Елена Фанайлова: Свобода в клубе "ArteFAQ". Русский Новый год.
За нашим столом Екатерина Лапина-Кратасюк, культуролог, теоретик медиа, сотрудник РГГУ; Илья Кукулин, литературовед, литературный критик, доцент Высшей школы экономики; Алексей Левинсон, социолог, руководитель отдела социокультурных исследований "Левада-центра"; Игорь Морозов, этнограф, специалист про фольклору, сотрудник Института антропологии и этнологии Российской Академии наук; историк литературы Мария Майофис, редактор отдела истории журнала "НЛО"; литературовед, известный славист Хенрик Баран, специалист по семиотике, русскому авангарду и русского фольклору; и Анаит Пирузян, филолог, журналист, автор книги «Кулинарный дневник».
В этой книге написано, что «новогодний стол – это знак и символ, а в символах важно постоянство». Давайте поговорим о постоянных символах Нового года: елка, салат оливье, телевизор, шампанское. Елка, насколько я понимаю, существует в России не так давно, со времен Петра, в советское время был такой период, когда ее запретили, и только в 30-е годы она вернулась к детям рабочих после некоторого перерыва. Может быть, Игорь Морозов расскажет больше об этом?
Игорь МорозовИгорь Морозов: Вообще-то в народных традициях существует в разных локальных разновидностях рождественское дерево. То есть оно может фигурировать как праздничный символ. Но это, скорее, маргиналия какая-то. А в массе своей в традиционном празднике елка отсутствовала. Конечно, в таком виде, как сейчас, ее не было.
Елена Фанайлова: Почему она вдруг появилась?
Игорь Морозов: Это некий официальный символ праздника, который вводился очень долго, постепенно и в городской традиции сначала, в определенной социальной среде, а уже где-то в 30-е годы прошлого века мы получили, как массовую традицию, уже внедренную в быт советских граждан. Причем это, как известно, поддерживалось массированной пропагандистской кампанией, поэтому она довольно стандартная, эта елка, с определенными способами ее установления, украшения, какими-то ритуалами вокруг нее и так далее. То есть в каком-то смысле можно сказать, что это пережиток советской эпохи в наше время, наверное. Хотя мы знаем, что на Западе это ведь тоже распространено в какой-то степени, поэтому можно это рассматривать иначе, что это как бы некоторое наше такое неожиданное приобщение к западной традиции.
Елена Фанайлова: Про елочные игрушки кто-нибудь расскажет?
Алексей Левинсон Алексей Левинсон: Не про игрушки, а про то, что елка становится игрушечной. По данным опроса, который провел "Левада-центр" совсем недавно, ожидают, что у них будет живая елка, 33 процента россиян, а то, что у них будет искусственная елка, уже 36. Здесь такая явная тенденция в сторону превращения самой елки, по сути дела, в модель елки, в игрушку.
Во-первых, это проще. Во-вторых, это, в конечном счете, дешевле. Живая елка становится атрибутом все более богатых семей. Заметим, что живые елки у нас завозятся из Бельгии. Кто видел еловые леса в Бельгии, расскажите. Но импорт живых елок - видно, на какой сегмент населения это нацелено. Кроме того, есть еще соображения экологического характера: не рубить елочку, просто спеть про эту песенку, елочку не трогать.
Хенрик Баран: Почему они привозятся из Бельгии? Я тут принимал участие в покупке, мне кажется, что это все-таки была местная.
Алексей Левинсон: Я не хочу сказать, что все елки из Бельгии. Я хочу сказать, что на рынке присутствуют, в том числе, и импортные елки премиум-класса. Они очень хорошо упакованы, они, видимо, обладают еще какими-то достоинствами. На моей памяти елки очень сильно дифференцировались. Раньше купить елку - это значит выбрать хорошую, и требовался такой специальный глаз, какие-то пьяные мужики мерили ее рейкой, обманывали тебя на семь рублей. Это все было в порядке вещей. А сейчас это такой бизнес, елки дифференцированы, можно купить что-то довольно плохое сравнительно дешево и что-то неплохое очень дорого. Ну и, наконец, себе получить просто совсем уже классный какой-то подарок с доставкой. Как все, конечно, это атрибут современного городского быта во всей полноте.
Елена Фанайлова: Про игрушки, пожалуйста, расскажите.
Анаит ПирузянАнаит Пирузян: Мне очень повезло, когда я была маленькая и жила в Ереване, у нас были очень старые, довоенные игрушки, еще моей мамы, моего дяди. Более изумительных игрушек я не видела с тех пор. Это были фигурки из папье-маше, из ваты, вручную сделанные, велосипедик не могу забыть, красоты изумительной, маленькие корзиночки, в которых лежали как бы такие лялечки, какие-то шарики совершенно фантастические, девочки на коньках – и все это было красоты просто волшебной.
Алексей Левинсон: У меня дома хранится попугай, который старше моего отца, то есть ему существенно много лет, скажем так.
Елена Фанайлова: Из чего он сделан?
Алексей Левинсон: Видимо, это шелк. Он желто-синий какой-то, в кольце, частично уже облезший, обмотан золоченной проволокой. Это было, видимо, что-то фантастическое.
