Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии – Андрей Гаврилов. О культуре - на два голоса. Здравствуйте, Андрей.

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня в программе:

Церемония вручения “Окаров”: опыт синхронного перевода,
Метафоры современной культуры – эссе Бориса Парамонова,
Забытая русская эмигрантка Вера Образцова в итальянском исследовании,
Переслушивая Свободу: март 53-го года,
Культурная панорама и новые музыкальные записи. Андрей, назовите, пожалуйста, имена музыкантов.

Андрей Гаврилов: Я назову одно имя - это Александр Беренсон, знаменитый уже ныне трубач из города Питера, и его последний диск “Возьми меня с собой”.

Иван Толстой: Вряд ли мы сыщем за последние дни культурное событие крупнее оскаровских вручений. Я знаю, Андрей, что вы имели к нему прямое отношение: от вас, в общем, всё зависело, по крайней мере, в русскоязычном пространстве: ведь вы в прямом эфире синхронной переводили весь киношабаш, или кинохэппенинг – как правильно сказать?
Сразу хочу спросить вас, как вы справились с переводом названия фильма-победителя. В рунете утвердилось уже заглавие … А вы с ним согласны?

Андрей Гаврилов: Во-первых, Иван, сразу хочу сказать, что я переводил не весь этот киношабаш, а только половину, потому что, по традиции, всегда работают два переводчика на таком мероприятии. А что касается перевода названия фильма, то, к сожалению, для того, чтобы не вводить в сомнение слушателей или зрителей, мы стараемся придерживаться тех названий, которые или уже засвечены в нашей критике или под которыми эти фильмы вышли в прокат. Единственное отступление, которое я, пожалуй, позволил себе сделать, это перевести название фильма “Precious”, не идиотским “Тужься”, под которым его у нас выпускают - я не очень понимаю тот мыслительный процесс, который мог привести к появлению такого названия. Это было единственное отступление, а все остальное мы сделали так, как это знакомо уже нашему зрителю. И “The Hurt Locker”, действительно, у нас почему-то назван “Повелитель бури”. Для меня это полная загадка.

Иван Толстой: А ваш вариант был бы?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, у меня нет варианта, потому что для того, чтобы его подобрать, мне нужно познакомиться с монтажным листом фильма и точно посмотреть, во-первых, где мелькает эта фраза, а, во-вторых, для этого нужно поднять то знаменитое интервью реального сапера, которое легло в основу сценария фильма. Этот реальный сапер придумал, по его словам, это выражение. Так вот нужно внимательно прочесть этот текст и посмотреть, что он имел в виду. Название в любом случае перевести сложно, но, наверняка, подумав, что-то можно было подобрать менее идиотическое, нежели “Повелитель бури”.

Иван Толстой: Что вам лично показалось самым интересным в церемонии?

Андрей Гаврилов: Вы имеете в виду в церемонии или в результатах?

Иван Толстой: Нет, нет именно в церемонии, то есть в процессе, в том, в чем вы участвовали, как мозг.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, что касается церемонии, мне очень интересно смотреть, как церемония меняется из года к году. Мне всегда жалко, что, по традиции, у нас не показывают первые 30-40 минут репортажа, хотя, наверное, я не прав, может быть, это не первые 30-40 минут, предшествующие непосредственно церемонии, это разговоры с приезжающими знаменитостями, иногда это разговоры со зрителями, иногда это какие-то фразы из интернета. То есть, репортаж с церемонии “Оскара” на самом деле идет не три или четыре часа, которые мы видим или полностью или частично, он идет намного больше. Я, кстати, не знаю, это техническое вещание, так сказать, для проверки систем, или это идет на какую-то американскую или западную телекомпанию и можно смотреть несколько часов, которые предшествуют непосредственной церемонии. Так вот это безумно интересно. Все эти комментарии о платьях, о нарядах, все сплетни, все разговоры, все шутки (конечно, 20 раз отрепетированные), но все равно, вот это то, чего мы, к сожалению, лишены в нашем эфире. Но меня не удивляет, если лишены практически все остальные зрители земного шара. Для меня вот это самое интересное всегда - подготовка к празднику, то, как показано, то, как сейчас начнется праздник. Это безумно интересно.

Иван Толстой: Как готовится ответственный переводчик, я в данном случае имею в виду вас, к такому событию, к такой работе, к такой ночи, когда нужно будет переводить? Имеются ли у вас заготовки, выписаны ли названия фильмов, имена актеров, чтобы правильно их передавать, и так далее? И, вообще, мой вопрос сводится к тому, что вот надо четыре часа поработать, - перед этим надо столько же часов работать или работать нужно до этого всю жизнь?

