Кристина Горелик: Мы перейдем прямо к делу, потому что в моем распоряжении оказалась пленка, на которой 10-летний мальчик рассказывает о том, как его избивают в детском доме. Перед тем, как мы ее послушаем, представлю гостей сегодняшней программы – это Татьяна Телегина, юрист уполномоченного при президенте России по правам ребенка, руководитель благотворительного фонда "Волонтеры в помощь детям-сиротам" Елена Альшанская, а так же с нами по телефону из Сыктывкара Юлия Посевкина, общественный Уполномоченный по правам ребенка в республике Коми.
Итак, рассказывает Вадим Иванов, 10 лет от роду, воспитанник обычного детского дома-школы №1 им. Католикова в городе Сыктывкаре. Он пришел вместе со своей мамой на прием к общественному Уполномоченному по правам ребенка в республике Коми.
Мама: Разденься, пускай посмотрят, какой ты худенький после этих больниц.
Вадим Иванов: Еще приседаем. Давида тогда заставили четыреста раз приседать. Из-за того, что бегаем, прыгаем по дивану. А еще меня воспитательница вешалкой била пластмассовой за то, что раньше времени проснулся и не спал больше. Она нас с Давидом вывела и стала бить вешалкой, по спине била, по ногам. У мамы очень хорошо. А в больницу меня и до этого ложили, недавно. Это было 4 декабря. Я спросил врача Марию Александровну, чем вы меня лечите, она сказала аминазином. Когда я прыгал, они положили меня на постель, стали держать и сделали укол. До этого они сказали, сейчас мы тебя купируем.
Мама: Купировать - это значит, сейчас мы тебя успокоим. То есть, ты балуешься, сейчас мы тебе покажем, как нужно себя вести.
Вадим Иванов: Я там долго орал… Еще таблетки давали, такие круглые, белые. Одну таблетку три раза в день.
Юлия Посевкина: Говорят, ты хуже стал слышать?
Вадим Иванов: Угу. После больницы я стал хуже слышать.
Юлия Посевкина: Почему тебя положили?
Вадим Иванов: Я не учился. А еще я сбегал из интерната, курил, поэтому тоже из-за этого.
Юлия Посевкина: Кто говорил?
Вадим Иванов: Валентина Семеновна. Тоже воспитатель. Иногда, знаете, нас чуть не убивает. Она вообще зверь. Тогда Давид портфель не положил, она его стала портфелем бить. Тогда Ваня Попов, евойный брат, он был в другой группе, он чего-то ей ответил, и она стала почему-то бить Ваню, а не его брата. Ваня младше, и ничего плохого не делал. Она рукой как вмажет. По лицу била, по спине била. Меня ремнем отхлестала за то, что вещи не прибрал в шкафчике.
Юлия Посевкина: А многих она бьет?
Вадим Иванов: Почти всю группу. Когда я на тихом часе не спал, она входит: так, кто не спит? Тогда она меня ремнем так отхлестала, бабушка меня забрала, у меня вот здесь было все синее…
Кристина Горелик: Татьяна Юрьевна, у меня первый вопрос к вам: по-моему, совершенно недопустимые вещи рассказывает Вадим. Что делать в таких ситуациях?
Татьяна Телегина: Безусловно, такие меры в принципе не допустимы даже теоретически, я уж не говорю на практике. Учитывая, что дети, которые направлены в детские учреждения, остались без попечения родителей, к ним должно быть наоборот особое внимание и должна быть приложена работа и психологов, и соцпедагогов, и наоборот удвоенная забота об этих детках для того, чтобы они потом выросли и стали нормальными членами нашего общества, а здесь происходит обратная ситуация критическая. Здесь, безусловно, надо поднимать все органы по профилактике, в том числе комиссия по делам несовершеннолетних, безусловно, в том числе органы прокуратуры, следственные органы для того, чтобы провели полную объективную проверку данного учреждения. В том числе, чтобы прокуратура не просто это учреждение проверяла, а органы здравоохранения, то есть ту больницу, в которую дети направлялись, основание помещения детей и на каком основании ребенка, который, скажем так, по здоровью находится в учреждении не коррекционном, то есть он изначально в принципе здоров, может быть отклонения какие-то есть, но они именно не психического характера должно быть, раз он в обычном учреждении содержится, значит нужно ставить вопрос, на каком основании ребенка направили в органы здравоохранения на лечение запрещенными препаратами.
Кристина Горелик: Это запрещенные препараты?
Татьяна Телегина: Вы знаете, я не могу сказать, потому что я не медик, но насколько знаю, такие препараты могут применяться в особом случае и, по-моему, в отношении несовершеннолетних никогда не применяются.
Кристина Горелик: Юлия, я хотела вас подключить к разговору. Собственно говоря, расскажите те действия, которые вы совершили, что вы сделали за то время, когда к вам обратилась мама с этим ребенком?
