Ссылки для упрощенного доступа

План Маршалла для Гаити. Почему не все уверены, что землетрясение открывает новый путь для самой бедной страны Западного полушария


Ирина Лагунина: Во вторник американские вертолеты высадились у разрушенного президентского дворца в столице Гаити Порт-о-Пренсе. Как передают информационные агентства, после того, как пехотинцы расчистили площадку, на которую потом будет выгружаться гуманитарная помощь, они выставили охрану у главной больницы города, переполненной людьми, получившими травмы и увечья во время землетрясения 12 января. Любопытную зарисовку дает агентство «Рейтер». «Мы не знаем точно, зачем они здесь, - приводит агентство слова 40-летнего жителя Порт-о-Пренса, - но я думаю, они здесь, чтобы помогать нам. Так что я говорю им – добро пожаловать!».
Мне удалось дозвониться до жительницы гаитянской столицы Карин Фомбран, у которой в понедельник, наконец, начал работать телефон. До этого она связывалась с миром исключительно по электронной почте. Интернет-компании, как ни странно, продолжали работать, и если вы посмотрите наш сайт svobodanew.ru, вы сможете прочитать там картину происходящего, составленную из сообщений, которые посылал пользователям Twitter владелец той самой гостиницы в Порт-о-Пренсе, где Грэм Грин писал свой роман «Комедианты». Но это – небольшое отступление. Так что представляет собой жизнь горожан в Порт-о-Пренсе? Карин Фомбран.

Карин Фомбран: Я живу с ощущением постоянной опасности. Мы не знаем, что происходит вокруг нас. Мы постоянно чувствуем земные толчки: не знаешь, когда последует еще один, и последует ли. Люди продолжают спать под звездами, потому что боятся оставаться в домах. Что же касается правительства, то его практически не существует, мы от него ничего не слышали, никто не выступил ни с каким заявлением или обращением, никто не объяснил, что сделано, что делается, как, где. Я сейчас получаю больше информации от Си-Эн-Эн и Рейтера, чем от наших собственных радиостанций или правительственных органов. Даже ООН, которая делает замечательную работу в стране, это видно, даже она не предоставляет никакой информации. Когда начнут поступать продукты? Когда откроются школы? Где они откроются? Страна абсолютно парализована. Банки не работают, так что у людей вообще нет денег. Супермаркеты в некоторых районах открылись, но очень мало. Остальные боятся, что их разграбит голодная толпа. Нет воды. Мы живем как в джунглях, каждый находит себе способ пропитания и выживания.

Ирина Лагунина: Но даже если вдруг сейчас починят трубы и дадут воду, какую часть города это покроет? Какую часть городского населения?

Карин Фомбран: В этом и проблема. Недостаток воды был всегда и инфраструктура всего отсутствовала. Но сейчас полнейшее отсутствие воды порождает хаос, а когда воду начнут подвозить, тоже будет хаос, потому что люди страдают от жажды и будут драться за воду. Нет структуры, чтобы направлять людей, чтобы наладить правильное распределение продуктов и воды, нет системы, которая позволила бы помочь каждому, что пострадал. Для нас сейчас это замечательный момент, когда можно переделать Гаити, ведь у нас ничего нет, ничего не осталось. Люди в последние годы устремились в Порт-о-Пренс, что вызвало перенаселение города. Сейчас настал прекрасный момент, когда можно перераспределить землю и провести урбанизацию страны – создать новые города, построить инфраструктуру, дороги, так, чтобы не вся жизнь страны была сконцентрирована в Порт-о-Пренсе.

Ирина Лагунина: Я вернусь к этому вашему замечанию о возможности перераспределить землю. Но сначала я хотела вас спросить - у вас дома остались еще какие-то продукты?

Карин Фомбран: Запасы еще есть, но их приходится экономить. Мы понимаем, что скоро придет международная помощь, но вряд ли кто-то из нас рискнет пойти к грузовикам ООН за продовольствием. Так что мы надеемся только на то, что откроются магазины, и мы опять вернемся к человеческой жизни. Если откроются банки, то мы вполне можем заплатить за еду сами. То, что сейчас привозится, распределяется неравномерно, а это будет порождать другие проблемы. Это, например, породит страх за собственную безопасность, страх перед ворами. ООН работает сейчас блестяще. Но они в основном помогают вытаскивать тела из завалов. Так что я очень надеюсь, что сюда прибудут обещанные морские пехотинцы США и канадские военнослужащие, может быть, хоть они обеспечат некое ощущение безопасности.

