Ирина Лагунина: Приближается десятилетие события, которое мы вряд ли будем вспоминать в тот день, когда оно произошло. Но оно так нещадно повлияло на нашу жизнь, на рост и формирование нового поколения, на то, как мы видим себя и как видят нас, что стоит посмотреть назад. Может быть, и не ко времени. Почти 10 лет назад новогоднее обращение Бориса Ельцина оказалось его прощальным посланием стране.
Борис Ельцин: Дорогие друзья! Дорогие мои! Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с Новогодним приветствием. Но это не все. Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам как президент России. Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня в последний день уходящего века я ухожу в отставку.
Ирина Лагунина: И дальше – то, чего, в принципе, можно было ожидать при достаточной доле прозорливости, но что все-таки было полной неожиданностью.
Борис Ельцин: В соответствии с Конституцией, уходя в отставку, я подписал указ о возложении обязанностей президента России на председателя правительства Владимира Владимировича Путина.
Ирина Лагунина: Вопрос: «Кто вы, господин Путин?» был тогда моментально развит в политический анекдот, который очень хорошо звучит по радио, но труден для написания. «Владимир Владимирович, скажите, а как оно будет при вас? – А КГБыло». Фраза Джорджа Буша-младшего, что он посмотрел в глаза Путина и увидел там душу, тоже, в конце концов, превратилась в политический анекдот, только в Америке. Девятью годами позже кандидат в президенты США Джон Маккейн пошутил: «Джордж Буш увидел там душу? Он должен был увидеть три буквы – КГБ».
Но шутки шутками, а режим, который сформировался в России за прошедшие 10 лет не имеет ничего общего с тем, каким его оставлял Борис Ельцин и каким он его представлял в будущем.
В начале становления этого режима московскими корреспондентами одной из наиболее влиятельных американских газет «Вашингтон пост» были Питер Бейкер и Сьюзан Глассер. Позднее они написали книгу «Россия Владимира Путина и конец революции» - картину страны от Хабаровска и Иркутска до Москвы и Кремля. Мы беседуем с Сьюзан Глассер в пражской студии Радио Свобода.
Глядя на то, как развивается этот режим, какое определение ему вы бы дали. Явно не «суверенная демократия» и не «управляемая демократия».
Сьюзан Глассер: Да, это как быть чуть-чуть беременной. Управлять демократией невозможно, демократия не управляется сверху вниз. Конечно, самый главный вопрос сейчас – какой будет следующая стадия эволюции российской политической системы. Есть ли на самом деле различия между бывшим президентом и нынешним премьер-министром Путиным и нынешним президентом Медведевым? Что меня поражает, так это то, что, если посмотреть на выступления Медведева за последний год, которым западная пресса, кстати, придавала огромное значение и большие надежды, и если сравнить эти выступления Медведева с выступлениями Путина, когда тот только пришел к власти, то замечаешь поразительное сходство. Да и какой президент России не будет выступать против коррупции или правового нигилизма, как Медведев это называет! Так что мне кажется, что на Западе существуют определенные тенденции выдавать желаемое за действительность. Так хочется, чтобы на этот раз все было иначе, чтобы было какое-то различие между двумя лидерами. Но опять-таки, если посмотреть на то, что произошло за последние два года, то вы увидите, что президент Медведев не провел никаких юридических или структурных изменений, которые предполагали бы другой путь развития.
Ирина Лагунина: А вы полагаете, что этот режим способен на перемены? Или он способен только на укрепление власти или, лучше сказать, «вертикали власти»?
Сьюзан Глассер: Конечно, у меня нет волшебного зеркала, чтобы заглянуть в будущее и предсказать, что будет. Но траектория развития за последние несколько лет была очень четкой, и пока не было сделано никаких серьезных юридических, политических, никаких структурных перемен в системе управления, которые давали бы основание думать, что развитие будет каким-то иным, нежели просто дальнейшая консолидация власти у центра.
Ирина Лагунина: Книга Питера Бейкера и Сьюзан Глассер «Россия Владимира Путина и конец революции» написана в двух измерениях. Одно – политическое, о том, как кусочек за кусочком формировалась структура власти нынешнего режима. Черта, которую Путин великолепно продемонстрировал в ходе своего стремительного карьерного роста в Москве – лояльность президенту Ельцину, назначившему его руководить ФСБ. Отрывок из книги:
Когда генеральный прокурор страны Юрий Скуратов начал совать нос в грязное белье Семьи – включая влетевшую в копеечку реконструкцию Кремля, проведенную Бородиным (расследование, которое сыграло на руку членам верхней палаты парламента, пытавшимся организовать импичмент Ельцина), - ельцинский круг начал искать способы заставить его замолчать. Однажды вечером в марте 1999 года государственное телевидение показало грубую видеозапись, на которой обнаженный мужчина, похожий на Скуратова, резвился в постели с двумя голыми женщинами, описанными как проститутки. Видео, несшее на себе все признаки компромата из ФСБ, вызвало сенсацию в Москве. Скуратов заявил об использовании незаконных методов, но Путин публично поручился за видео, назвав его «подлинным», что подорвало позиции прокурора и ударило по его политическому имиджу. Путин вместе с Ельциным встретились со Скуратовым, чтобы принудить непокорного прокурора к отставке. И точно так же, как он защитил Анатолия Собчака от прокуроров, он и сейчас исполнил свою миссию по защите своего покровителя.