Андрей Гаврилов: Ну, это очень красивая фраза: “всю жизнь”. Можно вспомнить: с первого английского слова, которое я узнал. Но если серьезно, то, конечно, американская телестудия присылает краткий сценарий того, что будет происходить. Заранее известен порядок номинаций, заранее известно, кто будет кого представлять (по крайней мере, в большинстве случаев), зачастую известно, примерно о чем они будут говорить, я имею в виду не те, кто получил “Оскара” и выражают благодарность, а те, кто представляет номинантов. То есть, хотя очень многие отходят от сценария, но, тем не менее, в ряде случаев ты знаешь, будет человек сейчас говорить о том, что вот я с ним учился и дружил, или он будет говорить, что я никогда не видел и вместе с вами впервые посмотрел. Подготовка заключается в том, что, конечно, как я уже говорил, надо выяснить русские названия, надо естественно, посмотреть какие-то фамилии, какие-то имена, но это все не интересно. Самое интересное то, что желательно посмотреть, конечно, фильмы, выдвинутые на премию Американской Киноакадемии. Это приятный процесс, это интересно и, по крайней мере, проводя время за экраном телевизора или компьютера, ты можешь себя уговаривать, что ты это делаешь ради какой-то работы, а не просто потому, что ты сумасшедший кинофанат.

Иван Толстой: Сознайтесь, а мы никому не выдадим: ведь какие-нибудь ошибки вы все-таки допустили? Каким несмываемым позором вы себя покрыли?

Андрей Гаврилов: Я уверен, что я допустил, конечно, ошибки, и это неизбежно, это естественно. Вот почему тем, кто интересуется полностью точным текстом, должны зайти на сайт Американской Киноакадемии, на сайт “Оскара”, где традиционно выкладываются распечатки всего того, по крайней мере, всех тех благодарностей, которые говорили счастливчики, получившие “Оскара”. Я думаю, там можно ознакомиться с тем, что, действительно, произносилось со сцены. Потому что когда выходит человек, и если он говорит спасибо маме или спасибо продюсеру, - это понятно, но если вдруг он начнет вспоминать нечто несусветное, к чему ты морально не готов, ты, конечно, можешь допустить какую-то ошибку. Я помню, на какой-то церемонии “Оскара” человек, получив статуэтку, вдруг вспомнил то, как в пятом, восьмом или девятом классе он связал хвостами трех крыс, это было его первое творческое произведение, и он это собирался подарить любимой девушке. Но, я думаю, вы согласитесь, Иван, что, готовясь к церемонии вручения наград Киноакадемии, ты меньше всего ожидаешь услышать историю про трех крыс, связанных хвостами. В таком случае, конечно, ты можешь что-то не услышать, что-то не заметить, к чему-то не быть готовым. Это естественный процесс.

Иван Толстой: Я так понимаю, Андрей, по вашему рассказу, что в ночь с воскресенья на понедельник это был ваш не первый личный Мос-Анджелес?

Андрей Гаврилов: Это был не первый, но, вы знаете, опять нам с вами “Оскара” не дали. Вот, Иван, вы не поверите - из года в год нас обходят, это просто какая-то катастрофа! Куда они смотрят?

Иван Толстой: Да, судя по тому, что вы не звонили ночью, я понял, что дело швах.
Ну, раз вы такой оскароважный теперь, то я хоть отвечу вам тоже киносюжетом. Режиссер Алексей Герман дал большое интервью петербургскому новостному порталу Фонтанка.Ру. Темой стало предстоящее реформирование российской киноиндустрии. Согласно этой реформе, государственные субсидии решено распределять между ограниченным числом киностудий, список которых будет обнародован в ближайшее время. Независимым продюсерам, не вошедшим в перечень, придется идти к студиям “на поклон”. Одним из инициаторов “нового порядка”, по утверждению Фонтанки.Ру, стал режиссер Никита Михалков. Ряд российских кинематографистов уже высказали беспокойство в связи со складывающейся ситуацией. В интервью петербургскому порталу Алексей Герман сказал:
“Я считаю, что от всех нововведений, которые я видел в кино за 45 лет, ничего хорошего не произошло. Ну, разумеется, кроме свободы, но она была коротка. Реформы чаще совершали непрофессионалы, люди, не любящие кино и относящиеся к нему только как к рекламе своего предприятия. Практически, с приходом каждой новой власти всё происходило одинаково. Первое время направление ее деятельности можно озвучить следующим образом – мы пришли, чтобы дать вам волю, мы пришли, чтобы народ жил лучше”.

“Каждые 10-15 лет возникает вдруг кто-то новый, кто власть “понимает” и на кого можно положиться. Часто он из той же художнической среды, из коллег по киноцеху. Таланта ведь на всех не хватает, а жить хочется хорошо. Он и прильнет. Он и подскажет, присоветует, как с непослушными справиться. Ведь надо быть очень сильным человеком, чтобы пройти мимо этого соблазна. Мимо людей, согнутых в полупоклоне”.

Еще последняя цитата из интервью Алексея Германа Фонтанке.Ру: “А кино – искусство. Оно не подвластно. И когда оно рождается, не знает никто. Оно рождается, и когда на художника обрушивается нажимом инквизиция, и тогда, когда на дворе свобода… Искусство при инквизиции я видел как зритель. Феномен непонятный. Чаще это было что-то вроде фильма “Падение Берлина”, где вместо Сталина выходит чудовищная глиняная маска. Ужасный урод. Монстр. А ему понравилось! Думаю, проникся собственным величием и зрелищем павших к его ногам благодарных народов. Подобное зрелище трудно отнести к искусству. А вот позднее появляются Чухрай, Кулиджанов, великий Тарковский. И ранняя Кира Муратова, чистейшей прелести чистейший образец. Иоселиани”…

Это была цитата из интервью Алексея Германа, которое он дал порталу Фонтанка.Ру. в связи с тем, что вскоре предстоит реформирование российской киноиндустрии, и это реформирование Алексею Герману, как режиссеру, не нравится.