Игорь Морозов: Я бы не сказал, конечно, что те игрушки, которые были у нас в детстве, были более совершенны, чем сейчас, но, естественно, все мы их помним, как наилучшее впечатление нашего детства. У меня была такая трагедия, какой-то Новый год мы отмечали, мне было еще менее десяти лет, я пришел к елке, трепеща, и решил зажечь свечечку. И эта елка мгновенно сгорела просто на моих глазах. С тех пор мне не ставили елки. Вот эта елка осталась в моей жизни, как самая лучшая елка на свете. На самом деле сейчас игрушки может быть и лучше, они более изысканные в каком-то смысле, может быть это штамповка, но на них очень много всяких разных красивых штучек. У меня тоже были какие-то игрушечки, они довольно, наверное, примитивные с современной точки зрения, какие-то огурчики, какие-то снегурочки, деды морозы маленькие из ваты, но они настолько запомнились! Не в дороговизне дело, а в том, что это действительно некая особая атмосфера Нового года, которая создается при помощи такой атрибутики.
Хенрик БаранХенрик Баран: На Западе это не новогодняя елка, а рождественская елка в первую очередь. Говорить о новогодней - это чисто уже советская привычка в результате той трансформации, которой подвергли хорошую русскую рождественскую елку. А вообще-то ведь все это происходит из Германии изначально и по всей Западной Европе, а так же в России, как и в Соединенных Штатах, это все перенесли, старую традицию. Есть хорошее немецкое слово для елки, для елочного древа, сейчас не помню. Для нас Новый год не связан с елкой как таковой. Напоследок могу просто сообщить, это уже чисто семейный факт, что родственники моей жены выращивают ели для продажи. У них большая ферма в штате Нью-Йорк и, начиная где-то с 20-х чисел ноября, к ним приезжают на больших машинах действительно более зажиточные американцы, поскольку это такие импозантные, больших размеров ели, и увозят.
Илья Кукулин: В работах Хенрика Барана и его соавтора Елены Душечкиной рассказывается, собственно, вся эта подробная история про то, как был создан советский ритуал празднования Нового года фольклорного характера, с которого вы начали нашу программу, и как был создан искусственный из разных прототипов образ Деда Мороза. Обогащение семантики образа Деда Мороза, который возник уже при советской власти, продолжается вплоть до настоящего момента. Мне пришлось видеть недавно в парке Коломенское изображение Деда Мороза, сделанное точно по модели Санта Клауса, в том числе с санями и оленями. И уже скоро, я думаю, атрибутами русского Деда Мороза станут сани и олени, на которых он летает. При этом, собственно, Рождество превращается в праздник сугубо религиозный, а Новый год приобретает сакральный смысл метафизического перехода в следующее временное измерение, что не может удивлять тех людей, кто знает, с каким трепетом в России относятся ко времени и к истории.
Елена Фанайлова: Мне кажется, что нигде в мире, кроме как в России, просмотр телевизора не является такой специальной программой, связанной с Новым годом. В моем советском детстве так было положено. Включили телевизор, увидели Леонида Ильича Брежнева, он сказал что-то, потом по привычке мы уже видели Ельцина и так далее, и так далее. Насколько это обязательная история? Неужели телевизор единственное, что людей может объединить в этот день?
Екатерина Лапина-КратасюкЕкатерина Лапина-Кратасюк: Хочу подтвердить. К примеру, американцы тоже встречают Новый год вокруг телевизора. Но в целом в Европе, если говорить о таком показателе популярности телевидения, как рейтинг, то в Европе, напротив, в новогоднюю ночь рейтинги очень падают. В России же рейтинг новогодней ночи взлетает до рекордной отметки. Стоимость рекламного времени в новогоднюю ночь превышает все мыслимые рекорды, это очень важный показатель. В Европе во многих странах люди предпочитают уехать куда-то на Новый год или встречать Новый год в кругу семьи. В России же из-за отсутствия определенных традиций, из-за утраты ритуалов, языческих или христианских, телевизор очень часто является единственным фактором объединения. Вспомните, как мы вообще в Новый год сидим? Либо гости располагаются вокруг стола, но так, чтобы можно было сидеть вполоборота к телевизору, либо вообще занимают места на диване, перед ними стол с праздничным угощением и почетное место занимает телевизор с президентом. Соответственно, все гости обращены именно к нему, они не коммуницируют друг с другом, они коммуницируют с телевизором и по поводу телевизора. Обсуждается услышанное, увиденное, но все темы возникают, собственно, из-за этого ящика. Борис Владимирович Дубин как раз об этом достаточно много писал в своих статьях, о телевидении, он говорил, что это связано с некоторой утратой способов идентификации в советское и постсоветское время. Телевизор действительно служил единственным источником такой единой российской идентичности, когда можно было объединиться вокруг него и вместе со всей страной пережить некоторый праздничный ритуал.
Елена Фанайлова: И главный момент – это бой курантов. Вся страна должна объединиться вокруг боя кремлевских курантов на Спасской башне. Это, безусловно, советский тип ритуальной коммуникации.