Ирина Лагунина: По Кремлю поползли слухи, что именно Путин теперь и будет преемником Ельцина. Одним из тех, кого эти слухи заинтересовали, был основатель НТВ Игорь Малашенко. Чтобы понять, с кем ему предстоит иметь дело, он попросил бывшего министра торговли, а к тому времени одного из ведущих российских банкиров, знакомого Путина Петра Авена организовать встречу в неформальной обстановке. Читаем дальше в книге:
Июньским вечером Путин, Авен, Малашенко и жена Авена расслаблялись за ужином, но Малашенко так ничего и не удалось узнать о человеке, который мог стать следующим президентом. «Я потерпел полный провал, - вспоминал он впоследствии, - после трех с половиной часов разговоров я знал о Путине так же мало, как и раньше. Он был очень поверхностной личностью».
Но один момент все-таки немного приоткрыл завесу. Жена Малашенко приехала позже и, похоже, была обеспокоена звонком дочери, которая вернулась в Лондон на учебу в частной школе и которую не встретил водитель этой самой школы. Девочка, сказала жена Малашенко, не хотела просто взять лондонское такси и по-прежнему ждала.
«Наша дочь странное создание», - вздохнула она. – «Я бы уже наверняка взяла такси вместо того, чтобы сидеть и ждать в аэропорту».
Внезапно Путин перебил: «Послушайте, ваша дочь права, а вы – нет».
Жена Малашенко ответила с легким раздражением: «Почему вы так считаете?».
«Никогда нельзя быть полностью уверенным, что это на самом деле такси», - ответил Путин.
«Но это же лондонское такси», - возразила она.
«Вы не понимаете, - сказал Путин, - это не важно».
/…/
Через некоторое время Малашенко вызвали домой к Валентину Юмашеву, близкому помощнику Ельцина. «Он напрямую попросил меня поддержать Путина в качестве наследника Бориса Ельцина», - время было позднее и Малашенко был слегка ошарашен.
«Как вы можете ему доверять?» - спросил он.
«Он не предал Собчака, - ответил Юмашев, - он не предаст и нас.
Ирина Лагунина: Другое измерение книги «Россия Владимира Путина» – проверка действительностью того, на что способен этот режим. И эта проверка производится в социальных областях – здравоохранение, реформа армии, дедовщина, СПИД. В чем состояла задумка такого подхода? Напомню, мы беседуем с автором этой блестящей картины России начала 2000 годов – журналистом Сьюзан Глассер.
Сьюзан Глассер: Для нас было важно создать портрет России того периода, показать, что она не ограничена проблемами высокой политики, которые, в конечном итоге, мало кого в России волнуют, потому что большинство людей в стране не вносят сегодня свой вклад в эту политику, не определяют ее. Мы хотели написать о России широко, написать о российском обществе, ведь в конце концов, именно оно ничуть не хуже показывает состояние российской политики, чем разговоры о самой политике. Я хорошо помню, как мы писали о проблеме СПИДа. Сейчас положение немного улучшилось, но в то время в российском министерстве здравоохранения было всего четыре человека, которые занимались этой проблемой в стране. И это – в то время, когда в России шло самое быстрое распространение ВИЧ-инфекции в мире! И это тоже что-то говорит о российском правительстве и российской политике, хотя ты не говоришь напрямую о Владимире Путине. Мы написали об очень печальном состоянии российских вооруженных сил и попытались восстановить картину попыток провести реформы в начале путинского правления. И эти попытки армейской реформы показывают общий крах проекта реформ, которые было начали проводить после развала Советского Союза. Но армия также показывает картину российского общества. Условия, в которых живут призывники, всепоглощающая коррупция. Ни у кого из знакомых мне людей среднего класса в Москве сыновья не служили в армии. А в то же время матери из отдаленных деревень рассказывали нам самые чудовищные истории о том, к чему вынуждали их сыновей.
Ирина Лагунина: Гость пражской студии – соавтор книги «Россия Владимира Путина и конец революции» Сьюзан Глассер. Перед тем, как мы продолжим разговор, еще несколько печальных картин из книги.
Будущее демографического кризиса можно было обнаружить в холодном, стерильном детском доме в Иркутске, где жили 48 детей – от новорождённых до начинающих ходить. Все они родились от матерей с ВИЧ-инфекцией. В Иркутске, как и в остальной России, начинался всплеск рождаемости детей со СПИДом, и было мало сделано для того, чтобы подготовить к этому страну. В иркутском детском доме в каждой комнате спали по пять-шесть детей, только треть из них получили антивирусные препараты. Одним из таких детей была Настя Черкашина. Ей было четыре года. В тот день, когда мы заехали в детдом, она была одета в красное платье, а на голове красовался голубой бант. Ей было любопытно, но она ничего не сказала. Ее глаза заполняла тяжелая усталость. Через две комнаты от нее был Эдик Золотавин, которому вот-вот должно было исполниться 8 лет. Он лежа смотрел на нас, не понимая, что происходит. Широко открытые глаза и рот. Роза Варнакова, глава отделения, приподняла одеяло, чтобы показать тело этого истощенного ребенка размером с четырехлетнего дитя, руки и ноги – палочки. Он был самым старшим ребенком со СПИДом в ее отделении и казался смертельно больным. Его кормили только протертой пищей. Его сердце и почки были так серьезно поражены, что персонал не верил, что он может вытянуть долго. «По-моему, Богу пора решать», - вздохнула с горечью Варнакова.