Ирина Лагунина: Плюс, небезопасно ходить, потому что можно подцепить инфекцию?

Карин Фомбран: Даже очень. Понимаете, я опять возвращаюсь к тому же. Отсутствие элементарной инфраструктуры. Например, в этой стране нет даже такого понятия, как общественные уборные. Так что сейчас даже просто выходить туда и дышать – это уже шанс получить инфекцию. Мы выходим на улицу только в масках. Запах ужасный. К тому же кругом еще лежат тела, и масса тел под развалинами. Власти так и не смогли принять решение о массовых захоронениях. То есть решения есть, но только в нескольких районах. А к тому же все еще остаются масса тел под завалами, и они тоже разлагаются. И нет техники, которая помогла бы добраться до этих тел и извлечь из оттуда и захоронить, как положено.
Ирина Лагунина: Вот вы заметили пару минут назад, что в последние годы возникло массовое переселение в Порт-о-Пренс. Но насколько я понимаю, люди не от хорошей жизни в последнее время переезжали в столицу. И как вы сможете перераспределить землю? Ведь это приведет к противостоянию с теми семьями, в руках которых находится богатство страны, а как мы уже замечали, это 3 процента населения страны?

Карин Фомбран: Тот факт, что 3 процента населения страны имеют богатство, не означает, что у них в руках находится земля, что она им принадлежит. Более того, эти семьи готовы работать с правительством, потому что чем богаче страна, тем богаче и они сами. Если у страны будет нормальный план развития, нормальный бюджет, то она может развиваться. Уберите коррупцию, и мы будем жить прекрасно! Уничтожьте коррупцию, и люди не будут голодать. Та ситуация, которая у нас сложилась, - это результат отсутствия лидерства и отсутствия правительства.

Ирина Лагунина: Информационные агентства сообщают, что люди стали покидать разрушенные трущобы Порт-о-Пренса и возвращаться в деревни. Это, с вашей точки зрения, положительный процесс?

Карин Фомбран: Давайте говорить о том, что есть. А то, что есть – это результат того, что было. А было следующее – в какой-то момент возник массовый исход людей из деревень в столицу. Может быть, они и не хотели бы переезжать в город, но они не могли поддерживать существование в деревне. Вы можете что-то сажать, выращивать, собирать урожай… Но если нет дороги, по которой вы могли бы привезти свои продукты в город и продать их, то откуда у вас возьмутся средства к существованию? Трущобы не образовались по случайному стечению обстоятельств, трущобы образовались, потому что люди начали голодать в своих деревнях. Если нет ни банков, ни школ, ни воды, ни дорог, то какой смысл оставаться в деревнях? Даже при том, что вы будете голодать в трущобах, у вас, по крайней мере, будет оставаться надежда и возможность найти хоть какую-то работу, получить какую-то еду. Вы не сидите под манговым деревом и не ждете, что вам на голову упадет манго. А оно вам на голову никогда не упадет, потому что дерево слишком молодое, чтобы плодоносить. Деревья не успевают достигать зрелости, их рубят. Людям нужен уголь, чтобы приготовить хоть какую-то еду. Это замкнутый круг. Но если предоставить этим людям инфраструктуру, которую в остальном мире принимают за данность, - а это вода, школы, банковская система, дороги – то зачем же они поедут из своих провинций в столицу? Ведь мы говорим о тех, кто владеет землей, кто в прошлом получал прибыль от сельского хозяйства. Так почему же не помочь этим людям вернуться в свои провинции, работать там, получать там прибыль. И им будет лучше, и провинции начнут развиваться. Ведь так раньше и было. Люди приезжали в Порт-о-Пренс на отдых или для учебы. Но они стремились при первой же возможности вернуться в свои провинции, потому что именно там и была настоящая жизнь. Все это изменилось с приходом режима Дювалье-отца в 1956 году. И этот исход в Порт-о-Пренс берет начало в 1956 году.

Ирина Лагунина: Прерву разговор с гаитянкой Карин Фомбран, чей дом на окраине Порт-о-Пренса уцелел и у которой в понедельник даже стал работать телефон. Клетус Спрингер, директор отдела развития Организации американских государств. Его отдел провел оценку качества строительства в Порт-о-Пренсе как раз накануне землетрясения. Выводы состояли в том, что даже землетрясение в 2 балла привело бы катастрофическим последствиям – из-за качества цемента и построек. Каковы должны быть действия международного сообщества в этой связи?

