Эпоха стиляг была короткой, но яркой. Я не знаю, какие культурные или исторические аналогии уместны в разговоре о стилягах. Может быть, вот эта аналогия из моих старых стихов?
Из всех революций мне по душе лишь одна.
В ХYI веке в Германии низы восстали против серой одежды.
Они боролись за право
носить карминное, васильковое, палевое
и отстояли свободу цвета.
В результате концентрация красоты в Европе
резко повысилась.
Лично я глубоко признателен
революционным
немецким
низам.
Теперь о стилягах снимают фильмы, а самих стиляг играют актёры. Но без малого двадцать лет назад я успел записать настоящих стиляг. Наш разговор можно прочитать, но лучше - послушать.
УЧАСТНИКИ РАЗГОВОРА: М. Мэтьюс (британский славист), А. Шлепянов (бизнесмен), Игорь Берукштис (музыкант).
Стиляги. Кем они были? Первыми диссидентами, бездельниками, дезиртирами холодной войны? Попробуем разобраться. Но сперва эпиграф. Андрей Битов из романа "Пушкинский дом":
"Итак - сузим брюки, утолщим подошву, удлиним пиджак. Повяжем мелко галстук. Смелые юноши вышли на Невский, чтобы уточнить историческое время в деталях... и мы им обязаны не только этим (брюками), не только, через годы последовавшей свободной возможностью их расширения (брюк), но и нелегким общественным привыканием к допустимости д р у г о г о: другого образа, другой мысли, другого, чем ты, человека".
- Откуда взялось само слово "стиляга"? Называли ли стиляги себя "стилягами"? С этих вопросов начался мой разговор с мюнхенским джазовым музыкантом Игорем Берукштисом, в далёком прошлом московским стилягой.
- У меня всегда было подозрение, что слово "стиляга" выдумка советских средств массовой информации. Я припоминаю одноименный фельетон, он так и назывался "Стиляга". По-моему, автор был Беляев. Это было блестящее эссе. Оно было блестяще написано, это как бы фельетон, нормальный советский газетный фельетон, и в этом фельетоне был набор хлёстких словечек. Но я никогда себя стилягой не считал, в том смысле, как это было подано в газете, ни я, ни мои друзья. Мы, просто говоря, находили отдушину в музыке, это была, конечно же, американская музыка. Одевались мы тоже иначе: какими-то неведомыми путями доставали американские и всякие прочие канадские костюмы и пальто. Нужно было отделиться, обособиться от общего, выражаясь хлёстким словечком, жлобского окружения.
- А можно говорить о какой-то конкретной дате появления стиляг?
- Я думаю, что фельетон появился где-то в середине 50-х годов, да, я думаю, что это было до международного фестиваля, который был в 57-ом году, точной даты я просто не помню. Я помню, что я ездил в место под названием Кусково, известное историческое место под Москвой. Но мы ездили совсем не для того, чтобы смотреть музей, который был в Кусково, а мы ездили на танцверанду, потому что на этой танцверанде играл очень известный оркестр. Репертуар этого оркестра выгодно отличался от репертуара обычных танцверанд в Москве. Там играл Гоша Волчегорский на аккордеоне, там играл Самойлов на трубе, там играл, кажется, фамилия Левшуев, на барабане, Козленко на саксофоне - это были выдающиеся личности для нас. Я еще тогда не стал профессиональным музыкантом, только немножко подыгрывал на рояле, и для меня это были люди, это был образец, как нужно играть по-западному. Они действительно играли по-западному.
- А что Вы танцевали?
- Это очень интересный вопрос. Вот Лёша Зубов, известнейший советский саксофонист, который ныне живет в Калифорнии, появился и сказал кому-то из приятелей: "Имей в виду: репертуар оркестра на танцверанде в ЦПКиО в парке культуры имени Горького - чувень, клёвая лаба, четыре сакса". Короче говоря, у нас запросы были совсем минимальные, по теперешним понятиям. Нам нужно было, чтобы аккуратно четыре саксофона выиграли какую-то хорошую мелодию, чтобы барабанщик был, чтобы играли что-то наподобие фокстрота. Вот и достаточно. Мы приглашали девушек и танцевали под это дело.
- У каждого движения есть свои герои. Кто были первыми героями движения московских стиляг?
