Петербург – подчеркнуто чопорный город. Здесь у нас всем прекрасно известно, что считать деньги в чужом кармане – моветон. И даже когда очень хочется их посчитать, люди делают это сугубо приватно и о результатах подсчетов прямо не рассуждают. Разве что шутками – и чтоб сквозь веселье обязательно проглядывала горькая ирония.
Случай с математиком Григорием Перельманом – исключение. Второй раз этот обыкновенный человек из Купчино оказывается обладателем крупной международной премии и второй раз порывается от нее отказаться. Тем временем весь чопорный Петербург публично и с явным наслаждением прикидывает, куда бы потратить перельмановский миллион. В опросе на городском портале Fontanka.ru пока безоговорочно лидирует мнение, что Перельману следовало бы потратить деньги на себя любимого. Все это – и факт публичного обсуждения в принципе необсуждаемых вещей, и сердечное отношение к "затворнику" Перельману, и добрый совет потратить деньги на себя – отражает одну крайне важную для города вещь. Которая вовсе не отменяет городской чопорности.
В случае с Перельманом публичный подсчет денег в чужом кармане отражает не падение нравов, а особое положение горожан, умеющих красиво считать ("считать" – в широком смысле способности к продуктивной интеллектуальной деятельности). А положение у соображающих петербуржцев крайне сложное: их численность на единицу имеющихся в городе интеллектуальных задач катастрофически избыточна. Соображающим людям объективно нечем в этом городе заняться. Симпатия к покинувшему институт Перельману объясняется работой банального механизма идентификации. Нас тут всех отовсюду уволили – либо мы сами ушли. И новой работы не предвидится. Но каждый из нас (в душе или в реальности) уже доказал свою гипотезу Пуанкаре и смиренно ждет заслуженной награды. Григорий Перельман своей дождался. И мы из чувства классовой солидарности рассуждаем, как ею лучше распорядиться. Ничего недопустимого этикетом в этом нет.
Избыточность интеллектуальной рабочей силы в Петербурге образовалась не вчера. Процесс ее накопления начался после войны, когда закрылись одно за другим (часто с переносом в Москву) издательства, институты, печатные органы, когда центры кино- и музыкальной индустрии плавно переплывали в столицу, когда инженерные и строительные задачи не имели здесь ни малейших шансов на реализацию. Когда армия работников, рассчитанная на обслуживание всей страны, начала по факту обслуживать нужды рядового областного центра. Этот процесс, начало которому положили жесткие послевоенные ограничения Ленинграда на все подряд, в том числе и на прирост городского населения за счет прилегающих областей (в городе были введены драконовские меры, делающие получение прописки почти невозможным), получил свое завершение уже в девяностые годы, когда президент Ельцин торжественно объявил город "культурной столицей". Когда от города фактически не исходит уже никаких самостоятельных инициатив, остается гордиться своей несгибаемой культурой. Если нет жизни, мы будем героически вымирать. Такой позиции – сознательно или бессознательно – придерживаются все оставшиеся в Петербурге работники науки и культуры. Героизм этот заслуживает восхищения, поэтому нельзя не простить нам отдельных прорывающихся на поверхность результатов работы компенсаторного механизма. Мечтательно посчитать деньги в кармане Перельмана – это как в блокаду было поговорить о довоенной еде.
Случай с математиком Григорием Перельманом – исключение. Второй раз этот обыкновенный человек из Купчино оказывается обладателем крупной международной премии и второй раз порывается от нее отказаться. Тем временем весь чопорный Петербург публично и с явным наслаждением прикидывает, куда бы потратить перельмановский миллион. В опросе на городском портале Fontanka.ru пока безоговорочно лидирует мнение, что Перельману следовало бы потратить деньги на себя любимого. Все это – и факт публичного обсуждения в принципе необсуждаемых вещей, и сердечное отношение к "затворнику" Перельману, и добрый совет потратить деньги на себя – отражает одну крайне важную для города вещь. Которая вовсе не отменяет городской чопорности.
В случае с Перельманом публичный подсчет денег в чужом кармане отражает не падение нравов, а особое положение горожан, умеющих красиво считать ("считать" – в широком смысле способности к продуктивной интеллектуальной деятельности). А положение у соображающих петербуржцев крайне сложное: их численность на единицу имеющихся в городе интеллектуальных задач катастрофически избыточна. Соображающим людям объективно нечем в этом городе заняться. Симпатия к покинувшему институт Перельману объясняется работой банального механизма идентификации. Нас тут всех отовсюду уволили – либо мы сами ушли. И новой работы не предвидится. Но каждый из нас (в душе или в реальности) уже доказал свою гипотезу Пуанкаре и смиренно ждет заслуженной награды. Григорий Перельман своей дождался. И мы из чувства классовой солидарности рассуждаем, как ею лучше распорядиться. Ничего недопустимого этикетом в этом нет.
Избыточность интеллектуальной рабочей силы в Петербурге образовалась не вчера. Процесс ее накопления начался после войны, когда закрылись одно за другим (часто с переносом в Москву) издательства, институты, печатные органы, когда центры кино- и музыкальной индустрии плавно переплывали в столицу, когда инженерные и строительные задачи не имели здесь ни малейших шансов на реализацию. Когда армия работников, рассчитанная на обслуживание всей страны, начала по факту обслуживать нужды рядового областного центра. Этот процесс, начало которому положили жесткие послевоенные ограничения Ленинграда на все подряд, в том числе и на прирост городского населения за счет прилегающих областей (в городе были введены драконовские меры, делающие получение прописки почти невозможным), получил свое завершение уже в девяностые годы, когда президент Ельцин торжественно объявил город "культурной столицей". Когда от города фактически не исходит уже никаких самостоятельных инициатив, остается гордиться своей несгибаемой культурой. Если нет жизни, мы будем героически вымирать. Такой позиции – сознательно или бессознательно – придерживаются все оставшиеся в Петербурге работники науки и культуры. Героизм этот заслуживает восхищения, поэтому нельзя не простить нам отдельных прорывающихся на поверхность результатов работы компенсаторного механизма. Мечтательно посчитать деньги в кармане Перельмана – это как в блокаду было поговорить о довоенной еде.