Юлия Посевкина: Первым делом, что мы сделали – это проинтервьюировали мальчика и с готовой пленкой, расшифровали ее, написали жалобу, отнесли в городскую прокуратуру. Следующим шагом было: буквально в тот же день мы отнесли в следственное управление при прокуратуре подобную вещь и обратились к уполномоченному по правам человека в республике Коми к Завьяловой. Средства массовой информации мы пока до сегодняшнего дня не подключали вообще для того, чтобы не помешало никак следствию. Все, что мы делали, это произошло в последних числах января. Вчера были в прокуратуре, прокуратура провела какое-то свое расследование. И мы с Вадимом, с мамой его, и я, как педагог, мы ходили на разговор с прокурором.
Кристина Горелик: И что он сказал?
Юлия Посевкина: Что сказал прокурор: да, действительно, они провели расследование, опросили детей под предлогом другого расследования, чтобы детей заранее не запугали, не надавили на них. Они выявили нарушения, те нарушения, о которых говорил Вадим, подтверждали другие ребята. И еще добавилось несколько страшных фактов.
Кристина Горелик: Например?
Юлия Посевкина: Например, что та же нянечка, которая устраивает посещение старшими ребятами спальни мальчиков, которые избивают и заставляют отжиматься, приседать, та же нянечка, например, периодически забирает второй ужин - это конфеты, яблоки. Причем, унижая их человеческое достоинство, допустим, она подходит к ребятам и говорит: ты же правда сегодня меня угостишь своими конфетами? И ребенок, до смерти напуганный, отдает конфеты этой женщине. Эта женщина, не знаю, что с ними делает. И еще я бы назвала это пыткой: за плохое поведение она может положить на весь день ребенка спать. И это при том, что дети гиперактивные большинство.
Кристина Горелик: А что значит положить спать? Он же не может лежать весь день?
Юлия Посевкина: Они могут спать. Например, в воскресный день, Вадим вчера рассказывал в прокуратуре, бывало такое, это не часто случается, но с утра плохо себя вел и его утром после завтрака кладут спать. Периодически заходит нянечка и проверяет, спит он или нет. Он притворяется, конечно, чтобы не получить как следует. И так в течение всего дня. Это, естественно, пытка. Как можно принудить ребенка подвижного лежать в течение 12 часов, вставая, например, в туалет, в туалет они разрешают выходить, покушать тоже разрешают, но остальное время они лежат.
Кристина Горелик: Татьяна Юрьевна, мне кажется, что аппарату уполномоченного при президенте России по делам ребенка следует заняться этой историей?
Татьяна Тополева: Я думаю, не просто заняться, а взять на жесткий контроль эту ситуацию. Потому что здесь не только нарушение, а критическая ситуация, при которой вообще недопустимо оставить без внимания это отношение к детям.
Кристина Горелик: Скажите, насколько часто вы сталкиваетесь с подобными случаями недопустимого отношения в таких детских учреждениях?
Татьяна Тополева: К счастью, не так часты данные случаи. Но те случаи, которые имеют огласку, как и данный случай, что и все-таки органы профилактики должны подключаться. К сожалению, бывают такие случаи, но не так часты.
Кристина Горелик: Елена, скажите, вы согласны или нет с этим? И второй у меня вопрос: мы еще не знаем, как будет дальше развиваться история с принудительным помещением ребенка в психиатрическую больницу, потому что известны случаи, я потом приведу, если у меня будет время, что даже когда прокуратура приходила и делали проверки, уже в медицинских картах там было написан диагноз и определить, когда было написано, особенно, если задним числом, практически невозможно. Мы сейчас Юлю спросим, какие диагнозы, но перед этим ваш комментарий.
Елена Альшанская: Можно мне один вопрос Юле? Юля, сколько детей в этом детском доме?
Юлия Посевкина: Я сейчас не могу ответить.
Елена Альшанская: Он крупноформатный или маленький?
Юлия Посевкина: Крупный, это большой детский дом, в котором находится школа и сад.
Кристина Горелик: Вот это очевидный ответ на мой вопрос, потому что другого я не предполагала. Это же будет ответ на самом деле на некое возражение по поводу того, что говорила Татьяна, что случаев случается не часто. Не часто информация выходит. Дети, которые находятся там, они практически не общаются с внешним миром, не знают своих прав, не знают возможностей таких, которые безнаказанны были бы для них. Этот момент, очень важно сильно заострить на нем внимание. У нас действительно практически у всех организаций, у всех педагогов социальных, у всех общественных организаций, которые сталкиваются с крупноформатными детскими домами, есть опыт такой взаимодействия в ситуации, когда дети жалуются на жестокое обращение, либо на опять же случаи дисциплинарной психиатрии. Я думаю, что нет ни одной общественной организации, работающей с такими крупными детскими домами, которые бы об этом не слышали. То есть это говорит достаточно серьезно, что это не случайность, это практика в крупных детских домах достаточно общая. И опять же можно совершенно спокойно понять, почему это так.
