Прислали анекдот по сезону: «В супермаркете женщина обращается к мужчине: "Здравствуйте Иван Иванович!" В ответ слышит: "Мы разве с вами знакомы?" - "Да что с вами Иван Иванович? Я же ваша соседка по даче!" - "Тогда станьте раком!" Просьба выполняется. "О, дорогая Марьиванна! Добрый день!" В этом душистом анекдоте отражено очень серьёзное, можно, наверное, сказать, исторического значения, обстоятельство советской и послесоветской городской жизни. Сельской – то само собою, а я сейчас – о городской. Огородные и дачные участки помогли миллионам людей выжить, многим помогают и сейчас. Кроме того, работы на участках, почти безвыездное пребывание там в тёплое время года отвлекает людей от политики, от мысли вмешаться в ход государственных дел. Это прибавляет спокойствия в стране и, конечно, развязывает руки правителям. Если бы Марьиванны не стояли в описанном положении на своих грядках, последние десятилетия могла бы сложиться несколько иначе. Эту мысль – правда, более мягко – высказал не кто иной, как один учёный человек из кремлёвской обслуги. Там всегда были и будут всё понимающие негодяи.

«Кто-нибудь вспоминает сегодня празднование шестьдесят пятой годовщины Победы? Вот вы, Анатолий Иванович, вспоминаете? – спрашивает москвич Степанов. - Что осталось от этой дорогостоящей шумихи в голове хоть одного совка, не говоря уже о нормальных людях? Проехали, как будто ничего и не было. Смысл был ясен с самого начала: укрепление путинского режима. Ну, и что? Кто-нибудь измерял степень преданности Путину до и после? По моим эмпирическим исследованиям на материале знакомых, друзей и случайных попутчиков, этот фактор не произвёл никакого действия».

Другой москвич, господин Чудов в одной из передач «Свободы» услышал мнение, что лучше было бы не копаться в истории, чтобы не накалять страсти, а также не обижать ещё живых участников событий. «И зря, - пишет он. – Нас осталось так мало, да и то, больше всего нестроевики – политработники, штабные, снабженцы, СМЕРШ и прочие. Строевики – наперечет, и не боимся мы правды. Из «Теркина»:
«А всего иного пуще,
Не прожить наверняка
Без чего? Без правды сущей.
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька».
Вот англичане ведут отсчет начала войны с 1940-го, мы – с 41-го, а американцы – с 44-го. Как изумились люди, когда опрос школьников показал, что многие из них уверены, что Рузвельт воевал против союза Сталина с Гитлером. А ведь эта наивность ближе к сути дела, чем реальная история». Не видит господин Чудов опасности и в том, что постоянно рождаются и обсуждаются разные толкования тех или иных исторических событий и эпох. Читаю: «Когда-то Покровский сказал, что история, это политика, обращённая в прошлое. Мифы умирают, рождаются другие. Меняется ментальность людей и взгляд на прошлое. Любая канонизация – дело временное, как у нас. Не случайно Гитлер тоже называл себя учеником Ленина, названия их партий отличаются только одним словом -демократическая. Именно его большевики вскоре выбросили. Уничтоживший рынок тоталитаризм по сути своей – неограниченная иерархия власти. В отличии от этого, в нормальном обществе («капитализм» ) социализм только частный, иерархия внутри предприятия, организации. Его сочетание с рынком и обеспечивает развитие цивилизации. Куда естественнее было бы коалиции демократий воевать против союза тиранов. Но история не дала выбора. Вот американские школьники и корректируют историю. Наивно, но очень показательно пересматривают итоги войны».