Продолжим культурную панораму. В залах петербургского Союза Художников открылась выставка живописца Ашота Хачатряна. Одна моя знакомая побывала на вернисаже и под большим впечатлением от работ художника, написала мне. С ее разрешения я процитирую несколько строчек.
“Первое, что бросается в глаза - это яркость и сочность. Каждая картина, - а выставка большая - около 100 полотен, - врезается в память и покинув выставку хочется описывать её по памяти. Это в первую очередь - воплощение живописи как таковой. Рисунка - мало. Каждая картина - это совершенная композиция цвета. Преобладает красный. Но богатство тонов и цвета - оглушительное. Изображены - натюрморты, цветы, фрукты, гранаты, арбузы. Частый фон - восточные ковры. Прекрасные пейзажи – природа, - вылепленная богатой палитрой. Красивые армянские коричневые городские пейзажи с женскими лаконичными фигурами. очень запоминается портрет друга Ашота - скульптора Лазарева. Меньше всего задумываешься о каких-то бы то ни было влияниях - настолько творения Ашота самодостаточны. Его дар очень национальный, органичный. Интенсивность красок напоминает Сарьяна и Минаса Аветисяна, но только напоминает, в той же степени, не более, как все армяне похожи друг на друга”.

Культурная панорама. Микрофон вам, Андрей.

Андрей Гаврилов: Я могу вернуться к теме кино, если вы позволите, Иван, и не только для того, чтобы рассказать о следующем событии, сколько спросить вас. Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к позиции, в частности, Алексея Германа, великого, с моей точки зрения, режиссера, которая заключается в том, что, в общем, если все, что он сказал, все эти правильные слова как-то перевести на нормальный, человеческий язык, что общество, то есть мы с вами, нашими усилиями, налогами и так далее, должны помогать развитию малопонятного большинству людей кино. Ведь, смотрите, никто не смотрит, можно сейчас даже не называть фамилии или конкретные названия, но примерно понятно, какие фильмы получили бы, из вышедших за последнее время, вот эту государственную поддержку. И понятно, примерно какие режиссеры. Но значит ли это, что другие тоже на это должны рассчитывать?
Что такое государственная поддержка? Я почему сейчас об этом заговорил? Я хотел вам сказать, что 31 марта состоится 23 церемония награждения лауреатов премии “Ника”, и оглашен список номинантов. И я посмотрел на список фаворитов в категории “лучший игровой фильм”. Это фильмы “Волчок”, “Палата номер 6”, “Петя по дороге в царствие небесное” и “Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину”. Вот такие фильмы должны поддерживаться государством, или это должны быть какие-то независимые усилия? Фильм, который получил “Оскара” - “Повелитель бури” (прости, Господи, снова за это название) - он поддерживался американским государством? Фильм, который не получил “Оскара” - “Аватар” (я имею в виду “Оскара”, как лучший фильм), - он поддерживался государством? Мой любимый, вернее, два моих любимых из этой номинации - “Район номер 9” или “Бесславные ублюдки” Тарантино - они поддерживались государством? Что-то у меня есть большое сомнение.
Я ни в коем случае не спорю с Германом, во-первых, потому, что он видит картину изнутри, во-вторых, потому, что у него намного больше опыта. Я лишь задаю вопрос: где же та грань, когда мы должны требовать от государства поддержки или за которой мы уже можем рассчитывать на независимое творчество?

Иван Толстой: Андрей, я думаю, что в постановке вашего вопроса заключается отчасти и ответ. Герман говорит о государственной поддержке кино, а вы приводите пример негосударственной поддержки. Так вот, в России негосударственной поддержки в таком объеме и на таком уровне, на котором можно было бы воспользоваться этими средствами для полноценной съемки кино, для полноценной работы над фильмом, не существует. В России, увы, вся благотворительная деятельность настолько задавлена кирпичом, валуном, скалой, так, чтобы она не существовала и чтобы финансовые, налоговые обстоятельства не благоприятствовали вот этой самой поддержке. Уж книгоиздание, по сравнению с созданием фильма, - просто слёзы, насколько это маленькие были бы деньги. Поддержка галерей, поддержка каких-то музыкальных учреждений и так далее, - любой человек приведет вам длиннющий, бесконечный, утомительный список того, что надо было бы поддержать. Я уж не говорю о больницах и каких-то других, на первый взгляд гораздо более важных вещах, которые нужно было бы поддержать частным капиталом. Так вот, в России все это настолько неразвито, вы это знаете великолепно, что о какой же еще поддержке, как не о поддержке с нашей стороны, со стороны налогоплательщиков, может говорить Герман? Он и говорит только о государственной, ибо иной в пределах России не существует. А, насколько я понимаю, закон запрещает получать гранты из-за границы в таком объеме, в котором создатель кино мог бы приняться за картину.

