Михаил Соколов: Послание Дмитрия Медведева Федеральному собранию, несмотря на восторженный тон прокремлевской пропаганды и естественный скептицизм внепарламентской оппозиции, дает возможность обсудить как минимум умственное состояние правящей питерской верхушки.
Меньшая часть ее, ощущая, что кризис обнажил самые болевые точки нынешней российской системы, неспособной выжить без высоких цен на нефть и газ, выдвигает проекты и прожекты по ликвидации экономического и технологического отставания, предлагая президенту Дмитрию Медведеву для зачтения соответствующие тексты. Существенных политических перемен не планируется. Все в рамках массы малых, может быть и полезных, но глубоко частных преобразований, оттепели, снижающей накал антизападной паранойи. Но не предполагающей, к примеру, освобождение телевидения от сурковской цензуры. Это своего рода «косыгинская реформа» брежневизма, не случайно проваленная, путинизм с человеческим лицом.
Большая же часть «питерских» – прикрываясь брендом партии «Единая Россия», объявившей себя консервативной идеологической силой, ориентируется на Белый Дом, на третьего по влиятельности в мире политика - премьера Владимира Путина.
Эти заняли позицию удержания всех командных высот, и вообще не склонны ничего менять. Олигархическая система власти с чиновниками- миллионерами и назначенными в миллиардеры псевдособственнниками – «кошельками» бюрократов, - вполне устраивает правящий слой, уверенный в способности и дальше жить от скважины.
Суверенная демократия, противостояние западной модели развития, двухканальное телепромывание мозгов по методу Эрнста-Добродеева, сочетание ложь с дебилизующей петросяновщиной, превращение механизмов подлинной демократии и народовластия в безжизненные декорации, обновляемые на фальсифицированных выборах, - все это не полежит демонтажу.
И все-таки, даже в дискуссии о стиле правления, о будущем авторитарного режима в России, где как бы реформатор не обещает губернаторских выборов в ближайшие 100 лет, Дмитрий Медведев выдал кое-что любопытное.
Как видят все это политологи и аналитики? Материал корреспондента Радио Свобода Виталия Камышева.
Виталий Камышев: Генеральный директор Фонда национальной энергетической безопасности Константин Симонов нашел во втором по счету президентском послании Дмитрия Медведева черты уникальные.
Константин Симонов: Президент Медведев пытался охватить весь спектр вопросов. Смена часовых поясов – это не просто какой-то элемент шутки или отвлекающего маневра. Игра с временем – есть некий элемент общей системы. У людей тупая упертость, что ничего не поменяется, что милиция будет коррумпирована, чиновники воруют. Может быть игра с временем позволит эту какую-то инерцию здесь преодолеть.
Виталий Камышев: Заместитель директора НИИ социальных систем МГУ Дмитрий Бадовский раскрыл актуальный политический смысл этой идеи Дмитрия Медведева.
Дмитрий Бадовский: Калининградская область будет жить по московскому времени, а не по варшавскому, берлинскому. Это будет иметь в том числе политическое и геополитическое звучание.
Виталий Камышев: Симпатизирующие президенту эксперты не избегали темы сопоставления плана модернизации по Медведеву и плана модернизации по Путину. Для Дмитрия Бодовского разница очевидна.
Дмитрий Бадовский: Главное отличие в том, что Медведев в большей степени ориентирован на такие вещи, как умная политика, умная экономика, умное общество, общество самостоятельное, умное, а не управляемое вождями. Подход Путина в этом смысле был более технократичным всегда, более ориентированным именно на экономическую модернизацию. У Медведева более широкий взгляд: модернизировать экономику без социальной модернизации практически невозможно.
Виталий Камышев: Независимый аналитик Станислав Белковский тоже видит разницу между мевдедевским и путинским планами, но несколько в другом.
Станислав Белковский: Модернизация по Путину в основном сводилась к технологическому перевооружению нефтяной и газовой отраслей. В каких-то случаях это получалось, в каких-то нет, но под словом "модернизация" Владимир Путин понимал и понимает именно это.
Для Дмитрия Медведева понятия "модернизация" гораздо более расплывчато. Можно с уверенностью говорить, что модернизация по-медведевски – это миссия нынешнего российского президента и оправдание его пребывания в Кремле до 2018 года, вот и все. И в этом разница понимания Путиным и Медведевым. Думаю, что и Путин, и Медведев понимают под модернизацией вовсе не то, чем она является на самом деле, и определением этого понятия они не владеют.
Я полагаю, что меньшее количество часовых поясов в России вполне возможно хотя бы потому, что ни одна серьезная лоббистская группа не будет этому противодействовать. Пока часовые пояса никем не приватизированы и никто не извлекает из них ренты.
Что же касается реальных проектов, связанных с технологическим перевооружением или с созданием новых экономических, политических, социальных институтов, то их шансы на реализацию близки к нулю. Потому что в какой бы стране ни проходила модернизация, с каким бы политическим устройством или экономическим строем, она была успешна только тогда, когда она становилась делом всех элит, когда правящие круги нуждались в модернизации, последовательно шли этим путем. Современная российская элита в модернизации не нуждается, ее абсолютно устраивает и нынешняя экономическая система, построенная на извлечении сырьевой ренты, и нынешняя политическая система, исключающая возможность смены власти мирным путем. А раз так, то у модернизации нет движущей силы, она невозможна, что бы ни говорил президент.
Виталий Камышев: Пессимистические нотки можно было расслышать и у промедведевски настроенных аналитиков. Генеральный директор Фонда национальной энергетической безопасности Константин Симонов говорил о реакции на послание представителей российской политической элиты.
Константин Симонов: Вряд ли руководство российской милиции так уж хочет каких-то изменений. Когда президент говорил вещи, которые необходимы, но из старой повестки дня, про сельское хозяйство, про повышение пенсий, зал хлопал очень энергично. А когда говорил, что не дадим воровать на строительстве дорог – эта идея не была воспринята как-то слушателями.
Виталий Камышев: При этом, уверен президент Института национальной стратегии Михаил Ремизов, сложившаяся в России политическая система вполне устраивает президента Медведева.
Михаил Ремизов: Неслучайно он сказал, что демократия не означает вседозволенности, и речь не идет о демонтаже политической системы. Наоборот, он говорил о том, что мы видели Кавказ, речь идет о распространении федеральных правил на региональный уровень. Скажем, идея доступа партий, получивших 5%, в региональные парламенты.
Виталий Камышев: 15 ноября президент дал ряд поручений по реализации своего послания к Федеральному собранию. В частности, речь идет и о реформе избирательного законодательства. Президент фонда "Петербургская политика" Михаил Виноградов не ждет, что на предстоящих региональных выборах в марте будущего года ситуация в чем-то будет отличаться от той, что наблюдалась в октябре года нынешнего.
Михаил Виноградов: Реформа избирательного законодательства будет построена таким образом, чтобы до мартовских выборов не успели внедрить эти инициативы. Понятно, что система достаточно инертная, будет проблемная избирательная кампания в феврале-марте. Раньше осени это не будет реализовано. К тому же, Медведев дал повод. К примеру, он не сказал: считаю необходимым сейчас отменить сбор подписей для всех партий. Он сказал: считаю, что нужно сделать в будущем. Я думаю, что тема перенесется на январь на заседание политсоветов партий.
Виталий Камышев: Чисто декоративными называет политические преобразования Дмитрия Медведева Станислав Белковский.
Станислав Белковский: Ситуация будет другой чисто формально. Да, предложения Медведева будут приняты, оформлены законодательно, однако состав власти совершенно не изменится. "Единая Россия" сохранит большинство, а оппозиционные партии, которые получат места в региональных парламентах, будут в общем и целом лояльны Кремлю и лояльны региональной власти в целом.