Автор, кстати, ошибается насчёт историка Покровского. У того много действительных прегрешений против истины, но положение, что исторические писания должны быть политикой, обращённой в прошлое, он не приветствовал, наоборот, он говорил, что это в сочинениях Милюкова история оказывается политикой, обращённой в прошлое, что он, Милюков, подгоняет факты прошлого под свои сиюминутные партийные представления и потребности (Милюков был кадет – деятель конституционно-демократической партии), и Покровский осуждал его за такое обращение с историей, хотя сам, конечно, занимался тем же самым – иначе не был бы знатным советским историком. Когда-то меня поразило одно место в его книге. Пишет о смерти одного царевича-малолетки. «И он умер, не успев совершить всех тех злодеяний, которые совершил бы, если бы дожил до своего восшествия на престол». По юной горячности я обиделся за этого мальчика: а вдруг бы как раз он оказался добрым царём – зачем же злобствовать вдогонку мёртвому ребёнку? К своему стыду, я почти всю жизнь вместе со всем советским народом считал, что Покровский – это тот самый, что обернул политику в прошлое и объявил это правилом, и только несколько лет назад я случайно прочитал у экономиста Бориса Львина разъяснение, проверил – действительно: Покровский осуждал этот грех, обнаруженный им у Милюкова. Покровскому я послал в мир иной свои извинения, Львина поблагодарил мысленно, сейчас благодарю вслух, а себе лишний раз сказал, что надо таки, пока глаза видят, больше читать и не лениться проверять самые, казалось бы, общеизвестные вещи.

Пишет Дмитрий Хоботов из Екатеринбурга. Его письмо можно прочитать на сайте «Свободы», здесь привожу его в сокращённом виде: «Если б мне предложили выбор, куда вложить миллионы - в доллар или в евро, я б, не задумываясь, вложил в доллар. Я б не стал копаться в хитросплетениях волатильности и деривативов, Я просто доверяю политике США, тупо доверяю. А вот множеству европейских держав я не доверяю. Я очень люблю Германию, но после выступления Шредера в защиту Путина я никогда не вложу в евро, никогда и ни за какие проценты. То же я могу сказать в большей степени о Берлускони и в меньшей - о Саркози. Про первого и говорить не хочется, а второй метался, защищая Грузию, а через неделю начал продавать "Мистраль"… Когда корабли тонут, садишься на самый надежный. И, когда человеку плохо, он действует по наитию, как животное. Он жмется к большому и надежному. Поэтому, может, не стоит искать деривативы? Может, люди бегут к большому и надежному, подальше от европейских лидеров, ведущих себя подобно флюгеру. Ведь надежность - это тоже идеология? Или не так?.. Знаете, в лихие годы люди подальше от КГБ и НКВД держались. Хотя, по логике, должно быть наоборот. Вот такая этология», - пишет господин Хоботов из Екатеринбурга. Согласен с вами, Дмитрий. Ваша метода безотказна вообще, а в отношении Кремля – прежде всего. Меня обучили этой методе мои односельчане, умнейшие из них, в первую очередь, мать и родня – та часть родни, что уцелела во время голода тридцать третьего. Эта метода состоит из двух пунктов. Пункт номер один гласит: если Кремль называет что-то белым, значит оно чёрное, если – чёрным, значит оно белое. Если Кремлю не нравится, что американцы что-то там поставили в Польше, значит, поставлено то, что нужно, там, где нужно, и в аккурат тогда, когда нужно. Пункт номер два: Кремль врёт даже тогда, когда говорит правду.

Прислали чьё-то почти энциклопедическое определение такого явления, как совок. Это слово уже пишется без кавычек. Читаю несколько выдержек: «Совок – индивидуум, для которого СССР является воплощением практически идеальной политико-социальной системы, обеспечивавшей равный доступ граждан к благам и неуклонный рост их благосостояния, справедливое судопроизводство, постоянное научно-техническое развитие, возрастающую обороноспособность, эффективное производство, высокий уровень культуры и моральности»… «Вот раньше все было разумно, теперь демократия довела до полного развала»… В целом они милые люди с искривленными представлениями о настоящем и гипертрофированно радужными - о прошлом. Переубеждать их бесполезно… Школьная и институтская программы времен совка была профильтрована надлежащим образом. Отсюда вам и бандеровцы, стреляющие в спину беременным комсомолкам, и людоед Шухевич, благословляемый патриархом-анафематом Шептицким… С совками тему Второй мировой категорически нельзя затрагивать, себе дороже… В большинстве своем совки – полезные члены общества. Так называемая «советская закалка» предполагала повышенную работоспособность при пониженных потребностях. Так, собственно, в совке и пытались вывести новую породу людей, наделив их неприхотливостью и трудолюбием, а, также абсолютным повиновением любому вышестоящему руководству. Такая себе мечта Аракчеева. Как раз трудолюбию и стоило бы поучиться у них… Борьба с совками бесполезна и бессмысленна. Témpora mútantúr et nóc mutámur in íllis, - что значит времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. – Остается подождать».