Екатерина Лапина-Кратасюк: На самом деле и в Испании, и в Англии бой курантов – это значимая часть телевизионного представления, бой часов на Биг-Бене. Это действительно один из важных элементов телевизионного вечера новогоднего.
Елена Фанайлова: Хенрик Баран, ваш комментарий, как смотрят телевизор в новогоднюю ночь в Европе и в Америке?
Хенрик Баран: Про Европу боюсь что-либо сказать. Про Америку могу лишь про наши семейные традиции, если хотите. В основном мы телевизор включаем в самый последний момент, где-то за двадцать минут до полуночи, и вместе со всей страной следим за световым шаром, который спускается вниз на башню в Таймс-сквер. Одновременно вся Америка смотрит и на шар, и на народ, который собирается в это время на Таймс-сквер и гуляет вовсю. А те, кто собирается в Таймс-сквер, в свою очередь тоже смотрят большой экран, который показывает их самих, а также всю страну, которая смотрит на них. Так что возникает некоторое такое зеркальное пространство, если хотите, в котором часы и этот световой шар играют значительную объединяющую роль.
Елена Фанайлова: А президент говорит речь к американскому народу в эту ночь?
Хенрик Баран: Не припомню. Вообще, его присутствие не является обязательным моментом. Он все-таки обычно удаляется куда-то по традиции в поместье Кемп-Дэвид или подальше и с речью не выступает.
Алексей Левинсон: Я хотел обратить внимание на слово "часы". Вообще, Новый год – это главный или единственный праздник времени. Везде и здесь, в нашей стране тоже, в каком-то смысле Рождество тоже можно считать праздником времени, но здесь это праздник, в котором нет никакого другого смысла, кроме условности счета времени. То, что все объединяются вокруг этой пустой по сути дела условности, когда нельзя ничего сказать, но, оказывается, в нее можно очень много вложить: желать счастья в связи с тем, что время идет, можно прощаться с чем-то дурным и ждать чего-то хорошего. И этот прибор технический, который помогает этот ритуал отыграть, это часы. Телевизор выполняет роль часов, иногда он показывает часы, как мы видим, во многих странах. Тот, кто выступает, например, президент, он по сути дела фигура при часах. В общем, не так важно, что он говорит, важно, что он скажет потом "с Новым годом, товарищи". То есть он скажет то, что прозвонят далее колокола курантов или еще что-нибудь. Внимание людей к этому обстоятельству гораздо важнее, чем внимание к президенту или к королю, как к политической фигуре.
Екатерина Лапина-Кратасюк: Действительно, никто не помнит, о чем сказал президент, никто не может пересказать его речь. Все напряженно, с бокалом шампанского в руках ждут, когда пробьют куранты. Тем не менее, мне кажется это довольно показательным, что именно в России Новый год провозглашает президент или глава государства. Это началось с Леонида Брежнева, причем первое свое выступление он читал по бумажке. Оказалось, что это не очень приемлемо, в следующий раз уже на огромном листе ватмана было написано выступление, он читал его уже так, как мы это привыкли видеть, в камеру.
На самом деле в Европе, в Великобритании, например, существует рождественское приветствие королевы, а премьер-министр вообще не произносит никаких слов в Новый год. Зато существует альтернативное поздравление с Новым годом, как правило, от лидера какой-то мусульманской страны. Таким образом создается совершенно другой эффект. У нас же ситуация абсолютно безальтернативная, но странным образом в последние годы она стала раздваиваться, уже второй год нас приветствуют два человека, Путин и Медведев. Между прочим, в первый раз это было в ситуации, когда не было понятно, кто президент, Горбачев или Ельцин, и тогда приветствовал всех Михаил Задорнов. Это было единственный раз, когда Новый год был задержан на две минуты, потому что он не уложился в формат. Это было в 1991 году. А в 1999 году ситуация была еще более интересная, потому что днем мы увидели Ельцина… У многих возник такой временной сбой, потому что никто не понял, почему президент появляется не перед двенадцатью часами. И вдруг он совершенно неожиданно для всей страны объявил, что он уходит, устал, знаменитая фраза "я устал". И уже в двенадцать часов нас приветствовал тогда премьер-министр, будущий президент Владимир Путин.
Елена Фанайлова: Интересно, в России до революции была какая-нибудь традиция, когда царь-батюшка выходит к народу и говорит: друзья мои, подданные, или как он к ним обращался, православные?
