Дмитрий Волчек: Два фестиваля - Кинотавр и Московский кинофестиваль - делают июнь главным кинематографическим месяцем в России. Но разговор с кинокритиком Андреем Плаховым мы начнем не с обсуждения новых картин и фестивальных программ, а с забот и тревог российских кинематографистов. Судя по тем дискуссиям, которое велись, в частности, на Кинотавре, тревоги связаны с финансовыми проблемами, с реформой системы финансирования кинопроизводства. Андрей, в чем эта реформа состоит и почему она вызывает тревогу?
Андрей Плахов: Если сказать очень кратко, то реформа состоит в том, что раньше те, кто подавал свои проекты в Министерство культуры, были более или менее в равном положении, то есть каждый мог подать проект в Министерство культуры и некий экспертный совет, на основе системы лотов, говорил свое добро или “нет” этому проекту, и таким образом развивался кинематограф. Конечно, в этой системе было очень много неясных моментов и черных дыр, прямо скажем, многие обвиняют эту систему в том, что она была коррумпированной и именно из-за этого появлялись никому не нужные фильмы, которые не имели коммерческого успеха и не приносили славу российскому кино на международной арене в качестве фестивальных хитов. Действительно, так оно и было и, тем не менее, кинопроцесс каким-то образом шел и развивался до того момента, пока не грянул экономический кризис. Я думаю, что экономический кризис был первым моментом, который повлиял на дальнейшую судьбу российского кино. Вторым моментом был раскол в Союзе кинематографистов, который тоже очень существенно повлиял на общую ситуацию негативным образом и, наконец, различного рода интриги ведущих продюсеров и производственных компаний, которые хотели получить режим наибольшего благоприятствования для своей дальнейшей работы, то есть иметь гарантированное финансирование, не каждый раз подавать на новые проекты, просить у государства денег. А иногда следовал отказ даже таким серьезным продюсерам как Сергей Сельянов или Игорь Толстунов, с очень интересными фильмами, например, Валерии Гай Германики “Все умрут, а я останусь”. Безусловно, в этой системе были свои сбои и были очень негативные стороны. Но, тем не менее, повторяю, она функционировала, а сейчас непонятно, что будет дальше, потому что эта система прекратила свое существование, фактически основная часть денег теперь перекочевала из Министерства культуры в специально созданный Фонд поддержки национальной кинематографии, этим фондом руководит Сергей Толстиков, новый человек для кино, и восемь компаний были выделены на основе некоего внутреннего тендера, рейтинга (трудно сказать, что это точно было), но на основе неких параметров были выделены восемь крупнейших и наиболее (по мнению тех, кто выбирал), перспективных коммерческих компаний, которые должны производить основной мейнстрим российского кино. Что касается артхаусного кино, фестивального кино, кино авторского, то оно вообще осталось за бортом всей этой системы, и сейчас совершенно непонятно, кто будет им заниматься и каким образом оно будет дальше существовать. Между тем, за эти годы возникла российская “новая волна” - режиссерская, продюсерская, актерская, операторская - возникло новое поколение кинематографистов, которые способны делать интересное, талантливое кино, вполне конкурентоспособное, в том числе на международной арене, по крайней мере, на фестивалях. Кино авторское. Вот сегодня его судьба волнует нас, критиков, и вообще людей кинематографа, в первую очередь.
Дмитрий Волчек: Андрей, здесь есть одно обстоятельство, которое не стоит упускать из виду. Далеко не все кинематографисты рассчитывают на государственные деньги. Если говорить об артхаусе, то в этом году, вы знаете, в конкурсе замечательного Роттердамского фестиваля Россия была представлена фильмом “Мама”, который был снят на средства его создателей, Елены и Николая Ренард, и на очень скромные средства - всего за 10 тысяч долларов. Светлана Баскова, которая много лет вообще работает вне студийной системы, сейчас закончила новый фильм “За Маркса”. Боюсь ошибиться, но думаю, что Александр Сокуров не очень интересуется бюджетными деньгами, а это, наверное, главный российский артхаусный режиссер – его и японцы финансируют, и французы, и многие другие. Мы знаем и совсем радикальные варианты: скажем, Артур Аристакисян, который не снимает, потому что не может работать по капиталистическим правилам. В общем, не хотелось бы, чтобы создалось впечатление у наших слушателей, что все кинематографисты сидят и ждут подачек от государства, как это было в советские времена: от Министерства культуры, или вот из этого нового Фонда. Верно?