В отличие от автора этого письма, думаю, грешным делом, что дождёмся мы чего угодно, только не того, что совок заметно изменится или его не станет. Ведь он существовал задолго до советского социализма, и не только в России, и замечательно описан, тоже – не только в России. А в России непревзойдёнными специалистами по совку были Николай Васильевич Гоголь и Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Если обобщить их наблюдения и заключения, то совок - это существо, отличающееся врождённой ненавистью к свободе. Иными словами, оно больше других представителей рода человеческого склонно, во-первых, оборачиваться зверем к ближнему, во-вторых, испытывать наслаждение от начальственного зверства к себе. Да, ненависть к свободе – потому что в свободе люди этой породы видят только пороки и уродства, и тут они очень зорки, поразительно зорки, ничто не укроется от их пронзительного взгляда, ни пятнышка. А плюсов свободы, достоинств свободы не замечают, в упор не видят, тут – полная слепота… И мы уже говорили в одной из предыдущих передач о трудолюбии совка. Не было особого трудолюбия, не было и нет, особенно – исправного трудолюбия, осмысленного, рачительного, способного доводить начатое до конца, не позволяющего себе никакой халтуры.
К этой теме – следующее письмо: «Уважаемый Анатолий Иванович! Вы приписали себе заслугу создания науки под названием «мусорология», - пишет господин Васнецов и вынуждает меня сразу же уточнить его лестное для меня утверждение. Эту мою заслугу отметил не я, а один из слушателей «Свободы», но отказываться от такой чести я, разумеется, не стал. Не мне принадлежит и название новой науки – оно тоже придумано нашим слушателем, по каковому поводу я сказал и повторю, что мы не зря с ним коптим небо: один основал науку, другой придумал, как её назвать. За сим возвращаюсь к письму господина Васнецова: «По моему мнению, Анатолий Иванович, - на очереди - появление ещё одной науки, пока не знаю, правда, как её назвать, но более чем хорошо представляю себе, что она должна изучать. Она должна изучать основные источники и составные части нашей отечественной идеологии, суть которой усматриваю в словах «сойдёт и так». Назвать науку «сойдёттаковизмом» - язык сломаешь. Небрежность, недобросовестность, всё делать абы как, и главное – не доводить до логического и эстетического конца всякое изделие и всякую работу, всякое действие», - пишет господин Васнецов.