- Одного я точно совершенно помню. Это был Лёня Геллер, эталон элегантности, в то время это было действительно сущее откровение для меня наблюдать Лёню Геллера, одетого во все иностранное. Геллер выходец из Риги, саксофонист и кларнетист. Он играл в ресторане "Аврора"; в тот момент это было популярнейшее место среди московских не пьяниц, а именно московской что ли элиты стиляжной. Скажем, это было в начале 50-х годов, если я не ошибаюсь, это было до смерти Сталина, тогда был открыт коктейль-холл, тоже знаменитое место, в котором я побывал в своё время.
- А кого вы еще помните из выдающихся московских стиляг?
- Два персонажа. Один из них безымянный, но у него было прозвище "Бебешник", от ББ: Бродвейский Болван. Дело в том, что Бродвеем называлась улица Горького. Было хорошим тоном явиться вечером, когда уже начинались сумерки, на Бродвей, и там, так сказать, совершать хил, то есть прогулку.
- А кто из выдающихся стиляг ушел в большую культуру?
- Ну тот же Зубов, хотя он никогда особым пижоном не был, он учился в Университете на физическом отделении, всегда параллельно играл. Козлов Леша - это наиболее яркий в настоящее время представитель тех стиляг. Небезызвестный, ныне покойный Андрей Тарковский любил элегантно одеваться, и однажды, я даже помню место, это было у дверей комиссионного магазина, на бывшей Калужской площади, где какие-то незнакомые стиляги остановили меня, к нам подошёл Андрей Тарковский, пощупал лацканы моего канадского пальто и произнес нечто положительное вроде "чувачок, очень прилично".
- Игорь, стиляга - это одежда, жаргон и музыка. Во что вы одевались, какую музыку слушали, какую играли?
- Основная публика, а также интеллигенция молодая в Москве и в Ленинграде слушали джазовую музыку, серьёзную джазовую музыку.
- Это звучало революционно тогда?
- Да. Но это вообще носило характер такого катализатора, вся эта музыка... Она сопутствует высвобождению нравов, что ли? Вот так можно сказать.
- Какую музыку вы бы выбрали для радиоразговора о стилягах?
- Ну, если говорить о стилягах, то нужно, конечно, выбрать какую-то музыку с оттенком ностальгии, чтобы люди вспоминали, улыбались и радовались. Ну, Глена Миллера, знаменитый фильм "Серенада солнечной долины".
- Игорь, Вы стали одним из первых московских стиляг, оставшихся в гастрольную поездку на Западе. В середине 50-ых стиляги раздумывали об эмиграции?
- У тех людей, кто всерьез слушал джазовую музыку, вне всякого сомнения, было желание эмигрировать, убежать, уехать, посмотреть мир любыми путями. А в массе же своей, навряд ли. Я думаю, что это сугубо российское явление и российским оно должно было родиться и умереть.
- А были у стиляг какие-либо предшественники?
- Хороший вопрос. Вы знаете, в 49-ом году, мне было лет 16, и я отдыхал а Адлере. И туда приехали двое, одетые в хаки. Два счастливеньких таких, сорокалетних, преуспевающих ценителей культуры. Одного звали Никита Богословский, а второго - Борис Ласкин. И там был один пианист с длинными волосами, который прекрасно играл на рояле и изображал джаз. Он играл в духе популярнейшего в те годы пианиста Александра Наумовича Цфасмана.Так вот, когда он играл, то Борис Ласкин и Никита Богословский, два брата-акробата, танцевали, схватившись за руки, расходясь, то, что потом на московских верандах везде подхватили и стали танцевать, и после появились надписи, как сейчас помню - в небезызвестном ЦПКиО на веранде шестигранника, о которой так восторженно говорил Зубов "чувень, клёвая лаба, четыре сакса", так там была надпись: "запрещается танцевать вульгарным стилем линду."
О лениградских стилягах лучше всех написал А.Битов:
"Несколько лет назад мне еще довелось в последний раз увидеть такого сорокалетнего, изъезженного жизнью по лицу, но оставшегося верным тому, лучшему, своему, героическому времени... Это был тот самый, пресловутый "стиляга" начала пятидесятых. В тех же брючках, в том самом спадающем с плеч до колен зеленом пиджаке, чуть ли не на тех же подметках, подклеенных у предприимчивого кустаря, в том же галстуке, повязанном микроскопическим узлом, в том же перстне, с тем же коком, с тою же походкой, в самом карикатурном, даже для того времени, в самом "крокодильском" виде, который и на рыжих-то у ковра давно уже вышел из моды. Этот ветеран моды, леденцовый солдатик Истории, почему- то так и не рассосавшийся на ее языке, обозначил позавчерашний вкус..."