Андрей Плахов: Это, конечно, так, но те примеры, которые вы привели, подтверждают эту точку зрения и в то же время, в каком-то смысле, оспаривают ее. Предположим, фильм “Мама” - это интересный опыт, но мы знаем, что такие случаи бывают и в Америке, когда гениальные режиссеры, как Родригес, делали за 15 тысяч долларов кино, которое становилось культовым, необычайно востребованными в определенном ареале. То есть талант, конечно, пробивает любую систему, и всегда находятся какие-то бреши в этой системе, и возможно сделать кино вообще вне системы. Собственно пафос того, о чем я говорю, и состоит в том, что необходима некая ниша для независимого кино. Но дело все в том, что в России делать независимое кино чрезвычайно трудно. Вы не случайно упомянули Аристакисяна, который многие годы не может сделать ни одного фильма именно по этой причине. Даже Сокуров, режиссер, обладающий колоссальным международным авторитетом, именем и так далее, все равно, когда он обращается к такому проекту как “Фауст”, например, вынужден искать деньги у государства, именно потому, что это дорогой проект и потому, что без этих денег ему не совладать с бюджетом. И так далее. То есть эта проблема очень непроста, и понятно, что если у государства есть какие-то солидные средства, все-таки хотелось бы, чтобы они шли на производство не бессмысленных фильмов и не на поддержку коммерческих проектов, которые и без того могут себя в какой-то степени окупать, а на поддержку именно авторского и независимого кино. Я понимаю, что понятие независимости здесь относительно, оно в какой-то степени зависит от государства, но в последние 10 лет, несмотря на то, что многие говорили, что у нас и цензура возрождается в каких-то формах, и так далее, тем не менее, это кино существовало довольно успешно, и оно, в какой-то степени, все-таки было независимым.
Дмитрий Волчек: Андрей, а как был снят фильм, о котором сейчас много спорят (и спорили, в частности, на Кинотавре) – “Счастье мое” Сергея Лозницы? Он ведь вообще снят не на российские деньги?
Андрей Плахов: Совершенно верно. Дело в том, что Сергей Лозница, автор этого фильма - человек абсолютно космополитичный, он родился в Белоруссии, живет или жил на Украине и в Германии, у него немецко-украинское гражданство, насколько мне известно, к России, собственно говоря, он имеет косвенное отношение. Но он человек русскоязычной культуры, как он всегда подчеркивает, российской культуры в широком смысле этого слова, большинство его документальных фильмов, снискавших много призов и признания в мире, снято в России, в российской глубинке, которую он хорошо знает. Когда он задумал фильм “Счастье мое”, ему было очень трудно найти финансирование где бы то ни было - такие радикальные проекты вообще всегда трудно находят своих финансистов. Прошло, по-моему, пять лет, пока все-таки деньги нашлись, в основном, в Германии и на Украине, по-моему, еще в Голландии небольшая часть. Он обращался и к российским продюсерам со своим сценарием, но никто из них не решился вложиться даже небольшими средствами в этот проект, что само по себе показательно, потому что этот фильм действительно радикальный, действительно показывает российскую глубинку (а это именно она, хотя и снята на Украине) в весьма неприглядном виде, соответствующим реальности, хотя это, в какой-то степени, сгущение и гротеск. Эта картина вызвала при своем появлении очень много споров и на Каннском фестивале, и на Кинотавре, и внутри жюри Кинотавра, хотя жюри присудило ему приз за режиссуру, а Гильдия критиков присудила свой приз, и некоторые критики даже говорили о том, что этот фильм в свое время займет свое место в истории кино, как “Жестяной барабан” Шлёндорфа или “XX век” Бертолуччи. Может быть, это было преувеличение, но в любом случае картина неординарная, очень интересная и действительно спорная. То, что она появилась, это очень важно, но то, что она проявилась не в России, без участия российских финансистов, это, конечно, жаль.