Вы представьте себе ситуацию крупного детского дома, где дети с тяжелыми случаями, в тяжелом психическом состоянии в большом количестве, еще разновозрастные. И они все там находятся каждый день, и ваша задача каким-то образом эту массу удержать. И в итоге все, что происходит внутри, в дисциплинарной практике направлено на какой-то контроль ситуации, чтобы все было более-менее спокойно. О каком развитии индивидуальной личности, об индивидуальной свободе, о возможности человека развиваться в этой ситуации идет речь. Это в принципе сама по себе ситуация несовместима с нормальным развитием каждого ребенка. Дети разные очень. И поэтому, чтобы усреднить ситуацию, каким-то образом держать само учреждение в контроле, приходится применять такие практики давления. Либо то же самое жестокое обращение. Почему часто поощряется дедовщина, которая, безусловно, не может происходить для руководства. И уж тем более, если бы руководство имело желание искоренить, у них все возможности в руках, то есть это педагогический состав детского дома. Тем более о дедовщшине в детских домах мы слышим очень часто, что это такое. Даже практика, которая есть в тюрьмах, это очень удобно, когда сами дети сами себя дисциплинируют, выстраивают иерархические отношения, старшие давят младших, вырастают, те следующих младших, в итоге некий порядок внутренний.
Кристина Горелик: По вашим словам, ситуация просто бесперспективная. Потому что, чтобы удержать этих детей, надо применять подобные способы насилия.
Елена Альшанская: По моему личному мнению, большие детские дома не имеют права на существование, их надо разукрупнять. Потому что в этой системе выстроить нормальное отношение к детям физически невозможно.
Кристина Горелик: В небольших возможно?
Елена Альшанская: В небольших возможно, а в этих невозможно избежать.
Кристина Горелик: Там тоже встречаются разные случаи.
Елена Альшанская: Безусловно. Что теперь будет с мальчиком? У меня вопрос к Юле. Сейчас он находится, насколько я понимаю, с мамой, но все равно официально числится в розыске, его в любой момент могут вернуть в этот детский дом. А что там будет, даже представлять не хочется.
Юлия Посевкина: Да, конечно, представлять совершенно не хочется. Я думаю, правда, работники детского дома не решатся каким-то образом на него воздействовать. Мы на это надеемся. Как только проблему получится выложить наружу, в область публичности, тогда, я думаю, ребенок будет более-менее защищен. Приходили уже однажды, мама говорила, что приходили из детского дома, попытались забрать Вадима, но он сбежал, выбежал и провел некоторое время на улице. Кстати, был 40-градусный мороз тогда, он был в одной рубашке. Полчаса он стоял где-то на улице, работники детского дома, отчаявшись, ушли, и мальчик вернулся. Я думаю, что они понимают, что он так будет делать все время. Естественно, они с мамой находятся в постоянном страхе, не на каждый телефонный звонок они отвечают и боятся, чтобы не случилось этого. Никаким образом защитить его от этого мы не можем, будем только надеяться.
Кристина Горелик: Татьяна Юрьевна, как защищать таких детей, что делать? Потому что понятно, что сейчас возвращать в детский дом нельзя, особенно, после того, как он все рассказал.
Татьяна Тополева: Безусловно, просто здесь ситуация такая, что на момент расследования нужно решить вопрос скорее всего с органами опеки и попечительства, чтобы дать возможность. Я так знаю, что у мальчика есть родственники, которые могут оказать содействие, дать возможность под временную опеку, а потом может быть перевести под постоянную опеку перевести ребенка, чтобы не заточать его в данное учреждение хотя бы на время следствия.
Кристина Горелик: Дело в том, что мама была лишена в какой-то момент родительских прав.
Татьяна Тополева: Мама не является в настоящий момент законным представителем ребенка.
Кристина Горелик: Что делать? Ситуация какая-то действительно сложная. Потому что если придут органы опеки и попечительства сейчас, например, мама ничего не сможет сделать по закону, потому что она лишена родительских прав, и они имеют полное право забрать ребенка в детский дом.
Татьяна Тополева: Они имеют право найти человека, изъявившего желание стать опекуном для этого ребенка, и в ускоренном порядке решить вопросы опеки над ребенком хотя бы временной. Это был бы выход из данной ситуации наилучший, в том числе с соблюдением законодательства, не нарушая и в том числе по защите прав ребенка.
Елена Альшанская: Насколько я понимаю, такого человека еще нет, который готов взять ребенка под временную опеку с оформленными какими-то документами, но было бы хорошо, если бы он появился.
Кристина Горелик: Сколько времени на оформление?
Елена Альшанская: Временная опека - это очень быстро.
Кристина Горелик: Но это должен быть не дядя с улицы?
Елена Альшанская: Кто угодно. Временная опека предполагается в основном для родственников, но тем не менее, по закону там буквально не написано, это по желанию опеки. Насколько я понимаю, такого человека не существует в реальной действительности, откуда он возьмется сейчас, если его нет. У меня вопрос к Юле: бабушка проживает вместе с мамой?