Ленинградских стиляг, о которых писал в "Пушкинском доме" Андрей Битов, в этом разговоре представляет лондонский бизнесмен Александр Шлепянов.
- Ленинград был беднее. И поэтому все носило немножко самодеятельный характер. Достаточно было одной какой-то детали, чтобы ты уже стал стилягой. Узкие брюки или, там, юбка с разрезами, или причёска "венчик мира" у девушек. Но поскольку голь на выдумки хитра, то довольно быстро нашли всякие способы добывать шмотки. Появились патрули первые, на пути финнов от Выборга до Ленинграда, давались мощные взятки шоферам в виде бутылки водки, и они, шофера автобусов, останавливались в специально оговорённых местах. И там происходило раздевание финнов, уже в обмен на водку. Таким образом, получали какие-то заграничные вещи. Потом поездки к посылочникам. Это был мощный источник для добычи заграничных шмоток. Посылочники - это Австро-Венгрия: Черновцы, Львов, Трускавец, куда американские родственники посылали евреям посылки. И там не барахолках, на толчках это продавалось. Стоило очень дёшево. Возвращалось в Ленинград - уже было дорого. Но это всё-таки лет на 5, на 10 позже. А тогда вот, на заре движения, стиляги были очень скромны. Но тем не менее представители, так сказать, ортодоксального мышления, они всё равно по крохотной детали узнавали врага, то есть выделяли стилягу из толпы. Однажды мы шли с моей женой Ниной по Невскому проспекту, и она отличалась от всех остальных пешеходов тем, что у нее была юбка с разрезами, сделанными мамой в соответствии с требованиями журнала "Польша", и носила прическу "венчик мира", модную тогда. А на мне был клетчатый, чешский какой-то пиджачок, купленный в комиссионном магазине рублей за 8. Этого было достаточно, чтобы дружинники нас схватили и попытались ее обрить, но на наше счастье поэт Юрий Голубенский, который был в этой дружине, "наш человек", как-то заступился и нас отмазал. Вообще в России одежда всегда была, скажем так, партийна. Если ещё до революции коломянковый костюм, пенсне и шляпа немедленно выдавали либерала, а сапоги и косоворотка говорили уже об ориентации на "чёрную сотню", то в 50-ые годы стиляги были первой или одной из первых оппозиций. Вот у людей, когда они, скажем, кончали университет, у них был собственно выбор какой? Пойдешь направо - это советский барак, в конце пути маячит зона, пойдешь налево, а там где-то сказочный далёкий Сан-Луи. Это был гимн первых стиляг: "Подожди немного, слёзы утри свои, ждет тебя дорога в далёкий Сан-Луи". Не случайно сейчас где то в Калифорнии столько людей нашего поколения.
- Жаргон стиляг, сейчас, по крайней мере, кажется архаичным, даже, я бы сказал, безвкусным. Кто придумывал все эти словечки?
- В Ленинграде это был лабужский жаргон, то есть жаргон музыкантов. Ходить по Невскому значило "хилять по Броду", клеить - это было тоже из лабужского жаргона, и теперь это стало частью великого и могучего. Есть - это берлять, но это слово исчезло безвозвратно, по-моему. Скажем, штатники - это те, кто носили исключительно американские вещи,- у них был свой жаргон, построенный на английском языке, допустим, "хеток олдовый" - шляпка старая. По кличкам стиляг вы сразу определите, что они были несколько интеллигентней, чем их последователи. Если у фарцовщиков были клички типа "Тля", "Вобла", "Гиена", "Берём-и-Едем", "Дуремар", а у девушек "Софка-Тусовка", "Люська-Пиписька", "Нинка-Раскладушка", "Таня-Гитлер" - понимаете уровень,да? - то у стиляг первого призыва были более изысканные кликухи, скажем, Владимир Михайлович Берёзкин, один из ведущих стиляг 50-ых годов, имел две кликухи "Джонни в дудах" и "Франтишик Берлиоз".