Клетус Спрингер: В Гаити сыграли роль сочетание факторов – бедность, безработица, отсутствие экономической и социальной инфраструктуры и отсутствие каких-либо строительных норм. Поэтому и международный ответ на эту трагедию должен быть комплексным. Акцентировать внимание только на том, чтобы строить более качественные дома и не говорить при этом о подавляющей бедности невозможно. Можно ввести строительный кодекс, но если люди слишком бедны для того, чтобы купить сталь для сейсмически устойчивого фундамента, то никакой кодекс не поможет. Как и предписание закладывать фундамент на определенную глубину. Это просто недосягаемо для гаитянской бедноты.

Ирина Лагунина: Так что предотвратить повторение подобного, как я понимаю из ваших слов, невозможно.

Клетус Спрингер: Основное правило в разрешении катастрофических ситуация состоит в том, что правительство должно сделать все возможное, чтобы основные службы находились в зданиях, построенных по самым высоким технологическим стандартам. А это включает больницы, министерские здания, полицейские участки, школы, порты и аэропорты. Все это должно быть построено по самым строгим правилам. Только в этом случае есть возможность продолжать управлять страной в случае природной катастрофы. Второе требование, особенно когда речь идет о бедных странах, состоит в том, чтобы эти критически важные в случае катаклизма службы находились в безопасных местах. Мы выяснили, например, что основные службы Гаити находились в сейсмически опасной зоне. Правительство сейчас должно решить, стоит ли воссоздавать эти службы на том же месте? Или, может быть, лучше перенести их даже куда-нибудь в другой город. Проблема с Гаити состоит в том, что есть предел того, что вы можете сделать в столь бедной стране. Бедность сковывает руки даже в случае с международной помощью. Но что мировое сообщество может сейчас использовать, так это потенциал самих гаитян, духовный потенциал, их стремление выстоять. Вот это можно сейчас использовать для того, чтобы помочь им восстановить жизнь и обрести способность переносить такого рода потрясения.

Ирина Лагунина: Клетус Спрингер, директор отдела развития Организации американских государств. Штаб-квартира организации находится в Вашингтоне. Вернусь к звонку в Порт-о-Пренс. Первое, с чем сравнивают гаитяне то, что сейчас видят, это бомбардировки, оккупацию и тому подобное. Я могу себе представить, что если раздастся хоть один выстрел со стороны американских или канадских военнослужащих, охраняющих сейчас гуманитарные поставки, то вся международная помощь будет проклята. Вы уверены, что если начнется массированная иностранная помощь в обновлении страны, люди не почувствуют неприятия к иностранцам, спросила я Карин Фомбран?

Карин Фомбран: Люди у власти – они и только они против иностранного вмешательства, потому что единственное, что они хотят, это набить собственные карманы. Это их единственная религия – как пополнить собственный кошелек. Именно они выдвигают лозунг «Гаити не продается»! Почему вы думаете, что мы будем против того, что приедет кто-то, кто поможет нам создать инфраструктуру? Проблема – в нашем правительстве. В нем слишком много коррупции. Это неприемлемо, это больше невозможно терпеть. И я очень надеюсь, и да поможет нам бог, что вот мы, кто болеет за Гаити, кто болеет за будущее этой страны, что мы сможем встать и объяснить людям, что так дальше жить невозможно. Хватит! Мы должны получить функциональное правительство. А если у нас его нет, так давайте отдадим нашу страну в управление какому-то другому государству, чтобы оно нас развивало. Если они делают это в Ираке, то почему они не могут сделать это здесь, в самой нищей стране Западного полушария.

Ирина Лагунина: Все то, что вы говорите, потребует хоть какой-то базы в самой стране. На правительство, как вы говорите, полагаться не приходится. Но тогда единственное, что остается, - это структуры общества. В стране есть хоть минимальная основа гражданского общества?

Карин Фомбран: Да, я в этом уверена, потому что есть достаточное количество образованных гаитян, которые получили образование за рубежом и которые готовы приехать и развивать эту страну, работать. Но они готовы делать это только при хорошем управлении страной и только при отсутствии коррупции, которая идет, кстати, не только от нашей власти. Наша коррупция – это продукт и нашего правительства, и внешнего мира. Нашу коррупцию, например, подпитывают Соединенные Штаты, где многие заинтересованы в том, что здесь происходит. Но в целом я уверена, что любое иностранное правительство, которое рискнет прийти сюда и начать процесс воссоздания страны, увидит, что у нас есть достаточно образованных людей, которые видели мир и которые знают, чего они хотят для своей страны.