Ирина Лагунина: Российское руководство отказывалось признавать серьезность проблемы. Добавлю от себя – отказывалось до тех пор, пока ведомство ООН, занимающееся борьбой со СПИДом, не подготовило специальный доклад по России, в котором предупреждало, что если правительство не предпримет срочные меры, к 2020 году некого будет призывать в армию. И вот это заставило шевелиться. Но это было позже, а сначала ситуация выглядела так:
Легче было спрятать несколько десятков детей с ВИЧ-инфекцией в каком-то трудно находимом заведении, чем пытаться решить проблему того, что тысячи таких же, как они, появятся на свет в ближайшее время. Правительство Путина не признавало критику, что оно сделало так мало, хотя оно на самом деле практически ничего не сделало. Мы встретились с Александром Голиусовым, который возглавлял крохотное отделение по ВИЧ/СПИДу в российском Министерстве здравоохранения в Москве. Еще до того, как мы успели задать ему вопрос, он разразился 20-минутной тирадой против утверждений о том, будто бы Россия ничего не сделала для того, чтобы противостоять СПИДу. Проблема со СПИДом в России сильно преувеличена, настаивал он. Путин энергично принялся за решение этой проблемы, настаивал он. Правительство выделило огромные средства на борьбу с болезнью, утверждал он, и после первоначально колебания, наконец, решило запросить средств у Всемирного фонда борьбы со СПИДом. «Можно говорить о том, правильно или неправильно мы что-то делали, но мы делаем все, что можем», - сказал он. «Конечно, я не хочу сказать, что у нас все прекрасно и замечательно. Но я так устал от этой истерии по поводу России».
Ирина Лагунина: Но потом Голиусов, человек, отвечающий за меры против эпидемии СПИДа в стране, успокоился и начал говорить трезво.
Он спокойно признал, что через несколько лет Россия столкнется с «огромной проблемой» и что у него не хватает средств, чтобы с ней справиться. В течение ближайших трех лет, признался он, в России будут ежегодно умирать десятки тысяч людей, а фармацевтическая промышленность ничего не делает для того, чтобы создать дешевые лекарства и подавить убийственную волну, потому что «в их глазах оно того не стоит».
Он вздохнул, описывая черты грядущей трагедии.
«Она дышит в затылок», - сказал он.
«Смерть дышит», - добавил его помощник.
Ирина Лагунина: А ведь все это было видно с самого начала, с первого момента, когда Владимир Путин столкнулся с человеческой трагедией – с гибелью моряков подводной лодки «Курск».
Общественное негодование выплеснулось на встрече родственников команды и военным командованием через шесть дней после того, как подлодка затонула. Надежда Тулик, резкая светловолосая мать 24-летнего моряка закричала на собравшихся военных чинов: «Свиньи! Я для этого сына растила? Вы здесь сидите жир набираете, а нам – ничего! Мой муж служил во флоте 25 лет. Ради чего? А теперь мой сын там погребен. Я вам никогда этого не прощу. Сорвите свои погоны и пустите себе пулю в лоб!». В этот момент сзади к ней подошла женщина-медик и всадила через пальто успокоительный укол. Затем, когда ноги Тулик подогнулись, она вынесла женщину из комнаты. Эта сцена была заснята и показана по телеканалам Березовского и Гусинского, порождая еще большую ярость по отношению к правительству, которое всаживает людям успокоительное, лишь бы они молчали.
Когда британские и норвежские спасатели, наконец, добрались до «Курска», они поняли, что русские наврали обо всем – никакого шторма не было, не было никаких сильных течений, не был поврежден люк, и никакого крутого наклона лодки не было. Западные приборы никогда не фиксировали никаких стуков под корпусом. Норвежский контр-адмирал Эйнар Скорген связался с Поповым и потребовал информацию о том, что произошло на самом деле. В противном случае – он пригрозил отменить операцию. «Я был на самом деле взбешен», - вспоминал от впоследствии, - «россияне порой давали нам настолько неточные данные и такую дезинформацию, что это угрожало жизни норвежских ныряльщиков». Когда 20 августа спасатели, наконец, проникли в задний отсек лодки, он был уже затоплен и в живых там никого не осталось.
Все это время Путин хранил молчание в Сочи и вернулся в Москву только через неделю после того, как затонула субмарина. Через три дня он вылетел на север, чтобы встретиться в доме офицеров с родственниками погибших. «Моя сердце болит, но ваше болит еще больше», - сказал он им. Затем он начал говорить, что власти сделали все, что могли, и приняли западную помощь, как только было предложено.
Возмущенные родственники заглушили его криками, что знают из телевизионных репортажей, что западные правительства предложили помощь намного раньше.