- А кто еще был героями движения стиляг в Ленинграде?
- Это был некий Жора Фридман, тоже музыкант, кстати говоря, интеллигентный человек, затем Юра Надсон, приёмный сын композитора Дзержинского, написавшего любимую сталинскую оперу "Тихий Дон". О них был фельетон "Сорняки" в газете "Смена" в 51-ом году. Этот фейлетон положил начало ленинградской кампании против стиляг: исключение из Университета и прочее. Кстати, забавно, что в университете единственный, кто выступил против этих гонений, был Борис Михайлович Эйхенбаум, знаменитый литературовед, который сказал, что стричь девушек под машинку за приверженность несколько иной моде нежели та, которой придерживаются наши уважаемые законодатели - это Средневековье, и наш университет не должен... И тут профессора Плоткин, Мейлах, Макогоненко стали кричать, что он идёт против линии партии и, в общем, всё, что полагалось кричать в те годы, и только один старик, профессор Пропп, фольклорист, поддержал Эйхенбаума.
- Александр, а узнавали себя стиляги в модной тогда поэзии и прозе?
- Нет, потому что тогда это была совершенно карикатурная "крокодильская" поэзия и проза вроде "Кто любит джаз, тот родину продаст", "Может болен он, бедняга, или попросту стиляга?", "Может, когда маленьким он был, кто-то его на пол уронил?",-понимаете уровень, да? То, что появилось впоследствии - Аксёнов, Евтушенко - это уже носило почти ностальгический характер. Помните, Евтушенко писал?
Носил он брюки узкие,
читал Хемингуэя.
"Вкусы, брат, не русские",-
внушал отец, мрачнея.
Огорчал он родственников,
честных производственников,
вечно споря с ними
вкусами своими.
Евтушенко читал стихи в моей передаче по ленинградскому телевидению. Я там был редактором тогда. Но это уже были совсем другие годы, 59-ый, скажем. Но и тогда это звучало совершенно кощунственно и на следующий день меня выперли с телевидения. Правда, в этой передаче был еще и Окуджава, про которого было сказано на следующий день на собрании, что это нищий из электрички: "Вы выпустили в эфир нищего из электрички".
- Александр, а как сложилась судьба стиляг?
- Юра Надсон стал генералом МВД. Не знаю, кто он теперь, наверное, какой нибудь знаменитый демократ, но когда я уезжал из России - он был генералом МВД. Ну, мой друг Саша Бруханский, наш университетский стиляга, который первый сшил себе костюм в Таллине, что было по революционности равно докладу Хрущева на ХХ-ом съезде, этот Саша до последних лет сидел в дурдоме около Финляндского вокзала. Другие два видных представителя движения Боря Коплянский и Сергей Огородников, которые на Невском проспекте начала 50-ых годов занимали очень видное место, они, к сожалению, померли оба. Уходящее, прямо скажем, поколение.
А как относились к стилягам, этим пехотинцам западничества, люди с Запада? Этот вопрос я задал британскому слависту Мервину Мэтьюсу. Во второй половине 50-ых он работал в британском посольстве в Москве.
- Игорь, должен сказать, что западному человеку невооруженным глазом трудно было определить, кто стиляга, а кто нормальный. В принципе была очень серая картина, ничего общего со стилягами на Западе не было и быть не могло. В Америке были костюмы, вот эти zoot-suit, так называемые, которые ужасно дорого стоили, такие узкие пиджаки с широкими плечами, мешковатые брюки. У нас в Англии были свои пижоны teddy boys, так называемые, которые одевались в стиле начала века, времен короля Эдварда. Но о таком бедные русские, естественно, и думать не могли... Они приставали к нам, но это было для них опасно, ведь КГБ решил, что это идеологическая диверсия и здорово преследовал их. Но стиляги не сдавались: у меня на этой почве остались хорошие русские друзья и по сей день.
Андрей Битов:
"Но вот мы встретим однажды... небольшую группку на углу Невского и Малой Садовой, человека три-четыре. Что-то задержит на их лицах наш взгляд... Мы решительно никогда их не видали, и не знаем их в лицо, однако это именно они - самые знаменитые люди Невского того времени! И Бенц, и Тихонов, и Темп. Вот ведь, не были знакомы, а имена помним, как помнит поневоле каждое поколение имена т е х вратарей и т е х центрфорвардов".