Андрей Гаврилов: Вы знаете, я сразу хочу вынести за скобки больницы, школы и прочее, потому что, с одной стороны, это не предмет обсуждения, а, с другой стороны, это удар ниже пояса: ни один фильм, наверное, не стоит какой-нибудь детской больницы. Я хочу сказать о другом. Я с вами абсолютно согласен, Иван, может быть, пора кончать с полумерами, может быть, рассчитывая на господдержку в этих условиях надо понимать, что она всегда превратиться в цензуру. Может быть, нужно понять, что если тебя душат, то нечего просить соломинку. Может быть, наконец, стоит понять, что ждать, кто это говорил: “мы не можем ждать милости от природы”, - помните?

Иван Толстой: “…после того, что мы с ней сделали”.

Андрей Гаврилов: “Мы не готовы взять их у нее”, - как продолжал классик. Но я очень надеюсь, что Алексей Герман будет работать много, долго и мы увидим много его картин, но я абсолютно не уверен, что мы их увидим, если он будет рассчитывать на помощь государства. Хотя, конечно, не мне учить кого-то, на чью помощь рассчитывать и откуда брать средства.
Но я обещал еще сказать какую-то киноновость, и все-таки я ее скажу. Она, слава богу, не столь печальна, как наши с вами размышления. Уникальная коллекция киноплакатов, собранная на “Мосфильме” за 60 лет, теперь будет доступна всем любителям кино. Правда, в электронном виде. Фонды “Мосфильма” насчитывают почти 4500 того, что сейчас называется “постерами”, - они все будут пополнять электронную коллекцию. Об этом сообщено на официальном сайте киностудии. За время существования киностудии “Мосфильм” здесь было снято почти 2500 картин, с каждой картиной было связано несколько рекламных плакатов, причем, на заграницу делались зачастую другие, которые не попадали на внутренний рынок. Их вот как раз увидеть было практически невозможно. Над плакатами работали художники, обладающие отдельной специальностью, так называемые плакатисты. И вот теперь многие из этих работ, пока еще не все, но очень многие, будут выложены на сайте киностудии. Коллекция плакатов автоматически будет связана с электронным каталогом картин и, просто-напросто кликнув мышкой, можно перейти в каталог и прочитать информацию о самой картине. Представлены плакаты практически всех советских эпох, начиная с 20-х годов.


Иван Толстой: Метафоры современной культуры. Эссе нашего нью-йоркского автора Бориса Парамонова.

Борис Парамонов: Недавно, 27 февраля, появилась в “Нью-Йорк Таймс” статья о новом китайском феномене: нехватке рабочей силы. Это в стране, население которой давно уже превысило миллиард. Цифры, в некотором отношении, апокалиптические: это каков же уровень производства, если даже в столь многонаселенной стране недостаток рабочих? Что же будет с экологией, когда Китай по объему производства превзойдет США? И что же (в скобках, то есть тайком заметим) будет с Соединенными Штатами.
Правда, тут же появляются более скромные цифры. Оказывается, в Китае минимальная зарплата, исчисляемая за час времени, – всего 95 центов, а среднемесячная – 113 долларов.
Короче говоря, чтобы оживить рынок труда китайцы повышают зарплату: за последние месяцы она возросла на 20 процентов: часовая теперь в среднем – 1 доллар 17 центов, а месячная – 146.
Не густо, конечно. Тем не менее, уровень потребления в Китае растет. Та статья в “Нью-Йорк Таймс” (автор Кит Брадшер) - кончается такими словами:

Диктор: “Мистер Ланг, 22-двухлетний рабочий, говорит, что он ожидает удвоения своей зарплаты в следующие пять лет и уже определил свои потребительские приоритеты.
-Конечно, я хочу купить автомобиль,- сказал он. – Сначала автомобиль, а потом, может быть, и женитьба”.

Борис Парамонов: Это, конечно, много интереснее экономических данных и соображений. Это не экономика, это уже, можно сказать, метафизика. Какого рода метафизика? Чтобы ответить, возьмем другую вроде бы тему – и сыщем общий знаменатель.
В той же “Нью-Йорк Таймс” на следующий день, 28 февраля, появилась статья, к этому фригидному китайцу отношения вроде бы не имеющая, - “Насилие, не увиденное искусством”. Искусство, люди искусства, пишет автор Сэм Тейненхаус, всегда отличались способностью уловить жизненные перемены раньше, чем это почувствовали все остальные, - и в качестве примера приводит Скотта Фицджеральда с его мифологемой “джазового века” и Сэлинджера, в своем Холдене Колфилде увидевшего в 1951 году предшественника молодежных настроений шестидесятых. Но сегодня искусство, продолжает Сэм Тейненхаус, пропустило один коренной сдвиг, произошедший с женщинами в Америке: их поворот к насилию.
Конечно, и раньше уже были отдельные сочинения, поднимавшие тему женской жестокости, - скажем, телефильм “Горящая кровать”, основанный на реальном случае: женщина, не выдержав издевательств и физического насилия со стороны мужа, подожгла его, когда валялся мертвецки пьяным на кровати. Или очень нашумевший фильм начала 80-х “Тельма и Луиза”. Но все такие случаи брались в феминистском контексте, связаны были с темой насилия над женщиной – и тогда такие вспышки обратного насилия понимались как едва ли не оправданная реакция. Но вот недавно имел место случай, заставивший тяжело задуматься всех.
Профессор нейрофизиологии в штатном университете Алабамы Эми Бишоп на заседании кафедры открыла огонь по коллегам, убив троих и ранив еще троих. Видимая причина – ей отказали в переводе на позицию пожизненного профессората (так называемый “теньюр”). Но подобную реакцию, что ни говори, адекватной не назовешь ни в каком феминистском дискурсе. Тут же вспомнилось, что Эми Бишом в юности застрелила своего брата; тогда решили, что это был несчастный случай. Пошли дальше – и заподозрили, что будущий профессор в свое время была заподозрена во взрыве химической лаборатории, в которой тогда работала. При этом никаких проблем в семье у нее не было: замужем за коллегой-нейрофизиологом - соавтором ряда ее работ, четверо детей.
Аналитики и комментаторы размышляют: сейчас говорить о дискриминации женщин не приходится, сейчас, например, они составляют большинство студентов колледжей, выступают равноправными кормильцами семей. Коли так, то, значит, приобретают и мужские психологические свойства, в том числе способность к насилию, жестокость.
А писательница Патриша Корнуэлл понимает дело еще проще: всем и кругом доступно оружие:

Диктор: “Люди убивают, когда они могут убить. А оружие уравнивает, оно доступно и женщинам, и против него ничего не значит мужское преимущество в физической силе. Женщины могут быть столь же агрессивными, как и мужчины”.

Борис Парамонов: Тут хочется вспомнить один из важнейших догматов феминистской идеологии – о фаллоцентрической мужской цивилизации: фаллос – орудие проникновения, то есть, в потенции, насилия, прорыва, разрыва, и это физиологическое обстоятельство определило агрессивный характер обществ и культур, в которых доминируют мужчины. Пистолет, таким образом, становится в руках женщин субститутом фаллоса, - то есть происходит не смена культурной парадигмы, желательная феминисткам, а расширение рядов носителей метафизической агрессии. Женщины, обретя всяческое равноправие, не трансформировали общественную культуру, не ликвидировали фаллоцентризм, а сами влились в ряды фаллических насильников. Никакого возвращения к гипотетически конструируемому мягкому матриархату.
Ну а теперь время вспомнить того фригидного китайца, для которого автомобиль важнее и милее женщины. Получается, что и у мужчин в высоко технологически развитом обществе потребления вместо фаллосов – механические заменители. Железо вместо живой плоти. Либидо – эротическая бытийная энергия – избирает объектом предметы техногенного характера. Физики сменили лириков по всему полю – и у мужчин, и у женщин.
У культового кинорежиссера Кроненберга есть фильм “Crush”, тема которого: супружеская пара обретает сексуальное влечение исключительно в момент автомобильной аварии, и каждый раз для того чтобы совокупиться, эти люди разбиваются на автомобиле. Вот метафора современного общества, современной культуры, современной души.
Вспоминаются и старинные уже стихи Генриха Сапгира: “Я хочу иметь детей от коробки скоростей”.

Андрей Гаврилов: Великобритания возвратила Египту 25 тысяч памятников дофараоновской эпохи, которые были вывезены из Египта в разное время. Как заявил министр культуры Египта Фарук Хосни, некоторые из этих экспонатов были созданы еще в Каменном веке и их возраст превышает 200 тысяч лет. Как вы, наверное, помните, еще в начале 2000-х годов Египет начал активнейшую кампанию по возвращению утраченных ценностей. Переезд этой уникальной коллекции состоялся благодаря длительным переговорам с Лондонским университетом, - рассказал глава Высшего совета по делам древностей Египта Захи Хавас. Часть экспонатов уже в Каире, их доставил самолет Египетских авиакомпаний, привезя 85 ящиков этих артефактов. Среди экспонатов есть уникальнейшие памятники прошлого, в частности, каменный топор. Вот именно ему уже более 200 тысяч лет. А также керамика, которая относится к 7 тысячелетию до нашей эры. И вот тут - трогательная деталь, которая, конечно, естественна, но почему-то, Иван, она меня поразила: на ней сохранились отпечатки пальцев создателей этих керамических произведений. По словам Хаваса, эти вещи относятся к доисторической культуре Нагада - она так названа по имени деревни на юге Египта, которая считается колыбелью одной из самых древних цивилизаций на земле. Все эти предметы будут выставлены в строящемся сейчас Музее Ахмеда Фахри в оазисе Дахля в пустыне на западе Египта. Меня еще порадовало то, что они не отвезены автоматически, например, в Каирский музей или в какой-нибудь другой крупнейший музей, а что пополнят собой коллекцию нового музея, причем, простите, Иван, что я это повторяю с упорством маньяка, не в какой-нибудь филиал Лувра или Эрмитажа, а в египетский музей, в новый египетский музей. Почему-то меня это очень радует.

Иван Толстой: Я уж чувствую, это ваша такая культурная травма насчет этих филиалов Лувра или Эрмитажа.