Проблема политической системы в России состоит в отсутствии оппозиции, в отсутствии реальных, дееспособных принципиальных идеологически мотивированных субъектов, настроенных и нацеленных на борьбу за власть. И поэтому, как ни тасуй эту засаленную колоду, ни к какому реальному изменению состава власти и ее природы и философии это не приведет.
Виталий Камышев: Вся история с нынешним посланием президента Дмитрия Медведева Федеральному собранию, многочисленные инициированные сверху обсуждения и дискуссии до и после сильно напоминает то, что называют "рекламный промоушен". Так обычно продвигают новое модное лекарство, название которого порой люди не могут вспомнить уже через полгода.
Михаил Соколов: Медведевым обещана модернизация, основанная на ценностях институтов демократии и блистающая умами современная Россия. В своей речи президент свалил в один ящик: водородное топливо, космические корабли, новые телекоммуникации, качественные медпрепараты, экономные лампочки, счетчики воды, широкополосный доступ в Интернете, цифровое телевидение, электронные торги ... Все это приятные, но прикладные технологии: купил лицензии, построил заводы, разрулил на 10 лет проблему, а потом все это устареет так же, как устарели петровские пушечные заводы и мануфактуры, сталинский ГАЗ и АЗЛК, брежневский ВАЗ, хозрасчет и бригадный метод в СССР.
Многие эксперты нет главного посыла для модернизации, такого, чтобы сделал ее не такой как в России петровской или сталинской, догоняющей, а - опережающей, как в России в первое десятилетие после 1861 года при Александре II или после 17 Октября 1905 года, нет технологии постепенного освобождения человека и общества.
Она коснулась лишь фрагментов – новой школы, невозбранной благотворительности, робкого наведения минимального порядка на выборах в регионах хотя бы через ликвидацию досрочного голосования.
Для того, чтобы менять жизнь, модернизировать экономику, надо понять, что же происходит в периода кризиса, например, в российских регионах. Этой теме был посвящен семинар в Московском центре Карнеги, которому на этой неделе исполняется 15 лет.
Главный докладчик географ – доктор географических наук профессор МГУ, директор региональной программы Независимого института социальной политики Наталья Зубаревич нарисовала впечатляющую картину российского пространства. Первый вопрос - пройдено ли дно экономического кризиса?
Наталья Зубаревич: Промышленная депрессия, спад. Если мы посмотрим уже на сентябрь включительно, то получается, что те, кто был хуже всего, хуже всего и остались. Это регионы черной металлургии, машиностроения. Хотя у них внутри все по-разному по месяцам. На удивление плохо переживают кризис промышленности конгломерации. Очень по-разному идут регионы-середняки. Начали выползать развитые полифункциональные регионы, где опора на несколько ног. Исключение по-крупному только одно – это Самарская область, там АвтоВАЗ пришиб все остальное. На удивление держится Дальний Восток.
И главное - выживаем мы за счет "нашего всего" - регионов нефтяной промышленности, в отличие от газовых регионов, по которым спад прошелся довольно капитально, выше среднестранового уровня. "Газпром" как и Карфаген должен быть разрушен, иначе у нас с вами неэффективная эта отрасль будет проявляться каждый кризис.
Выползать начали металлургические регионы, металлурги уже выходят. Этого нельзя сказать по-настоящему про машиностроительные регионы. Я про них говорю вежливо - они бодро идут по дну. По югу - юг выпрыгивает. И я думаю, что кризис это его шанс, внутренние производители пищевой продукции пододвинут импортеров.
Совершенно разная картинка по середнякам. Что было у кого-то лучше, у кого-то хуже, тренда нет. А по Дальнему Востоку я могу сказать, что он потихоньку сдвигается в сторону худших значений. Это означает, что кризис на Дальнем Востоке фактически имеет отложенный характер. Там немного чего умирает, но оно уже наконец начало помирать.
И наконец, наша нефтянка, там все в порядке. И начали потихоньку выползать газовые регионы, потому что изменилась ситуация на мировом рынке. "Газпорм" начал чуть лучше продавать.
Михаил Соколов: Коллега Натальи Зубаревич, экономист Ольга Воронцова уверена, что полноценного федерализма в России нет, потому, что при нынешней конструкции федерации половина субъектов бюджетного процесса имеет недостаточно или не имеет совсем своих доходов. Что же происходит с бюджетами в регионах?
Ольга Воронцова: Доходы ряда бюджетов субъектов к июню 2009 года в сравнении с 2008 годом практически не изменились при падении федеральных доходов ниже, чем 17%. Федерация просто заливала деньги в субъекты Российской Федерации. Субъекты держатся реально держатся за счет этого. На сегодняшний день у федерации пока есть деньги это делать, хотя резервный фонд уже пилится и пилится очень активно. С учетом того, что пока ожидать удушений динамики налоговых доходов не приходится, трансферты начали снижаться, и они будут снижаться. Если мы посмотрим картину октября, то цифра совсем другая. Поэтому удержаться субъектам на уровне неизменных доходов совокупных, безусловно, не удастся.
С одной стороны, да, мы понимаем, что федерация должна затыкать какие-то дыры, заниматься выравниванием, поддержкой регионов - это одна из ее функций. Но такие перекосы, которые пошли в 2009 году, они приводят к тому, что традиционно бедные регионы мало того, что они стали богаче, потребительские настроения все растут и растут, а во-вторых, что они и не стремятся оптимизировать свои расходы. А зачем? Тебе ничего не надо делать, тебе и так дают деньги. Зачем тебе повышать социальную напряженность в субъекте, если тебе ничего не надо делать, а деньги и так приходят. Другое дело в том, что на следующий год таким субъектам станет сложнее, потому что своих доходов как не было, так и нет, а федерация, безусловно, начнет сокращать.
Михаил Соколов: Что происходит с инвестициями? Профессор Наталья Зубаревич объясняет.
Наталья Зубаревич: Они рухнули очень прилично. За январь-август к январю-августу 2008 года на 12%. Зато посмотрите, какая политически приятная картина: имеют могучий рост инвестиций Приморский край, Чечня из суперрегионов, и республика Саха-Якутия с Коми, где просто еще вкладываются деньги в новую нефтянку. Приморский край чисто политический рост, все помнят саммит АТЭС. И еще имеют рост регионы, где слабенькая база, эффект слабой базы пока срабатывает. Дистрофические регионы, где еще были государственные инвестиции, типа Ивановской области.
Если посмотреть на основную массу регионов, более половины регионов страны рухнули с объемом инвестиций сильнее, чем на 20%. Это все очень четко закладывает перспективы выхода из кризиса, они сжимаются, потому что очень прилично сокращаются инвестиции. Да, выскочит Краснодарский край, будет лучше в Приморском крае, но Сочи и саммит АТЭС погоды для российской экономики не делают. По инвестициям спад продолжается, и никакого перелома тренда нет.
Михаил Соколов: Кроме того, часть регионов находится в долговой яме – подчеркивает директор региональной программы Независимого института социальной политики Наталья Зубаревич.
Наталья Зубаревич: Максимальные риски для развитых регионов, у которых доля налогов на прибыль в доходах бюджета максимальна - от почти 50 до хотя бы 20%. Ожидания не обманули. Что у нас получилось по налоговым поступлениям? В среднем по стране они сократились на 25%. У нас есть чемпионы, такие как металлургические регионы, где сокращение в два, а то и в три раза. Чего ожидать к концу года – это прогноз Минрегиона. Он честно говорит, примерно насколько сократятся доходы бюджета в 9 году относительно ожидавшихся доходов бюджета. Это достаточно серьезное сокращение в целом.