Ирина Лагунина: Карин Фомбран, жительница разрушенной столицы Гаити Порт-о-Пренс.
Почему Гаити стала самой бедной страной Западного полушария? Почему в 21 веке люди до сих пор живут в условиях полнейшей нищеты, когда рядом – через границу в Доминиканской республике – дела обстоят лучше, а сходное по природным богатствам, вернее, по их отсутствию, государство Багамские острова занимает место в первой десятке стран мира по уровню дохода на душу населения – более 30 тысяч долларов в год. Об этом мы беседуем с профессором университета Уэбстера Бобом Корбеттом. В середине 80-х годов Боб Корбетт возглавлял гуманитарную организацию под название “Проект Гаити” (Haiti Project) и работал в различных частях страны.
Что может означать на практике попытка утвердить прогрессивное развитие этого государства?

Боб Корбетт: Я согласен с тем, что говорят аналитики и что вы только что отметили. Ситуация в Порт-о-Пресне была создана двумя сотнями лет плохо правления и другими связанными с этим факторами. Но я пессимист. Мне кажется, что прогрессивное развитие Гаити, даже само понятие о прогрессивном и не прекращающемся развитии этой страны, практически невозможно. Я начал работать над элементарными проектами развития в Гаити в 1983 году. Тогда было еще не так плохо, как сейчас, но почти так плохо. Тогда еще правил Дювалье. И я в конечно счете понял, что я не должен говорить о Гаити в целом. Меня выбросили с самолета в какую-то деревню, и я потом понял, что надо говорить о деревне – этой, второй, третьей, но о каждой в отдельности. Надо говорить об организации людей в этом районе, в другом, в третьем. И делать это в районах, куда власть правительства не доходит. И вот там я нашел ростки развития, причем довольно прогрессивного развития. И мы достигли там какого-то прогресса. Как только выходишь из этих сообществ, коррупция и исторический опыт развития этой страны берут верх, и все оказывается уничтоженным.

Ирина Лагунина: Так что вы предлагаете сделать сейчас, чтобы установить хоть какое-то правление в стране, хоть какой-то признак руководства?

Боб Корбетт: Именно поэтому я и говорю, что я пессимист. Сама идея центрального правления, учитывая историю и развитие этой страны, кажется мне чуждой. Если бы я сейчас был так молод, как в те годы, когда я управлял своей благотворительной организацией, то я бы сейчас сказал: замечательно, прекрасный момент, правительство практически не существует, давайте работать в сельских районах, давайте развивать сельское хозяйство, давайте создавать небольшие деревенские школы, чтобы хотя бы у следующих поколений гаитян было лучшее будущее. Но я бы при этом настаивал на том, чтобы мы тщательно скрывались от глаз любого правительства.

Ирина Лагунина: Но давайте возьмем хотя бы одну проблему, над которой пыталась работать не одна международная организация – вырубка лесов, полное уничтожение лесных массивов. Никому до сих пор не удалось обернуть этот процесс вспять – вне зависимости от того, работали ли они с правительством или с местными организациями.

Боб Корбетт: Хорошо, я поясню свою мысль простым примером. Это было в 1983 году, и меня приятно поразила работа одной местной организации. Я не буду называть ее, потому что она до сих пор существует, люди работают, и не надо привлекать к ним ненужное внимание. Я пришел к ее руководителю и сказал ему, что моя организация хотела бы ежемесячно переводить ему определенную сумму, чтобы он мог продолжать работать. Любой, кто когда-либо бывал на Гаити, знает, как сложно справляться с проблемой, что все вокруг тебя клянчат денег. А он сказал: “Нет, Боб, спасибо. Мы очень благодарны, но не надо денег”. Я был в шоке. Я спросил его, в чем я виноват, что он не хочет принимать благотворительное пособие. И тогда он объяснил, что если они будут получать каждый месяц деньги, тем более, солидные, то тогда их заметят. А если их заметят, то о них узнают за пределами этого района. А если о них узнают за пределами этого района, то Тон-Тон Макут – добровольная армия и поддержка Дювалье – захочет часть денег, и правительство захочет часть денег, за ними будут наблюдать, и все будет уничтожено. Так что я им все равно помогал, но давал им деньги наличными в конверте и никогда не спрашивал отчета о том, как они их потратили. И потом уже не только я им помогал, им помогали другие организации, но все делали это очень скрытно. Даже в электронной почте мы никогда не раскрывали название этой организации. Вот, по-моему, это как раз то, как надо вести прогрессивное развитие на Гаити.