«Телевидение?» - воскликнул Путин. - «Они врут, врут, врут».
/…/
Это означало конец Березовского и Гусинского в России.
Ирина Лагунина: С выдержками из книги Питера Бейкера и Сьюзан Глассер «Россия Владимира Путина» вас познакомил Иван Толстой. Сьюзан, один из аргументов, который постоянно слышен на Западе, - это не новая «холодная война», потому что в нынешнем напряжении отношений между США и Россией нет идеологической составляющей. Я понимаю, что для Соединенных Штатов идеология в свое время играла роль, мы, выросшие в СССР, понимали, что коммунистическая идея – это блеф, повод подчинить себе часть мира. Вы согласны с теми, кто считает, что наступил период новой «холодной войны»? Она есть?
Сьюзан Глассер: Мне кажется, что нет. Мне кажется, что Соединенные Штаты осознали, что живут в мире, где они вынуждены сталкиваться со всевозможными и очень разнообразными проблемами. И Россия просто не находится в первом ряду проблем. По крайней мере, сегодня. Это не значит, что президент Обама и его администрация не делают для себя приоритетов. Россия может быть либо важным партнером, либо серьезной проблемой. Например, и администрация Обамы и администрация Буша искали сотрудничества с Россией, хотя бы по такому важному вопросу, как Афганистан. Так что Россия может влиять на разные международные проблемы. Она является важной составляющей в проблеме энергетической безопасности Европы, например. Но в первом ряду проблем, которые Соединенным Штатам приходится сейчас решать, Россия на данный момент не находится. И мне не кажется, что она вернется в этот ряд – по крайней мере, в самой ближайшей перспективе.
Ирина Лагунина: За 10 лет правления нынешнего режима выросло новое поколение. Оно не знает, что такое жить в страхе в социалистической системе, оно вообще мало знает о том, что представлял собой Советский Союз, скажем, в брежневские времена. В учебниках это не описано. Каковы ценности этого поколения? Чего он хотят от жизни?
Сьюзан Глассер: Конечно, намного легче идеализировать прошлое, если ты через него не прошел, если ты о нем ничего не знаешь. Это то, что я унесла после посещения в течение года уроков истории в одной из школ на окраине Москвы. Откровенно говоря, меня это сильно удивило. Проблема состояла в том, что сама учительница, которая пережила советские времена, решила во что бы то ни стало не забывать о том, через что она прошла в прошлом. Но как бы она ни старалась убедить своих учеников, они питались другим. Они питались путинской националистической пропагандой, они слышали истории от родителей – причем только хорошие истории, когда родители были молодыми, и как хороша тогда была жизнь. И они действительно были не в состоянии впитать в себя более широкую картину истории своей страны. К тому же в последнее время велась такая жестокая борьба, чтобы контролировать эту историю, чтобы переписать ее. Когда я пришла в класс, в учебнике истории был только один абзац, посвященный голоду на Украине, ничего не говорилось о миллионах погибших в сталинских трудовых лагерях. Об этом вообще ни слова в учебнике не было. Так что даже учитель истории с очень хорошими намерениями не смогла переломить всепроникающую массовую культуру, движение вспять, чтобы не дать этим детям представления о реальной истории их страны.
Ирина Лагунина: Ну, с одной стороны, их учат этой истории, они не знают прошлого благодаря путинской пропаганде и рассказам их родителей, как вы говорите. С другой стороны, они сами жили уже в другое время. Они привыкли к свободе, они не знают страха. Но вот, они начинают выходить в жизнь и сталкиваются с коррупцией, со страхом перед беспределом милиции. Ведь это неминуемо породит протест? Вам не кажется, что нынешнему российскому режиму придется как-то решать этот вопрос – либо стать более авторитарным и душить это новое вольнодумие, либо ввести какие-то более демократические нормы в стране.
Сьюзан Глассер: Конечно, это новое поколение выросло с совершенно иными жизненными устремлениями, чем их родители. Они имеют представление о том, как живет остальной мир, у них есть возможность путешествовать. Даже средний и ниже среднего класс в Москве сейчас может ездить в отпуск в Турцию или в Египет. У этого молодого поколения есть интернет, у них есть глянцевые модные журналы, вся широта мировой культуры для них открыта. И по-моему, это меняет их ожидания от жизни и, в конце концов, изменит их ожидания от власти. Потому что коррупция, которая проела почти все в стране, вызывает огромное недовольство россиян. И со временем давление на правительство в связи с этим будет расти.
Ирина Лагунина: Сьюзан Глассер, соавтор книги «Россия Владимира Путина и конец революции». И в заключении – фрагмент книги:
Таня Левина знала ответ. И она была абсолютно в нем уверена. В конце концов, сказала она, Ленин был прав.
Шел сентябрь 2003 года, начало последнего школьного года для выпускного класса школы на юго-востоке Москвы. Они говорили о революции и о том, что она дала рождение Советскому Союзу, и Таня убеждала своих одноклассников в праведности революционных идей. «Понятие демократических свобод чуждо российскому обществу», - парировала она. Конечно, большевики захватили власть в 1917 году незаконно, но все же, даже сейчас, при всем, что она знала об Иосифе Сталине, и лагерях, и о том, что последовало позже, она говорила: «Это был самый лучший выбор для России».
