Смысл, значит, безразличен, а тело бесцельно. Да это же обозначение целого культурного, нет, даже антропологического состояния – совершенно независимо от того, насколько автор делает из таких деклараций продуманную концепцию. Ибо что ещё есть у человека, кроме тела да смысла? То, как он этими (весьма, впрочем, взаимосвязанными) вещами распоряжается – и характеризует эпоху в истории человека.
Нет, концепции из этого нобелевская лауреатка 2004 года по литературе точно не делает. Может показаться, будто она лукавит: ведь когда смысл действительно безразличен – не пишут текстов, когда тело и впрямь бесцельно – не предпринимают действий. Тело, пока живо, только и делает, что ставит себе цели; смысл оттого только и смысл, что возбуждает небезразличие к себе. Особенно в руках автора, которому, как Елинек, столь многое - живо и остро, прихотливо и требовательно – интересно.
Сборник эссе и статей, вышедший, по странной прихоти автора, в русском переводе ещё прежде, чем в немецком оригинале, даёт читателю возможность представить себе диапазон её интересов: от актёрской игры до моды, от воздействия на человека музыки до особенностей и причуд австрийского национального характера. Вплоть даже до "громких тем светской жизни", какова, например, судьба принцессы Дианы. Это не разбросанность: здесь всё имеет отношение к уделу человеческому – а о нём только и речь.
И тема тут одна: отношения человека – прежде всего, лично автора - с миром.
Автору с миром трудно. И по личным причинам, и по особенностям культурного состояния, которое ей приходится – с этой музыкой, с этой литературой, с этим театром, с этой биографией - проживать. Первые же слова книги, задающие тон ей в целом – об угрозе и опасности: "Актёры выходят на сцену и тем самым ставят под угрозу существование не только отдельного человека, но и всех вместе взятых, вместе со всеми отношениями, которые сложились у них друг с другом. Я опишу эту угрозу более точно, потому что она несколько отличается от опасности, которая поджидает нас, когда мы собираемся перейти улицу…" - и так далее.
Так открывается не сборник рассуждений о культурных сюжетах – каталог опасностей, обступающих современного человека, реестр его уязвимостей.
"Безразличие" смысла и "бесцельность" тела здесь – принципиальная невозможность встроить их, и тело, и смысл, в ясные и надёжные перспективы. Они - не идея, но болезненное чувство, определяющее порядок восприятия всего, о чём пишет Елинек. Перед нами – книга человека без кожи.
Елинек - человек модерна в постмодерном мире. Многое, если не всё, в ней определяет острое, типично модерное чувство неподлинности (культурных форм, человеческих ситуаций) и протеста против этой неподлинности, которую постмодерн принимает как данность: как условия игры, как материал для работы. Елинек же – как то, чему безусловно следует сопротивляться. Она и сопротивляется: всеми доступными ей средствами.
В ней, взрослой, искушённой, сложной, жив категоричный прямой подросток, на дух не принимающий фальши взрослого мира: "Я не хочу играть и не хочу смотреть, как играют другие. Не хочу никого заставлять играть. Не нужно, чтобы люди на сцене что-то говорили и делали, словно они живые…"
И так во всём. Поэтому её книги так – до мучительного – неудобны.
"Вы подвергаете язык порке, - заметил в интервью с Елинек один из переводчиков книги, Александр Белобратов, - чтобы он говорил правду".
Но какую правду – и ради чего? Ответа на этот вопрос у Елинек нет. Это не значит, что его не может быть. Просто она отказывается делать вид, что он есть; что предлагаемое в качестве ответов – достаточно надёжно. Она отваживается на существование без иллюзий в одновременно очень насыщенном (событиями и памятью) и крайне разреженном (в смысле ориентиров и подлинных ценностей) пространстве.