Игорь Морозов: Не было такого. Все-таки здесь речь зашла о телевизоре. Мы в последнее время проводили специальное исследование по современным интерьерам, городским, деревенским, и обнаружилась довольно интересная вещь. Телевизор стал занимать очень важное место в интерьере. В частности, он все чаще устанавливается в святом так называемом углу, в красном углу, там, где иконы, прямо под иконами часто. То есть это важная вещь, что народ собирается вокруг телевизора в столь сакральное время, как Новый год, переход от старого года к новому году, это, конечно, неудивительно. Мне понравилась реплика насчет зеркальности времени. Потому что телевизор в каком-то смысле - это зеркало. Раньше, как известно, перед Новым годом девушки на воде или на зеркале гадали. В каком-то смысле телевизор - это такое предвестие судьбы. То есть теперь там медиаличности это все предвещают, но, собственно, суть-то остается
И еще одно. Когда мы говорим о президенте или какой-то важной личности, которая поздравляет всех остальных, то нужно помнить, что существовала такая - по крайней мере, у славянских народов – такая традиция «полазника». То есть первый человек, который приходит в дом и приносит тебе счастье. Это особый ритуал, когда принимают этого полазника, человека, так сказать, приносящего счастье. В этом смысле президент или тот, кто выступает, это некий аналог полазника, человека, который нам приносит счастье. Ну, что делать…
Мария МайофисМария Майофис: Я хотела про две вещи сказать, одну историческую, возвращаясь к теме, обращался ли император к народу. Дело в том, что Рождество, 25 декабря по старому стилю, в России было еще, начиная с 1813 года, годовщиной избавления от французского нашествия. Это отмечалось вплоть до революции. То есть, кроме Рождества, отмечался еще и этот праздник. По крайней мере, до конца XIX века это была очень значимая дата, кроме, собственно, Рождества. Это первое, по поводу истории.
Теперь по поводу современности. Поскольку когда-то в журнале "Новое литературное обозрение" мы делали такой раздел, в котором Алексей Георгиевич принимал участие, про празднование Нового года, меня интересовало, что сохранилось в праздновании Нового года действительно от советского времени, а что пришло нового. Изменения происходят гораздо больше на уровне материальной культуры до телевизора. То есть салат может быть уже не оливье, и водку могут уже не пить, а могут пить какие-то более изощренные напитки, вообще стол может быть организован совсем по-другому, но начиная с телевизора, уже ближе к уровню ценностей каких-то символических, идеологических все остается. То есть таких перемен, как на уровне более низком, бытовом, мы не видим. Тот же самый телевизор, то же самое сакрализирующее отношение к Новому году, как к объединяющему нацию празднику, на мой взгляд, празднику в гораздо большей степени, чем, например, 9 Мая, - все это остается с советского времени, с позднего советского особенно.
Елена Фанайлова: Я бы сейчас хотела послушать Анаит Пирузян с рассказом о новогодней кулинарии. Как это менялось с советского времени? В советское время понятно, для того, чтобы приготовить салат оливье, нужны какие-то немыслимые усилия: горошек найти, за курочкой выстоять в очереди...
Анаит Пирузян: Стол не очень, может быть, но он меняется, безусловно. Конечно, салат оливье остался, но это, мне кажется, такая уже бравада, просто людям очень нравится делать из этого фетиш, они с удовольствием это делают. Все немножко устали оттого, что надо все ругать, что было раньше, почему бы не любить салат оливье и обязательно его делать, чтобы все знали, что мы такие, вот у нас тоже есть.
Елена Фанайлова: Я, кстати, помню, что в конце девяностых -начале двухтысячных салат оливье ушел, а потом вдруг вернулся опять.
Анаит Пирузян: Совершенно верно. С таким взрывом новой волны патриотизма, который сейчас имеет место быть, вернулся салат оливье, какие-то еще атрибуты. Но в принципе, мне кажется, стол очень изменился. Колбасой сервелат уже никого не удивить, все какие-то западные штучки, все это имеет место.
В Армении, где я тоже часто встречала Новый год, поросенок был всегда. Это было сложно. В Армении на Новый год накрывались такие столы, это просто было что-то неописуемое, и до сих пор это так. Там были, конечно, какие-то советские блюда и какие-то советские продукты, которые были очень важны, но, кроме того, были сугубо армянские. Например, на Новый год готовилась всегда постная толма, по-армянски «пасуц толма», очень вкусная, ее много видов. Потом всякие армянские сладости, всякие перемешанные с изюмом орешки и так далее. Изобилие фантастическое, просто совершенно неописуемое и это длится дней десять, наверное, люди ходят друг к другу в гости. Ко всем, кого ты знаешь, надо пойти обязательно, и везде ты ешь, это просто что-то совершенно неописуемое. Такого я не видела нигде, честно.
Екатерина Лапина-Кратасюк: Я жду, когда кто-нибудь упомянет селедку под шубой. Почему-то для меня как раз не салат оливье, а шампанское, телевизор и селедка под шубой – это символ Нового года. Я не знаю, может быть это проблема моего сибирского детства, проведенного в Академгородке, но салат оливье там вообще никто не делал. Мы делали селедку под шубой, это было действительно самым настоящим, самым праздничным фактором Нового года.
Илья КукулинИлья Кукулин: Я хотел бы добавить к таким фольклорно общепринятым правилам встречи Нового года, которые нам навязаны телевидением, это "Голубой огонек", который зародился в 60-е годы, как теперь модно говорить, как формат, и продолжается до сих пор в разных видах. То есть существует глубокое общее убеждение, что немедленно после боя курантов для того, чтобы выйти из этого напряженного ожидания, должны показать что-то очень долгое, очень развлекательное и бессюжетное. То есть некоторый постоянный релакс, периодически перебиваемый взрывами хохота. Мне кажется, что первый артист, которого покажут в "Голубом огоньке", или первые эстрадные звезды, с разной степенью могут претендовать на роль первого гостя, который пришел в Новый год. Они оспаривают эту роль у президента, президент гость строгий, а это гости веселые, которые своего рода являются, тоже позволю себе вспомнить перенос рождественских признаков на Новый год, колядниками, которые поют под окнами.