Ирина Лагунина: Когда закончился учебный год, Таня не изменила своих взглядов. «В конце концов, Ленин был прав».
Борис Ельцин: Дорогие друзья! Дорогие мои! Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам с Новогодним приветствием. Но это не все. Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам как президент России. Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня в последний день уходящего века я ухожу в отставку.
Ирина Лагунина: И дальше – то, чего, в принципе, можно было ожидать при достаточной доле прозорливости, но что все-таки было полной неожиданностью.
Борис Ельцин: В соответствии с Конституцией, уходя в отставку, я подписал указ о возложении обязанностей президента России на председателя правительства Владимира Владимировича Путина.
Ирина Лагунина: Вопрос: «Кто вы, господин Путин?» был тогда моментально развит в политический анекдот, который очень хорошо звучит по радио, но труден для написания. «Владимир Владимирович, скажите, а как оно будет при вас? – А КГБыло». Фраза Джорджа Буша-младшего, что он посмотрел в глаза Путина и увидел там душу, тоже, в конце концов, превратилась в политический анекдот, только в Америке. Девятью годами позже кандидат в президенты США Джон Маккейн пошутил: «Джордж Буш увидел там душу? Он должен был увидеть три буквы – КГБ».
Но шутки шутками, а режим, который сформировался в России за прошедшие 10 лет не имеет ничего общего с тем, каким его оставлял Борис Ельцин и каким он его представлял в будущем.
В начале становления этого режима московскими корреспондентами одной из наиболее влиятельных американских газет «Вашингтон пост» были Питер Бейкер и Сьюзан Глассер. Позднее они написали книгу «Россия Владимира Путина и конец революции» - картину страны от Хабаровска и Иркутска до Москвы и Кремля. Мы беседуем с Сьюзан Глассер в пражской студии Радио Свобода.
Глядя на то, как развивается этот режим, какое определение ему вы бы дали. Явно не «суверенная демократия» и не «управляемая демократия».
Сьюзан Глассер: Да, это как быть чуть-чуть беременной. Управлять демократией невозможно, демократия не управляется сверху вниз. Конечно, самый главный вопрос сейчас – какой будет следующая стадия эволюции российской политической системы. Есть ли на самом деле различия между бывшим президентом и нынешним премьер-министром Путиным и нынешним президентом Медведевым? Что меня поражает, так это то, что, если посмотреть на выступления Медведева за последний год, которым западная пресса, кстати, придавала огромное значение и большие надежды, и если сравнить эти выступления Медведева с выступлениями Путина, когда тот только пришел к власти, то замечаешь поразительное сходство. Да и какой президент России не будет выступать против коррупции или правового нигилизма, как Медведев это называет! Так что мне кажется, что на Западе существуют определенные тенденции выдавать желаемое за действительность. Так хочется, чтобы на этот раз все было иначе, чтобы было какое-то различие между двумя лидерами. Но опять-таки, если посмотреть на то, что произошло за последние два года, то вы увидите, что президент Медведев не провел никаких юридических или структурных изменений, которые предполагали бы другой путь развития.
Ирина Лагунина: А вы полагаете, что этот режим способен на перемены? Или он способен только на укрепление власти или, лучше сказать, «вертикали власти»?
Сьюзан Глассер: Конечно, у меня нет волшебного зеркала, чтобы заглянуть в будущее и предсказать, что будет. Но траектория развития за последние несколько лет была очень четкой, и пока не было сделано никаких серьезных юридических, политических, никаких структурных перемен в системе управления, которые давали бы основание думать, что развитие будет каким-то иным, нежели просто дальнейшая консолидация власти у центра.
Ирина Лагунина: Книга Питера Бейкера и Сьюзан Глассер «Россия Владимира Путина и конец революции» написана в двух измерениях. Одно – политическое, о том, как кусочек за кусочком формировалась структура власти нынешнего режима. Черта, которую Путин великолепно продемонстрировал в ходе своего стремительного карьерного роста в Москве – лояльность президенту Ельцину, назначившему его руководить ФСБ. Отрывок из книги:
Когда генеральный прокурор страны Юрий Скуратов начал совать нос в грязное белье Семьи – включая влетевшую в копеечку реконструкцию Кремля, проведенную Бородиным (расследование, которое сыграло на руку членам верхней палаты парламента, пытавшимся организовать импичмент Ельцина), - ельцинский круг начал искать способы заставить его замолчать. Однажды вечером в марте 1999 года государственное телевидение показало грубую видеозапись, на которой обнаженный мужчина, похожий на Скуратова, резвился в постели с двумя голыми женщинами, описанными как проститутки. Видео, несшее на себе все признаки компромата из ФСБ, вызвало сенсацию в Москве. Скуратов заявил об использовании незаконных методов, но Путин публично поручился за видео, назвав его «подлинным», что подорвало позиции прокурора и ударило по его политическому имиджу. Путин вместе с Ельциным встретились со Скуратовым, чтобы принудить непокорного прокурора к отставке. И точно так же, как он защитил Анатолия Собчака от прокуроров, он и сейчас исполнил свою миссию по защите своего покровителя.
