Вчера только вернулась из Ахалцихе. Встречалась там с нашими репатриантами. Они терпеливо ждут, когда получат статус репатрианта. Даже язык не повернулся остудить их пылкие ожидания. Статус репатрианта? Да что он им даст? Ни права участвовать в жизни страны, ни какой-либо помощи от государства. И когда гражданство получат – тоже пока не известно. Такое впечатление, что закон о репатриации оказывает им не столько юридическую, сколько психологическую поддержку. Они особенно и не вникают: "Раз закон принят, родина уже дана".
С Магомедом Рагимовым я встретились на встрече за круглым столом, где увидела месхетинцев, так сказать, с обеих сторон. С одной стороны сидели местные месхи, не высланные. С другой – репатрианты. Я обратила внимание, что не могу отличить, кто из них местный, а кто возвратившийся – так они были похожи друг на друга. Один тип лица, да и стиль поведения тоже. И никакой агрессии не ощущалось. Хотя, возможно, собрались такие люди. Я помню больше агрессию, когда в 90-х годах друзья водили меня по бесконечным собраниям и с гордостью демонстрировали как победу гуманистов – вот, мол, месхетинка вернулась и беспроблемно живет сейчас в Грузии. Была одна интеллигентная аудитория – физики и астрономы в каком-то НИИ, все они пристально меня разглядывали, а потом спросили: "А как вы докажете, что вы грузинка?"
Помню, я не растерялась тогда и сказала – есть проверенный метод, апробированный еще в 33 году в Германии: черепа измерять и кровь на анализ брать. Они искренне обиделись: а что, мы фашисты, что ли? Хотя справедливости ради надо сказать – были и другие – подходили незнакомые люди и обнимали со слезами на глазах. Каждый раз напрягаюсь, входя в аудиторию – не знаешь, на кого нарвешься.
На сей раз все спокойно обсуждали общие проблемы: что можно сделать для улучшения благосостояния своего края, как ускорить адаптацию и интеграцию вернувшихся месхов. Как помогут этому местные старожилы... Один старичок все спрашивал: а где же месхетинцы из Аспиндзского района? Почему не приезжают? Магомед Рагимов – уроженец села Плате Адигенского района, там, где бьют источники минеральной воды "Плате". Несмотря на мытарства на границе (это его семью задержали перед Новым годом на азербайджано-грузинской границе), он больше говорил о хорошем. Познакомил с сыном, рассказал, как семья обустраивается: уже соорудили парники, выращивают ранние овощи...
Он особенно оживился, когда стали обсуждать, в каких архивах можно найти утраченные грузинские фамилии. Сказал, что ему это уже не нужно: фамилию своего рода он знает точно! Грузинская фамилия была утрачена семьей еще до ссылки, в сельсовете их записали по имени деда. Но еще до ссылки тетка по отцу вышла замуж в Аджарию, тем самым избежала депортации. И когда Магомеду много позже удалось найти двоюродных братьев, первое, что он спросил: какая фамилия была у тети? И услышал в ответ: "А вы не знаете? Деметрадзе!" Как только он получит статус репатрианта, сразу же восстановит свою родовую фамилию. Пригласил к себе. Мы поехали на окраину города. В самом городе Ахалцихе дома недешевы, и месхетинцы стали обустраиваться в пригороде, на Товарной станции, где проходит железная дорога. Та самая, которую во время войны с энтузиазмом строили наши же месхи. На колхозных собраниях говорили, что железная дорога стратегического назначения, поможет победить в войне, люди и старались. А по ней первым рейсом пошли эшелоны товарных поездов с ними же – в 4 часа утра, без объяснения затолкали всех в вагоны для скота и повезли в неизвестном направлении. Такого вот "стратегического назначения" оказалась дорога.
Теперь все выглядит довольно мирно: товарные поезда, пыхтя и свистя, снуют туда-сюда, а с другой стороны раскинулся живописный поселок, в котором уже обустроились около двух десятков семей месхетинских репатриантов. Магомед остановил такси возле дощатого забора. "Скажите, что здесь написано?" – спросил он. На жестяной вывеске голубой краской было крупно выведено: "Боржомская, 70". Ан, нет, такой улицы, оказывается, в Ахалцихе не существует. А это что же? Теперь это улица Давида Агмашенебели. И потому, сказал нотариус, оформить покупку дома невозможно. Я спросила – есть ли выход из этой бессмыслицы? Он улыбнулся: "Можно судиться из-за названия улицы. Я нанял адвоката и в соответствии с законом думаю выиграть дело".
Магомед толкнул калитку, и я едва сдержала разочарованный возглас: небольшой дом на металлических опорах и запущенный двор с хозяйственными пристройками. Но глаза нашего репатрианта сияли: "Вот здесь и живем, там сарай укрепим, дом отремонтируем, подвал приведем в порядок. А вот наши парники..."
Хозяин-армянин просил за дом с небольшим приусадебным участком 18 тысяч долларов, но, к счастью, в цене спустился, и ударили по рукам за 15 тысяч. Три тысячи – "бех", то есть, задаток, остальное – при оформлении.
Но тут-то и загвоздка. Покупку не оформляют, хозяин не может получить деньги, Магомед не может устроиться в доме. Так и живут: на одной половине – хозяин, и в одной большой комнате, разделенной перегородкой, – семья Магомеда: он с женой, две дочери и сын. Мы поднялись по ветхой лестнице наверх, и я увидела практически пустую комнату: две кровати, покрытый половиками пол с маленькими матрасиками и круглыми подушками-«мутаками». На гвоздике висело чистое полотенце. Навстречу вышли две дочери Магомеда. И я опять поразилась сходству с местными. Девушки были такие же крепкие, пышущие здоровьем, круглолицые, с пунцовым румянцем. Подобные лица встречаются в Ахалцихе на каждом шагу; не далее как час назад одна такая же красавица на рынке продала мне месхетинский сыр "чечил". Я вновь порадовалась нетронутости генотипа месхов, который сохранился, несмотря ни на какие превратности судьбы.
Сияя смущенными улыбками, они поздоровались по-грузински. Отец сказал с гордостью: "Вот, школу закончили на азербайджанском, а сейчас учат грузинский. Хватит, сколько жили без грузинского языка..."
Домашние вещи так и не пропустили на границе, их пришлось отправлять назад, к родственникам. Семья оказалась практически без имущества. "Здесь нет ни одной нашей вещи, – говорит Магомед. – Спасибо соседям, каждый что-то принес".
Вокруг – многонациональная среда: грузины, армяне, русские… Недалеко и наши репатрианты, один старичок там приболел, жена пошла проведать, потому мы не застали ее.
Живут наши месхетинцы, можно сказать, еще на птичьих правах, в правовом отношении – висят в воздухе, и одежда на девочках, видно, с чужого плеча, и дом еще неухоженный и, считай, только наполовину им принадлежит. Но на удивленье семья выглядит довольно счастливой. Они обрели самое дорогое для себя – отечество, о котором мечтает множество наших соплеменников, лишенных родной земли 65 лет.
"Все будет хорошо, я уверен! – успокаивает Магомед, видя мое огорченное лицо. – Главное, мы на Родине!"
"Высшее и прекраснейшее в человеческой природе, – сказал Гёте, – это любовь к родной земле, ощущение свободы и независимости под защитой отечественных законов". В это последнее Магомед свято верит. Вряд ли он читал Гете, но будущий гражданин Грузии чувствует именно это.
Хорошо, если бы эта любовь была взаимной.
С Магомедом Рагимовым я встретились на встрече за круглым столом, где увидела месхетинцев, так сказать, с обеих сторон. С одной стороны сидели местные месхи, не высланные. С другой – репатрианты. Я обратила внимание, что не могу отличить, кто из них местный, а кто возвратившийся – так они были похожи друг на друга. Один тип лица, да и стиль поведения тоже. И никакой агрессии не ощущалось. Хотя, возможно, собрались такие люди. Я помню больше агрессию, когда в 90-х годах друзья водили меня по бесконечным собраниям и с гордостью демонстрировали как победу гуманистов – вот, мол, месхетинка вернулась и беспроблемно живет сейчас в Грузии. Была одна интеллигентная аудитория – физики и астрономы в каком-то НИИ, все они пристально меня разглядывали, а потом спросили: "А как вы докажете, что вы грузинка?"
Помню, я не растерялась тогда и сказала – есть проверенный метод, апробированный еще в 33 году в Германии: черепа измерять и кровь на анализ брать. Они искренне обиделись: а что, мы фашисты, что ли? Хотя справедливости ради надо сказать – были и другие – подходили незнакомые люди и обнимали со слезами на глазах. Каждый раз напрягаюсь, входя в аудиторию – не знаешь, на кого нарвешься.
На сей раз все спокойно обсуждали общие проблемы: что можно сделать для улучшения благосостояния своего края, как ускорить адаптацию и интеграцию вернувшихся месхов. Как помогут этому местные старожилы... Один старичок все спрашивал: а где же месхетинцы из Аспиндзского района? Почему не приезжают? Магомед Рагимов – уроженец села Плате Адигенского района, там, где бьют источники минеральной воды "Плате". Несмотря на мытарства на границе (это его семью задержали перед Новым годом на азербайджано-грузинской границе), он больше говорил о хорошем. Познакомил с сыном, рассказал, как семья обустраивается: уже соорудили парники, выращивают ранние овощи...
Он особенно оживился, когда стали обсуждать, в каких архивах можно найти утраченные грузинские фамилии. Сказал, что ему это уже не нужно: фамилию своего рода он знает точно! Грузинская фамилия была утрачена семьей еще до ссылки, в сельсовете их записали по имени деда. Но еще до ссылки тетка по отцу вышла замуж в Аджарию, тем самым избежала депортации. И когда Магомеду много позже удалось найти двоюродных братьев, первое, что он спросил: какая фамилия была у тети? И услышал в ответ: "А вы не знаете? Деметрадзе!" Как только он получит статус репатрианта, сразу же восстановит свою родовую фамилию. Пригласил к себе. Мы поехали на окраину города. В самом городе Ахалцихе дома недешевы, и месхетинцы стали обустраиваться в пригороде, на Товарной станции, где проходит железная дорога. Та самая, которую во время войны с энтузиазмом строили наши же месхи. На колхозных собраниях говорили, что железная дорога стратегического назначения, поможет победить в войне, люди и старались. А по ней первым рейсом пошли эшелоны товарных поездов с ними же – в 4 часа утра, без объяснения затолкали всех в вагоны для скота и повезли в неизвестном направлении. Такого вот "стратегического назначения" оказалась дорога.
Теперь все выглядит довольно мирно: товарные поезда, пыхтя и свистя, снуют туда-сюда, а с другой стороны раскинулся живописный поселок, в котором уже обустроились около двух десятков семей месхетинских репатриантов. Магомед остановил такси возле дощатого забора. "Скажите, что здесь написано?" – спросил он. На жестяной вывеске голубой краской было крупно выведено: "Боржомская, 70". Ан, нет, такой улицы, оказывается, в Ахалцихе не существует. А это что же? Теперь это улица Давида Агмашенебели. И потому, сказал нотариус, оформить покупку дома невозможно. Я спросила – есть ли выход из этой бессмыслицы? Он улыбнулся: "Можно судиться из-за названия улицы. Я нанял адвоката и в соответствии с законом думаю выиграть дело".
Магомед толкнул калитку, и я едва сдержала разочарованный возглас: небольшой дом на металлических опорах и запущенный двор с хозяйственными пристройками. Но глаза нашего репатрианта сияли: "Вот здесь и живем, там сарай укрепим, дом отремонтируем, подвал приведем в порядок. А вот наши парники..."
Хозяин-армянин просил за дом с небольшим приусадебным участком 18 тысяч долларов, но, к счастью, в цене спустился, и ударили по рукам за 15 тысяч. Три тысячи – "бех", то есть, задаток, остальное – при оформлении.
Но тут-то и загвоздка. Покупку не оформляют, хозяин не может получить деньги, Магомед не может устроиться в доме. Так и живут: на одной половине – хозяин, и в одной большой комнате, разделенной перегородкой, – семья Магомеда: он с женой, две дочери и сын. Мы поднялись по ветхой лестнице наверх, и я увидела практически пустую комнату: две кровати, покрытый половиками пол с маленькими матрасиками и круглыми подушками-«мутаками». На гвоздике висело чистое полотенце. Навстречу вышли две дочери Магомеда. И я опять поразилась сходству с местными. Девушки были такие же крепкие, пышущие здоровьем, круглолицые, с пунцовым румянцем. Подобные лица встречаются в Ахалцихе на каждом шагу; не далее как час назад одна такая же красавица на рынке продала мне месхетинский сыр "чечил". Я вновь порадовалась нетронутости генотипа месхов, который сохранился, несмотря ни на какие превратности судьбы.
Сияя смущенными улыбками, они поздоровались по-грузински. Отец сказал с гордостью: "Вот, школу закончили на азербайджанском, а сейчас учат грузинский. Хватит, сколько жили без грузинского языка..."
Домашние вещи так и не пропустили на границе, их пришлось отправлять назад, к родственникам. Семья оказалась практически без имущества. "Здесь нет ни одной нашей вещи, – говорит Магомед. – Спасибо соседям, каждый что-то принес".
Вокруг – многонациональная среда: грузины, армяне, русские… Недалеко и наши репатрианты, один старичок там приболел, жена пошла проведать, потому мы не застали ее.
Живут наши месхетинцы, можно сказать, еще на птичьих правах, в правовом отношении – висят в воздухе, и одежда на девочках, видно, с чужого плеча, и дом еще неухоженный и, считай, только наполовину им принадлежит. Но на удивленье семья выглядит довольно счастливой. Они обрели самое дорогое для себя – отечество, о котором мечтает множество наших соплеменников, лишенных родной земли 65 лет.
"Все будет хорошо, я уверен! – успокаивает Магомед, видя мое огорченное лицо. – Главное, мы на Родине!"
"Высшее и прекраснейшее в человеческой природе, – сказал Гёте, – это любовь к родной земле, ощущение свободы и независимости под защитой отечественных законов". В это последнее Магомед свято верит. Вряд ли он читал Гете, но будущий гражданин Грузии чувствует именно это.
Хорошо, если бы эта любовь была взаимной.