Из всех революций мне по душе лишь одна.
В ХYI веке в Германии низы восстали против серой одежды.
Они боролись за право
носить карминное, васильковое, палевое
и отстояли свободу цвета.
В результате концентрация красоты в Европе
резко повысилась.
Лично я глубоко признателен
революционным
немецким
низам.
Теперь о стилягах снимают фильмы, а самих стиляг играют актёры. Но без малого двадцать лет назад я успел записать настоящих стиляг. Наш разговор можно прочитать, но лучше - послушать.
УЧАСТНИКИ РАЗГОВОРА: М. Мэтьюс (британский славист), А. Шлепянов (бизнесмен), Игорь Берукштис (музыкант).
Стиляги. Кем они были? Первыми диссидентами, бездельниками, дезиртирами холодной войны? Попробуем разобраться. Но сперва эпиграф. Андрей Битов из романа "Пушкинский дом":
"Итак - сузим брюки, утолщим подошву, удлиним пиджак. Повяжем мелко галстук. Смелые юноши вышли на Невский, чтобы уточнить историческое время в деталях... и мы им обязаны не только этим (брюками), не только, через годы последовавшей свободной возможностью их расширения (брюк), но и нелегким общественным привыканием к допустимости д р у г о г о: другого образа, другой мысли, другого, чем ты, человека".
- Откуда взялось само слово "стиляга"? Называли ли стиляги себя "стилягами"? С этих вопросов начался мой разговор с мюнхенским джазовым музыкантом Игорем Берукштисом, в далёком прошлом московским стилягой.
- У меня всегда было подозрение, что слово "стиляга" выдумка советских средств массовой информации. Я припоминаю одноименный фельетон, он так и назывался "Стиляга". По-моему, автор был Беляев. Это было блестящее эссе. Оно было блестяще написано, это как бы фельетон, нормальный советский газетный фельетон, и в этом фельетоне был набор хлёстких словечек. Но я никогда себя стилягой не считал, в том смысле, как это было подано в газете, ни я, ни мои друзья. Мы, просто говоря, находили отдушину в музыке, это была, конечно же, американская музыка. Одевались мы тоже иначе: какими-то неведомыми путями доставали американские и всякие прочие канадские костюмы и пальто. Нужно было отделиться, обособиться от общего, выражаясь хлёстким словечком, жлобского окружения.
- А можно говорить о какой-то конкретной дате появления стиляг?
- Я думаю, что фельетон появился где-то в середине 50-х годов, да, я думаю, что это было до международного фестиваля, который был в 57-ом году, точной даты я просто не помню. Я помню, что я ездил в место под названием Кусково, известное историческое место под Москвой. Но мы ездили совсем не для того, чтобы смотреть музей, который был в Кусково, а мы ездили на танцверанду, потому что на этой танцверанде играл очень известный оркестр. Репертуар этого оркестра выгодно отличался от репертуара обычных танцверанд в Москве. Там играл Гоша Волчегорский на аккордеоне, там играл Самойлов на трубе, там играл, кажется, фамилия Левшуев, на барабане, Козленко на саксофоне - это были выдающиеся личности для нас. Я еще тогда не стал профессиональным музыкантом, только немножко подыгрывал на рояле, и для меня это были люди, это был образец, как нужно играть по-западному. Они действительно играли по-западному.
- А что Вы танцевали?
- Это очень интересный вопрос. Вот Лёша Зубов, известнейший советский саксофонист, который ныне живет в Калифорнии, появился и сказал кому-то из приятелей: "Имей в виду: репертуар оркестра на танцверанде в ЦПКиО в парке культуры имени Горького - чувень, клёвая лаба, четыре сакса". Короче говоря, у нас запросы были совсем минимальные, по теперешним понятиям. Нам нужно было, чтобы аккуратно четыре саксофона выиграли какую-то хорошую мелодию, чтобы барабанщик был, чтобы играли что-то наподобие фокстрота. Вот и достаточно. Мы приглашали девушек и танцевали под это дело.
- У каждого движения есть свои герои. Кто были первыми героями движения московских стиляг?