Андрей Гаврилов: А вы знаете, Андрей, что мне напомнило упоминание вот этого отпечатка пальцев, о котором вы сказали? У Набокова есть довольно раннее стихотворение о том, как он в каком-то историческом музее, может быть, это какой-нибудь Пергамон Музеум в Берлине, где он тогда жил (там замечательные древние античные коллекции), так вот он там увидел кирпич с отпечатком детской ноги и собачьей лапы и сразу же, может быть, присев на скамеечку тут, в музее, начал набрасывать первые строчки. Он, как автор стихотворения, восхищается тем, что наверняка сохли какие-то кирпичи у кирпичного мастера на солнце, а тут его сын расшалился и бегал за собакой, и собака за ним, он шикал на них, а они пробежали через какие-то кирпичи, и вот как на многие тысячи лет наперед остались их отпечатки в этой глиняной засохшей массе.

Андрей Гаврилов: Я очень рад, что теперь могу говорить, что мы с Набоковым с большим интересом относимся к отпечаткам пальцев древних людей.

Иван Толстой: Так теперь и начинайте все свои сообщения.

Андрей Гаврилов: Но я, честно говоря, подумал о другом. Я подумал, что до нас дошли отпечатки пальцев этих людей, наверное, уже совсем скоро наступит момент, когда столь же естественным нам покажется сообщение, что обнаружены образцы ДНК этих древних строителей, скульпторов или гончаров, и потом уже совсем легко представить себе то, что до сегодняшнего дня является уделом научной фантастики, что вот поднимается вопрос, стоит ли создать клона этого древнего мастера, раз у нас есть образцы его ДНК. Но дальше, вы понимаете, начинается полет фантазии, перед которым бледнеет даже не получивший “Оскара” “Аватар”.

Иван Толстой: Да, давайте перервем этот полет, и заземлим его на какую-то новость, ибо наша программа идет, и время неумолимо.

Андрей Гаврилов: 10 марта в Москве уже в 8 раз открывается месяц фотографии - "Фотобиеннале-2010". В этот раз на программу фестиваля существенно повлиял объявленный в России Год Франции, об этом мы с вами, Иван, уже говорили, об этом 365-дневном марафоне, и вот теперь он проявляется на фотовыставке. Например, в выставочном зале “Манеж” гостей ожидают масштабные ретроспективы фотографов легендарного парижского агентства “Magnum Photos”: Анри Картье-Брессона, Мартины Франк, Эллиотта Эрвитта. Кроме того, московское Фотобиеннале примет архив крупнейшего Международного фестиваля "Фотографические
встречи в Арле", который проходит в Европе вот уже 40 лет, выявляя все самое интересное и значительное в мире фотографии. Большая часть остальных выставок будет сгруппирована вокруг тем "Ретроспективы" и "Перспективы". Специально к фестивалю музей "Московский Дом фотографии" подготовил ретроспективы Аркадия Шайхета, Валерия Щеколдина, Андрея Безукладникова и Юозаса Будрайтиса. В свою очередь "Перспективы фотоискусства" откроет целый ряд проектов молодых фотохудожников. На "Фабрике" готовится выставка французских фотографов из Шато Д’О, которые прославились благодаря интернет-порталу “flickr”. Это, пожалуй, и все, что я могу вам сказать, Иван, о Фотобиеннале, еще не побывав на ней, но надеюсь, что смогу там многое рассмотреть и расскажу о ней поподробнее.

Иван Толстой: Спасибо, ловим вас, Андрей, на слове.
В Италии недавно вышла новая книга о прежде неизвестной эмигрантке первой волны Вере Образцовой, которая долгую жизнь прожила в Милане. Книгу подготовила, на основе мемуаров Образцовой, миланская жительница и туринский профессор Джованна Спендель. Новую работу и автора представляет ее коллега, наш корреспондент из Италии историк Михаил Талалай.