9 год ударит по развитым регионам, но следующий год ударит по-другому. Помимо общего спада доходов бюджета есть еще бюджетные долги. Какие объемы долгов и это, как правило, в основном сильные регионы. Московская область уже давно с декабря в дефолтном состоянии. А дальше начинаются регионы, которые вели инвестпроекты – это Калуга, это Калининград, это Татарстан. У них долги за 32-37%, для консолидированного бюджета это очень большие долги.
Михаил Соколов: Профессор географического факультета МГУ Наталья Зубаревич дает такой прогноз:
Наталья Зубаревич: Что будет в следующем году? Регионам предписано сократить расходы, они это знают, но далеко не все сокращают. Но в следующем году они вынуждены будут это сделать, потому что объект трансфертов, а он касается средних и слаборазвитых регионов, сокращен примерно на 15, может быть на 20%. Регионы не смогут компенсировать выпадающие доходы дополнительным обложением, повышенным транспортным налогом. Не получится.
И это значит, что если в 9 году кризис ушиб по бюджетам развитые регионы, то в 10 году он как следует ушибет все остальные. И уже регионы многие это понимают. Те, кто начал реструктуризацию сети учреждений бюджетных, делают это так, что щепки летят со страшной силой. Я только что приехала из Калининградской области, там просто стон и слезы. Некоторые регионы до сих пор этого не делают. Есть регионы, которые не сокращают бюджетных инвестиций, потому что это обязательное условие софинансирования из федерального бюджета. То есть картинка разная. Но у всех стало резко хуже. Напряжение по бюджетам субъектам федерации, что бы нам ни говорили наверху, сильнее и намного сильнее, чем напряжение по федеральному бюджету. И 10 год добавит еще.
Михаил Соколов: Что же все это значит для людей? Впереди, считает Наталья Зубаревич, падение доходов:
Наталья Зубаревич: Напоминаю: в прошлый кризис максимальный спад доходов населения случился вовсе не в 98 году, он случился к августу 99, то есть с годичным лагом. Мы идем скорее всего по этому пути, мы не стали санировать занятость, мы решили все отдать залакировать, потому что в этот раз были деньги. В прошлый раз всех скинули на скрытую безработицу, сейчас добавился механизм общественных работ. Но расплата будет опять через доходы населения.
Михаил Соколов: Профессор Наталья Зубаревич сравнивает кризис 1998 и 2008-2009 годов в области трудовых ресурсов.
Наталья Зубаревич: Средняя заработная плата, реальная заработная плата грохнулась у нас в три раза. Экономика рухнула в два раза, а занятость примерно на 15%. Это значит, что прошлый кризис мы прошли, разделив ношу на всех через доходы. Мы не уволили лишних людей, мы просто всем резко сократили заработную плату.
Вопрос: как мы будем проходить этот кризис? Реализуется ли опять особый российский путь раскладывания издержек кризиса на все население путем тотального сокращения заработной платы. Мы этот кризис проходим через чистку рынка труда, через санацию занятости. Мой ответ – нет. Мы начали это делать, власти страшно испугались роста безработицы.
Безработица медленно и устойчиво с апреля сокращается. В чем причина? Первый фактор – сезонность, летом она сокращается всегда. Но есть другие факторы. С весны у нас сокращается общая безработица. Можно крикнуть "ура", сказать, что дно кризиса в занятости пройдено. Но я не буду торопиться это делать. Она пройдена в стиле камуфляжа и анестезии. Вот сейчас у нас безработица 5,8 миллиона человек, вроде бы небольшая. В кризисный период 98 года она была 13%, сейчас меньше 8. Зарегистрированная довольно долго держится на уровне двух миллионов человек. Но у нас еще два миллиона скрытой безработицы, то есть неполная занятость, административные отпуска.
От острой фазы февральской эта скрытая безработица, конечно, сократилась, было 2,9 миллиона. Но за счет чего она сократилась? Вот что у нас стало демпфером на рынке труда – это гигантские масштабы общественных работ. План был миллион, к сентябрю уже 1,2 миллиона, а к концу году будет 1,6 миллиона человек. И это означает, что мы путем переноса освобождающейся занятости в общественные работы просто прикрыли регистрацию безработицы. Люди, которые идут на общественные работы, они идут в так называемом упреждающем режиме, они не регистрируются как безработные в службе занятости.
Почему это плохо? Потому что общественные работы в российском исполнении - это абсолютный камуфляж безработицы, это уборка территории задарма фактически, за пять тысяч рублей, покраска заборов, отправка людей в муниципальные учреждения чего-то перебирать, протирать и пересчитывать. Это вообще никаким образом не связано с переподготовкой. Это все профанация. И она существует ровно до тех пор, пока в федеральном бюджете на эту профанацию есть деньги.
Пока они есть, власть выбрала для себя способ ухода от острых социальных потрясений просто заливанием небольшими деньгами. Скажете, а что же население? Население идет на это. Российское население абсолютно адаптивно к этой модели проживания кризиса, как в 90 годы. Пусть на 5 копеек зарплаты, но я типа занят, я типа работаю. Вот эта ментальная адаптация, согласие с алгоритмом - это мощный альянс власти и населения, и он в данных условиях не прошибается. Население согласилось с этим решением власти, эта замазка пока действует.
Михаил Соколов: Здесь в объяснении Наталья Зубаревич важно слово "пока".
Насколько хватит обмана и самообмана власти, терпения населения и, главное, денег на обезболивание проблем, вместо их лечения.
И что впереди у России? Даже в условиях сокращения инвестиций и господдержки экономики расходы на бюрократию не уменьшаются. Коррупционные течи все те же. При этом резервный фонд постепенно уменьшается, но необходимый для поддержания стабильности системы денежный поток из центра в регионы за счет общероссийской казны заметно снизить нельзя, так как социальные расходы в соответствие с докризисными обещаниями Владимира Путина, все возрастают.
Растет дефицит, в пенсионном фонде дыра, чтобы залатать бреши намечено повышение налогов, которое снизит возможный экономический рост, - предрекают эксперты.
Спасти хозяев Кремля могут 100-120 долларов за баррель нефти. Но такой повторится ли чудо жирных лет?
Вскоре режим Путина – Медведева окажется в экономической ловушке, выход из которой придется искать не в потугах псевдомодернизации – она окажется до лампочки, а искать варианты социально-политических решений, которые и могут прогнозируемо оказаться и непопулярными, и, главное, запоздалыми.
В Москве прошла конференция, посвященная проблемам трансформации российского общества. Проводили ее отмечающий свое 15-лентие Московский центр фонда Карнеги и Владимир Рыжков. Выводы, к которым приходят независимые от власти эксперты существенно расходятся с догмами, которые преподносит России проправительственная пропаганда.
В последнее время российская власть в лице президента Дмитрия Медведева активно занимается тем, что декларирует желание провести в России модернизацию. При этом в статье президента «Вперед, Россия!» и в его послании фактически было констатирована потеря практически всего периода «тучных лет» правления президента Владимира Путина.
Но модернизация Медведевым понимается лишь как набор неких технократических мероприятий.
По крайней мере, такой вывод можно сделать из ключевого тезиса доклада одного из основателей Института современного развития профессора МГУ экономиста Александр Аузана
Александр Аузан: Более существенные для трансформации не экономические институты, а конституционные и так называемые надконституционные неформальные ограничения, которые воздействуют на трансформацию. Причем иерархия определяется тем, что издержки на изменение экономических институтов меньше, чем издержки, которые нужны для того, чтобы подвинуть институты конституционные или надконституционные.
В процессе этого изменения возникает очень сложная взаимная динамика формальных и неформальных институтов, которые определяют этапы трансформации. Неизбежный отрыв формальных институтов, который происходит в момент революции, создает с одной стороны широкие возможности, с другой стороны дополнительные напряжения. Затем начинается сближение формальных и неформальных институтов, и наступает период, который историки скорее всего назвали бы реакцией, а затем и это экономически успешный период, если только не продолжается движение формальных институтов в сторону реставрации. Поэтому, я полагаю, что мы сейчас находимся в периоде, когда реакция давно выполнила свои задачи, и существуют реальные угрозы реставрации.