Юлия Посевкина: Да, я как раз хотела сказать, что такой человек есть. Дело в том, что у бабушки есть разрешение органов опеки и попечительства забрать ребенка на каникулы и выходные. И мы в своих жалобах, обращениях в прокуратуру и следственное управление, в эти две инстанции мы попросили на время следствия ходатайствовать о передаче ребенка бабушке. Но со стороны ни прокуратуры, ни следственного управления не было никаких действий в этом направлении. Сейчас мы планируем пойти в органы опеки и попечительства, попытаться что-то сделать и обязательно воспользуемся вашим советом по поводу временной опеки.
Елена Альшанская: Если нужно будет, мы проконсультируем, наши юристы, как это правильно оформить, как опеку. Очень часто опеки не работают с временной опекой. И здесь у меня очень небольшой, но важный комментарий. Посмотрите, о чем мы сейчас говорим: случилась ситуация гипержестокого обращения с ребенком в руках государственного опекуна, и мы говорим, как нам хитрым образом избежать его попадания обратно. Теперь представьте себе, что случилось жестокое обращение с ребенком в родной семье, либо в опекунской семье. Возникнет ли вообще мысль о том, что ребенок возвращается туда? Нет. Почему у нас настолько разное отношение к государственной опеке и опеке родителей. Почему такие разные требования? По какой-то причине априори считается, что государственная опека вообще не предполагает возможности насилия над ребенком, хотя мы сплошь и рядом видим, что это не так, к сожалению. И мне кажется, здесь очень важный момент, опять же это вопрос к Татьяне, законодательных изменений. Нужны все те же требования, абсолютно те же ровно предъявлять к государственной опеке, что предъявляются к родителям, к физическим лицам. То есть если есть подозрение, даже подозрение на жестокое обращение, до всякого суда ребенок должен быть удален от возможного источника жестокого обращения. У нас так не происходит. Я могу сказать из своей практики, у нас было две ситуации, с которыми мы столкнулись, в одной из них мы участвовали, одна из них была в Люберцах, где в доме ребенка практиковалась дисциплинарная психиатрия в качестве педагогической меры. И один из педагогов…
Кристина Горелик: Комсомольск-на-Амуре, по-моему, тоже.
Елена Альшанская: И в Тульской области.
Кристина Горелик: Это воспитывают с помощью уколов и таблеток?
Елена Альшанская: Детей опять же много, невозможно справиться, если истерики, проще всего таким образом, угрозами, либо реальным помещением в психиатрию ситуацию каким-то образом упорядочить. Один из педагогов дома ребенка начал сам писать жалобу в прокуратуру на действия дирекции о том, что дети помещаются без реальных показаний. Было несколько детей, была проверка прокуратуры, которая подтвердила факты.
Кристина Горелик: Как правило, не подтверждается, потому что на учете дети.
Елена Альшанская: Через некоторое время его уволили. Сотрудника детского дома уволили через достаточно длительный срок, они выдержали паузу, уволили с ужасной статьей: за физическое и моральное насилие над детьми. То есть с таким "волчьим билетом". Прокуратура в первый раз его поддержала, он через суд пошел восстанавливать свою. трудовую книжку, и они начали на суд приводить детей. Одного за другим приводили детей, которые давали показания против этого учителя. Потому что дети находились внутри. Они на каждый суд приводили ребенка, ребенок рассказывал: да, он меня бил, он меня шлепал, он мне говорил плохие слова, еще что-то делал. И в итоге он проиграл этот суд с треском, потому что против… Какое единственное действие? Подозрение, что что-то там происходит, что детей оттуда нужно было забрать. У нас это в принципе по законодательству процедура никаким образом не прописана, ее нет. Пока это будет так, мы будем проигрывать суды за судами.
Потому что у нас была ситуация, когда у наших коллег дети точно так же наговорили на пленку, рассказывали о том, как их помещали в психиатрическую клинику в качестве наказаний, это тоже Московская область. Был суд, суд признал полную правоту дома ребенка, потому что в медицинских книжках было все в порядке, был диагноз, было лечение, которое требовало, главврач психиатрической клиники подтвердил, что дети больные, все в порядке, это процесс лечения. Мальчики говорили, что это наказание, что за плохое поведение, один чашку разбил, там был один мальчик, которого три года подряд на его день рождения помещают в психиатрическую клинику. Изощренное издевательство. При этом и детский дом, и прокуратура приняли решение в пользу детского дома, и дети остались там. То есть от того, что было подозрение на жестокое обращение, их оттуда не изъяли и понятно, что суд будет проигран. Это не единичный случай. Пока дети являются заложниками системы, и у нас нет этого момента, что как только подозрение, малейшее подозрение, ребенок тут же должен покидать учреждение, не возвращаться до полного завершения всех судебных процедур.
Кристина Горелик: Продолжаем рассказ про Вадима Иванова, 10-летнего мальчика, который рассказал об избиениях и издевательствах в детском доме №1 им. Католикова в Сыктывкаре. Директор детского дома Иван Панюков категорически отрицает все обвинения.
На созванной пресс-конференции он заявил, что “Елена Владимировна Иванова – лишь биологическая мать Вадима. Она по-прежнему лишена родительских прав, а законным представителем Вадима является директор дома-школы”, то есть, он сам. И Вадим обязан вернутся в детский дом. Беседую с Иваном Панюковым.