Ирина Лагунина: По Кремлю поползли слухи, что именно Путин теперь и будет преемником Ельцина. Одним из тех, кого эти слухи заинтересовали, был основатель НТВ Игорь Малашенко. Чтобы понять, с кем ему предстоит иметь дело, он попросил бывшего министра торговли, а к тому времени одного из ведущих российских банкиров, знакомого Путина Петра Авена организовать встречу в неформальной обстановке. Читаем дальше в книге:
Июньским вечером Путин, Авен, Малашенко и жена Авена расслаблялись за ужином, но Малашенко так ничего и не удалось узнать о человеке, который мог стать следующим президентом. «Я потерпел полный провал, - вспоминал он впоследствии, - после трех с половиной часов разговоров я знал о Путине так же мало, как и раньше. Он был очень поверхностной личностью».
Но один момент все-таки немного приоткрыл завесу. Жена Малашенко приехала позже и, похоже, была обеспокоена звонком дочери, которая вернулась в Лондон на учебу в частной школе и которую не встретил водитель этой самой школы. Девочка, сказала жена Малашенко, не хотела просто взять лондонское такси и по-прежнему ждала.
«Наша дочь странное создание», - вздохнула она. – «Я бы уже наверняка взяла такси вместо того, чтобы сидеть и ждать в аэропорту».
Внезапно Путин перебил: «Послушайте, ваша дочь права, а вы – нет».
Жена Малашенко ответила с легким раздражением: «Почему вы так считаете?».
«Никогда нельзя быть полностью уверенным, что это на самом деле такси», - ответил Путин.
«Но это же лондонское такси», - возразила она.
«Вы не понимаете, - сказал Путин, - это не важно».
/…/
Через некоторое время Малашенко вызвали домой к Валентину Юмашеву, близкому помощнику Ельцина. «Он напрямую попросил меня поддержать Путина в качестве наследника Бориса Ельцина», - время было позднее и Малашенко был слегка ошарашен.
«Как вы можете ему доверять?» - спросил он.
«Он не предал Собчака, - ответил Юмашев, - он не предаст и нас.
Ирина Лагунина: Другое измерение книги «Россия Владимира Путина» – проверка действительностью того, на что способен этот режим. И эта проверка производится в социальных областях – здравоохранение, реформа армии, дедовщина, СПИД. В чем состояла задумка такого подхода? Напомню, мы беседуем с автором этой блестящей картины России начала 2000 годов – журналистом Сьюзан Глассер.
Сьюзан Глассер: Для нас было важно создать портрет России того периода, показать, что она не ограничена проблемами высокой политики, которые, в конечном итоге, мало кого в России волнуют, потому что большинство людей в стране не вносят сегодня свой вклад в эту политику, не определяют ее. Мы хотели написать о России широко, написать о российском обществе, ведь в конце концов, именно оно ничуть не хуже показывает состояние российской политики, чем разговоры о самой политике. Я хорошо помню, как мы писали о проблеме СПИДа. Сейчас положение немного улучшилось, но в то время в российском министерстве здравоохранения было всего четыре человека, которые занимались этой проблемой в стране. И это – в то время, когда в России шло самое быстрое распространение ВИЧ-инфекции в мире! И это тоже что-то говорит о российском правительстве и российской политике, хотя ты не говоришь напрямую о Владимире Путине. Мы написали об очень печальном состоянии российских вооруженных сил и попытались восстановить картину попыток провести реформы в начале путинского правления. И эти попытки армейской реформы показывают общий крах проекта реформ, которые было начали проводить после развала Советского Союза. Но армия также показывает картину российского общества. Условия, в которых живут призывники, всепоглощающая коррупция. Ни у кого из знакомых мне людей среднего класса в Москве сыновья не служили в армии. А в то же время матери из отдаленных деревень рассказывали нам самые чудовищные истории о том, к чему вынуждали их сыновей.
Ирина Лагунина: Гость пражской студии – соавтор книги «Россия Владимира Путина и конец революции» Сьюзан Глассер. Перед тем, как мы продолжим разговор, еще несколько печальных картин из книги.
Будущее демографического кризиса можно было обнаружить в холодном, стерильном детском доме в Иркутске, где жили 48 детей – от новорождённых до начинающих ходить. Все они родились от матерей с ВИЧ-инфекцией. В Иркутске, как и в остальной России, начинался всплеск рождаемости детей со СПИДом, и было мало сделано для того, чтобы подготовить к этому страну. В иркутском детском доме в каждой комнате спали по пять-шесть детей, только треть из них получили антивирусные препараты. Одним из таких детей была Настя Черкашина. Ей было четыре года. В тот день, когда мы заехали в детдом, она была одета в красное платье, а на голове красовался голубой бант. Ей было любопытно, но она ничего не сказала. Ее глаза заполняла тяжелая усталость. Через две комнаты от нее был Эдик Золотавин, которому вот-вот должно было исполниться 8 лет. Он лежа смотрел на нас, не понимая, что происходит. Широко открытые глаза и рот. Роза Варнакова, глава отделения, приподняла одеяло, чтобы показать тело этого истощенного ребенка размером с четырехлетнего дитя, руки и ноги – палочки. Он был самым старшим ребенком со СПИДом в ее отделении и казался смертельно больным. Его кормили только протертой пищей. Его сердце и почки были так серьезно поражены, что персонал не верил, что он может вытянуть долго. «По-моему, Богу пора решать», - вздохнула с горечью Варнакова.