Игорь Морозов: Скорее всего, это аналог даже не колядников, а ряженых, ватаги ряженых, которые на Новый год как раз и ходят вечером. Вот они действительно смешат, смешные сценки всякие изображают и так далее. В этом смысле они, конечно, прямые аналоги современных юмористов.
Елена Фанайлова: Самое время поговорить о культуре новогоднего пития.
Алексей Левинсон: Я с удовольствием перехожу к этой теме, потому что много одних только разговоров о том, как именно будут пить, как Россия будет пить десять дней, все выпьют или в какое состояние придут. В последние годы, когда у нас удлинились новогодние каникулы, разговоры эти, если вы заметили, тоже очень интенсифицировались. Могу сообщить о разговоре с продавщицами специального винно-водочного магазина, где стенка стояла любых напитков. Я так робко спросил, неужели все это выпьют. "Что?! – сказали они со смехом. – Четыре раза, и все равно потом пусто будет". Так что надежд на наш народ можно не терять.
Елена Фанайлова: Давайте Хенрика Барана послушаем, каковы в Америке традиции алкогольного времяпровождения на Новый год и каких-то переодеваний, масок? Или это не новогодняя история?
Хенрик Баран: Переодевание сейчас не является массовым явлением в современной городской культуре, если хотите, Штатов, по крайней мере. Карнавал тоже не связан в основном с Новым годом, он все-таки попозже возникает и в Штатах, тоже в некоторых городах, Новый Орлеан. А выпивка новогодняя - это все-таки в первую очередь шампанское. Это очень традиционно. Можно пить все, что угодно, но шампанское должно присутствовать.
Мария Майофис: Мой собственный опыт поездки за рубеж, особенно в Америку, показал мне, что наш Новый год сконденсировал в себе приметы иностранных праздников, которых у нас нет, и традиции. В этом смысле Новый год, как сказали бы по-научному, у нас гиперсемиотизирован. То есть перегружен знаками и традициями, потому что у нас нет Хэллуина, который забирает на себя такую протестную энергию, карнавальную стихию, у нас нет Дня благодарения, который подразумевает встречу тесным семейным кругом, такой узко семейный праздник.
Игорь Морозов: Собственно, Новый год – это и есть наш Хэллуин.
За нашим столом Екатерина Лапина-Кратасюк, культуролог, теоретик медиа, сотрудник РГГУ; Илья Кукулин, литературовед, литературный критик, доцент Высшей школы экономики; Алексей Левинсон, социолог, руководитель отдела социокультурных исследований "Левада-центра"; Игорь Морозов, этнограф, специалист про фольклору, сотрудник Института антропологии и этнологии Российской Академии наук; историк литературы Мария Майофис, редактор отдела истории журнала "НЛО"; литературовед, известный славист Хенрик Баран, специалист по семиотике, русскому авангарду и русского фольклору; и Анаит Пирузян, филолог, журналист, автор книги «Кулинарный дневник».
В этой книге написано, что «новогодний стол – это знак и символ, а в символах важно постоянство». Давайте поговорим о постоянных символах Нового года: елка, салат оливье, телевизор, шампанское. Елка, насколько я понимаю, существует в России не так давно, со времен Петра, в советское время был такой период, когда ее запретили, и только в 30-е годы она вернулась к детям рабочих после некоторого перерыва. Может быть, Игорь Морозов расскажет больше об этом?
Елена Фанайлова: Почему она вдруг появилась?
Игорь Морозов: Это некий официальный символ праздника, который вводился очень долго, постепенно и в городской традиции сначала, в определенной социальной среде, а уже где-то в 30-е годы прошлого века мы получили, как массовую традицию, уже внедренную в быт советских граждан. Причем это, как известно, поддерживалось массированной пропагандистской кампанией, поэтому она довольно стандартная, эта елка, с определенными способами ее установления, украшения, какими-то ритуалами вокруг нее и так далее. То есть в каком-то смысле можно сказать, что это пережиток советской эпохи в наше время, наверное. Хотя мы знаем, что на Западе это ведь тоже распространено в какой-то степени, поэтому можно это рассматривать иначе, что это как бы некоторое наше такое неожиданное приобщение к западной традиции.
Елена Фанайлова: Про елочные игрушки кто-нибудь расскажет?
Во-первых, это проще. Во-вторых, это, в конечном счете, дешевле. Живая елка становится атрибутом все более богатых семей. Заметим, что живые елки у нас завозятся из Бельгии. Кто видел еловые леса в Бельгии, расскажите. Но импорт живых елок - видно, на какой сегмент населения это нацелено. Кроме того, есть еще соображения экологического характера: не рубить елочку, просто спеть про эту песенку, елочку не трогать.
