Александр Генис: Взрывы в Москве громко прозвучали в Нью-Йорке, в городе, с которого, собственно, все началось. Конечно, террор был и раньше. Не с 11 сентября открывается череда этого кошмара. Но это символическая дата события, ставшего вехой XXI века. Событие произошло в Нью-Йорке. Я живу на берегу Гудзона. У меня на глазах упали башни, символизировавшие ХХ век и его гордые достижения. Падение этих башен стало началом нового века. Если мы вспомним, каким был мир всего 10 лет назад, то кажется, что в нем царила эйфория. Тоталитарный XX век сам себя уничтожил, и мы вернулись в геополитическую реальность XIX века с его постепенной поступью прогресса. Мы читали про конец истории у Фукуямы и видели, как приближается эпоха разума. Она, однако, быстро кончилась. То, что мы переживаем сейчас, не имеет названия, ибо это – война цивилизации и варварства. Нужна новая концептуальная рама, чтобы вставить в нее происходящее. Террор - общая мировая простуда. У каждого ее вида свой специфический микроб, но болезнь общая. И понять ее надо в более широких категориях, чем конкретные события и трагедии. Этим пытается заняться новая наука – террорология. Рассказ о ней, опираясь на материалы американской прессы, подготовил Владимир Гандельсман.
Володя, до недавнего времени психология экстремизма, которая и составляет предмет террорологии, была, в основном, теоретической проблемой, не так ли?
Владимир Гандельсман: Да, но доступ непосредственно к террористам увеличил возможности нарождающейся науки. Террористы разговорились и рассказывают о своих экспериментах. Десятки из тысяч террористов участвуют в программах дерадикализации во всем мире, их интервьюируют, подвергают различным психологическим тестам, предоставляют шанс поглубже изучить предмет. Одно из самых традиционных и религиозных государств мира — Саудовская Аравия - осуществляет обширную программу обучения, просвещения и социальной реабилитации исламских фундаменталистов, воевавших в Афганистане и Ираке.
Александр Генис: Это не слишком большое утешение – “десятки человек” - если учесть, что пропаганда терроризма затопляет интернет.
Владимир Гандельсман: Это верно, есть даже телеканалы, которыми заправляют экстремисты, но зато и исследователи имеют доступ к записям с пленками всяких самоубийц-бомбистов, число которых растет, и - к сценариям террористических планов. Исследователи часто судят по-разному о радикализме. Кто-то рассматривает религии, кто-то - политику и власть, другие - психологию и социологию. Какова мотивация террориста? Иногда причины коренятся в самом начале жизни. Сильное чувство, что ты жертва, и – в связи с этим – отчужденность; вера, что моральное насилие врагов оправдывает насилие, преследующее якобы более высокие моральные цели; вера, что этнические, националистические и религиозные группы террористов находятся в состоянии опасного исчезновения и что у них нет политической власти что-то менять, не применяя насилие.
Александр Генис: Мотивация у террора очень разная, но террористов можно сгруппировать по психологическим профилям, по ролям, которые они, сознательно или бессознательно, исполняют.
Владимир Гандельсман: Профессор Кларк МакКоули видит четыре “траектории”, по которым движутся террористы: “революционеры”, которые всегда вовлечены в одно и то же дело, “бродяги” - эти меняют группы, независимо от их направления, “новообращённые” - те, которые внезапно порывают со своим прошлым и присоединяются к экстремистскому движению, и, наконец, “послушники”, чьё участие зависит от убедительных доводов друзей и родни. Коллективная идентичность группы (а не индивидуальная) – это то, что привлекает особенное внимание исследователей последнее время. В редчайших случаях человек действует вне связи с какой-либо группой.
Александр Генис: Как это было в случае идейного эколога унабомбиста Теда Казински...
Владимир Гандельсман: ...убившего троих, покалечившего 23 человека и совершенно не раскаявшегося в содеянном; или в случае вашингтонского снайпера Джона Алена Мухаммада. Но вот что интересно: унабомбист Казински был признан шизофреником, в то время как групповые террористы ментально устойчивы. Большинство исследователей согласны в том, что оправдание экстремистской акции, не важно, с помощью религиозной или светской доктрины, именно хорошо работает при групповой динамике.
Александр Генис: И тут на сцену выходит могучий интернет.
Владимир Гандельсман: Интернет весьма поспособствовал размножению групп “джихада”, многие из них – ответвления более крупных, вдохновляемых Аль-Каидой. Один из исследователей говорит, что интернет дал жизнь тому, что он называет “виртуальное сообщество ненависти”. Психиатр Марк Сагеман, одновременно знаток Аль-Каиды, говорит, что только понимание группового взаимовлияния может объяснить изучаемый феномен. По одной из теорий люди именно в группе способны на наиболее рискованные решения, потому что тогда риск понимается как поделенный между террористами. Чем более радикальной становится группа, тем более радикальным становится и каждый ее член - он испытывает социальное давление, и боится потерять свое место в группе.