Иван Панюков: Конечно, все это вранье, и никто у нас дедовщиной не занимается. Некогда нам заниматься дедовщиной, мы учимся, занимаемся дополнительным образованием, занимаем очень много призовых мест в различных видах соревнований, конкурсов, олимпиад. Массовые мероприятия внутри детского дома. Выезжали на массовую "Лыжню России". Сегодня закончили строевые смотры в честь Дня защитника отечества. Прекрасный был праздник, организованный детьми и взрослыми, и взрослая команда была, и наши шефы были из УВД города Сыктывкара. Так что то, что там было сказано, это все, мягко говоря, ерунда.
Кристина Горелик: А то, что воспитатели били?
Иван Панюков: Как может воспитатель обижать ребенка? Он, воспитатель, работает с этим ребенком. И так уже обижен судьбой, так еще тут его будут обижать. Это нонсенс целиком и полностью. У меня коллектив высококвалифицированный, 71% имеют высшую квалификационную категорию, и все педагоги с высшим образованием. И воспитатели, и учителя. А то, что говорится, Вадим Иванов, вообще педагог работает в детском доме с 1968 года. Представляете? Является отличником народного образования Российской Федерации. Ну и как вам это, о чем-то говорит? А вторая работает с 1980 года. Обе женщины. Женщины когда-нибудь ребенка обижали? По характеру женщина, в крови нет, чтобы обижать детей. Делайте выводы.
Кристина Горелик: Какие были основания для помещения в психиатрическую больницу Вадима Иванова? Там диагнозы должны быть определенные.
Иван Панюков: Вы взрослый человек, умный человек, наверняка тоже имеете высшее образование. Вы можете представить психиатрическую больницу? Это какое учреждение? Закрытое или открытое? Закрытое. И как я или кто-то другой может туда поместить ребенка? В данном лечебное учреждение помещаются только с направления психиатра. Вы знаете, что есть такая президентская программа диспансеризация детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, в детских домах, школах-интернатах. В сентябре-ноябре у нас проходила диспансеризация. Узкие специалисты, которые приходили из поликлиник города, в том числе и психиатры, по их рекомендации Вадим нуждался в подтверждении в данном учреждении. Психиатр выписала направление. Там даже очередь в это учреждение. 4 декабря подошла очередь и Вадим был помещен в лечебное учреждение закрытого типа, психиатрическую больницу города Сыктывкара. Но я вам еще скажу, что до этого он уже из другого детского дома два раза лежал в данном учреждении. Так что это совсем не то, что вы думаете, что я захотел и туда закрыл.
Кристина Горелик: А какой диагноз?
Иван Панюков: А диагноз у них зашифрован. Вы только можете спросить у главного врача этой больницы, там только одни цифры стоят.
Кристина Горелик: Что значит цифры? В карте медицинской написано должно быть.
Иван Панюков: Нет, цифры. У меня лежит справка, там только цифры.
Кристина Горелик: То есть вы не знаете диагноз ребенка?
Иван Панюков: Нет, не знаю.
Кристина Горелик: Я хотела узнать, как вы относитесь к идее общественного контроля за детскими домами, школами-интернатами и другими подобными заведениями?
Иван Панюков: Пусть эти работники общественного контроля идут на стройку и строят дома для тех же детей, которые находятся в детских домах без жилья, и предоставляют их. А то научились контролировать без толку. Посмотрите, какая масса народа сидит и получает бешеные деньги, только контролировать. Пошли бы и строили и вот этим гордились, что я действительно для ребенка из детского дома построил квартиру своими руками. Я против категорически.
Кристина Горелик: А почему?
Иван Панюков: Для этого у нас есть соответствующее управление, которое контролирует на государственном уровне, мы государственное образовательное учреждение. Еще общественники будут контролировать. Работайте на стройке, валите лес, рубите сучья, готовьте пиломатериалы, чтобы ребенок вышел из детского дома и получил нормальное жилье. Вот чем надо заниматься общественным организациям, а не контролировать.
Кристина Горелик: Тем не менее, на пресс-конференции в Сыктывкаре Иван Панюков рассказал о диагнозе мальчика. И это записано местными журналистами.
Иван Панюков: Вадим у нас был направлен на психолого-медико-педагогическую комиссию, где детей обследует целая комиссия, которая определяет состояние ребенка, в какой школе учиться, какие заболевания, какие рекомендации дать учебного заведению. Комиссия делает заключение – задержка психического развития, синдром эмоционально-волевой неустойчивости. Это серьезный диагноз. Рекомендует: наблюдается невропатологом, возможны курсы сезонного лечения. Обучение в общеобразовательной школе. В том числе рекомендации: индивидуальный психолого-педагогический подход к ребенку с акцентом на коррекцию поведения.
Кристина Горелик: Разобраться в том, действительно ли было оправдано помещение Вадима в психиатрическую больницу на основании подобного диагноза очень сложно, считает Заведующая педиатрическом отделением Американского центра в Москве Наталья Белова.