Ирина Лагунина: В какой области вы бы начали – образование, здравоохранение, конечно, но что еще?
Боб Корбетт: Во-первых, я бы говорил об “области” с другой точки зрения – с географической. Я бы вообще не трогал города. С моей точки зрения, у городов вообще нет перспективы. Я бы поехал в отдаленные сельские районы, может быть, в горы, где нет дорог и транспорта, и стал бы работать над небольшими проектами – сельское хозяйство, чтобы люди могли себя прокормить, водоочистные сооружения. Попытался бы привить людям хоть какое-то представление о том, что такое земля и как с ней обращаться, чтобы не уничтожать ее. И такие отдельные проекты были. И в области прогрессивного развития сельского хозяйства, и в разведении коров. Потом, когда понемногу пойдет слух о том, что какой-то проект стал успешным, можно прийти на собрание местной общины и спросить: а чего вы хотите, в какой области вы хотите прогресса и развития? Собственно, так я и делал. И когда мне отвечали, у меня было одно преимущество – я говорил им: “я всего лишь университетский профессор, я понятия не имею, как обращаться с землей, я ничего не знаю о сельском хозяйстве. Так расскажите мне, как бы вы это сделали”? И я их слушал, и пытался внедрить их опыт и их методы в мои проекты. Ну а если то, что они мне говорили, уж полностью противоречило планам, то я находил какого-нибудь уважаемого в общине человека и просил его задать несколько вопросов и поставить под сомнение их опыт. Но сделать это не насадисто. Я всегда предупреждал, что не надо заставлять, надо дать им возможность сделать открытие. Потому что люди должны были получить ощущение, что они – хозяева идеи и что они – хозяева проекта.

Ирина Лагунина: Я, по-моему, впервые увидела разницу между Доминиканской Республикой и Гаити в документальном фильме Эла Гора “Неудобная правда”. Одна – зеленая страна, другая – выжженная пустыня. Почему?

Боб Корбетт:
Журнал “National Geographic” опубликовал в 80-х годах сделанную с воздуха фотографию границы между двумя государствами. Граница проходит почти вертикально по горному хребту. Фотография была цветной, так что особенно поражала. С правой стороны, то есть на Востоке, где Доминиканская Республика, буйная растительность, леса. С левой стороны, то есть на Западе, где Гаити, все коричневое. И печальная правда состоит в том, что еще 250 лет назад на Гаити были самые буйные леса во всем Карибском регионе. Так что все началось с французов. Первое, что они могли вывезти с Гаити, было красное дерево. Так что французы срубили и вывезли около 95 процентов всех лесов красного дерева на Гаити. Затем, когда Гаити получила независимость, люди начали выезжать в сельскую местность. И вот эта сельская страна (а я всегда делю Гаити на две страны – одна городская, представляющая Порт-о-Пренс и еще 6 или 7 городов, другая – сельская), так вот эта сельская страна была полностью обойдена в развитии. Так что единственным источником тепла в 19 и 20 веках был уголь. Параллельно с этим начало расти население, и лесов становилось все меньше. Добавьте к этому еще и тот факт, что некоторые землевладельцы начали развивать производство отдельных сельскохозяйственных структур, а для этого надо было очистить землю от деревьев. Но начиная с 30-х годов прошлого века использование угля в качестве средства отопления и для приготовления еды было основным фактором уничтожения лесов.

Ирина Лагунина: Но когда я сравнивала две страны, я имела в виду не только леса, но и эффективность руководства.

Боб Корбетт: Я вообще скептически отношусь к правительствам. Я не полный анархист, конечно, я воспринимаю правительства как неизбежное зло, но с правительствами обычно приходят коррупция и бюрократия. И это характерно для всех мест Земли и на протяжении всей человеческой истории. Но Гаити, по-моему, просто самый плохой пример в этом смысле. Уровень коррупции, уровень пренебрежения к бедным слоям и успех в поддержании такой системы просто необычайны. Ведь эта система сохранилась неизменной со времен французского колониального периода. Это те же семьи, та же буржуазия и те же военные. И все это время притеснение народа никогда не прекращалось.