Михаил Соколов: Александр Аузан признает, что институты современного общества развивались в Росси кособоко, русский капитализм носит весьма специфический и отнюдь не современный характер:
Александр Аузан: Конечно, наиболее заметная подвижка произошла в экономических институтах. При этом есть момент, где институты сменились на противоположные. Это уход от экономического дефицита к тому, что называют экономикой перепроизводства. В этом смысле нужно рукоплескать появлению первого циклического кризиса в России, потому что это означает, что девушка созрела, что работает экономика перепроизводства.
На самом деле это не столько экономика перепроизводства, сколько общество потребления. У нас режимы собственности не сложились. И единственный режим собственности, который существует - это режим свободного доступа.
В 90 годы несем мешки из амбара – приватизация - по дороге отсыпаем. В 2000 годы несем мешки в амбар, по дороге отсыпаем. Важно, не куда несем, а сколько отсыпаем. Мы имеем достаточно распространившееся и укрепившееся общество потребления при значительном распространении институтов добывания ренты, сдвинутых прежде всего в сферу углеводородной ренты при размытости прав собственности, наличия режима свободного доступа и частной собственности представителей власти.
Михаил Соколов: Итак, в России существует капитализм для элиты, которая встроена во власть – считает профессор МГУ Александр Аузан.
Такому положению способствует особая, видимо, как раз и «суверенная» от народа псеведодемократия. Профессор Александр Аузан объясняет:
Александр Аузан: Для России фактически речь должна идти обобщенно о федерализме, о разделении властей и о демократическом порядке принятия решений. Мы понимаем, что здесь развитие носило не такой характер, как с экономическими институтами. Возникли формальные конституционные институты, которые потом с течением длительного времени деградировали при сохранении формальной оболочки.
Причиной является то, что называют ловушкой демократии или парадоксом образования демократии, а именно при том, что страна за трансформацию заплатила растратой человеческого капитала и социального капитала, возникает ситуация, когда передача политических прав чревата несоответствием спроса и предложения демократии. Потому что, чтобы пользоваться демократией, надо принять на себя определенные издержки, эти издержки довольно высоки. И возникают эффекты, когда избиратели начинают выступать за бесплатные общественные блага, потому что он за них не платит. Возникает инфляция таких обязательств.
Я не считаю, что это неизбежный и единственный возможный вариант развития - это не так. Те решения, которые в ключевых пунктах принимают элиты, принципиальны для того, будут ли условия для соответствия спроса и предложения демократии. А известно, что таких условий три. Это более-менее равномерные имущественные распределения, наличие развитых организаций гражданского общества, и это наличие достаточно высокого образовательного уровня населения. Мы имели некоторые из этих предпосылок, но утратили в 90 годы.
Итог: развитие пошло по цепочке, чрезмерный спрос на общественные блага, покупка демократии в виде конкуренции популизма и денежных мешков, вмешательство в эту конкуренцию административного ресурса и победа монопольного административного ресурса, что привело, разумеется, к размыванию разделения властей и потери обратной связи. В итоге низкая дееспособность государства, ухудшающийся отбор в государственных аппаратах и, фиксирую, слабый авторитарный режим при сохранении формально конституционного порядка, а это означает, что мы имеем, конечно, гораздо больший набор прав свободы, чем в советское время.
Но эти права свободы, мягко говоря, слабо защищены и поэтому возможны две линии поведения в использовании этого объема прав свободы. Ими пользуются либо те, кто связаны с персонами и группами влиятельными в российском обществе, то есть связанные с властью, либо те, кто склонен к риску, потому что формально их использовать можно.
Сама революция, если ее оценивать по итогам, на мой взгляд, была не либеральной, а скорее утилитаристской или потребительской, если судить по тому, какой результат после себя она оставила. Ушла конкуренция в политическом поле, тех сил, которые выдвигали ценности свободы и которые выдвигали ценности государственной социальной поддержки, это так и не завершилось, эта конкуренция. А при переходе ко второму этапу, этапу реакции возник естественный спрос на порядок, как на устойчивость и предсказуемость.
Стал складываться социальный контракт и первую форму, которую он принял и это наиболее успешный период экономического развития в первый президентский период Путин, налоги в обмен на прядок – это формула программы Грефа. Но мне кажется, что эта формула не была реализована, потому что не удалось обеспечить производство таких общественных благ, как правосудие и безопасность. Возник конфликт элит.
Оказалось, что новые элиты не заинтересованы в наведении порядка как предсказуемости правил, потому что невозможно произвести перераспределение. Затем Беслан, который создал спрос на безопасность даже в обмен на свободы. После Беслана, судя по социологии, могли войти в жесткий авторитарный режим, когда люди были готовы отдавать уже не политические, а личные права. И в итоге образование того социального контракта, который существует до сих пор. Политические права в обмен на экономическую стабильность - именно эта формула социального контракта предопределила застой в России. Потому что то, что мы полагали подъемом, при внимательном рассмотрении оказывается застоем. Кризис пока не разрушил эту формулу. Мы в качестве главного итога трансформации имеем возвращение к застою.
Михаил Соколов: Путинский застой с медведевскими декорациями ничего не меняющими и обещаниями изменить страну тревожит известного социолога Левада-центра Алексея Левинсона, который выдвинул тезис об определяющем влиянии на поведения населения России шока от краха сталинско-брежневской империи, и показал, как нынешняя власть пользуется народными комплексами, глубоко засевшими в подсознании, для манипуляции поведением массы. Сотрудник центра Карнеги Маша Липман огласила ряд тезисов Алексея Левинсона.
Алексей Левинсон: Главный процесс, который окрасил прошлое десятилетие и окрасит будущее, начался в конце 1980 годов. Надо поправить Путина: величайшей с точки зрения России геополитической катастрофой стал распад не СССР, а всей сталинской территориальной империи. Империя имела в пространственном измерении концентрическую структуру: вокруг центра первый пояс – Россия, вокруг нее республики СССР, вокруг них страны соцлагеря, вокруг них страны, идущие по некапиталистическому пути. То есть это и второй, и третий мир вместе. Это была утопия, реализованная как империя, и империя, реализованная как утопия. Это не последняя попытка в мире, на таких же началах хотят сейчас построить всемирный Халифат.
Развал этой конструкции прошел не до конца, но он зашел достаточно далеко, чтобы дать России шок от ощущения неприкрытости, незащищенности. История последних 20 лет может быть представлена как череда различных форм переживания этого шока в форме новых утопий.
Горбачевская элита пыталась реализовать утопию открытости, начальная ельцинская утопия - инкапсуляция и паралича. Ельцинская элита открыла движение к очередной утопии невротически агрессивного ресантимента. Она точно выбрала новую элиту, которая ведет политику символического наказания бывших колоний. Развал второго и третьего поясов бывшей империи, нарочитое превращение бывших союзников во врагов - это попытка реализовать теперь антиимперию как антиутопию.
Россия, оставшаяся один на один с остальным миром, одновременно переживает фантомную воображаемую реконструкцию империи-утопии и необходимость в реальности становиться национальным государством. Россия с болью теряет ресурс имперского, но с удивлением обретает ресурс национального, национально-конфессионального, этнического.
Возникает невиданный в истории России феномен символического единения правящей элиты и публики. Всенародное одобрение военных акций против Грузии в обществе, только-только переболевшим афганским и чеченским синдромами и не желавшим никуда посылать своих мальчиков, есть одно из выражений этой консолидации. Непоколебимость рейтинга Путина и производных от него показателей есть выражение именно этого процесса.