Дмитрий Волчек: Мне кажется, есть большая надежда на новые технологии, которые делают съемочный процесс довольно дешевым. Вы знаете, что гениальный Сайрус Фриш снял полнометражный фильм на свой мобильный телефон и говорил, что это идеальное средство: одно только есть неудобство - что телефон престает снимать, когда кто-то звонит. Кино становится дешевле, и вовсе необязательно тратить десятки миллионов долларов, как сделал это сейчас Никита Михалков.
Андрей Плахов: Совершенно верно и, кстати говоря, на Кинотавре был один такой фильм, который тоже снят на подобной технике, фактически на такую модифицированную фотокамеру, это фильм Александра Лунгина (сына Павла Лунгина) и Сергея Осипьяна, который называется “Явление природы”. Довольно неожиданная и любопытная картина, которая стоила, конечно, недорого, действие происходит на лоне природы, и очень интересно использованы возможности этой новой мобильной техники. Я думаю, что за такими фильмами, конечно, тоже будущее есть.
Дмитрий Волчек: Сейчас была опубликована удручающая статистика: в России смотрят артхаусное кино в 42 раза меньше, чем в Испании, в 30 раз меньше, чем в Норвегии, в 6 раз меньше, чем в США. Я не знал, как это объяснить: сначала подумал, что, может быть, это из-за того, что пиратство процветает, но, видимо, все-таки не в этом или не только в этом дело, потому что по просмотрам массового, коммерческого кино Россия заняла, в группе из 14 стран, почтенное третье место, уступив лишь США и Германии. Почему такой разрыв, какие у вас соображения?
Андрей Плахов: Главное соображение состоит в том, что, мне кажется, на протяжении последних 10 или даже больше лет делалось все для того, чтобы отучить публику, зрителей смотреть артхаусное, авторское кино, а все больше приучать его к коммерческому зрелищу, к зрелищу, обеспеченному рекламой, обеспеченному пиаром и не несущему в себе ничего, кроме сиюминутной рекламной составляющей. И, к сожалению, большинство молодых зрителей клюнуло на эту приманку, и мы даже гордились отчасти тем, что российские коммерческие фильмы сейчас успешны, что они иногда бьют американские фильмы в прокате. А, в сущности, какая разница российские это или американские фильмы, если они ничего не дают ни уму, ни сердцу и, в общем-то, держат публику на уровне, как написано в романе Идова “Кофемолка” - “человечество осталось в пятом классе”. Вот действительно такое впечатление, что уровень пятиклассника, ничуть не выше, это уровень среднего российского кинозрителя, так называемого продвинутого, подчеркиваю, я не говорю о тех, кто вообще не ходит в кино или кто представляет такого советского архаичного телезрителя, я говорю о новом, современном, продвинутом кинозрителе. Между тем, еще некоторое время назад можно было видеть в Москве, в Петербурге, и сейчас еще это не совсем иссякло, что существует некая киноманская среда, которая хочет смотреть именно такое современное, новое, часто даже экспериментальное кино, то есть открыта новым формам и совершенно не зацикливается на мейнстриме. Но если раньше был Музей Кино, который этих зрителей воспитывал, раньше были кинотеатры, которые все-таки это кино показывали, в той или иной степени, сейчас ниша для такого рода кинематографа все время сужается. Конечно, есть еще какие-то попытки и даже открываются иногда новые кинотеатры с такого рода программами, но этого все равно недостаточно, потому что публика уже переориентирована на коммерческое кино, и требуется очень много усилий для того, чтобы Россия вышла хотя бы на уровень Норвегии, даже в абсолютном исчислении зрителей, потому что, когда мы считаем, сколько зрителей хотят или готовы посмотреть какой-нибудь интереснейший артхаусный фильм – неважно, Звягинцева, Альмодовара или еще какой-то - то оказывается, что это просто ничтожное количество, которое измеряется в десятках тысяч, не более того. И очень обидно, что Россия, страна с такими потенциальными интеллектуальными возможностями, оказалась на таком низком уровне.