Наталья Белова: Этот диагноз может означать что угодно. И понятно, что у ребенка были какие-то особенности поведения, но какие они были, мы не можем судить, это только заключение. Это могло быть асоциальное поведение, которое требовало подбора терапии, например, это мог быть диагноз, который вызывал сомнение у докторов, и они могли госпитализировать ребенка в психиатрическую больницу для уточнения диагноза, или для того, или для другого. Нарушения поведения вообще нередко бывают у детей из учреждений и если речь шла о госпитализации в психиатрический стационар, то можно предположить, что это были предположить, что были выраженные нарушения поведения, но это все, о чем мы можем судить, имея этот диагноз. Для этого нужна полная информация и более подробное заключение о его состоянии здоровья, когда его помещали в психиатрическую больницу, с какой целью его помещали и какие именно особенности поведения были причиной для такого обращения.
Кристина Горелик: Имели ли право ему назначать аминазин? Что это за лекарство?
Наталья Белова: Аминазин – это препарат, который применяется в психиатрии. Для него имеются определенные показания. Говорить о том, имели ли врачи на это право или не имели, могут только другие врачи аналогичной специальности, которые будут разбирать историю болезни, смотреть ребенка и выносить заключение о правомочности или неправомочности какой-то терапии. Никакие родители не могут судить о правильности лечения, никакие общественные организации. Это сугубо врачебное дело и показания о госпитализации, тем более к назначению препаратов могут обсуждать только доктора. Бывают, вероятно, нарушения и злоупотребления, но судить как-то об этом, не имея информации, я бы не бралась.
Кристина Горелик: Ни один профессиональный врач не сможет прокомментировать действия других врачей, не имея на руках конкретных документов. А диагнозы в медицинской карте Вадима Иванова то скрывают, говоря, что не имеют право раскрывать диагноз, то, наоборот, о них прилюдно сообщают.
По словам Юлии Посевкиной, Общественного уполномоченного по правам ребенка в республике Коми, медицинскую карту ребенка ей показали, но сфотографировать не дали. В карте она запомнила другие диагнозы Вадима.
Рядом со мной в студии ведущая медицинской рубрики Ольга Беклемищева. Ольга, по словам Общественного уполномоченного по правам ребенка в республике Коми, ребенок Вадим Иванов поступил в детский дом с диагнозами "легкая задержка психического развития" и "синдром минимальной мозговой дисфункции". Это гиперактивность, насколько я понимаю?
Ольга Беклемищева: В минимальную мозговую дисфункцию включается довольно много расстройств. Они все объединены тем, что ребенок на самом деле, хотя он труден для воспитания, он не представляет какой-то опасности для себя и окружающих, это действительно минимальное расстройство, оно может включать как гиперактивность, так и заторможенность, как дефицит внимания, так и некоторые другие отклонения от такого, условно говоря, стандартного образа идеального ребенка.
Кристина Горелик: Могут ли быть данные диагноза основанием для того, чтобы ребенка положить в психиатрическую больницу?
Ольга Беклемищева: Они не могут быть основанием для экстренной госпитализации. Они могут быть основанием для плановой диспансеризации специализированной в психолого-психиатрические центры специальные детские при принятии ответственными за ребенка решения, что данное расстройство нуждается в коррекции. Но это все достаточно большая переписка. Насколько я знаю, у нас по-моему только в Москве и в ряде других крупных городов есть отдельные детские психиатрические больницы, а вот, боюсь, что в Коми и во многих других городах нет. Помещение ребенка вместе со взрослыми психиатрическими больными, конечно, не допускается в порядке плановой госпитализации.
Кристина Горелик: Сам ребенок говорил в первой части программы о том, что ему давали такое лекарство как аминазин. По каким показаниям дается этот препарат?
Ольга Беклемищева: То ли там действительно совершенно врачи не поступают адекватно, то ли ребенок неправильно запомнил, но аминазин не назначается при синдроме минимальной мозговой дисфункции. Аминазин назначается при каких-то судорожных расстройствах, при каких-то очень больших возбуждениях. Он дает прежде всего замедление, торможение всяких реакций. Конечно, в недобросовестной больнице аминазин может использоваться для утихомиривания больного, но это неправильно, это не является законом, это не входит в протокол лечения таких больных.
Кристина Горелик: Что касается последствий, возможных последствий от лечения ребенка, Вадим рассказывал о том, что он стал хуже слышать после больницы и его мама, которая сейчас лишена родительских прав, тем не менее, она говорит о том, что недержание мочи, энурез у него усилился как раз после лечения в этой больнице. Мог ли аминазин послужить причиной подобных ухудшений здоровья у ребенка?
Ольга Беклемищева: Нет. Аминазин, при длительном, слишком длительном потреблении аминазина, о котором не идет речь в этом случае, имеется в виду месяцы и годы, могут возникнуть двигательные расстройства, но не тугоухость. При определенных состояний ведение больного на аминазине требует контроль со стороны окулиста. Но это тоже не тугоухость. Я думаю, что эти расстройства ребенка связаны со стрессом, который он пережил в детском доме и в больнице. Скорее всего так. Это не связано с аминазином, у него другой спектр осложнений.