Мой друг пан Остапенко, как знают постоянные слушатели передачи «Ваши письма», занимается производством и продаже водяных фильтров разной мощности и назначения. Делает он их, понятно, не своими руками – размещает заказы на киевских заводах. Есть в одном из его изделий такое место, где можно смело оставлять заусеницы: на работу аппарата они не оказывают никакого действия. Не портят они и внешнего вида. Тем не менее, пан Остапенко обращает сугубое внимание изготовителей на это место. Заусениц не должно быть, заусениц не должно быть, даже если их не видно, повторяет он из года год. Почему? Да потому, объясняет он, что серьёзный покупатель аппарата осмотрит его, будьте уверены, со всех сторон и обязательно заглянет во все скрытые места, и когда он увидит заусеницы, то сразу поймёт, что над изделием трудился такой же совок, как и он, - и по репутации пана Остапенко будет нанесён ощутимый удар, что непременно скажется на его доходах. Вот, собственно, мы с вами, господин Васнецов, и подошли к основному источнику и ко всем составным частям идеологии «сойдёт и так». Выдумывать название науки об этой штуке, кстати, нет необходимости. Название давно существует, и возникло оно задолго до советской власти, выдумал его немец. «Русская работа» - вот это название. Русская – значит, небрежная, неаккуратная, грубая, не доведённая, по вашему выражению, до логического и эстетического конца. Работа - русская, но натура русская, национальность русская тут, по-моему не так уж при чём, и подтверждение дано той же Германией, её Восточной частью, той, которая была социалистической и называлась Германской демократической республикой, ГДР. Гэдээровский немец был и во многом остаётся признанным мастером «русской работы». Не потому что он немец, а потому что гэдээровский… Не потому что русский по крови, а потому что жизнь его была такая на протяжении столетий. Что значит такая? Не рыночная и подневольная, что, в общем, одно и то же. Он не работал ни на себя, ни на рынок, а в лучшем случае – на дядю. Он не выходил со своим изделием на рынок. Его благополучие не зависело от того, купят ли его изделие. Он работал на барина, на правительство, на гражданина начальника, на план. Он не имел дела с покупателем с его капризами, придирчивостью, подходом, он не знал, какое внимание обращает покупатель на внешнюю сторону, на мелочи, что встречают по одёжке, провожают, конечно, по уму, но если одёжка рваная и смердит, то можно получить от ворот поворот, и тебе просто не представится случай показать свой ум… «Мать его так!», «Сойдёт и так!»… Тут ещё и неуважение к человеку, да и к самому себе. Нерыночный человек не может уважать личность, потому что он имеет дело не с личностями, а с такими же подневольными людьми, как сам.

К вопросу о постепенности реформирования государства, о зависимости перемен от состояния общества, от того, что Пушкин называл духом народа, от готовности большинства жить по-новому… С некоторых пор это обычная тема «Ваших писем». В России был человек, которому особо досталось, причём, ещё при жизни, за мнение, что этой готовности нет и, в общем, неизвестно, когда будет. Это был Карамзин. Республиканец, то есть, демократ, в душе, о чём говорил в тяжкие минуты, он был против немедленной демократизации России. Шутка ли: против отмены крепостного права! Считал, что сначала надо хоть немного просветить народ… По той же причине он был против ослабления царского единоначалия: народ, мол, не готов к свободе, к участию в управлении государством. В одной из предыдущих передач было письмо слушателя, который выписал из знаменитой французской книги (это «Дух законов» Монтескьё) похожую мысль. Чем больше свободы, тем большая ответственность ложится на простого гражданина, на избирателя, ведь то, что раньше решал один человек – царь, король, император, решают при демократии миллионы, и если они темны, глупы, безразличны к общему благу, то от них будет больше вреда, чем от одного венценосного дурака и негодяя. Демократия требует добродетельного народа. Эту идею Монтескьё и Карамзина подхватили путинисты, правда, не сразу, не в двухтысячном году, а под конец этой эпохи, и стали объяснять путинизм испорченностью российского человеческого материала. Народец-де Владим Вдадимычу достался скверный, всяк думает о себе, а не о пользе отечества, с ним нельзя обращаться иначе, как по-ордынски. Они не ссылаются ни на Монтескьё, ни на Карамзина, так что не исключено, что и сами допёрли. В виду особой важности дела повторю, до чего они допёрли. Пока порядочных людей будет раз-два и обчёлся и пока каждый