Михаил Соколов: Внутриполитический генезиса путинской авторитарной системы на конференции в центре «Карнеги» анализ�
Меньшая часть ее, ощущая, что кризис обнажил самые болевые точки нынешней российской системы, неспособной выжить без высоких цен на нефть и газ, выдвигает проекты и прожекты по ликвидации экономического и технологического отставания, предлагая президенту Дмитрию Медведеву для зачтения соответствующие тексты. Существенных политических перемен не планируется. Все в рамках массы малых, может быть и полезных, но глубоко частных преобразований, оттепели, снижающей накал антизападной паранойи. Но не предполагающей, к примеру, освобождение телевидения от сурковской цензуры. Это своего рода «косыгинская реформа» брежневизма, не случайно проваленная, путинизм с человеческим лицом.
Большая же часть «питерских» – прикрываясь брендом партии «Единая Россия», объявившей себя консервативной идеологической силой, ориентируется на Белый Дом, на третьего по влиятельности в мире политика - премьера Владимира Путина.
Эти заняли позицию удержания всех командных высот, и вообще не склонны ничего менять. Олигархическая система власти с чиновниками- миллионерами и назначенными в миллиардеры псевдособственнниками – «кошельками» бюрократов, - вполне устраивает правящий слой, уверенный в способности и дальше жить от скважины.
Суверенная демократия, противостояние западной модели развития, двухканальное телепромывание мозгов по методу Эрнста-Добродеева, сочетание ложь с дебилизующей петросяновщиной, превращение механизмов подлинной демократии и народовластия в безжизненные декорации, обновляемые на фальсифицированных выборах, - все это не полежит демонтажу.
И все-таки, даже в дискуссии о стиле правления, о будущем авторитарного режима в России, где как бы реформатор не обещает губернаторских выборов в ближайшие 100 лет, Дмитрий Медведев выдал кое-что любопытное.
Как видят все это политологи и аналитики? Материал корреспондента Радио Свобода Виталия Камышева.
Виталий Камышев: Генеральный директор Фонда национальной энергетической безопасности Константин Симонов нашел во втором по счету президентском послании Дмитрия Медведева черты уникальные.
Константин Симонов: Президент Медведев пытался охватить весь спектр вопросов. Смена часовых поясов – это не просто какой-то элемент шутки или отвлекающего маневра. Игра с временем – есть некий элемент общей системы. У людей тупая упертость, что ничего не поменяется, что милиция будет коррумпирована, чиновники воруют. Может быть игра с временем позволит эту какую-то инерцию здесь преодолеть.
Виталий Камышев: Заместитель директора НИИ социальных систем МГУ Дмитрий Бадовский раскрыл актуальный политический смысл этой идеи Дмитрия Медведева.
Дмитрий Бадовский: Калининградская область будет жить по московскому времени, а не по варшавскому, берлинскому. Это будет иметь в том числе политическое и геополитическое звучание.
Виталий Камышев: Симпатизирующие президенту эксперты не избегали темы сопоставления плана модернизации по Медведеву и плана модернизации по Путину. Для Дмитрия Бодовского разница очевидна.
Дмитрий Бадовский: Главное отличие в том, что Медведев в большей степени ориентирован на такие вещи, как умная политика, умная экономика, умное общество, общество самостоятельное, умное, а не управляемое вождями. Подход Путина в этом смысле был более технократичным всегда, более ориентированным именно на экономическую модернизацию. У Медведева более широкий взгляд: модернизировать экономику без социальной модернизации практически невозможно.
Виталий Камышев: Независимый аналитик Станислав Белковский тоже видит разницу между мевдедевским и путинским планами, но несколько в другом.
Станислав Белковский: Модернизация по Путину в основном сводилась к технологическому перевооружению нефтяной и газовой отраслей. В каких-то случаях это получалось, в каких-то нет, но под словом "модернизация" Владимир Путин понимал и понимает именно это.
Для Дмитрия Медведева понятия "модернизация" гораздо более расплывчато. Можно с уверенностью говорить, что модернизация по-медведевски – это миссия нынешнего российского президента и оправдание его пребывания в Кремле до 2018 года, вот и все. И в этом разница понимания Путиным и Медведевым. Думаю, что и Путин, и Медведев понимают под модернизацией вовсе не то, чем она является на самом деле, и определением этого понятия они не владеют.
Я полагаю, что меньшее количество часовых поясов в России вполне возможно хотя бы потому, что ни одна серьезная лоббистская группа не будет этому противодействовать. Пока часовые пояса никем не приватизированы и никто не извлекает из них ренты.
Что же касается реальных проектов, связанных с технологическим перевооружением или с созданием новых экономических, политических, социальных институтов, то их шансы на реализацию близки к нулю. Потому что в какой бы стране ни проходила модернизация, с каким бы политическим устройством или экономическим строем, она была успешна только тогда, когда она становилась делом всех элит, когда правящие круги нуждались в модернизации, последовательно шли этим путем. Современная российская элита в модернизации не нуждается, ее абсолютно устраивает и нынешняя экономическая система, построенная на извлечении сырьевой ренты, и нынешняя политическая система, исключающая возможность смены власти мирным путем. А раз так, то у модернизации нет движущей силы, она невозможна, что бы ни говорил президент.
Виталий Камышев: Пессимистические нотки можно было расслышать и у промедведевски настроенных аналитиков. Генеральный директор Фонда национальной энергетической безопасности Константин Симонов говорил о реакции на послание представителей российской политической элиты.
Константин Симонов: Вряд ли руководство российской милиции так уж хочет каких-то изменений. Когда президент говорил вещи, которые необходимы, но из старой повестки дня, про сельское хозяйство, про повышение пенсий, зал хлопал очень энергично. А когда говорил, что не дадим воровать на строительстве дорог – эта идея не была воспринята как-то слушателями.
Виталий Камышев: При этом, уверен президент Института национальной стратегии Михаил Ремизов, сложившаяся в России политическая система вполне устраивает президента Медведева.
Михаил Ремизов: Неслучайно он сказал, что демократия не означает вседозволенности, и речь не идет о демонтаже политической системы. Наоборот, он говорил о том, что мы видели Кавказ, речь идет о распространении федеральных правил на региональный уровень. Скажем, идея доступа партий, получивших 5%, в региональные парламенты.
Виталий Камышев: 15 ноября президент дал ряд поручений по реализации своего послания к Федеральному собранию. В частности, речь идет и о реформе избирательного законодательства. Президент фонда "Петербургская политика" Михаил Виноградов не ждет, что на предстоящих региональных выборах в марте будущего года ситуация в чем-то будет отличаться от той, что наблюдалась в октябре года нынешнего.
Михаил Виноградов: Реформа избирательного законодательства будет построена таким образом, чтобы до мартовских выборов не успели внедрить эти инициативы. Понятно, что система достаточно инертная, будет проблемная избирательная кампания в феврале-марте. Раньше осени это не будет реализовано. К тому же, Медведев дал повод. К примеру, он не сказал: считаю необходимым сейчас отменить сбор подписей для всех партий. Он сказал: считаю, что нужно сделать в будущем. Я думаю, что тема перенесется на январь на заседание политсоветов партий.
Виталий Камышев: Чисто декоративными называет политические преобразования Дмитрия Медведева Станислав Белковский.
Станислав Белковский: Ситуация будет другой чисто формально. Да, предложения Медведева будут приняты, оформлены законодательно, однако состав власти совершенно не изменится. "Единая Россия" сохранит большинство, а оппозиционные партии, которые получат места в региональных парламентах, будут в общем и целом лояльны Кремлю и лояльны региональной власти в целом.