Хенрик Баран: Почему они привозятся из Бельгии? Я тут принимал участие в покупке, мне кажется, что это все-таки была местная.
Алексей Левинсон: Я не хочу сказать, что все елки из Бельгии. Я хочу сказать, что на рынке присутствуют, в том числе, и импортные елки премиум-класса. Они очень хорошо упакованы, они, видимо, обладают еще какими-то достоинствами. На моей памяти елки очень сильно дифференцировались. Раньше купить елку - это значит выбрать хорошую, и требовался такой специальный глаз, какие-то пьяные мужики мерили ее рейкой, обманывали тебя на семь рублей. Это все было в порядке вещей. А сейчас это такой бизнес, елки дифференцированы, можно купить что-то довольно плохое сравнительно дешево и что-то неплохое очень дорого. Ну и, наконец, себе получить просто совсем уже классный какой-то подарок с доставкой. Как все, конечно, это атрибут современного городского быта во всей полноте.
Елена Фанайлова: Про игрушки, пожалуйста, расскажите.
Алексей Левинсон: У меня дома хранится попугай, который старше моего отца, то есть ему существенно много лет, скажем так.
Елена Фанайлова: Из чего он сделан?
Алексей Левинсон: Видимо, это шелк. Он желто-синий какой-то, в кольце, частично уже облезший, обмотан золоченной проволокой. Это было, видимо, что-то фантастическое.
Игорь Морозов: Я бы не сказал, конечно, что те игрушки, которые были у нас в детстве, были более совершенны, чем сейчас, но, естественно, все мы их помним, как наилучшее впечатление нашего детства. У меня была такая трагедия, какой-то Новый год мы отмечали, мне было еще менее десяти лет, я пришел к елке, трепеща, и решил зажечь свечечку. И эта елка мгновенно сгорела просто на моих глазах. С тех пор мне не ставили елки. Вот эта елка осталась в моей жизни, как самая лучшая елка на свете. На самом деле сейчас игрушки может быть и лучше, они более изысканные в каком-то смысле, может быть это штамповка, но на них очень много всяких разных красивых штучек. У меня тоже были какие-то игрушечки, они довольно, наверное, примитивные с современной точки зрения, какие-то огурчики, какие-то снегурочки, деды морозы маленькие из ваты, но они настолько запомнились! Не в дороговизне дело, а в том, что это действительно некая особая атмосфера Нового года, которая создается при помощи такой атрибутики.
Илья Кукулин: В работах Хенрика Барана и его соавтора Елены Душечкиной рассказывается, собственно, вся эта подробная история про то, как был создан советский ритуал празднования Нового года фольклорного характера, с которого вы начали нашу программу, и как был создан искусственный из разных прототипов образ Деда Мороза. Обогащение семантики образа Деда Мороза, который возник уже при советской власти, продолжается вплоть до настоящего момента. Мне пришлось видеть недавно в парке Коломенское изображение Деда Мороза, сделанное точно по модели Санта Клауса, в том числе с санями и оленями. И уже скоро, я думаю, атрибутами русского Деда Мороза станут сани и олени, на которых он летает. При этом, собственно, Рождество превращается в праздник сугубо религиозный, а Новый год приобретает сакральный смысл метафизического перехода в следующее временное измерение, что не может удивлять тех людей, кто знает, с каким трепетом в России относятся ко времени и к истории.
Елена Фанайлова: Мне кажется, что нигде в мире, кроме как в России, просмотр телевизора не является такой специальной программой, связанной с Новым годом. В моем советском детстве так было положено. Включили телевизор, увидели Леонида Ильича Брежнева, он сказал что-то, потом по привычке мы уже видели Ельцина и так далее, и так далее. Насколько это обязательная история? Неужели телевизор единственное, что людей может объединить в этот день?
Елена Фанайлова: И главный момент – это бой курантов. Вся страна должна объединиться вокруг боя кремлевских курантов на Спасской башне. Это, безусловно, советский тип ритуальной коммуникации.
Екатерина Лапина-Кратасюк: На самом деле и в Испании, и в Англии бой курантов – это значимая часть телевизионного представления, бой часов на Биг-Бене. Это действительно один из важных элементов телевизионного вечера новогоднего.
Елена Фанайлова: Хенрик Баран, ваш комментарий, как смотрят телевизор в новогоднюю ночь в Европе и в Америке?
Хенрик Баран: Про Европу боюсь что-либо сказать. Про Америку могу лишь про наши семейные традиции, если хотите. В основном мы телевизор включаем в самый последний момент, где-то за двадцать минут до полуночи, и вместе со всей страной следим за световым шаром, который спускается вниз на башню в Таймс-сквер. Одновременно вся Америка смотрит и на шар, и на народ, который собирается в это время на Таймс-сквер и гуляет вовсю. А те, кто собирается в Таймс-сквер, в свою очередь тоже смотрят большой экран, который показывает их самих, а также всю страну, которая смотрит на них. Так что возникает некоторое такое зеркальное пространство, если хотите, в котором часы и этот световой шар играют значительную объединяющую роль.
Елена Фанайлова: А президент говорит речь к американскому народу в эту ночь?