- Одного я точно совершенно помню. Это был Лёня Геллер, эталон элегантности, в то время это было действительно сущее откровение для меня наблюдать Лёню Геллера, одетого во все иностранное. Геллер выходец из Риги, саксофонист и кларнетист. Он играл в ресторане "Аврора"; в тот момент это было популярнейшее место среди московских не пьяниц, а именно московской что ли элиты стиляжной. Скажем, это было в начале 50-х годов, если я не ошибаюсь, это было до смерти Сталина, тогда был открыт коктейль-холл, тоже знаменитое место, в котором я побывал в своё время.
- А кого вы еще помните из выдающихся московских стиляг?
- Два персонажа. Один из них безымянный, но у него было прозвище "Бебешник", от ББ: Бродвейский Болван. Дело в том, что Бродвеем называлась улица Горького. Было хорошим тоном явиться вечером, когда уже начинались сумерки, на Бродвей, и там, так сказать, совершать хил, то есть прогулку.
- А кто из выдающихся стиляг ушел в большую культуру?
- Ну тот же Зубов, хотя он никогда особым пижоном не был, он учился в Университете на физическом отделении, всегда параллельно играл. Козлов Леша - это наиболее яркий в настоящее время представитель тех стиляг. Небезызвестный, ныне покойный Андрей Тарковский любил элегантно одеваться, и однажды, я даже помню место, это было у дверей комиссионного магазина, на бывшей Калужской площади, где какие-то незнакомые стиляги остановили меня, к нам подошёл Андрей Тарковский, пощупал лацканы моего канадского пальто и произнес нечто положительное вроде "чувачок, очень прилично".
- Игорь, стиляга - это одежда, жаргон и музыка. Во что вы одевались, какую музыку слушали, какую играли?
- Основная публика, а также интеллигенция молодая в Москве и в Ленинграде слушали джазовую музыку, серьёзную джазовую музыку.
- Это звучало революционно тогда?
- Да. Но это вообще носило характер такого катализатора, вся эта музыка... Она сопутствует высвобождению нравов, что ли? Вот так можно сказать.
- Какую музыку вы бы выбрали для радиоразговора о стилягах?
- Ну, если говорить о стилягах, то нужно, конечно, выбрать какую-то музыку с оттенком ностальгии, чтобы люди вспоминали, улыбались и радовались. Ну, Глена Миллера, знаменитый фильм "Серенада солнечной долины".
- Игорь, Вы стали одним из первых московских стиляг, оставшихся в гастрольную поездку на Западе. В середине 50-ых стиляги раздумывали об эмиграции?
- У тех людей, кто всерьез слушал джазовую музыку, вне всякого сомнения, было желание эмигрировать, убежать, уехать, посмотреть мир любыми путями. А в массе же своей, навряд ли. Я думаю, что это сугубо российское явление и российским оно должно было родиться и умереть.
- А были у стиляг какие-либо предшественники?
- Хороший вопрос. Вы знаете, в 49-ом году, мне было лет 16, и я отдыхал а Адлере. И туда приехали двое, одетые в хаки. Два счастливеньких таких, сорокалетних, преуспевающих ценителей культуры. Одного звали Никита Богословский, а второго - Борис Ласкин. И там был один пианист с длинными волосами, который прекрасно играл на рояле и изображал джаз. Он играл в духе популярнейшего в те годы пианиста Александра Наумовича Цфасмана.Так вот, когда он играл, то Борис Ласкин и Никита Богословский, два брата-акробата, танцевали, схватившись за руки, расходясь, то, что потом на московских верандах везде подхватили и стали танцевать, и после появились надписи, как сейчас помню - в небезызвестном ЦПКиО на веранде шестигранника, о которой так восторженно говорил Зубов "чувень, клёвая лаба, четыре сакса", так там была надпись: "запрещается танцевать вульгарным стилем линду."
О лениградских стилягах лучше всех написал А.Битов:
"Несколько лет назад мне еще довелось в последний раз увидеть такого сорокалетнего, изъезженного жизнью по лицу, но оставшегося верным тому, лучшему, своему, героическому времени... Это был тот самый, пресловутый "стиляга" начала пятидесятых. В тех же брючках, в том самом спадающем с плеч до колен зеленом пиджаке, чуть ли не на тех же подметках, подклеенных у предприимчивого кустаря, в том же галстуке, повязанном микроскопическим узлом, в том же перстне, с тем же коком, с тою же походкой, в самом карикатурном, даже для того времени, в самом "крокодильском" виде, который и на рыжих-то у ковра давно уже вышел из моды. Этот ветеран моды, леденцовый солдатик Истории, почему- то так и не рассосавшийся на ее языке, обозначил позавчерашний вкус..."