Кристина Горелик: Ольга, скажите, законный порядок каков помещения человека в психиатрическую больницу?
Ольга Беклемищева: Он определяется законом о психиатрической помощи, который принят у нас в стране в 92 году, с тех пор было два или три дополнения в этот закон и он действует фактически без изменений все эти годы. О том, как все это устроено, какая схема оказания помощи психиатрическим больным и, соответственно, людям, находящимся в пограничных состояниях, я предлагаю спросить у Зураба Ильича Кикилидзе, который заместитель директора Института имени Сербского, головной специалист по психиатрической помощи.
Зураб Ильич, как у нас сейчас функционирует психиатрическая служба, каков порядок действий у врачей и законный путь для пациента и его родственников?
Зураб Кикилидзе: Давайте я просто расскажу схему помощи и что человек может сделать. Во-первых, когда у человека самого возникло сомнение, психические проблемы возникли. Скажем, начал бояться лифта, условно говоря. Какая служба существует? Первое – есть психиатрическая больница, но никто с этим в психиатрическую больницу не идет и его там не поймут, если он придет. Ему скажут: знаете, вам сюда не надо. Есть психоневрологический диспансер по месту жительства. Он может туда обратиться. Но его тоже, если он туда придет, его на учет диспансерный не поставят, поставят на так называемый консультативный, что человек обратился и больше ничего. Если в диспансер позвонят или запрос будет, он скажет, что он не состоит на учете, то есть не нуждается в диспансерном учете. Потому что диспансерный учет кроме всего прочего подразумевает определенные льготы для человека, бесплатные лекарства, с жильем определенные преференции и так далее. Но ни туда, ни туда люди обычно не ходят.
Есть третье – врач-психотерапевт, который сидит в общей поликлинике, можно пойти к нему. Зачастую туда и ходят с этими проблемами. Можно позвонить по "горячей линии", в Москве их масса. Я это все называю бесплатные службы. Кроме того есть еще платные службы различные, это тоже анонимные службы, можно придти туда. Кроме того есть психологическая служба, можно обратиться туда. Психологическая служба занимается психокоррекцией. Когда человек сам не ощущает расстройства, а родственники или кто-то видят, что у человека есть нарушения. Само наличие нарушения психического – это еще не есть повод для стационирования. Представьте себе, что у человека есть нарушение, он себя считает великим изобретателем, занимается изобретательством и так далее, но он никому этим не мешает, его поведение не угрожает ни себе, ни окружающим, то здесь вопрос о стационировании не стоит. Потому что обычно чем определяется неотложность стационирования. Первое – что есть психические расстройства. Второе – что они полностью охватывают личность больного и определяют его поведение. Третье – что это поведение является угрожающим для него и для окружающих. Вот когда эти моменты возникают, тогда можно поставить вопрос о стационировании больного.
Ольга Беклемищева: И кто принимает это решение?
Зураб Кикилидзе: Во-первых, родственники, члены семьи. Во-вторых, любой человек, увидевший, что на улице неадекватное поведение, он может позвонить на скорую сообщить, что на улице что-то происходит. Но если это не нарушается правопорядок – это его личное дело, но если нарушается правопорядок, то обращает на это внимание милиция, забирают этого человека в милицию и если возникает подозрение, что это поведение неадекватное, то вызывается в отделение милиции психиатрическая помощь. Врач психиатрической скорой определяет и обосновывает пациента направлять в больницу. Он привез этого больного, он ждет, пока врач приемного покоя примет его и если, скажем, больной не добровольно госпитализируется, он против этой госпитализации, в течение 48 часов его еще обязаны посмотреть три врача. Идет суд, и суд принимает решение, обоснованно ли стационирование или необоснованно. Там есть определенные сроки, через которые отслеживается состояние того, кого не добровольно госпитализировали. И отслеживают, насколько правильно был уложен в больницу. Не хочу называть, но есть суд, который спрашивает: а почему вы это все сделали? Идите и доказывайте, что вы правы.
Ольга Беклемищева: Суды всегда стоят на страже больного?
Зураб Кикилидзе: Потому что у нас в стране существует презумпция невиновности и презумпция здоровья. Скажем, если он психически болен и его положили в больницу, он представляет опасность, врач это должен доказать.
Кристина Горелик: В Великобритании дети, живущие в эмиграционном центре, сталкиваются с жестоким обращением во время ареста и перевозки, сообщает газета "Гардиан". В докладе, который вызвал раздражение в пограничной службе Великобритании, уполномоченный по делам ребенка выразил озабоченность ситуацией, сложившейся в центре. Ежегодно через этот центр проходят свыше тысячи детей, которые подвергаются длительному, а иногда повторному задержанию. На всех стадиях пребывания в центре они лишены необходимой психологической поддержки. Зачастую их отделяют от родителей и применяют к ним физическую силу, что ухудшает их здоровье и настроение. Эта проблема вызвала широкий общественный резонанс, откликнулись не только родители детей, испытавших на себе все тяготы пребывания в подобных учреждениях, но и врачи. Британские медики обратились к правительству с призывом прекратить задержание детей. Они отметили, что подобное совершенно недопустимо в цивилизованном обществе, заключает газета "Гардиан". Другие европейские социальные новости вы узнаете из нашей следующей рубрики.
