Марина Тимашева: Толстенная новинка от издательства “Алетейя”: Михаил Давыдов, “Всероссийский рынок в конце Х1Х – начале ХХ вв. и железнодорожная статистика”. Листая ее и натыкаясь то на таблицу “Динамика получения рафинада губерниями”, то на “Продажу сельхозмашин” в штуках плугов и корнерезок (551), я вспоминаю столь же основательное исследование, которое раньше полагалось изучать даже студентам, далеким от экономики, но я его, честно говоря, так и не смогла осилить. Наверное, Илья Смирнов догадывается, какое исследование я имею в виду, ведь сам его тоже изучал…
Илья Смирнов: Для начала я сам задам уважаемым слушателям простенький вопрос. Была ли успешной Столыпинская реформа?
http://scepsis.ru/library/id_1349.html
Ну, наверное, успешными были реформы Дэн Сяопина. Или реформы Ф.Д. Рузвельта – Америка на волне этих реформ выиграла две Мировые войны, считая Холодную, и до сих пор остается сверхдержавой. Столыпинские реформы закончилась тем, что глава правительства был убит агентом своей же полиции, а через несколько лет всё здание, которое он пытался реформировать, рухнуло на головы обитателям. Это не оценочные суждения. Это факты. Общеизвестные как таблица умножения.
Теперь об ученых трудах, нагруженных статистикой. Если Вы вспомнили "Развитие капитализма в России", то новая книга Михаила Абрамовича Давыдова
http://www.rsuh.ru/article.html?id=954
перекликается с немодной классикой не только тематически, но и идейно, поскольку он тоже считает развитие капитализма естественным процессом и, соответственно, отвергает народнические представления о каком-то особом, “общинном” пути развития России. Но признаюсь, работу столетней выдержки читать легче: в ней присутствовала ясная логика, в соответствии с которой выстроена структура и представлены статистические материалы. Новая книга отличается рыхлостью и “клочностью”, и трудно понять , почему, например, от рафинадного рынка автор вдруг переходит к рынку среднеазиатскому, от отраслевого принципа к географическому. Хуже того, непонятно, в каком вообще жанре он работает. То перед нами солидное (даже слишком солидное) академическое источниковедение, а перевернешь пару страниц, и… Нет, не буду раньше времени превращаться, как доктор Джекил в мистера Хайда, в свою теневую ипостась – в злобного фельетониста Авесхана Македонского. Вот вам жизнеутверждающий позитив.
Первое достоинство книги. Важнейшим (хотя далеко не единственным) источником при написании явилась “Сводная статистика перевозок по русским железным дорогам” (46). Обращение к железнодорожной статистике можно только приветствовать. Ведь Россия действительно и всерьез отличается от Западной Европы – чем? – масштабами при крайней неравномерности развития и разнообразии природных условий, в результате транспортные проблемы приобретают особую остроту, а затраты на перевозку продукции сопоставимы с затратами на производство.
Далее. С автором можно согласиться и в его критике народнических “особых путей”, которые ведут, по сути, к консервированию отсталости. Такая разновидность “цивилизационного подхода”. Есть резон и в том, что профессор Давыдов не приемлет “климатического детерминизма”. Климат фактор наиважнейший, особенно для страны, где главная отрасль – сельское хозяйство. Но, конечно, не единственный. Хотя взвешенная формулировка “важнейший, но не единственный” - моя собственная, в книге этот сюжет изложен, “минуя пресловутые природно-климатические условия” (345). Целый параграф посвящен “голодному экспорту” - тому самому, “не доедим, но вывезем” или, в редакции М.Е. Салтыкова –Щедрина, “неистощимые запасы хлеба в зерне и муке, которые могут быть вывезены за границу без опасения, что внутренние рынки когда-нибудь оскудеют лебедой”.
http://www.saltykov.net.ru/lib/al/book/2378/
М.А. Давыдов показывает, что “участие отдельных губерний в хлебной торговле было далеко не равноценным… Половину всей ржи в стране отправляли 8 губерний из 87, по территории которых проходили железные дороги, овса – 7, пшеницы – 5” (164, 170), то есть товарное производство, в том числе экспортное, обеспечивали там, где транспортные коммуникации, где земля плодороднее и где как раз активно развивался капитализм, а голодали в других местах, и не факт, что правительство даже при большом желании могло этот дисбаланс уравновесить (261). Дальше по источниковедческим вопросам: не могу не приветствовать скептическое отношение автора к статистике вообще, в особенно к той, которая получена в результате опросов, как данные современных социологов (72, 244).