Ленинградских стиляг, о которых писал в "Пушкинском доме" Андрей Битов, в этом разговоре представляет лондонский бизнесмен Александр Шлепянов.
- Ленинград был беднее. И поэтому все носило немножко самодеятельный характер. Достаточно было одной какой-то детали, чтобы ты уже стал стилягой. Узкие брюки или, там, юбка с разрезами, или причёска "венчик мира" у девушек. Но поскольку голь на выдумки хитра, то довольно быстро нашли всякие способы добывать шмотки. Появились патрули первые, на пути финнов от Выборга до Ленинграда, давались мощные взятки шоферам в виде бутылки водки, и они, шофера автобусов, останавливались в специально оговорённых местах. И там происходило раздевание финнов, уже в обмен на водку. Таким образом, получали какие-то заграничные вещи. Потом поездки к посылочникам. Это был мощный источник для добычи заграничных шмоток. Посылочники - это Австро-Венгрия: Черновцы, Львов, Трускавец, куда американские родственники посылали евреям посылки. И там не барахолках, на толчках это продавалось. Стоило очень дёшево. Возвращалось в Ленинград - уже было дорого. Но это всё-таки лет на 5, на 10 позже. А тогда вот, на заре движения, стиляги были очень скромны. Но тем не менее представители, так сказать, ортодоксального мышления, они всё равно по крохотной детали узнавали врага, то есть выделяли стилягу из толпы. Однажды мы шли с моей женой Ниной по Невскому проспекту, и она отличалась от всех остальных пешеходов тем, что у нее была юбка с разрезами, сделанными мамой в соответствии с требованиями журнала "Польша", и носила прическу "венчик мира", модную тогда. А на мне был клетчатый, чешский какой-то пиджачок, купленный в комиссионном магазине рублей за 8. Этого было достаточно, чтобы дружинники нас схватили и попытались ее обрить, но на наше счастье поэт Юрий Голубенский, который был в этой дружине, "наш человек", как-то заступился и нас отмазал. Вообще в России одежда всегда была, скажем так, партийна. Если ещё до революции коломянковый костюм, пенсне и шляпа немедленно выдавали либерала, а сапоги и косоворотка говорили уже об ориентации на "чёрную сотню", то в 50-ые годы стиляги были первой или одной из первых оппозиций. Вот у людей, когда они, скажем, кончали университет, у них был собственно выбор какой? Пойдешь направо - это советский барак, в конце пути маячит зона, пойдешь налево, а там где-то сказочный далёкий Сан-Луи. Это был гимн первых стиляг: "Подожди немного, слёзы утри свои, ждет тебя дорога в далёкий Сан-Луи". Не случайно сейчас где то в Калифорнии столько людей нашего поколения.
- Жаргон стиляг, сейчас, по крайней мере, кажется архаичным, даже, я бы сказал, безвкусным. Кто придумывал все эти словечки?
- В Ленинграде это был лабужский жаргон, то есть жаргон музыкантов. Ходить по Невскому значило "хилять по Броду", клеить - это было тоже из лабужского жаргона, и теперь это стало частью великого и могучего. Есть - это берлять, но это слово исчезло безвозвратно, по-моему. Скажем, штатники - это те, кто носили исключительно американские вещи,- у них был свой жаргон, построенный на английском языке, допустим, "хеток олдовый" - шляпка старая. По кличкам стиляг вы сразу определите, что они были несколько интеллигентней, чем их последователи. Если у фарцовщиков были клички типа "Тля", "Вобла", "Гиена", "Берём-и-Едем", "Дуремар", а у девушек "Софка-Тусовка", "Люська-Пиписька", "Нинка-Раскладушка", "Таня-Гитлер" - понимаете уровень,да? - то у стиляг первого призыва были более изысканные кликухи, скажем, Владимир Михайлович Берёзкин, один из ведущих стиляг 50-ых годов, имел две кликухи "Джонни в дудах" и "Франтишик Берлиоз".
- А кто еще был героями движения стиляг в Ленинграде?