Проблема политической системы в России состоит в отсутствии оппозиции, в отсутствии реальных, дееспособных принципиальных идеологически мотивированных субъектов, настроенных и нацеленных на борьбу за власть. И поэтому, как ни тасуй эту засаленную колоду, ни к какому реальному изменению состава власти и ее природы и философии это не приведет.
Виталий Камышев: Вся история с нынешним посланием президента Дмитрия Медведева Федеральному собранию, многочисленные инициированные сверху обсуждения и дискуссии до и после сильно напоминает то, что называют "рекламный промоушен". Так обычно продвигают новое модное лекарство, название которого порой люди не могут вспомнить уже через полгода.
Михаил Соколов: Медведевым обещана модернизация, основанная на ценностях институтов демократии и блистающая умами современная Россия. В своей речи президент свалил в один ящик: водородное топливо, космические корабли, новые телекоммуникации, качественные медпрепараты, экономные лампочки, счетчики воды, широкополосный доступ в Интернете, цифровое телевидение, электронные торги ... Все это приятные, но прикладные технологии: купил лицензии, построил заводы, разрулил на 10 лет проблему, а потом все это устареет так же, как устарели петровские пушечные заводы и мануфактуры, сталинский ГАЗ и АЗЛК, брежневский ВАЗ, хозрасчет и бригадный метод в СССР.
Многие эксперты нет главного посыла для модернизации, такого, чтобы сделал ее не такой как в России петровской или сталинской, догоняющей, а - опережающей, как в России в первое десятилетие после 1861 года при Александре II или после 17 Октября 1905 года, нет технологии постепенного освобождения человека и общества.
Она коснулась лишь фрагментов – новой школы, невозбранной благотворительности, робкого наведения минимального порядка на выборах в регионах хотя бы через ликвидацию досрочного голосования.
Для того, чтобы менять жизнь, модернизировать экономику, надо понять, что же происходит в периода кризиса, например, в российских регионах. Этой теме был посвящен семинар в Московском центре Карнеги, которому на этой неделе исполняется 15 лет.
Главный докладчик географ – доктор географических наук профессор МГУ, директор региональной программы Независимого института социальной политики Наталья Зубаревич нарисовала впечатляющую картину российского пространства. Первый вопрос - пройдено ли дно экономического кризиса?
Наталья Зубаревич: Промышленная депрессия, спад. Если мы посмотрим уже на сентябрь включительно, то получается, что те, кто был хуже всего, хуже всего и остались. Это регионы черной металлургии, машиностроения. Хотя у них внутри все по-разному по месяцам. На удивление плохо переживают кризис промышленности конгломерации. Очень по-разному идут регионы-середняки. Начали выползать развитые полифункциональные регионы, где опора на несколько ног. Исключение по-крупному только одно – это Самарская область, там АвтоВАЗ пришиб все остальное. На удивление держится Дальний Восток.
И главное - выживаем мы за счет "нашего всего" - регионов нефтяной промышленности, в отличие от газовых регионов, по которым спад прошелся довольно капитально, выше среднестранового уровня. "Газпром" как и Карфаген должен быть разрушен, иначе у нас с вами неэффективная эта отрасль будет проявляться каждый кризис.
Выползать начали металлургические регионы, металлурги уже выходят. Этого нельзя сказать по-настоящему про машиностроительные регионы. Я про них говорю вежливо - они бодро идут по дну. По югу - юг выпрыгивает. И я думаю, что кризис это его шанс, внутренние производители пищевой продукции пододвинут импортеров.
Совершенно разная картинка по середнякам. Что было у кого-то лучше, у кого-то хуже, тренда нет. А по Дальнему Востоку я могу сказать, что он потихоньку сдвигается в сторону худших значений. Это означает, что кризис на Дальнем Востоке фактически имеет отложенный характер. Там немного чего умирает, но оно уже наконец начало помирать.
И наконец, наша нефтянка, там все в порядке. И начали потихоньку выползать газовые регионы, потому что изменилась ситуация на мировом рынке. "Газпорм" начал чуть лучше продавать.
Михаил Соколов: Коллега Натальи Зубаревич, экономист Ольга Воронцова уверена, что полноценного федерализма в России нет, потому, что при нынешней конструкции федерации половина субъектов бюджетного процесса имеет недостаточно или не имеет совсем своих доходов. Что же происходит с бюджетами в регионах?
Ольга Воронцова: Доходы ряда бюджетов субъектов к июню 2009 года в сравнении с 2008 годом практически не изменились при падении федеральных доходов ниже, чем 17%. Федерация просто заливала деньги в субъекты Российской Федерации. Субъекты держатся реально держатся за счет этого. На сегодняшний день у федерации пока есть деньги это делать, хотя резервный фонд уже пилится и пилится очень активно. С учетом того, что пока ожидать удушений динамики налоговых доходов не приходится, трансферты начали снижаться, и они будут снижаться. Если мы посмотрим картину октября, то цифра совсем другая. Поэтому удержаться субъектам на уровне неизменных доходов совокупных, безусловно, не удастся.
С одной стороны, да, мы понимаем, что федерация должна затыкать какие-то дыры, заниматься выравниванием, поддержкой регионов - это одна из ее функций. Но такие перекосы, которые пошли в 2009 году, они приводят к тому, что традиционно бедные регионы мало того, что они стали богаче, потребительские настроения все растут и растут, а во-вторых, что они и не стремятся оптимизировать свои расходы. А зачем? Тебе ничего не надо делать, тебе и так дают деньги. Зачем тебе повышать социальную напряженность в субъекте, если тебе ничего не надо делать, а деньги и так приходят. Другое дело в том, что на следующий год таким субъектам станет сложнее, потому что своих доходов как не было, так и нет, а федерация, безусловно, начнет сокращать.
Михаил Соколов: Что происходит с инвестициями? Профессор Наталья Зубаревич объясняет.
Наталья Зубаревич: Они рухнули очень прилично. За январь-август к январю-августу 2008 года на 12%. Зато посмотрите, какая политически приятная картина: имеют могучий рост инвестиций Приморский край, Чечня из суперрегионов, и республика Саха-Якутия с Коми, где просто еще вкладываются деньги в новую нефтянку. Приморский край чисто политический рост, все помнят саммит АТЭС. И еще имеют рост регионы, где слабенькая база, эффект слабой базы пока срабатывает. Дистрофические регионы, где еще были государственные инвестиции, типа Ивановской области.
Если посмотреть на основную массу регионов, более половины регионов страны рухнули с объемом инвестиций сильнее, чем на 20%. Это все очень четко закладывает перспективы выхода из кризиса, они сжимаются, потому что очень прилично сокращаются инвестиции. Да, выскочит Краснодарский край, будет лучше в Приморском крае, но Сочи и саммит АТЭС погоды для российской экономики не делают. По инвестициям спад продолжается, и никакого перелома тренда нет.
Михаил Соколов: Кроме того, часть регионов находится в долговой яме – подчеркивает директор региональной программы Независимого института социальной политики Наталья Зубаревич.
Наталья Зубаревич: Максимальные риски для развитых регионов, у которых доля налогов на прибыль в доходах бюджета максимальна - от почти 50 до хотя бы 20%. Ожидания не обманули. Что у нас получилось по налоговым поступлениям? В среднем по стране они сократились на 25%. У нас есть чемпионы, такие как металлургические регионы, где сокращение в два, а то и в три раза. Чего ожидать к концу года – это прогноз Минрегиона. Он честно говорит, примерно насколько сократятся доходы бюджета в 9 году относительно ожидавшихся доходов бюджета. Это достаточно серьезное сокращение в целом.
9 год ударит по развитым регионам, но следующий год ударит по-другому. Помимо общего спада доходов бюджета есть еще бюджетные долги. Какие объемы долгов и это, как правило, в основном сильные регионы. Московская область уже давно с декабря в дефолтном состоянии. А дальше начинаются регионы, которые вели инвестпроекты – это Калуга, это Калининград, это Татарстан. У них долги за 32-37%, для консолидированного бюджета это очень большие долги.