Здесь Вы мой панегирик прервете на полуслове: как же так, если сама книга основана на статистике?
Автор разрешает противоречие весьма изящно. “Большое достоинство земских отчетов – абсолютная независимость их авторов”, которых, оказывается, “роднит” “профессионализм и любовь к своему делу” (76). То есть критерий достоверности источника – “любовь к своему делу”. Помимо железнодорожной статистики, в книге постоянно огромными кусками (259 – 269, 338 – 349 и пр.) цитируются сочинения А. С. Ермо́лова, министра земледелия и государственных имуществ, так что порою непонятно, чья вообще книга, Давыдова или Ермолова. Я не имею предубеждения против царских министров, но искренне не понимаю, почему показания одного заинтересованного лица (крестьянин, который жалуется на неурожай, чтобы уменьшили налоги), ставятся под сомнение, а показания другого, столь же заинтересованного (министр, у которого министерство работало, конечно же, профессионально и с “любовью”) принимаются как объективная истина.
Конечно, мы не в силах проверить отчетность по железнодорожным станциям, но есть вещи, которые проверить легко. Вот автор доказывает, вслед за царским министром, что при царе крестьяне жили совсем не плохо:
“В современной поваренной книге говорится, что в 100 г. картофеля содержится 20 граммов углеводов, а в ржаном хлебе 42 – 45, в пшеничном 43 -50. То есть, пищевая ценность картофеля вовсе не 3 : 1, как принято считать в отечественной историографии, а 2,; 2,5 : 1. А это дает существенную разницу по сравнению с принятыми в традиционной историографии подсчетами. Пример этот важен, поскольку не всем известно, что наука о питании за 100 последних лет не стояла на месте…”
Подтверждение – ссылка на “Книгу о вкусной и здоровой пище” 1984 года. Господа, а почему это у нас пищевая ценность измеряется в одних только углеводах? Потому что в картофеле очень мало всего остального? Или потому что белки, тем более витамины – господская еда, не для всякого там простонародья? А насчет голой калорийности – “Книги о вкусной и здоровой пище” 84 года я не нашел, взял даже более новую, 86-го: “батоны простые - 250 ккал на 100 г., булки городские (в девичестве французские) – 280, картофель – 90” (Агропромиздат, 1986, с. 9).
Ну, и ради чего игры с цифрами? Ради подтверждения взглядов автора, естественно. Какие же это взгляды? Я не буду их характеризовать, воспроизведу дословно, а уважаемых слушателей прошу оценить не только содержание, но и стиль:
“Облагодетельствованное царями население России” (309) “Царский режим… кормил… миллионы людей… Десятки тысяч рублей тратились на продовольственную помощь, в то время, как они могли быть потрачены на многое другое, что куда полезнее социального иждивенчества – на оборону, например…” (302) “Проблема… заключалась не в количестве земли (и уж, конечно, не в климате)” (715). “Истерики русской интеллигенции по поводу “народных бедствий” (302). “Всегдашние демагогические приемы русской интеллигенции” (353).
Вопрос на полях. Интересно, а к кому себя относит автор, профессор РГГУ – к аристократии, что ли, как наш известный кинорежиссер?
“Из корыстных политических соображений они (“образованные российские люди” - И.С.) будили самые низменные чувства крестьян и потакали им, натравливая на помещиков…” (715).
Или вот такой пассаж, все ключевые слова неукоснительно с большой буквы: “Высочайший манифест, изданный по случаю крещения Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича, содержавший новые и воистину царские милости подданным. В частности, со всех вообще крестьян манифест слагал недоимки по выкупным… сборам” (268).
И переходим к главному, к оценке Столыпинской реформы и тех коллег, которые эту реформу недооценили:
“Успех реформы был оглушительным, безусловным и притом быстрым. Помимо понятной растерянности, он породил столь же понятную злобу бессилия. Отсюда стремление (иногда совершенно рефлекторного уровня!) затушевать достижения П.А. Столыпина” (723).
Знаете, даже в худшие сталинские времена наши историки не писали, что Декабрьское вооруженное восстание закончилось оглушительной и безусловной победой пресненских рабочих над царским самодержавием. Наука, действительно, не стоит на месте. И не только наука о питании.