Ирина Лагунина: Российское руководство отказывалось признавать серьезность проблемы. Добавлю от себя – отказывалось до тех пор, пока ведомство ООН, занимающееся борьбой со СПИДом, не подготовило специальный доклад по России, в котором предупреждало, что если правительство не предпримет срочные меры, к 2020 году некого будет призывать в армию. И вот это заставило шевелиться. Но это было позже, а сначала ситуация выглядела так:
Легче было спрятать несколько десятков детей с ВИЧ-инфекцией в каком-то трудно находимом заведении, чем пытаться решить проблему того, что тысячи таких же, как они, появятся на свет в ближайшее время. Правительство Путина не признавало критику, что оно сделало так мало, хотя оно на самом деле практически ничего не сделало. Мы встретились с Александром Голиусовым, который возглавлял крохотное отделение по ВИЧ/СПИДу в российском Министерстве здравоохранения в Москве. Еще до того, как мы успели задать ему вопрос, он разразился 20-минутной тирадой против утверждений о том, будто бы Россия ничего не сделала для того, чтобы противостоять СПИДу. Проблема со СПИДом в России сильно преувеличена, настаивал он. Путин энергично принялся за решение этой проблемы, настаивал он. Правительство выделило огромные средства на борьбу с болезнью, утверждал он, и после первоначально колебания, наконец, решило запросить средств у Всемирного фонда борьбы со СПИДом. «Можно говорить о том, правильно или неправильно мы что-то делали, но мы делаем все, что можем», - сказал он. «Конечно, я не хочу сказать, что у нас все прекрасно и замечательно. Но я так устал от этой истерии по поводу России».
Ирина Лагунина: Но потом Голиусов, человек, отвечающий за меры против эпидемии СПИДа в стране, успокоился и начал говорить трезво.
Он спокойно признал, что через несколько лет Россия столкнется с «огромной проблемой» и что у него не хватает средств, чтобы с ней справиться. В течение ближайших трех лет, признался он, в России будут ежегодно умирать десятки тысяч людей, а фармацевтическая промышленность ничего не делает для того, чтобы создать дешевые лекарства и подавить убийственную волну, потому что «в их глазах оно того не стоит».
Он вздохнул, описывая черты грядущей трагедии.
«Она дышит в затылок», - сказал он.
«Смерть дышит», - добавил его помощник.
Ирина Лагунина: А ведь все это было видно с самого начала, с первого момента, когда Владимир Путин столкнулся с человеческой трагедией – с гибелью моряков подводной лодки «Курск».
Общественное негодование выплеснулось на встрече родственников команды и военным командованием через шесть дней после того, как подлодка затонула. Надежда Тулик, резкая светловолосая мать 24-летнего моряка закричала на собравшихся военных чинов: «Свиньи! Я для этого сына растила? Вы здесь сидите жир набираете, а нам – ничего! Мой муж служил во флоте 25 лет. Ради чего? А теперь мой сын там погребен. Я вам никогда этого не прощу. Сорвите свои погоны и пустите себе пулю в лоб!». В этот момент сзади к ней подошла женщина-медик и всадила через пальто успокоительный укол. Затем, когда ноги Тулик подогнулись, она вынесла женщину из комнаты. Эта сцена была заснята и показана по телеканалам Березовского и Гусинского, порождая еще большую ярость по отношению к правительству, которое всаживает людям успокоительное, лишь бы они молчали.
Когда британские и норвежские спасатели, наконец, добрались до «Курска», они поняли, что русские наврали обо всем – никакого шторма не было, не было никаких сильных течений, не был поврежден люк, и никакого крутого наклона лодки не было. Западные приборы никогда не фиксировали никаких стуков под корпусом. Норвежский контр-адмирал Эйнар Скорген связался с Поповым и потребовал информацию о том, что произошло на самом деле. В противном случае – он пригрозил отменить операцию. «Я был на самом деле взбешен», - вспоминал от впоследствии, - «россияне порой давали нам настолько неточные данные и такую дезинформацию, что это угрожало жизни норвежских ныряльщиков». Когда 20 августа спасатели, наконец, проникли в задний отсек лодки, он был уже затоплен и в живых там никого не осталось.
Все это время Путин хранил молчание в Сочи и вернулся в Москву только через неделю после того, как затонула субмарина. Через три дня он вылетел на север, чтобы встретиться в доме офицеров с родственниками погибших. «Моя сердце болит, но ваше болит еще больше», - сказал он им. Затем он начал говорить, что власти сделали все, что могли, и приняли западную помощь, как только было предложено.
Возмущенные родственники заглушили его криками, что знают из телевизионных репортажей, что западные правительства предложили помощь намного раньше.
«Телевидение?» - воскликнул Путин. - «Они врут, врут, врут».
/…/
Это означало конец Березовского и Гусинского в России.