Германия: детский шум – это не обычный шум
В Германии детский крик законодательно перестал относиться к шуму, который следует ограничивать, сообщает телеканал «ЦДФ». Первой из германских федеральных земель, принявших этот закон, стал Берлин. Там 16 февраля вступил в силу новый закон о защите окружающей среды, согласно которому детскому шуму был присвоен особый юридический статус.
Поводом для такого решения послужили судебные разбирательства по искам горожан, которых раздражали крики детей на детских площадках и в детских садах. Из-за многочисленных жалоб некоторые детские воспитательные учреждения даже пришлось закрыть. В мае 2009 года берлинские социал-демократы предложили следующую формулировку: «Шум, производимый играющими детьми, является социально адекватным проявлением их жизни, и его надо терпеть в целях поддержания права детей на развитие».
«Отныне детский шум признается абсолютно правомочным с юридической и социальной точек зрения», – приводит слова сенатора по вопросам здравоохранения и охраны окружающей среды Катрин Ломпшер телеканал «ЦДФ».
Германская организация по защите прав детей тоже приветствовала этот шаг. «Мы живем в городе, и надо позволить детям играть и шуметь», – цитирует слова представителя этой организации агентство «Франс-Пресс».
«В нашем законе впервые написано, что нам придется учитывать права детей на крик и шум, пока они растут, это придется учитывать и всем соседям», – сказал представитель берлинского Департамента по защите от шума Аксель Стробуш.
Тем не менее все жители Берлина, включая детей, по закону по-прежнему обязаны соблюдать тихий режим в вечерние часы и в воскресенье, напоминает британская телерадиокорпорация «Би Би Си».
Великобритания: штраф за банановую кожуру
Окружной совет графства Линкольншир на востоке Англии приговорил женщину к штрафу в 50 фунтов, сообщает газета «Дэйли Мэйл». Причиной для этого решения стало то, что ребенок 29-летней Кирсти Аллен выбросил из своей коляски банановую кожуру. Женщина была поражена, когда во время прогулки с годовалым сыном ее остановил страж порядка и призвал к ответу. «Сыну нравятся бананы, и я дала ему один, чтобы он немного успокоился. Должно быть, он доел банан и бросил кожуру на одеяло. Она скатилась с коляски и упала в большую лужу. Я вовсе не воспринимала кожуру как мусор и думала, что она либо станет добычей птиц, либо просто превратится в перегной», – рассказала Аллен.
Однако с этой точкой зрения не согласились представители местной власти.
«Это стандартная процедура, суть которой в том, чтобы штрафовать любого человека, который мусорит», – пояснил сотрудник городского управления по защите окружающей среды Джон Вейт. Он подчеркнул, что выбрасывание гражданином банановой кожуры является правонарушением, согласно закону о чистоте районов и окружающей среды от 2005 года. «Отсутствие снисхождения в штрафах за мусор – это наша принципиальная позиция, которую мы будем отстаивать, с тем чтобы способствовать увеличению в обществе доверия друг к другу и возвращению гордости в сердца жителей нашего города и соседних районов», – добавил Вейт.
Кирсти Аллен пришлось согласиться с тем, что банановая кожура – это мусор, и заплатить штраф. И другим людям, которые случайно или намеренно будет мусорить в британских городах, скорее всего, пощады ожидать не придется, заключает «Дэйли Мэйл».
Испания: разработан электромобиль на новых источниках энергии
Испанская газета «АБC» рассказывает о том, что в стране разработан автомобиль нового образца. «Сегодня и в Европе появилось электрическое средство передвижения», – заявил министр промышленности Испании Мигель Себастьян. По его мнению, эта машина – шаг в будущее европейской промышленности. Изобретение связано с созданием новых умных систем для перезарядки батарей, с возможностью рассчитывать на возобновляемые источники энергии и с необходимостью сокращать выбросы в атмосферу углекислого газа.
«Испанское правительство должно дать гарантии, что планы развития электромобилей в Евросоюзе включают в себя введение мер, направленных на активное использование экологически чистой энергии с помощью умных электрических систем для перезарядки батарей», – заявила представитель общества «Гринпис» Сара Писинато. Она добавила, что в противном случае использование угольной и ядерной энергетики только возрастет, что может привести к нежелательным экологическим последствиям.
Согласно данным Европейского экологического агентства, из всех стран ЕС одна только Испания загрязняет окружающую среду на 25%. Поэтому проблема сокращения выбросов углекислого газа кажется для страны особенно актуальной. Но тема производства электромобиля на новых источниках энергии вызывает неизменный интерес и в других странах Евросоюза, заключает газета «АБС».