Ирина Лагунина: Поясню, что речь идет о семьях, которые получили вольную, освободились из рабства, за прилежную работу на французских рабовладельцев. На Гаити существовала такая система поощрения рабов. Ну и еще о рожденных в рабстве мулатах – детях белых владельцев и черных рабынь, которых тоже освобождали от рабства, в первую очередь, из-за того, что не хотели видеть в своем хозяйстве. Напомню, мы беседуем с профессором университета Уэбстера Бобом Корбеттом, который в 80-е годы возглавлял благотворительную организацию, работавшую на Гаити. Есть ли способы инкорпорировать эти мощные кланы в процесс восстановления и возрождения страны? Или они настолько привыкли контролировать все производство, все экспорт и импорт, что заставить их пойти на малейшее изменение порядка невозможно?

Боб Корбетт: Гаити производит немного, но все-таки что-то производит. И все это производство находится в руках и под полным контролем 3 процентов населения. Любое изменение этой системы может привести к благу для страны, но уменьшит доходы этих 3 процентом населения. И это то, что отличает Гаити от любого другого места на земле: в течение 200 лет этот правящий класс не отдал ни йоты своей власти и благосостояния. Так что идея, что они могут оставаться богатыми, но при этом дать возможность Гаити развиваться, их не интересует. Заберите у них цент, и они выступят с протестом, они привлекут на свою сторону армию, они посадят страну за решетку, они будут делать то, что делали в течение последних 200 лет.

Ирина Лагунина: Вы следили в последние годы за тем, что делал Фонд Билла Клинтона? Говорят, что его проекты были в какой-то степени успешными. С чем это связано?

Боб Корбетт: Хорошо, когда во главе проекта стоят всемирно известные имена. Это помогает. Но мне все равно кажется, что они бьются головой об стену. Они не смогут противостоять интересам мощных семей и международного сообщества. А не забывайте, что у международного сообщества ведь тоже есть свои интересы. Например, когда Соединенные Штаты в 90-е годы затеяли реструктуризацию сельского хозяйства Гаити, это было сделано исключительно в интересах американского производителя. До этого Гаити сама кормила себя рисом. А рис – это основной продукт питания на Гаити. Теперь весь рис завозится из Соединенных Штатов, что увеличивает американское производство, но полностью разорило гаитянское. Так что международное сообщество несет свою долю ответственности. Например, во времена Дювалье Гаити был основным местом производства бейсбольных мячей. На Гаити были фабрики, где работали женщины, вернее, не работали, а просто уничтожали себя на этом производстве, потому что чтобы сшить мяч, надо приложить массу физических усилий. Это очень странное движение, как будто вы плывете на спине и постоянно закидываете руки назад. Это полностью разрушает мышцы спины. И женщины работали полтора-два года за нищенскую плату в три доллара в день, а потом их выбрасывали на улицу. Так что и международное сообщество, и местная элита просто истощили возможности 97 процентов населения иметь нормальную жизнь.

Ирина Лагунина: Судя по последним сообщениям с Гаити, люди начали покидать трущобы Порт-о-Пренса и уходить в сельские районы. Это – положительное развитие для Гаити?

Боб Корбетт: Это дает больше надежды, чем любой другой процесс, который я наблюдал в последнее время. Ведь до 80-х годов прошлого века около 70 процентов населения страны жили в сельской местности. И только в последние десятилетия уничтожение плодородных земель и рост населения заставили людей перебираться в трущобы Порт-о-Пренса в поисках пропитания. Сейчас, конечно, они вынуждены покидать Порт-о-Пренс, потому что там ничего нет, пройдут годы, пока это место вновь будет обитаемым. Но теперь, правда, возникает другой вопрос. А что может дать им земля? Смогут ли они построить экономику, на которой можно выжить в сельских районах? Я не уверен. Но это все равно лучше, чем сохранять ситуацию, когда люди живут без работы или с работой, за которую платят несколько долларов в день, в трущобах, которые плодят преступность, болезни и тому подобное. Это дает хоть какой-то проблеск надежды.

Ирина Лагунина: Боб Корбетт, профессор университета Уэбстера. Я начала этот час с разговора с гаитянкой Карин Фомбран. Когда мы уже заканчивали беседовать, подошла ее свекровь, 93-летняя писательница Одетт Фомбран, видный в стране политический деятель. «Гаити нужен план Маршалла», - заметила она.

Материалы по теме

XS
SM
MD
LG