Ирина Лагунина: С выдержками из книги Питера Бейкера и Сьюзан Глассер «Россия Владимира Путина» вас познакомил Иван Толстой. Сьюзан, один из аргументов, который постоянно слышен на Западе, - это не новая «холодная война», потому что в нынешнем напряжении отношений между США и Россией нет идеологической составляющей. Я понимаю, что для Соединенных Штатов идеология в свое время играла роль, мы, выросшие в СССР, понимали, что коммунистическая идея – это блеф, повод подчинить себе часть мира. Вы согласны с теми, кто считает, что наступил период новой «холодной войны»? Она есть?
Сьюзан Глассер: Мне кажется, что нет. Мне кажется, что Соединенные Штаты осознали, что живут в мире, где они вынуждены сталкиваться со всевозможными и очень разнообразными проблемами. И Россия просто не находится в первом ряду проблем. По крайней мере, сегодня. Это не значит, что президент Обама и его администрация не делают для себя приоритетов. Россия может быть либо важным партнером, либо серьезной проблемой. Например, и администрация Обамы и администрация Буша искали сотрудничества с Россией, хотя бы по такому важному вопросу, как Афганистан. Так что Россия может влиять на разные международные проблемы. Она является важной составляющей в проблеме энергетической безопасности Европы, например. Но в первом ряду проблем, которые Соединенным Штатам приходится сейчас решать, Россия на данный момент не находится. И мне не кажется, что она вернется в этот ряд – по крайней мере, в самой ближайшей перспективе.
Ирина Лагунина: За 10 лет правления нынешнего режима выросло новое поколение. Оно не знает, что такое жить в страхе в социалистической системе, оно вообще мало знает о том, что представлял собой Советский Союз, скажем, в брежневские времена. В учебниках это не описано. Каковы ценности этого поколения? Чего он хотят от жизни?
Сьюзан Глассер: Конечно, намного легче идеализировать прошлое, если ты через него не прошел, если ты о нем ничего не знаешь. Это то, что я унесла после посещения в течение года уроков истории в одной из школ на окраине Москвы. Откровенно говоря, меня это сильно удивило. Проблема состояла в том, что сама учительница, которая пережила советские времена, решила во что бы то ни стало не забывать о том, через что она прошла в прошлом. Но как бы она ни старалась убедить своих учеников, они питались другим. Они питались путинской националистической пропагандой, они слышали истории от родителей – причем только хорошие истории, когда родители были молодыми, и как хороша тогда была жизнь. И они действительно были не в состоянии впитать в себя более широкую картину истории своей страны. К тому же в последнее время велась такая жестокая борьба, чтобы контролировать эту историю, чтобы переписать ее. Когда я пришла в класс, в учебнике истории был только один абзац, посвященный голоду на Украине, ничего не говорилось о миллионах погибших в сталинских трудовых лагерях. Об этом вообще ни слова в учебнике не было. Так что даже учитель истории с очень хорошими намерениями не смогла переломить всепроникающую массовую культуру, движение вспять, чтобы не дать этим детям представления о реальной истории их страны.
Ирина Лагунина: Ну, с одной стороны, их учат этой истории, они не знают прошлого благодаря путинской пропаганде и рассказам их родителей, как вы говорите. С другой стороны, они сами жили уже в другое время. Они привыкли к свободе, они не знают страха. Но вот, они начинают выходить в жизнь и сталкиваются с коррупцией, со страхом перед беспределом милиции. Ведь это неминуемо породит протест? Вам не кажется, что нынешнему российскому режиму придется как-то решать этот вопрос – либо стать более авторитарным и душить это новое вольнодумие, либо ввести какие-то более демократические нормы в стране.
Сьюзан Глассер: Конечно, это новое поколение выросло с совершенно иными жизненными устремлениями, чем их родители. Они имеют представление о том, как живет остальной мир, у них есть возможность путешествовать. Даже средний и ниже среднего класс в Москве сейчас может ездить в отпуск в Турцию или в Египет. У этого молодого поколения есть интернет, у них есть глянцевые модные журналы, вся широта мировой культуры для них открыта. И по-моему, это меняет их ожидания от жизни и, в конце концов, изменит их ожидания от власти. Потому что коррупция, которая проела почти все в стране, вызывает огромное недовольство россиян. И со временем давление на правительство в связи с этим будет расти.
Ирина Лагунина: Сьюзан Глассер, соавтор книги «Россия Владимира Путина и конец революции». И в заключении – фрагмент книги:
Таня Левина знала ответ. И она была абсолютно в нем уверена. В конце концов, сказала она, Ленин был прав.
Шел сентябрь 2003 года, начало последнего школьного года для выпускного класса школы на юго-востоке Москвы. Они говорили о революции и о том, что она дала рождение Советскому Союзу, и Таня убеждала своих одноклассников в праведности революционных идей. «Понятие демократических свобод чуждо российскому обществу», - парировала она. Конечно, большевики захватили власть в 1917 году незаконно, но все же, даже сейчас, при всем, что она знала об Иосифе Сталине, и лагерях, и о том, что последовало позже, она говорила: «Это был самый лучший выбор для России».
Ирина Лагунина: Когда закончился учебный год, Таня не изменила своих взглядов. «В конце концов, Ленин был прав».