Хенрик Баран: Не припомню. Вообще, его присутствие не является обязательным моментом. Он все-таки обычно удаляется куда-то по традиции в поместье Кемп-Дэвид или подальше и с речью не выступает.
Алексей Левинсон: Я хотел обратить внимание на слово "часы". Вообще, Новый год – это главный или единственный праздник времени. Везде и здесь, в нашей стране тоже, в каком-то смысле Рождество тоже можно считать праздником времени, но здесь это праздник, в котором нет никакого другого смысла, кроме условности счета времени. То, что все объединяются вокруг этой пустой по сути дела условности, когда нельзя ничего сказать, но, оказывается, в нее можно очень много вложить: желать счастья в связи с тем, что время идет, можно прощаться с чем-то дурным и ждать чего-то хорошего. И этот прибор технический, который помогает этот ритуал отыграть, это часы. Телевизор выполняет роль часов, иногда он показывает часы, как мы видим, во многих странах. Тот, кто выступает, например, президент, он по сути дела фигура при часах. В общем, не так важно, что он говорит, важно, что он скажет потом "с Новым годом, товарищи". То есть он скажет то, что прозвонят далее колокола курантов или еще что-нибудь. Внимание людей к этому обстоятельству гораздо важнее, чем внимание к президенту или к королю, как к политической фигуре.
Екатерина Лапина-Кратасюк: Действительно, никто не помнит, о чем сказал президент, никто не может пересказать его речь. Все напряженно, с бокалом шампанского в руках ждут, когда пробьют куранты. Тем не менее, мне кажется это довольно показательным, что именно в России Новый год провозглашает президент или глава государства. Это началось с Леонида Брежнева, причем первое свое выступление он читал по бумажке. Оказалось, что это не очень приемлемо, в следующий раз уже на огромном листе ватмана было написано выступление, он читал его уже так, как мы это привыкли видеть, в камеру.
На самом деле в Европе, в Великобритании, например, существует рождественское приветствие королевы, а премьер-министр вообще не произносит никаких слов в Новый год. Зато существует альтернативное поздравление с Новым годом, как правило, от лидера какой-то мусульманской страны. Таким образом создается совершенно другой эффект. У нас же ситуация абсолютно безальтернативная, но странным образом в последние годы она стала раздваиваться, уже второй год нас приветствуют два человека, Путин и Медведев. Между прочим, в первый раз это было в ситуации, когда не было понятно, кто президент, Горбачев или Ельцин, и тогда приветствовал всех Михаил Задорнов. Это было единственный раз, когда Новый год был задержан на две минуты, потому что он не уложился в формат. Это было в 1991 году. А в 1999 году ситуация была еще более интересная, потому что днем мы увидели Ельцина… У многих возник такой временной сбой, потому что никто не понял, почему президент появляется не перед двенадцатью часами. И вдруг он совершенно неожиданно для всей страны объявил, что он уходит, устал, знаменитая фраза "я устал". И уже в двенадцать часов нас приветствовал тогда премьер-министр, будущий президент Владимир Путин.
Елена Фанайлова: Интересно, в России до революции была какая-нибудь традиция, когда царь-батюшка выходит к народу и говорит: друзья мои, подданные, или как он к ним обращался, православные?
Игорь Морозов: Не было такого. Все-таки здесь речь зашла о телевизоре. Мы в последнее время проводили специальное исследование по современным интерьерам, городским, деревенским, и обнаружилась довольно интересная вещь. Телевизор стал занимать очень важное место в интерьере. В частности, он все чаще устанавливается в святом так называемом углу, в красном углу, там, где иконы, прямо под иконами часто. То есть это важная вещь, что народ собирается вокруг телевизора в столь сакральное время, как Новый год, переход от старого года к новому году, это, конечно, неудивительно. Мне понравилась реплика насчет зеркальности времени. Потому что телевизор в каком-то смысле - это зеркало. Раньше, как известно, перед Новым годом девушки на воде или на зеркале гадали. В каком-то смысле телевизор - это такое предвестие судьбы. То есть теперь там медиаличности это все предвещают, но, собственно, суть-то остается
И еще одно. Когда мы говорим о президенте или какой-то важной личности, которая поздравляет всех остальных, то нужно помнить, что существовала такая - по крайней мере, у славянских народов – такая традиция «полазника». То есть первый человек, который приходит в дом и приносит тебе счастье. Это особый ритуал, когда принимают этого полазника, человека, так сказать, приносящего счастье. В этом смысле президент или тот, кто выступает, это некий аналог полазника, человека, который нам приносит счастье. Ну, что делать…
Теперь по поводу современности. Поскольку когда-то в журнале "Новое литературное обозрение" мы делали такой раздел, в котором Алексей Георгиевич принимал участие, про празднование Нового года, меня интересовало, что сохранилось в праздновании Нового года действительно от советского времени, а что пришло нового. Изменения происходят гораздо больше на уровне материальной культуры до телевизора. То есть салат может быть уже не оливье, и водку могут уже не пить, а могут пить какие-то более изощренные напитки, вообще стол может быть организован совсем по-другому, но начиная с телевизора, уже ближе к уровню ценностей каких-то символических, идеологических все остается. То есть таких перемен, как на уровне более низком, бытовом, мы не видим. Тот же самый телевизор, то же самое сакрализирующее отношение к Новому году, как к объединяющему нацию празднику, на мой взгляд, празднику в гораздо большей степени, чем, например, 9 Мая, - все это остается с советского времени, с позднего советского особенно.