Дмитрий Волчек: Но не все так плохо – несмотря на кризис, несмотря на пиратство, несмотря на то, что у артхаусных картин невелика аудитория, находятся прокатчики, которые готовы идти на риск и показывать авторское кино в России. Более того – зачастую на российские экраны такие фильмы выходят раньше, чем в других странах. Каннский кинофестиваль закончился месяц назад, а практически все значительные его фильмы куплены российскими дистрибьюторами и в ближайшее время выйдут в прокат. О некоторых картинах, которые скоро появятся на экранах, подготовил рассказ кинокритик Борис Нелепо, и начать разговор мы решили с последнего фильма Жана-Люка Годара “Социализм” - кстати вспомнить о социализме в разговоре о том, как финансируется кинопроизводство в России. Борис, добрый день, я знаю, что на вас картина произвела большое впечатление.
Борис Нелепо: На Каннском фестивале Годар в своих лучших традициях эпатировал публику: сначала выложил в Интернете картину целиком на ускоренной перемотке, затем отказался приехать в Канны, отделавшись непонятной запиской, в которой сослался на некие “проблемы греческого типа”, да приложил к ней портрет японского классика Ясудзиро Одзу. А английские субтитры подготовил на так называемом английском навахо – упрощенном языке индейцев, на котором остались только ключевые слова из диалогов фильма. Впрочем, столь экстравагантное поведение оказалось созвучно картине. “Фильм Социализм” - это аудиовизуальная симфония, в которой режиссер окончательно отказывается от классического повествования, остатки которого всё равно присутствовали даже в его недавних картинах, снятых в нулевые годы – “Хвала любви” и “Наша музыка”. Переводчица фильма на русский язык – кинокритик Инна Кушнарева сравнила в своем блоге картину с авангардной музыкой, которая сочетает шумы, обрывки текстов и чужие музыкальные фразы. “Социализм” действительно построен как коллаж: Годар мешает свои изображения, снятые на самые разные носители (в том числе и простой цифровой фотоаппарат), с кадрами из самых разных картин – от “Средиземноморья” Жана-Даниэля Полле и последней картины Антониони “Взгляда Микеланджело” до документальных хроник, снятых Романом Карменом. При этом фильм четко структурирован: он разбит на три части. Действие первой – под названием “Такие вот вещи” - происходит на круизном лайнере, на котором путешествует множество удивительных персонажей. По палубе прогуливается с гитарой певица Патти Смит, в кадре появляется философ Ален Бадью, а затем возникает даже русская женщина – майор Каменская, которая разыскивает пропавшие сокровища. Вторая новелла под названием “Quo vadis, Европа?” - камерная, ее действие происходит на небольшой бензоколонке, где дети читают Бальзака и не могут найти общий язык со своими родителями. И, наконец, следует своеобразный эпилог “Наши человечества” - это финальный коллаж, отчасти похожий на главу “Ад” из годаровской “Нашей музыки”.
Фильм с очень большим трудом поддается описанию и анализу, но им можно и нужно наслаждаться интуитивно. Годар снимает очень красивые сцены и кадры, мастерски их монтирует. “Фильм Социализм” длится чуть дольше, чем другие работы Годара (обычно он укладывается ровно в полтора часа) и производит совершенно завораживающее впечатление. Поразил он и редакцию моего любимого французского сайта “Independencia”, который основали бывшие авторы журнала “Cahiers du Cinema”. Они поставили фильму наивысший балл – второй раз за год существования сайта. Последний титр фильма – остроумное No Comment, отсылающее к репортажам канала “Euronews”. Тем не менее, картина допускает и даже требует анализа, близкого к тексту, который позволяет лучше понять взаимосвязь мотивов, возникающих по ходу развития сюжета. Попытку такого внимательного прочтения специально для “Independencia” предприняли Артюр Мас и Марсьяль Пизани. С переводом их статьи можно ознакомиться на портале “KINOTE.info” (http://kinote.info/articles/2646-fil'm-sotsializm-v-detalyakh), где она опубликована в переводе Инны Кушнаревой.
А мы же приведем отрывок из небольшого эссе Эженио Рензи, также автора “Independencia”, написанного по горячим следам на Каннском фестивале:
Диктор: “В фильме Годара больше всего поражает непринуждённость. Почти безграничная способность его вымыслов устремляться, куда им вздумается. На корабль в Средиземном море, на экран регионального канала “France 3”. Или же находить место, где они могут обосноваться, - на бензозаправке, которая может одновременно оказаться фермой по разведению лам и мастерской художника. Нарисованный Годаром портрет – неутешителен. Его холодное и равнодушное море сосредоточило в себе все места, к которым устремлялся Годар: Неаполь, Барселона, Алжир. (…) Это глубоко антитоталитарный фильм. Точнее, фильм, стремящейся к нетоталитарной тотальности. Не без иронии: “Социализм”.
