В печати появлялись сообщения, что Брайан Бойд рекомендовал не публиковать этот текст.
- Я действительно советовал не то что не публиковать, а уничтожить рукопись. Потом мне стало ясно, что, хотя Вера и Дмитрий хотят исполнить волю Набокова, они внутренне сопротивляются уничтожению. В то же время они не хотели явно нарушить его волю публикацией рукописи. При жизни Веры они не пришли ни к какому решению. Когда она умерла, от Дмитрия я ничего нового о рукописи не услышал. Когда я приехал к нему, он затронул этот вопрос, но я снова рекомендовал ему не публиковать книгу.
- Почему Набоков не хотел, чтобы его неоконченный роман увидел свет?
- Меня это совершенно не удивляет. С 1979 по 1981 год я, по просьбе Веры, разбирал архив Набокова и видел рукопись романа “Смотри на арлекинов!”. Он был написан, когда Набокову было почти 73 года. Там была инструкция, которая гласила: “Уничтожить, если роман останется незаконченным”. Когда он закончил роман, он зачеркнул эту надпись. С такой же дилеммой семья уже сталкивалась в конце 80-х при публикации лекций, текст которых остался в сыром и беспорядочном виде. Я думаю, это следствие набоковского перфекционизма. И, кроме того, он все-таки надеялся успеть дописать роман. Не знаю, в какой момент он понял, что умирает, но в этот момент он должен был осознать, что роман еще очень далек от завершения.
- Он всегда уничтожал черновики?
Он считал, что заранее продуманные и отточенные фразы гораздо лучше экспромтов. То же самое и с рукописями: законченный текст много лучше полуфабриката
- Он однажды сказал фразу, ставшую знаменитой: показывать свои черновики – это все равно что демонстрировать содержимое своей плевательницы. С другой стороны, когда он работал над переводом “Евгения Онегина”, он с удовольствием пользовался информацией, какую мог извлечь из пушкинских черновиков, и кое-что оттуда перевел. То есть, он понимал интерес исследователя к наброскам. Так что, я думаю, его отношение к черновикам было двойственным. Это отчасти похоже на его всегдашний отказ давать спонтанные интервью. Он считал, что заранее продуманные и отточенные фразы гораздо лучше экспромтов. То же самое и с рукописями: законченный текст много лучше полуфабриката.
- В 1991 году ушла из жизни Вера Набокова, и ответственность за судьбу рукописи перешла к сыну писателя Дмитрию.
- В 1998 году на Набоковском фестивале в Корнуэльском университете, приуроченном к 100-летию Набокова, Дмитриий прочел отрывок из “Лауры”, и это стало большой неожиданностью для присутствующих. Корнуэльский фестиваль состоялся на самом деле на год раньше набоковского юбилея. В следующем, юбилейном году журнал The Nabokovian проводил конкурс подражаний Набокову, а читатели приглашались оценить, чья имитация наиболее удачна. Дмитрий включил в эту подборку два фрагмента из “Лауры”. И самое интересное, что абсолютно никто не узнал в этих отрывках руку самого Набокова. Я считаю, это свидетельство гибкости набоковского стиля. В этот момент я понял, что Дмитрий рано или поздно опубликует рукопись. В следующие два года не произошло ничего примечательного за исключением того, что рукопись была перепечатана. Затем в 2000 или 2001 году Дмитрий разослал фотокопии и набранный текст некоторым набоковедам, в том числе мне. И я опять высказался против публикации. И опять все стихло до тех пор, пока Рон Розенбаум не обратился к Дмитрию публично. Дмитрий в это время уже склонялся к публикации.
В ноябре 2005 года нью-йоркский журналист Рон Розенбаум опубликовал статью под заголовком “Дорогой Дмитрий, не сжигай Лауру!”. Статья спровоцировала бурную полемику в сообществе набокоманов, к которой подключились и известные литераторы, такие, как драматург Том Стоппард, заявивший со страниц Times, что посмертная воля писателя должна быть исполнена. Все это выглядело подчас как рекламная кампания, в которой активную роль играл Дмитрий Набоков.
- Именно это он говорит в своем предисловии к “Лауре”. Он благодарит Розенбаума за организацию того, что выглядело отлично продуманной рекламной кампанией, но никакой кампании, как он утверждает, не было.
- Но ведь он сам сказал в одном интервью: “Может, я ее уже уничтожил”.
- Думаю, когда Дмитрий оказался в центре внимания и от него стали требовать решения, он начал дразнить людей и получал от этого удовольствие.
Иногда кажется, что Набоков сам положил начало этой игре. Что если это его прощальная мистификация, и он сейчас смеется над нами? История вполне в набоковском духе. Но Брайан Бойд так не считает:
- Чем больше я перечитываю этот текст, тем интереснее он становится. Я не в состоянии увидеть целое, но я вижу фрагменты замысла, не похожего ни на что из сделанного им прежде. В то же время текст наполнен отголосками написанного ранее. Роман посвящен теме смерти, умирания как процесса, при котором человек заставляет отмирать части собственного тела. Набоков в буквальном смысле умирает в этой книге подобно тому, как в “Аде” умирает повествователь Ван Вин. Набоков, думаю, играл с этой идеей, когда писал “Лауру”, потому что спустя несколько месяцев после начала работы он понял, что может не закончить ее. Но я не думаю, что это была мистификация. Он был искренне расстроен невозможностью закончить роман. Я не думаю, что это шедевр, равный “Бледному огню”, “Лолите” или “Дару”. Но, с другой стороны, я считаю, что это пленительное свидетельство последнего творческого рывка Набокова. Приемы повествования, которые он применяет, совершенно необыкновенны. Он играет с персонажами, пользуясь ими как метафорами – этого никто не делал прежде так, как он. Его проза на протяжении его литературной карьеры становилась все более стремительной, и в этом тексте она достигла нового блеска, который был утрачен в “Арлекинах”, его последнем завершеннном романе. Когда я прочел “Арлекинов”, я подумал, что это свидетельство творческого спада. Но теперь я задаюсь вопросом: что если Набоков преднамеренно написал “Арлекинов” таким плоским стилем? Я не думаю, что эта книга сильно изменит наше восприятие набоковского канона в целом, но она подтверждает, что он был наполнен очень своеобразными идеями вплоть до самого конца.