Михаил Талалай: C Джованной Спендель мне довелось познакомиться лет пятнадцать тому назад – на берегу прелестного озера Гарда, в местечке Гарньяно, над которым – для тех, кто это знает – витает тень Муссолини. Именно тут в этих райских местах проходили последние дни диктатора, устроившего на севере Италии эфемерную Социальную республику. Ее обычно называют Республикой Сало. Именно тут, в крови и бесчестии, закатывалось солнце 20-летней фашистской империи. Но большинство нынешних путешественников этого не знают, что и к лучшему. Зачем портить прелестные пейзажи озера Гарда? В Гарньяно, в так называемом Палаццо Фельтринелли, в настоящее время проходят разные мероприятия Миланского университета. В марте 96 года тут состоялся интересный международный симпозиум, посвященной малоизвестной на Западе фигуре – Николаю Рериху. Важную роль в нем как организатор сыграла Джованна Спендель. Я взял тогда у нее интервью, которое вышло на страницах “Русской мысли”.
И сейчас мне приятно, что уже в новом веке я опять представляю Джованну русской публике. За эти 15 лет мы не раз встречались в разных уголках русско-итальянского мира, при разных обстоятельствах.
Джованна Спендель живет в Милане, но работает в Турине. В Италии, при хитроумной конкурсной системе в университетах и при любви итальянцев к родным стенам, это сплошь и рядом: флорентийцы ездят читать лекции в Неаполь, миланцы в Триест. Я знаю одного неаполитанского профессора, который каждую неделю летает туда и обратно в Милан (это 700 км) и купил для этого особый авиаабонемент. Так что два часа из Милана в Турин это еще терпимо.
Когда автор приобретает знакомое лицо, физические очертания, конечно, пристальней присматриваешься к его творчеству. Я обнаружил, что Джованна – активный переводчик и переводила Пушкина, Достоевского, Тургенева, Цветаеву. Я радовался за Джованну, когда часто видел на книжных прилавках ее большую монографию о Московской культуре 20-х годов. Она вообще одной из первых в Италии открыла этот пласт русской литературы, еще не придавленной катком советской истории. Мы, понятно, встречались и на конференциях, и достаточно часто, и наблюдал, что Джованна Спендель имеет приятную для меня историческую жилку и склонность к биографическому жанру.
Это особенно проявилось в ее недавней русской книге – первой по счету. Называется она “Строительницы струн”, с подзаголовком “Женщина. Творчество. Литература”. Вышла она в Петербурге в 2006 году. Речь в ней идет о писательницах и поэтессах – как известных, вроде Ахматовой и Цветаевой, так и менее – о Елизавете Кологривовой, Поликсене Соловьевой, Анне Барковой. Помимо прекрасной биографической проработки – это и литературоведческое размышление о женственности и о творчестве. Попало в эту книгу и эссе о Елене Рерих – именно о ней Джованна рассказывала на той конференции на озере Гарда.
Думаю, что именно повышенное внимание к судьбе русской женщины и подвигло Джованну на самый последний труд. Это новая итальянская книга, ей несколько месяцев. Называется она “La Mia Strada. Una Russa a Milano”, то есть “Моя дорога: Одна русская в Милане”. Заметим, что книга о миланке опубликована в Турине – опять-таки смычка двух городов.
Книга основана на дневниках эмигрантки первой волны Веры Павловны Образцовой. В Италии она приняла псевдоним Адриана Лианова. Это первое о ней печатное повествование. Дочь московского преподавателя философии и основателя одной из первых смешанных гимназий, она появилась на свет в 1899 году. После бегства из Советской России и крушения семейной жизни, в 29 году она оказалась в Италии, в Милане. Ей было 30 лет. Тут же в Милане, и закончилась ее приключенческая жизнь в возрасте 94 лет. Джованна дружила со старой эмигранткой и посчитала своим долгом привести в порядок ее дневники – Вера писала их на итальянском. Порой Джованна просто пересказывает, комментирует и уточняет записки Образцовой. Ее “Дорога” была неровной. Свою славу она стяжала как блестящая артистка варьете, а, покинув сцену, ей пришлось перепробовать ряд совершенно разных занятий, как многим в эмиграции. Она даже работала контрабандисткой и тайком перевозила какие-то высокотехнологические приборы из Милана в Швейцарию, пока ее не поймали таможенники. Оставила она свой след и в филологии, помогая изданиям русской классики – Пушкина. Написала, вместе с другой эмигранткой русскую грамматику. Печатала статьи в журналах. Но, конечно, никто не знал бы об этой судьбе, если бы Джованна Спендель не извлекла Образцову-Лианову из полного забвения. Теперь одной интересной русской жизнью – больше.

Иван Толстой: Мы позвонили Джованне Спендель из нашей студии в Турин, где только что закончилась очередная лекция профессора.
Джованна, вам не страшно было выпускать в Италии книгу о совершенно неизвестной русской женщине?

Джованна Спендель: Понимаете, оказалось, что для меня это был долг. И в определенное время, в 2008 году, я заболела. У меня были мемуары, я старалась опубликовать их в России, но Россия в этих годах была заинтересована в других проблемах, это был 1991-92 год, в Италии тоже не были заинтересованы в этом, и я решила ждать. У меня была эта рукопись, я ждала, ждала и, когда я заболела, я подумала, что я не вечная, и начала настаивать, чтобы найти какое-то издательство. У меня было какое-то чувство маленькой вины перед Адрианой Лиановой, которая очень хотела, чтобы опубликовали эти мемуары. И я постаралась, нашла издательство, которое не требовало очень много денег. И - вот книга.

Иван Толстой: Раскройте нам секрет, Джованна, что дальше, над чем вы сейчас работаете?

Джованна Спендель: Меня всегда интересовала потерянная литература, скажем, в кавычках, “потерянная жизнь”.

Иван Толстой: Кого вы имеете в виду в данном случае?

Джованна Спендель: Например, есть у вас такая поэтесса Анна Баркова. Я уже несколько лет стараюсь войти в ее поэтику, надеюсь, что смогу.

Иван Толстой: На очереди наша рубрика “Переслушивая Свободу”. Сегодня, поскольку на дворе март месяц – очередная, 57-я годовщина создания Радио Свобода - мы предлагаем сюжет из наших первых дней. 16 марта 53-го публицист Леонид Пылаев, в своей самой первой передаче - о рождении радиопсевдонима Иван Октябрев.

Диктор: Мы хотим познакомить вас с Иваном Ивановичем Октябревым. Он только недавно приехал сюда, но об этом он расскажет вам сам. Даем слово Ивану Ивановичу Октябреву.