Александр Генис: Естественно, ведь группа дает ощущение товарищества и значительности происходящего в жизни.
Владимир Гандельсман: Да, при этом группа может стать чрезвычайно “повязанной”, когда есть изоляция и угроза со стороны государства. Контртеррористическая риторика, подобно той, что была у Буша – “выкуривать их отовсюду, обращать в бегство, излавливать и судить” - часто служит объединению и сплочению групп. Эскалация кампаний против террористов влечет за собой появление все большего количества сочувствующих.
Александр Генис: Пугающая логика террористов – чем больше мы их уничтожаем, тем больше их становится. Но как же с ними бороться?
Владимир Гандельсман: Бороться надо, но большинство террористических групп разваливаются из-за внутренней борьбы - так говорят эксперты. Причина тому, как это ни дико звучит, моральные проблемы.
Александр Генис: И правда дико – “моральные проблемы” у террористов?
Владимир Гандельсман: Еще какие! Есть пьеса у Альбера Камю “Праведники”, ее иногда цитируют, чтобы объяснить моральные проблемы и сложности терроризма. Это правдивая история о политическом убийстве одного князя революционной группой в России. Террорист планировал убийство, когда князь ехал в карете, но его сопровождали племянник и племянница. Убийца дождался, когда тот будет один и сделал свое дело.
Александр Генис: То есть террор, но не любой ценой?
Владимир Гандельсман: Такое поведение директор Интернационального центра по изучению терроризма в Пенсильванском университете Джон Хорган называет “внутренними ограничениями” террориста. Этот Хорган в своей прошлогодней книге собрал дела 29 бывших террористов, многие из них – перебежчики из таких групп, как Ирландская Республиканская Армия или Аль-Каида. Группе присуща, как показывает исследование, уверенность в том, что насилие по отношению к врагу не аморально, но что у них есть эти самые “внутренние ограничения”, которых они часто не знают, пока не погружаются с головой в группу. Некоторые, например, спокойно убивают солдат, но не могут убить животное. Некоторые убивают людей, но в ограниченном, видите ли, количестве. Некоторых раздражает и даже возмущает грабеж, при этом убийство – нормально. Один из экспертов говорит, что последний объединяющий момент – это моральное убеждение, что враг совершает нечто столь ужасное, что он, террорист, не может это принять. Моральные проблемы и затруднения часто раскалывают шайку.
Александр Генис: И все-таки слишком часто террор не считается с тем, кого взрывать, а кого нет.
Владимир Гандельсман: Многие террористы верят, что путь к раю ведет через ад. Ради более высокой морали можно убить, переступить, что ли, через меньшую мораль... Вообще, став террористом, человек едва ли возвращается к обычной жизни. И это особенно так, когда речь идет о самоубийцах. Предназначенные к исполнению своей миссии, они становятся так называемыми “ходячими мучениками”. Отступить – позор и унижение. Профессор психологии Джорджтаунского университета Фатали Махадэм описывает “лестницу, ведущую к террору” как путь к пониманию процесса радикализации. Лестница сужается по пути к вершине. Становится все труднее повернуть.
Александр Генис: В случае исламистов особенно трудно понять террористов, ибо Коран запрещает самоубийство.
Владимир Гандельсман: Но некоторые настаивают на том, что если бомбист - мученик, это допустимо, потому что это - способ самопожертвования, и потому что это большая честь - умереть в битве с неверными. Арие Круглянски, профессор психологии Мэрилендского университета, который изучал видео с последними словами бомбистов и интервьюировал их матерей, полагает, что сверхмотивация – вопрос персональной значимости, отчаянное ожидание полноценной жизни, которая бывает только после смерти.
Александр Генис: Каково практическое применение террорологии? Что исследователи говорят о возможностях борьбы с террором?
Владимир Гандельсман: Доктор Хорган исследовал вопрос, возможно ли бросить дело террора и как это происходит – разрыв с организацией... Такое может произойти и без перемены своих радикальных взглядов, но просто по причине разочарования в реальности террористического движения. Рекруты часто обещают восхитительные приключения и возможности для того, чтобы изменить мир, но когда человек присоединяется к группе, он видит раздирающую группу зависть и конкуренцию во имя выгоды. Возможно, надо работать с ними так, как это делают в Саудовской Аравии, где правительство разработало долгосрочную программу, в которую вовлечены религиозные авторитеты, психологи и социальные работники.
Правительство намерено построить несколько крупных центров (по-моему, семь) реабилитации радикалов, в которых будут находиться 6400 “пациентов”. После освобождения из подобных центров, бывшие боевики получат от правительства помощь для получения образования, работы, покупки жилья и автомобиля.
Александр Генис: Вряд ли этот опыт – переучить, соблазнить, подкупить - станет повсеместным.
Владимир Гандельсман: Верно. Но такая программа – лишь один из возможных методов борьбы с этим страшным явлением нашей жизни – с террором.