Елена Фанайлова: Я бы сейчас хотела послушать Анаит Пирузян с рассказом о новогодней кулинарии. Как это менялось с советского времени? В советское время понятно, для того, чтобы приготовить салат оливье, нужны какие-то немыслимые усилия: горошек найти, за курочкой выстоять в очереди...
Анаит Пирузян: Стол не очень, может быть, но он меняется, безусловно. Конечно, салат оливье остался, но это, мне кажется, такая уже бравада, просто людям очень нравится делать из этого фетиш, они с удовольствием это делают. Все немножко устали оттого, что надо все ругать, что было раньше, почему бы не любить салат оливье и обязательно его делать, чтобы все знали, что мы такие, вот у нас тоже есть.
Елена Фанайлова: Я, кстати, помню, что в конце девяностых -начале двухтысячных салат оливье ушел, а потом вдруг вернулся опять.
Анаит Пирузян: Совершенно верно. С таким взрывом новой волны патриотизма, который сейчас имеет место быть, вернулся салат оливье, какие-то еще атрибуты. Но в принципе, мне кажется, стол очень изменился. Колбасой сервелат уже никого не удивить, все какие-то западные штучки, все это имеет место.
В Армении, где я тоже часто встречала Новый год, поросенок был всегда. Это было сложно. В Армении на Новый год накрывались такие столы, это просто было что-то неописуемое, и до сих пор это так. Там были, конечно, какие-то советские блюда и какие-то советские продукты, которые были очень важны, но, кроме того, были сугубо армянские. Например, на Новый год готовилась всегда постная толма, по-армянски «пасуц толма», очень вкусная, ее много видов. Потом всякие армянские сладости, всякие перемешанные с изюмом орешки и так далее. Изобилие фантастическое, просто совершенно неописуемое и это длится дней десять, наверное, люди ходят друг к другу в гости. Ко всем, кого ты знаешь, надо пойти обязательно, и везде ты ешь, это просто что-то совершенно неописуемое. Такого я не видела нигде, честно.
Екатерина Лапина-Кратасюк: Я жду, когда кто-нибудь упомянет селедку под шубой. Почему-то для меня как раз не салат оливье, а шампанское, телевизор и селедка под шубой – это символ Нового года. Я не знаю, может быть это проблема моего сибирского детства, проведенного в Академгородке, но салат оливье там вообще никто не делал. Мы делали селедку под шубой, это было действительно самым настоящим, самым праздничным фактором Нового года.
Игорь Морозов: Скорее всего, это аналог даже не колядников, а ряженых, ватаги ряженых, которые на Новый год как раз и ходят вечером. Вот они действительно смешат, смешные сценки всякие изображают и так далее. В этом смысле они, конечно, прямые аналоги современных юмористов.
Елена Фанайлова: Самое время поговорить о культуре новогоднего пития.
Алексей Левинсон: Я с удовольствием перехожу к этой теме, потому что много одних только разговоров о том, как именно будут пить, как Россия будет пить десять дней, все выпьют или в какое состояние придут. В последние годы, когда у нас удлинились новогодние каникулы, разговоры эти, если вы заметили, тоже очень интенсифицировались. Могу сообщить о разговоре с продавщицами специального винно-водочного магазина, где стенка стояла любых напитков. Я так робко спросил, неужели все это выпьют. "Что?! – сказали они со смехом. – Четыре раза, и все равно потом пусто будет". Так что надежд на наш народ можно не терять.
Елена Фанайлова: Давайте Хенрика Барана послушаем, каковы в Америке традиции алкогольного времяпровождения на Новый год и каких-то переодеваний, масок? Или это не новогодняя история?
Хенрик Баран: Переодевание сейчас не является массовым явлением в современной городской культуре, если хотите, Штатов, по крайней мере. Карнавал тоже не связан в основном с Новым годом, он все-таки попозже возникает и в Штатах, тоже в некоторых городах, Новый Орлеан. А выпивка новогодняя - это все-таки в первую очередь шампанское. Это очень традиционно. Можно пить все, что угодно, но шампанское должно присутствовать.
Мария Майофис: Мой собственный опыт поездки за рубеж, особенно в Америку, показал мне, что наш Новый год сконденсировал в себе приметы иностранных праздников, которых у нас нет, и традиции. В этом смысле Новый год, как сказали бы по-научному, у нас гиперсемиотизирован. То есть перегружен знаками и традициями, потому что у нас нет Хэллуина, который забирает на себя такую протестную энергию, карнавальную стихию, у нас нет Дня благодарения, который подразумевает встречу тесным семейным кругом, такой узко семейный праздник.
Игорь Морозов: Собственно, Новый год – это и есть наш Хэллуин.