Иван Иванович Октябрев: Я, дорогие друзья, в Советском Союзе по радио никогда не выступал, у нас там простому трудящему по радио говорить не разрушают. Дорогие граждане Советского Союза, дорогие земляки и однополчане, находясь сейчас за границей, я шлю всем вам пламенный беспартийный привет. Зовут меня Иван Иванович Октябрев, родом я из Горького, так что мои друзья горьковчане меня знают. Ну а я сегодня хочу всему советскому народу представиться. Я бы очень хотел, чтобы все советские граждане ко мне сочувствие и внимание имели, потому что ведь я утек не от своего народа, не от своих друзей и боевых товарищей, а только благодаря мудрому издевательству коммунистического режима. Вот вы сейчас, наверное, и думаете: “Октябрев, Октябрев - что это за фамилия такая историческая?”. Фамилия у меня историческая, это верно, да, но она мне по всем коммунистическим правилам еще с детства была присвоена. Ну так вот, в 1930 году, когда мне было всего пять лет от роду, мои родители, потомственные пролетарии, решили из Горького уехать - мы там голодать начали, благодаря начавшемуся строительству социализма. Знаменитой советской паспортной системы тогда еще не было, и каждый гражданин мог жить, где угодно и разъезжать, куда угодно. Сейчас-то этого, конечно, нет. Так вот, мои дорогие, родители мои решили в хлебородную республику выехать - мы на Украину переселились. Ну а, как известно, благодаря первой пятилетке и заботам товарища Сталина о социализме, на Украине в 1933 году начался страшный голод. С голода там и померли мои родители. Соседи передали меня в социалистический детский сад, чтобы из меня там советского гражданина воспитали и строителя коммунизма вырастили, чтобы я после товарищу Сталину мог за эту заботу отплатить. чтобы мои несознательные родители не испортили мою будущую жизнь, меня срочно переименовали в товарища Октябрева. Удивительного в этом тоже ничего нет. Во-первых, Октябрьская революция как раз в октябре совершилась, а, во-вторых, мои родители в октябре померли. А от фамилии своей, дорогие граждане, оказываться я не буду, потому что своих родителей я забывать не собираюсь, а Октябрьская революция у меня, да и у вас тоже, до сих пор в печенках сидит. Ну а насчет того, что я из советского рая на запад подался, так это же вопрос яснее ясного. Давайте, дорогие земляки, рассуждать, положа руку на сердце. Ну разве же под силу человеку всю жизнь иметь только два занятия: работать с утра до ночи, как вол, а в промежутках между работой в ладоши хлопать и хвалить любимых вождей за то, что они на нас 35 лет верхом катаются? Прямо скажу, мне это было не под силу. И вам тоже. Да что там долго рассуждать, разве бы вы все не удрали от такой проклятой жизни, если бы у вас подходящий случай представился? Удрали бы, граждане, ей богу удрали. Так вот, мои дорогие, как это я на этот путь набрел, как это я на настоящую свободу выбрался, как это я от сталинской кабалы избавился, об этом я расскажу вам чистосердечно в своей следующей беседе.

Иван Толстой: Андрей, а теперь наступило время для вашей персональной рубрики, расскажите, пожалуйста, о нашей музыке подробнее.

Андрей Гаврилов: Я с большим удовольствием представлю диск Александра Беренсона, во-первых, потому что это тот случай когда мы действительно можем познакомиться с новыми записями, с новым альбомом, который совсем недавно появился в магазинах, а, во-вторых, потому, что Александр Беренсон действительно замечательный музыкант, который известен представителям двух сообществ, пожалуй. Рокеры знают его как одного из время от времени появляющихся участников группы “Аквариум”. Довольно много альбомов, на которых звучит труба Беренсона (это альбому, которые вошли уже как бы в золотой фонд аквариумистики), а джазовые люди знают его как замечательного джазового музыканта, одного из самых ярких джазовых музыкантов Санкт-Петербурга. Александр с самого детства была окружен музыкой, его отец занимался классическим вокалом, но при этом лояльно относился к джазу и даже дружил с солистом оркестра Леонида Утесова саксофонистом Аркадием Котлярским. Александра захотели отдать в классические музыканты, и в 1979 году он окончил Училище имени Мусоргского, после чего сразу пошел другим путем, собрав квинтет вместе с Игорем Бутманом, с которым они работали до этого в оркестре Олега Лундстрема. Кроме того, Александр играл на джазовых фестивалях в Москве, Ленинграде, Риге, Витебске, переиграл практически со всеми интересными музыкантами Питера, достаточно назвать Кондакова, Сизова, Поправко, долгое время он был солистом в проекте Голощекина "Джаз-филармоник-бэнд", вошел в группу Олега Куценко, потом работал в Италии, выступал в клубах Гамбурга. В общем, можно говорить о нем довольно много, но я лучше предоставлю время самому Александру Беренсону, тем более, что его композиции достаточно длинны, а очень жалко резать музыку этого замечательного трубача и флюгергорниста. Александр Беренсон, альбом “Возьми меня с собой”, совсем недавно появившийся на прилавках магазинов.