Михаил Соколов: Профессор географического факультета МГУ Наталья Зубаревич дает такой прогноз:
Наталья Зубаревич: Что будет в следующем году? Регионам предписано сократить расходы, они это знают, но далеко не все сокращают. Но в следующем году они вынуждены будут это сделать, потому что объект трансфертов, а он касается средних и слаборазвитых регионов, сокращен примерно на 15, может быть на 20%. Регионы не смогут компенсировать выпадающие доходы дополнительным обложением, повышенным транспортным налогом. Не получится.
И это значит, что если в 9 году кризис ушиб по бюджетам развитые регионы, то в 10 году он как следует ушибет все остальные. И уже регионы многие это понимают. Те, кто начал реструктуризацию сети учреждений бюджетных, делают это так, что щепки летят со страшной силой. Я только что приехала из Калининградской области, там просто стон и слезы. Некоторые регионы до сих пор этого не делают. Есть регионы, которые не сокращают бюджетных инвестиций, потому что это обязательное условие софинансирования из федерального бюджета. То есть картинка разная. Но у всех стало резко хуже. Напряжение по бюджетам субъектам федерации, что бы нам ни говорили наверху, сильнее и намного сильнее, чем напряжение по федеральному бюджету. И 10 год добавит еще.
Михаил Соколов: Что же все это значит для людей? Впереди, считает Наталья Зубаревич, падение доходов:
Наталья Зубаревич: Напоминаю: в прошлый кризис максимальный спад доходов населения случился вовсе не в 98 году, он случился к августу 99, то есть с годичным лагом. Мы идем скорее всего по этому пути, мы не стали санировать занятость, мы решили все отдать залакировать, потому что в этот раз были деньги. В прошлый раз всех скинули на скрытую безработицу, сейчас добавился механизм общественных работ. Но расплата будет опять через доходы населения.
Михаил Соколов: Профессор Наталья Зубаревич сравнивает кризис 1998 и 2008-2009 годов в области трудовых ресурсов.
Наталья Зубаревич: Средняя заработная плата, реальная заработная плата грохнулась у нас в три раза. Экономика рухнула в два раза, а занятость примерно на 15%. Это значит, что прошлый кризис мы прошли, разделив ношу на всех через доходы. Мы не уволили лишних людей, мы просто всем резко сократили заработную плату.
Вопрос: как мы будем проходить этот кризис? Реализуется ли опять особый российский путь раскладывания издержек кризиса на все население путем тотального сокращения заработной платы. Мы этот кризис проходим через чистку рынка труда, через санацию занятости. Мой ответ – нет. Мы начали это делать, власти страшно испугались роста безработицы.
Безработица медленно и устойчиво с апреля сокращается. В чем причина? Первый фактор – сезонность, летом она сокращается всегда. Но есть другие факторы. С весны у нас сокращается общая безработица. Можно крикнуть "ура", сказать, что дно кризиса в занятости пройдено. Но я не буду торопиться это делать. Она пройдена в стиле камуфляжа и анестезии. Вот сейчас у нас безработица 5,8 миллиона человек, вроде бы небольшая. В кризисный период 98 года она была 13%, сейчас меньше 8. Зарегистрированная довольно долго держится на уровне двух миллионов человек. Но у нас еще два миллиона скрытой безработицы, то есть неполная занятость, административные отпуска.
От острой фазы февральской эта скрытая безработица, конечно, сократилась, было 2,9 миллиона. Но за счет чего она сократилась? Вот что у нас стало демпфером на рынке труда – это гигантские масштабы общественных работ. План был миллион, к сентябрю уже 1,2 миллиона, а к концу году будет 1,6 миллиона человек. И это означает, что мы путем переноса освобождающейся занятости в общественные работы просто прикрыли регистрацию безработицы. Люди, которые идут на общественные работы, они идут в так называемом упреждающем режиме, они не регистрируются как безработные в службе занятости.
Почему это плохо? Потому что общественные работы в российском исполнении - это абсолютный камуфляж безработицы, это уборка территории задарма фактически, за пять тысяч рублей, покраска заборов, отправка людей в муниципальные учреждения чего-то перебирать, протирать и пересчитывать. Это вообще никаким образом не связано с переподготовкой. Это все профанация. И она существует ровно до тех пор, пока в федеральном бюджете на эту профанацию есть деньги.
Пока они есть, власть выбрала для себя способ ухода от острых социальных потрясений просто заливанием небольшими деньгами. Скажете, а что же население? Население идет на это. Российское население абсолютно адаптивно к этой модели проживания кризиса, как в 90 годы. Пусть на 5 копеек зарплаты, но я типа занят, я типа работаю. Вот эта ментальная адаптация, согласие с алгоритмом - это мощный альянс власти и населения, и он в данных условиях не прошибается. Население согласилось с этим решением власти, эта замазка пока действует.
Михаил Соколов: Здесь в объяснении Наталья Зубаревич важно слово "пока".
Насколько хватит обмана и самообмана власти, терпения населения и, главное, денег на обезболивание проблем, вместо их лечения.
И что впереди у России? Даже в условиях сокращения инвестиций и господдержки экономики расходы на бюрократию не уменьшаются. Коррупционные течи все те же. При этом резервный фонд постепенно уменьшается, но необходимый для поддержания стабильности системы денежный поток из центра в регионы за счет общероссийской казны заметно снизить нельзя, так как социальные расходы в соответствие с докризисными обещаниями Владимира Путина, все возрастают.
Растет дефицит, в пенсионном фонде дыра, чтобы залатать бреши намечено повышение налогов, которое снизит возможный экономический рост, - предрекают эксперты.
Спасти хозяев Кремля могут 100-120 долларов за баррель нефти. Но такой повторится ли чудо жирных лет?
Вскоре режим Путина – Медведева окажется в экономической ловушке, выход из которой придется искать не в потугах псевдомодернизации – она окажется до лампочки, а искать варианты социально-политических решений, которые и могут прогнозируемо оказаться и непопулярными, и, главное, запоздалыми.
В Москве прошла конференция, посвященная проблемам трансформации российского общества. Проводили ее отмечающий свое 15-лентие Московский центр фонда Карнеги и Владимир Рыжков. Выводы, к которым приходят независимые от власти эксперты существенно расходятся с догмами, которые преподносит России проправительственная пропаганда.
В последнее время российская власть в лице президента Дмитрия Медведева активно занимается тем, что декларирует желание провести в России модернизацию. При этом в статье президента «Вперед, Россия!» и в его послании фактически было констатирована потеря практически всего периода «тучных лет» правления президента Владимира Путина.
Но модернизация Медведевым понимается лишь как набор неких технократических мероприятий.
По крайней мере, такой вывод можно сделать из ключевого тезиса доклада одного из основателей Института современного развития профессора МГУ экономиста Александр Аузана
Александр Аузан: Более существенные для трансформации не экономические институты, а конституционные и так называемые надконституционные неформальные ограничения, которые воздействуют на трансформацию. Причем иерархия определяется тем, что издержки на изменение экономических институтов меньше, чем издержки, которые нужны для того, чтобы подвинуть институты конституционные или надконституционные.
В процессе этого изменения возникает очень сложная взаимная динамика формальных и неформальных институтов, которые определяют этапы трансформации. Неизбежный отрыв формальных институтов, который происходит в момент революции, создает с одной стороны широкие возможности, с другой стороны дополнительные напряжения. Затем начинается сближение формальных и неформальных институтов, и наступает период, который историки скорее всего назвали бы реакцией, а затем и это экономически успешный период, если только не продолжается движение формальных институтов в сторону реставрации. Поэтому, я полагаю, что мы сейчас находимся в периоде, когда реакция давно выполнила свои задачи, и существуют реальные угрозы реставрации.