не будет всерьёз интересоваться и заниматься общими делами, давать власть народу опасно. А теперь займёмся уточнениями. Дело в том, что тот же Карамзин да, выступал за сильнейшую царскую власть, но – при свободных выборах и свободе слова. Уже тогда, уже тогда! он был за свободу слова. Таким образом, из глубины веков он не приветствует путинизм, а подвергает его справедливому поношению, прежде всего, за видимость выборов и свободы слова. Здесь уместно заметить то, о чём Карамзин не задумывался, хотя уж он-то, кажется, задумывался обо всём. При честных выборах и свободе слова не может быть сильного единоначалия! Я вот думаю: не потому ли Пушкин назвал карамзинские соображения парадоксами, то есть, странностями? В Карамзине, естественно, не могли видеть своего учителя декабристы и вообще все, кто горел свободою, у кого сердца были для чести живы. Великий вопрос: почему? Почему они на дух не приняли такую, казалось бы, простую, сильную и здравую мысль? Почему они не разглядели в Карамзине такого же республиканца, как сами, только умудрённого размышлениями над русской историей? Ответ можем найти в последней мысли, к которой пришёл в конце жизни Карамзин. Он увидел, что всё решает сила. То-то и оно. Царь был силой, но и декабристы считали себя силой. Схлестнулись не мнения, не философии, а силы. Понятно, что, ощущая себя враждебной царю силой, декабристы не могли прислушиваться к Карамзину. Он был для них человек словесности, а они были людьми действия… И вернёмся к вроде бы образованным защитникам путинизма. Если путинизм – сила, а он таки сила, и сила неправедная, и вы сами это признаёте, то надо бы думать, чтО вы укрепляете своими речами о народе, будто бы не доросшем до свободы. Какой бы большой силой ни был путиннзм, есть и другая сила в России – и что, кроме вашей глупости или трусости, мешает вам укреплять именно её?.. И Господи! Да кого ни откроешь из серьёзных русских людей двадцатого, девятнадцатого, частично и восемнадцатого веков – обсуждается то же дело. Аполлон Григорьев выговаривает Страхову за пораженческие настроения в 1860 году: «Полагать, что в нас, как в племени, кроме абсолютной гнусности, ничего нет, значит подавать руку централизации, т.е. деспотизму – всё равно, николаевскому или робеспьеровскому, что равно гадко». Вместо «робеспьеровский деспотизм» через сто лет стали говорить «большевистский», вместо «николаевский» сегодня говорят «путинский». А жить на свете всё равно не скучно, господа!

Вадим Суханов из Петрозаводска размышляет о том, почему среди русских, постоянно живущих на Западе, так много людей, которым всё нравится в России, почему они, по его словам, готовы молиться – и молятся! – на Путина и за Путина, почему они всерьёз принимают болтовню его пропагандистов о том, что Россия встала с колен, то есть, считают, что она таки стояла перед кем-то в этом неудобном и совершенно ей не свойственном положении, и так далее, и тому подобное. «Я их не понимаю. Они живут не дома, на родине, - пишет господин Суханов, выводя слово «родина» с маленькой буквы. – Они находятся в западном информационном пространстве. Телевидение не вешает им лапшу на уши, но они всё равно верят всяким глупостям из Москвы. Чем это объяснить, Анатолий Иванович?» Чем объяснить? Да тем, Вадим, и объяснить, что они не дома, не на родине. Вы вот дома, на родине, а они на чужбине. Даже Марина Цветаева целое стихотворение написала на Западе, где жила уже двенадцать лет, - целое стихотворение написала о челюскинцах в тридцать четвёртом году, добавила свой голос в хор сталинской пропаганды. В Ледовитом океане был раздавлен ледокол «Челюскин». Для спасения команды были посланы самолёты. Операция была трудная, без натяжки героическая. Её успех мастерски превратили в победу советской власти. В литавры по этому поводу били ни много, ни мало – полсотни с лишним лет. Марина Цветаева была политически вполне трезвым человеком, а тут расчувствовалась: «Советский Союз! / За вас каждым мускулом/ держусь - и горжусь:/ Челюскинцы – русские!». Это было, повторяю, в тридцать четвёртом году, ещё свежи были ямы (именно ямы, а не могилы), в которых лежали навалом трупы миллионов людей, погибших от голода на Украине, в Поволжье, на Кубани, в Казахстане. Она не знала… Для меня это её стихотворение - важное, хоть и косвенное, доказательство, что не знала. Меня, кстати, как-то упрекнули, что я обычно привожу те строки классиков, которые известны каждому любителю литературы, почти не выхожу из пределов азбуки. Представляю себе, что сказали бы слушатели, если бы я стал тужиться за эти пределы.