- Это был некий Жора Фридман, тоже музыкант, кстати говоря, интеллигентный человек, затем Юра Надсон, приёмный сын композитора Дзержинского, написавшего любимую сталинскую оперу "Тихий Дон". О них был фельетон "Сорняки" в газете "Смена" в 51-ом году. Этот фейлетон положил начало ленинградской кампании против стиляг: исключение из Университета и прочее. Кстати, забавно, что в университете единственный, кто выступил против этих гонений, был Борис Михайлович Эйхенбаум, знаменитый литературовед, который сказал, что стричь девушек под машинку за приверженность несколько иной моде нежели та, которой придерживаются наши уважаемые законодатели - это Средневековье, и наш университет не должен... И тут профессора Плоткин, Мейлах, Макогоненко стали кричать, что он идёт против линии партии и, в общем, всё, что полагалось кричать в те годы, и только один старик, профессор Пропп, фольклорист, поддержал Эйхенбаума.
- Александр, а узнавали себя стиляги в модной тогда поэзии и прозе?
- Нет, потому что тогда это была совершенно карикатурная "крокодильская" поэзия и проза вроде "Кто любит джаз, тот родину продаст", "Может болен он, бедняга, или попросту стиляга?", "Может, когда маленьким он был, кто-то его на пол уронил?",-понимаете уровень, да? То, что появилось впоследствии - Аксёнов, Евтушенко - это уже носило почти ностальгический характер. Помните, Евтушенко писал?
Носил он брюки узкие,
читал Хемингуэя.
"Вкусы, брат, не русские",-
внушал отец, мрачнея.
Огорчал он родственников,
честных производственников,
вечно споря с ними
вкусами своими.
Евтушенко читал стихи в моей передаче по ленинградскому телевидению. Я там был редактором тогда. Но это уже были совсем другие годы, 59-ый, скажем. Но и тогда это звучало совершенно кощунственно и на следующий день меня выперли с телевидения. Правда, в этой передаче был еще и Окуджава, про которого было сказано на следующий день на собрании, что это нищий из электрички: "Вы выпустили в эфир нищего из электрички".
- Александр, а как сложилась судьба стиляг?
- Юра Надсон стал генералом МВД. Не знаю, кто он теперь, наверное, какой нибудь знаменитый демократ, но когда я уезжал из России - он был генералом МВД. Ну, мой друг Саша Бруханский, наш университетский стиляга, который первый сшил себе костюм в Таллине, что было по революционности равно докладу Хрущева на ХХ-ом съезде, этот Саша до последних лет сидел в дурдоме около Финляндского вокзала. Другие два видных представителя движения Боря Коплянский и Сергей Огородников, которые на Невском проспекте начала 50-ых годов занимали очень видное место, они, к сожалению, померли оба. Уходящее, прямо скажем, поколение.
А как относились к стилягам, этим пехотинцам западничества, люди с Запада? Этот вопрос я задал британскому слависту Мервину Мэтьюсу. Во второй половине 50-ых он работал в британском посольстве в Москве.
- Игорь, должен сказать, что западному человеку невооруженным глазом трудно было определить, кто стиляга, а кто нормальный. В принципе была очень серая картина, ничего общего со стилягами на Западе не было и быть не могло. В Америке были костюмы, вот эти zoot-suit, так называемые, которые ужасно дорого стоили, такие узкие пиджаки с широкими плечами, мешковатые брюки. У нас в Англии были свои пижоны teddy boys, так называемые, которые одевались в стиле начала века, времен короля Эдварда. Но о таком бедные русские, естественно, и думать не могли... Они приставали к нам, но это было для них опасно, ведь КГБ решил, что это идеологическая диверсия и здорово преследовал их. Но стиляги не сдавались: у меня на этой почве остались хорошие русские друзья и по сей день.
Андрей Битов:
"Но вот мы встретим однажды... небольшую группку на углу Невского и Малой Садовой, человека три-четыре. Что-то задержит на их лицах наш взгляд... Мы решительно никогда их не видали, и не знаем их в лицо, однако это именно они - самые знаменитые люди Невского того времени! И Бенц, и Тихонов, и Темп. Вот ведь, не были знакомы, а имена помним, как помнит поневоле каждое поколение имена т е х вратарей и т е х центрфорвардов".