Михаил Соколов: Александр Аузан признает, что институты современного общества развивались в Росси кособоко, русский капитализм носит весьма специфический и отнюдь не современный характер:
Александр Аузан: Конечно, наиболее заметная подвижка произошла в экономических институтах. При этом есть момент, где институты сменились на противоположные. Это уход от экономического дефицита к тому, что называют экономикой перепроизводства. В этом смысле нужно рукоплескать появлению первого циклического кризиса в России, потому что это означает, что девушка созрела, что работает экономика перепроизводства.
На самом деле это не столько экономика перепроизводства, сколько общество потребления. У нас режимы собственности не сложились. И единственный режим собственности, который существует - это режим свободного доступа.
В 90 годы несем мешки из амбара – приватизация - по дороге отсыпаем. В 2000 годы несем мешки в амбар, по дороге отсыпаем. Важно, не куда несем, а сколько отсыпаем. Мы имеем достаточно распространившееся и укрепившееся общество потребления при значительном распространении институтов добывания ренты, сдвинутых прежде всего в сферу углеводородной ренты при размытости прав собственности, наличия режима свободного доступа и частной собственности представителей власти.
Михаил Соколов: Итак, в России существует капитализм для элиты, которая встроена во власть – считает профессор МГУ Александр Аузан.
Такому положению способствует особая, видимо, как раз и «суверенная» от народа псеведодемократия. Профессор Александр Аузан объясняет:
Александр Аузан: Для России фактически речь должна идти обобщенно о федерализме, о разделении властей и о демократическом порядке принятия решений. Мы понимаем, что здесь развитие носило не такой характер, как с экономическими институтами. Возникли формальные конституционные институты, которые потом с течением длительного времени деградировали при сохранении формальной оболочки.
Причиной является то, что называют ловушкой демократии или парадоксом образования демократии, а именно при том, что страна за трансформацию заплатила растратой человеческого капитала и социального капитала, возникает ситуация, когда передача политических прав чревата несоответствием спроса и предложения демократии. Потому что, чтобы пользоваться демократией, надо принять на себя определенные издержки, эти издержки довольно высоки. И возникают эффекты, когда избиратели начинают выступать за бесплатные общественные блага, потому что он за них не платит. Возникает инфляция таких обязательств.
Я не считаю, что это неизбежный и единственный возможный вариант развития - это не так. Те решения, которые в ключевых пунктах принимают элиты, принципиальны для того, будут ли условия для соответствия спроса и предложения демократии. А известно, что таких условий три. Это более-менее равномерные имущественные распределения, наличие развитых организаций гражданского общества, и это наличие достаточно высокого образовательного уровня населения. Мы имели некоторые из этих предпосылок, но утратили в 90 годы.
Итог: развитие пошло по цепочке, чрезмерный спрос на общественные блага, покупка демократии в виде конкуренции популизма и денежных мешков, вмешательство в эту конкуренцию административного ресурса и победа монопольного административного ресурса, что привело, разумеется, к размыванию разделения властей и потери обратной связи. В итоге низкая дееспособность государства, ухудшающийся отбор в государственных аппаратах и, фиксирую, слабый авторитарный режим при сохранении формально конституционного порядка, а это означает, что мы имеем, конечно, гораздо больший набор прав свободы, чем в советское время.
Но эти права свободы, мягко говоря, слабо защищены и поэтому возможны две линии поведения в использовании этого объема прав свободы. Ими пользуются либо те, кто связаны с персонами и группами влиятельными в российском обществе, то есть связанные с властью, либо те, кто склонен к риску, потому что формально их использовать можно.
Сама революция, если ее оценивать по итогам, на мой взгляд, была не либеральной, а скорее утилитаристской или потребительской, если судить по тому, какой результат после себя она оставила. Ушла конкуренция в политическом поле, тех сил, которые выдвигали ценности свободы и которые выдвигали ценности государственной социальной поддержки, это так и не завершилось, эта конкуренция. А при переходе ко второму этапу, этапу реакции возник естественный спрос на порядок, как на устойчивость и предсказуемость.
Стал складываться социальный контракт и первую форму, которую он принял и это наиболее успешный период экономического развития в первый президентский период Путин, налоги в обмен на прядок – это формула программы Грефа. Но мне кажется, что эта формула не была реализована, потому что не удалось обеспечить производство таких общественных благ, как правосудие и безопасность. Возник конфликт элит.
Оказалось, что новые элиты не заинтересованы в наведении порядка как предсказуемости правил, потому что невозможно произвести перераспределение. Затем Беслан, который создал спрос на безопасность даже в обмен на свободы. После Беслана, судя по социологии, могли войти в жесткий авторитарный режим, когда люди были готовы отдавать уже не политические, а личные права. И в итоге образование того социального контракта, который существует до сих пор. Политические права в обмен на экономическую стабильность - именно эта формула социального контракта предопределила застой в России. Потому что то, что мы полагали подъемом, при внимательном рассмотрении оказывается застоем. Кризис пока не разрушил эту формулу. Мы в качестве главного итога трансформации имеем возвращение к застою.
Михаил Соколов: Путинский застой с медведевскими декорациями ничего не меняющими и обещаниями изменить страну тревожит известного социолога Левада-центра Алексея Левинсона, который выдвинул тезис об определяющем влиянии на поведения населения России шока от краха сталинско-брежневской империи, и показал, как нынешняя власть пользуется народными комплексами, глубоко засевшими в подсознании, для манипуляции поведением массы. Сотрудник центра Карнеги Маша Липман огласила ряд тезисов Алексея Левинсона.
Алексей Левинсон: Главный процесс, который окрасил прошлое десятилетие и окрасит будущее, начался в конце 1980 годов. Надо поправить Путина: величайшей с точки зрения России геополитической катастрофой стал распад не СССР, а всей сталинской территориальной империи. Империя имела в пространственном измерении концентрическую структуру: вокруг центра первый пояс – Россия, вокруг нее республики СССР, вокруг них страны соцлагеря, вокруг них страны, идущие по некапиталистическому пути. То есть это и второй, и третий мир вместе. Это была утопия, реализованная как империя, и империя, реализованная как утопия. Это не последняя попытка в мире, на таких же началах хотят сейчас построить всемирный Халифат.
Развал этой конструкции прошел не до конца, но он зашел достаточно далеко, чтобы дать России шок от ощущения неприкрытости, незащищенности. История последних 20 лет может быть представлена как череда различных форм переживания этого шока в форме новых утопий.
Горбачевская элита пыталась реализовать утопию открытости, начальная ельцинская утопия - инкапсуляция и паралича. Ельцинская элита открыла движение к очередной утопии невротически агрессивного ресантимента. Она точно выбрала новую элиту, которая ведет политику символического наказания бывших колоний. Развал второго и третьего поясов бывшей империи, нарочитое превращение бывших союзников во врагов - это попытка реализовать теперь антиимперию как антиутопию.
Россия, оставшаяся один на один с остальным миром, одновременно переживает фантомную воображаемую реконструкцию империи-утопии и необходимость в реальности становиться национальным государством. Россия с болью теряет ресурс имперского, но с удивлением обретает ресурс национального, национально-конфессионального, этнического.
Возникает невиданный в истории России феномен символического единения правящей элиты и публики. Всенародное одобрение военных акций против Грузии в обществе, только-только переболевшим афганским и чеченским синдромами и не желавшим никуда посылать своих мальчиков, есть одно из выражений этой консолидации. Непоколебимость рейтинга Путина и производных от него показателей есть выражение именно этого процесса.
Михаил Соколов: Внутриполитический генезиса путинской авторитарной системы на конференции в центре «Карнеги» анализ�
