Дмитрий Волчек: 1 мая на Болотной площади прошел митинг демократического движения “Солидарность”. Мероприятие это заинтересовало не только московских оппозиционных активистов. На форуме журнала “Афиша” возникла дискуссия, аполитичные участники которой недоумевали, почему на митинге выступает группа “Padla Bear Outfit”. Должны ли хипстеры бороться с режимом?
Петербургское трио “Padla Bear” называют самой многообещающей молодой группой в России. Мое знакомство с ее музыкой началось с удивительного клипа “Ты сдох”, снятого в рабочий день в московском офисе. Всякий, кто видел этот клип, не забудет сомнамбулического солиста Арсения К., выносящего смертный приговор офисному планктону. Я немедленно скачал альбом под названием “Мусор” и слушаю его с немеркнущим воодушевлением. Когда Арсений выступил на митинге “Солидарности”, а его товарищи после концерта были задержаны милицией, я предложил Елене Фанайловой встретиться с музыкантом и задать ему главные вопросы – о музыке, о политике, о поэзии:

Елена Фанайлова: Арсений, давайте начнем с последних событий – как милиция задержала музыкантов из вашей группы на выступлении 1 мая на Болотной площади, как бы за употребление нецензурной лексики. Но у меня было ощущение, что милиция была просто недовольна и вашими интонациями, и вашим поведением, и сценическим имиджем. Это первый эксцесс такого рода в творческой биографии группы?

Арсений К.: Да, это первый эксцесс такого порядка.

Елена Фанайлова: А было когда-нибудь, чтобы народ где-нибудь в клубе или на каком-нибудь еще выступлении выражал свое неудовольствие тем, что вы делаете?

Выступление группы Padla Bear Outfit не понравилось милиции

Арсений К.: Ну да, иногда зрители выражают свои домыслы относительно возможной нашей сексуальной ориентации, иногда дают какую-то качественную характеристику музыке. Но это все точечные выкрики из зала, обычно всем нравится. Мне кажется, особенность этого концерта, скорее, не в милиции, а в публике, которая, как мне показалось, была совершенно не готова к музыке, а больше к текстам, словесным экзерсисам, нежели к музыкальным. И мы со своей музыкой были там не совсем к месту. Я думаю, что задержали нас за мат, это достаточно разумное объяснение, к которому, в принципе, не придраться. Придраться можно к тому, что нас не предупредили, что нас могут за это задержать. Но это уже дело организаторов. Я спрашивал организаторов, задержат ли нас сегодня, и нам говорили, что не знают. Как я понял, поучаствовав в этой истории, что для определенного количества людей подобные трипы с ментовками и прочими историями, это такая их работа. Как мне показалось, это мало имеет отношения к какой-то жесткой социальной позиции, скорее, это такой стандартный у них набор движения по плану: повыступали, немножко чего-то поскандировали, устроили дебош, провокацию, получили, отсняли все в милиции, посидели с правозащитниками - все отлично. И потом, на следующий день, в интернете все читается и - зашибись. Плохо, что нашему мату уделяется особое внимание. Я не люблю смотреть в блогах, что про нас пишут, но в связи с последними событиями стал смотреть, и увидел, как перевирается информация, как она причесывается и делается удобной для того, кто ее, так или иначе, транслирует. Там даже женщина, которая нас везла в машине (потом я нашел с ней интервью), рассказала, как мы себя ужасно ведем в этой машине, что мы не просто ругаемся матом, а им разговариваем, и что я репетировал свою речь, в которой, кроме слов “Путин” и “Россия”, все остальные слова - матерные. Я немного удивился, поскольку это неправда. Нас забирали из аэропорта, мы были после такого угара и немного помятые. А репетировал я речь, чтобы рассказать, как в Белоруссии люди, находящиеся под действительным давлением, понимают, что, в принципе, не стоит рыпаться унд объединяться, потому что в любом случае будешь сидеть, а твоя внутренняя позиция и тот образ жизни, который ты ведешь, будет до той поры проходить, пока с внешней стороны будут хмуриться. И вот там есть те, кто боятся, что будут хмуриться и грозить, а есть те, кто не обращает на это внимание. А если ты объединяешься с кем-то, то ты сидишь, то ты политзэк, так или иначе. Я что-то такое хотел сказать, там не было, как вы слышите сейчас, слов “Россия” и “Путин”. Но просто я удивился, что после мероприятия такой резонанс. Я понял, что все это сделано ради этого резонанса, что наши ребятки там хорошо посветили своими личиками в милиции, как будто бы мы попали на конвейер - райд, потом милиция, потом фотографии, потом в ЖЖ растиражировали. Я нашел еще в интернете какие-то моменты, где вырезаны песни, наши выступления, там три ролика, и все эти три ролика - с матом. То есть на этом акцентируется внимание, они еще стали распространять в социальную сеть. В общем, нас повернули тем боком, которым удобно. В принципе - плевать, но в любом случае я против использования. Здесь очень сложно сказать, использование это такое непосредственное или нет.

(Звучит песня “Экран”)

Мне кажется, дело в реальности. Нас там спрашивали, просили парней какие-то истории относительно своего обращения к милиции. Я, например, никогда не говорю слово “мент” и не говорю слово “Питер”, потому что мне кажется, что это какие-то общие места - искать себе врага среди ментов это от отсутствия фантазии нормальной. Когда дадаисты стали обращать внимание на политику, все сразу их обозвали “буржуазным искусством” и стали жестко сливать. Использование политики и такой грубой, концентрированной окружающей действительности вокруг, в искусстве, я считаю, недопустимо.

Елена Фанайлова: Я вас тут же перебью. А как же "Останкинская игла", а как же те узнаваемые политические реалии, о которых вы пишете и поете? Я, между прочим, хотела вас спросить еще вот о чем. На YouTube вы предстаете этаким молодым хипстером с челкой, в очках, и это уже кажется странным. Хипстеры вроде бы люди, которые отстраняются от политики, отстраняются от реальности, хотят жить в своем закрытом мире, а вы поете тексты довольно жесткого содержания. И на последнем концерте я вижу вас почти бритым, движущимся, как панк. Русскому зрителю и слушателю моего поколения это напоминает раннего Гаркушу или раннего Мамонова или ранних Cure. Мне кажется, слишком жесткие для хипстера и текст, и музыка.

Арсений К.: Я считаю, что вообще в этом году политика и обращение внимания на так называемую “социальную действительность вокруг” можно назвать трендом. До 2012 года мы еще порефлексируем на эту тему до тех пор, пока не закрутятся гайки, и тогда мы перестанем на этот счет волноваться. Поэтому сейчас, мне кажется, волнуются насчет политики все кому не лень. Да, мы тоже грешили и Останкинской иглой, но это образ, который я услышал на “Эхо Москвы”, как и “Сталин” - песня, которую все просили исполнить. Я однажды проснулся в кошмаре, а я часто засыпал раньше под “Эхо Москвы”, и проснулся в холодном поту. Шла передача с Дондуреем “Культурный шок”. И там было про Сталина, про то, что Сталин везде, и он там, задыхаясь, говорит: “Вы знаете, кто номер один по всем каналам, кто персона? Это Сталин, Сталин! Это он не хочет, чтобы мы вышли из кризиса, это он пляшет до сих пор по миллиардам, отрубая головы, бла-бла-бла…”. Я просыпаюсь, это было действительно ужасно, плюс сон, какое-то возбужденное состояние, и такой человек, который вещает. Мне показалось, что Сталин в коридоре стоит. Было ужасно.

(Звучит песня “Сталин”)

“Эхо Москвы” я слушать перестал, потому что понял, что увлечение политикой для человека это то же самое, что и увлечение футболом - ты просто тратишь свое время на то, что от тебя, в принципе, не зависит. С обывательской стороны ты можешь переболеть за какой-нибудь замечательный “Реал-Мадрид” или не переболеть, или поболеть за партию, но, в принципе, лед от этого, по большому счету, не тронется. Он тронется, если ты будешь пытаться жить адекватно своим внутренним задачам. Но если в эти задачи входит на райды ходить, то - пожалуйста. Я люблю, когда красиво, я же хипстер, люблю, когда Энди Уорхол висит. Ну, поэзия была, Родионова я слышал, еще один поэт, такие дяди понятные. Дымовский понравился, Дымовский такой true был, но как-то это все немножко… Я был на Горбушке, на вечере, посвященном политзэкам, мы сидели там с теми, кто нас позвал на будущий проект первомайский, я думал: черт, такая публика отличная, либералы отечественные и умные люди, все там всё читают и вот слушают сейчас какого-то барда, который не очень качественный. Думаю вот публика, блин, услышит нас, наверное, взгреется. Все-таки я пытаюсь со стороны посмотреть - и молодежный нерв, и что-то такое. Но после выступления я понял, что пусть лучше слушают бардов, потому что ничего не поняли. У нас, как в ансамбле, есть всегда несколько каких-то вариантов выступлений, мы могли бы играть и шум, и инструментал, это могло бы быть в акустике. Но там людям музыка не интересна, а мне интересна музыка, для меня это моя реальность, так или иначе.

(Звучит песня “Таможенный блюз”)

Елена Фанайлова: Кстати, как вы правильно произносится “падла” или “пэдла”?

Арсений К.: Не знаю, как хотите. Мы думаем теперь называться “Неуловимые мстители” или “Желтые струи”. Просто это здорово - группа “Мстители”. “Я раньше играл в “Мстителях”. “Кто сейчас играет?” “Мстители”!

Елена Фанайлова: Как правильно переводится “Padla Bear Outfit”?

Арсений К.: Господи, никак не переводится. “Медведь Падла и его компания старых добрых приятелей”.

Елена Фанайлова: На чем основывалась “компания старых добрых приятелей”, что ей нравилось из музыки и поэзии, когда она собралась?

Арсений К.: Когда она собралась, естественно, это были всякие 60-е правильные, гаражный наш рок, “Velvet Underground” унд “Suicide”, Патти Смит первые два альбома. Еще современное, может быть, Archie Bronson Outfit, нормальные такие группы - “Sebadoh”, Дениэл Джонстон. Просто в музыке тоже надо очень избирательно, всего артиста не послушаешь, а тех, у которых все хорошо, единицы. Ну, в поэзии – не знаю, в тот момент я, по-моему, Элиотом увлекался очень сильно – к первому альбому. И Приговым. Пригов пошел уже после записи первого альбома, там всякие песни, которые не вошли, такого концептуального толка. Потом все лето думали о том, что будет после постмодерна, что, наверное, придет Новая Академия, новая какая-то академичность, придумали какой-то лес, Африку, африканская поэзия, всякие такие артефакты. Лето закончилось, и все ушло в лес, в альбом Xalkolivan, а после него поняли, что после модерна придет поп-модерн. Я вот сейчас книгу пишу, будет аудиокнига такая на кассете, потому что в машине еще кассеты у многих остались. С одной стороны, будет канал – музыка, с другой – слово. Можно будет слушать либо музыку, либо слово, либо все вместе, и еще и на кассете – нормально.

Елена Фанайлова: А кроме Пригова, кто из…?

Арсений К.: Русских? Бродский. Вознесенский местами. Он крутой до тех пор, пока я не понял, что он футурист, и, в принципе, был расстроен. Также Пригова я не знаю, я боюсь, что если я прочитаю… валяется у вас в каком-то магазине книга огромная, там очень всего много, и я понял, что если прочитаю, если я буду этим увлекаться, то мне будет некуда идти, я определюсь, оформлюсь, пойму и - всё. Поэтому лучше я глубоко в это не буду входить, надо в другую сторону идти. Он такой монолитный, очень с толком, все понятно, но касаться его страшно. Так же я боюсь слушать Егора так называемого Летова. Если это все переживать, это как заниматься хип-хопом. У меня есть мечта стать хип-хоп продюсером, но, чтобы это сделать, нужно пять лет слушать хип-хоп, а у меня нет пяти лет. Я увлекался всю жизнь рок-музыкой, а просто так в хип-хоп не пойдешь, и чтобы Егора Летова правильно переслушать, пережить унд переварить и выйди куда-то за, для этого нужно тоже очень большое количество времени. А если так просто его слушать, он тебя нормально похоронит, как музыканта. Так же и Пригов может похоронить человека, живущего в современном мире. Его мозги станут твоими. Я вот чего боюсь.

Елена Фанайлова: Бродский вас не похоронил?

Арсений К.: Бродский – нет. Бродский же воздушный знак, он Близнецы, как он может похоронить? А Пригов – Стрелец.

Елена Фанайлова: Я обнаружила в сети ролик, где вы перепеваете песню Гребенщикова.

Арсений К.: “Таможенный блюз” – “Я – кокаин…”, да. Смотрите, вообще, как это вышло. Вот эти записи, о которых вы говорите, это самые первые. Когда я записал первый альбом, он назывался “Хипстер”, потому что одни знакомые сделали ремикс, а мне потом другие знакомые сказали: “Ты что – дурак? Дал им песню “Хипстер”, теперь ты ее потеряешь”. Поэтому, чтобы спасать песню, пришлось назвать этот альбом “Хипстер” и вставить эту песню в начало. И потом я сел и подумал: значит, надо еще и видосов наснимать, роликов. Стал петь песни, которые, как думалось, будут на альбоме. А потом разошелся, два часа сидел, переодевался в разные костюмы и играл на гитаре. А потом вспомнил БГ. Конечно, я давно его, и долго, и все дела… Но мне показалось, что его надо спеть как-то по-раздолбайски, смешливо. Я тогда слушал Кимью Доусон, Джеффри Льюиса, как они стебутся надо всем, и я постебался немного над БГ. Но мне кажется, что каверы хороши тогда, когда отличаются немного от оригинала. Хороший кавер, это когда делается в своем стиле чужая песня.

(Звучит песня “Хипстер”)

Елена Фанайлова: Арсений, вы – из Петербурга. Где вы учились?

Арсений К.: В Государственном Университете культуры и искусств.

Елена Фанайлова: А кто вы по образованию?

Арсений К.: Культуролог.

Елена Фанайлова: Скажите мне, как культуролог, кто этот безумный Пьеро, которого вы изображаете на сцене, которым вы отчасти являетесь, который поворачивается спиной к зрителям постоянно, складывает ноги в каких-то невообразимых этюдах, делает брови домиком, высовывает язык?..

Арсений К.: Вы сейчас описали какую-то историю, которая оторвана от меня. Этот так называемый артефакт, это, извините – я, который выступает, это не какая-то синтетически выстроенная история. Вы вот сейчас все описали, и я даже представил, как это может выглядеть, но не знаю – такие чувства вызываются, когда ты что-то так или иначе играешь, и от этого происходит такая пластика, такие повороты. А уж спиной к зрителям стоять сам доктор прописал. По-моему, все стоят, и в этом нет ничего удивительного. Просто у нас очень мало кто чего видел, и поэтому удивляются совершенно от всего. Нечему удивляться, все крайне обычно, такой консюмерн панчок, все, в принципе, без новостей.

Елена Фанайлова: Все-таки панчок?

Арсений К.: Сейчас – да. Но мы долго шли к этому. Когда мы начинали, акустические всякие бренчания у нас были, была электроника, мы были и фри-джазом, мы были и хрен пойми какой музыкой с акустическими гитарами и такой перкуссией, господи. А сейчас просто подумалось, что раз молодой, надо выжиматься, пока можешь. А потом пропадает физический ресурс и пропадет необходимость в панчке. Скоро это так или иначе отпадет, но пока нам весело это играть.

Елена Фанайлова: “Скоро отпадет”. Давайте пофантазируем. Будущее группы, или будущее вашей музыки, или будущее Арсения К.?

Арсений К.: Знаете, нет никакого будущего. Пусть будущего не будет, пусть будет честно проживаемое настоящее. Сегодня вы общаетесь со мной как с панком, значит, все, до конца жизни – панк. Любое будущее, которое обозначено, не сбывается, престает быть нормальным. Что мы можем? “Мы собираемся записать хитовую пластинку в стиле афро-рок или латинскую музыку, и я потом буду старым и поэтом, или книгу сделаю…”. Однажды я понял, что когда смотришь на артефакт какого-то Искусства… Дэш Сноу – вот этот неживой техасец, я так смотрел, смотрел на него и думал, что, черт, как же там себя чувствовали люди, они чувствовали, что вообще делают какие-то артефакты, что они художники или что-то такое? А потом однажды меня осенило, что в момент, когда это происходит, когда ты что-то делаешь, для тебя это так же естественно, как проживание, и как какие-то биологические процессы, о которых ты совершенно не задумываешься, какое-то количество дыхания. И вот я представил этого Дэша Сноу: он, как какая-то гусеница, которая ползет и оставляет за собой склизкий след из этих полароидов, из этой всей херни – это естественный выход из него. И он на него не оглядывается, не смотрит, он не знает, что будет дальше, просто из него все это идет, вся вот эта ерунда. Невозможно говорить о том, что будет дальше, важно держать себя за ногу и постоянно говорить, что вот в этот момент проживаешь, значит – хорошо. Потом сделаешься неживой, будут подводить. Все очень условно, и ценность Искусства, особенно сейчас, она крайне условна: с этими миллиардами толкований, и толкователей толкований, и гиперссылок легко обманывать, легко не доносить какие-то настоящие чувства, а есть куча механизмов для достижения того же эффекта, как будто ты доносишь какие-то чувства. Там играешь на гитаре, какой-нибудь блюзмен изображает боль, потому что ему больно, так или иначе, а другой блюзмен, который научился хорошо играть на гитаре, изображает ту же самую боль только потому, что он хорошо научился это изображать. Непонятно, где настоящие чувства. Я все-таки, формулируя для себя, пришел к тому, что вот это вот Искусство, это и есть чувство настоящее, “жисть” вот эта пресловутая, и, значит, она не может классифицироваться. Я не могу понимать, что я делаю, что я сделал, кто я такой, кроме того, что я могу помнить себя, как я в 5 лет был вот какой-то такой очень неопределенный. Потому что я совершенно не могу сказать, что я за человек и что мне свойственно. Знаю, что в эту сторону идти, здесь нравится что-то делать. Вот нравится, и все. А потом – не нравится. Поэтому нет будущего, дорогие друзья.

Елена Фанайлова: Ну, будущего, я думаю, нет не в смысле no future, а в смысле жить здесь и сейчас?

Арсений К.: Да. Хоть это такое неприятное общее место, но, наверное, да.

Елена Фанайлова: А почему вы ставите ударение…?

Арсений К.: На Искусство в начале? Потому что слово для меня крайне пошлое, и глумиться над ним смешно. А еще я разделил: всех, кто занимается сейчас Искусством, я называю это “арт”, типа: “ну что, пойдем арт зырить?”. Арт и искусство. Когда я разделил эти понятия в голове, стало все хорошо. Не называть же Эгона Шиле “артом”. А пришел в “Гараж”, например, и ты думаешь: Господи, это же не искусство?! И, слава богу, они сами же любят это слово – “арт”. Но для меня слово “арт” – крайне ругательное. Но потом я еще немножко углубился и разделил уже “арт” на “арт” и на “артуху” – такую трешовую совсем. Но над всем этим еще рядом есть какое-то Искусство, которое такое true.

Елена Фанайлова: А вы хотите заниматься Искусством?

Арсений К.: Нет, я хочу, чтобы здоровье было. Вот здоровье надо, чтобы было, а чем заниматься - это посмотрим.

(Звучит песня “Итоги”)