Дмитрий Волчек: Борис, я знаю, что фильм, получивший Золотую пальмовую ветвь – “Дядюшка Бунми, который помнил свои прошлые жизни”, выйдет в российский прокат осенью, а фильм “О людях и богах” Ксавье Бовуа, удостоенный в Каннах Гран-при, тоже куплен российскими дистрибьюторами и вы его уже посмотрели.
Борис Нелепо: Да, на мой взгляд, это замечательная картина, она рассказывает о монастыре, расположенном в Алжире. Действие фильма происходит в середине девяностых, когда обостряется ситуация с местными мусульманскими фундаменталистами, которые убивают иностранцев и требуют, чтобы иностранцы уехали из страны. Восемь монахов должны принять решение: покинуть монастырь или остаться. Фильм основан на реальных событиях: монахи отказались от помощи военных, полиции, были похищены и убиты. Бовуа отказывается от прямой реконструкции этих событий, его инсценировка получается скорее театрализованной. К тому же на главные роли он взял очень известных французских актеров. Настоятеля играет Ламбер Вильсон, а монастырского врача – Мишель Лонсдаль. Бовуа показывает повседневный быт героев и их общие собрания, на которых они пытаются принять совместное решение. В самом начале многие колеблются и голосуют за то, чтобы поскорее покинуть родные стены. Но чем более опасной и недоброжелательной становится обстановка, тем больше герои укрепляются в своем решении остаться.
Приведу отрывок из заметок Эженио Рензи для сайта Independencia:
Диктор: “Тема фильма – зависимость. Потому что речь идет именно о ней. Зависимости деревни от монашеской общины. Зависимости семи членов этой общины от того, кого они избрали своим настоятелем. И зависимости настоятеля от тех, кто его избрал. Зависимости всех от идеи. От веры. И зависимости веры от ее положительного применения. […] Бовуа удивляет прямолинейностью и глубиной проработки темы. Прямолинейностью, фронтальностью, благодаря связи мелкого факта из хроники с мифом: монахи в своем мученичестве переживают заново этапы жизни Христа и апостолов. Глубиной, потому что этот мученик, которого монахи знают и которому подражают целыми днями, сразу превращается в незнакомца. Христос постоянно присутствует в форме книги, слова, молитвы, обещания вечной жизни, которое теперь приходит к ним в ином свете, непредсказуемом и неверном свете жизни, пережитого опыта, смертельной угрозы”.
Дмитрий Волчек: И еще один каннский фильм, о котором мы уже рассказывали – это “Поэзия” корейского режиссера Ли Чан Дона. Он выходит в российский прокат, я его собираюсь смотреть на Карловарском фестивале, а вы, Борис, уже видели на московском.
Борис Нелепо: Это история немолодой женщины, столкнувшейся с болезнью Альцгеймера. Она записывается в местный поэтический кружок, потому что мечтает сочинить хотя бы одно стихотворение. Из её жизни поэзия давно ушла: она воспитывает одна своего внука, брошенного матерью, на те гроши, которые зарабатывает на работе сиделкой у полупарализованного больного. Внук вместе с пятью своими друзьями на протяжении полугода насиловал школьную одноклассницу, которая покончила собой. Родители теперь собираются откупиться от её родственников, чтобы спасти своих детей, но им требуется очень большая сумма, собрать которую немолодой женщине очень трудно… Ли Чан Дон – чрезвычайно востребованный фестивальный режиссер, никогда не остающийся без наград. Про него еще принято вспоминать, что он в прошлом министр культуры, а при этом снимает совершенно не свойственное бывшему чиновнику кино. Мне с этим согласиться очень сложно, поскольку, на мой взгляд, он как раз представляет почти что пародийное направление в артхаусном кинематографе. Он категорически не умеет снимать про обычных людей, все его истории всегда чрезмерны. “Оазис” рассказывал о любви молодого человека и девушки, больной церебральным параличом. В “Тайном сиянии”, его предыдущей картине, у несчастной женщины убивали её ребенка, и она оставалась одна с недружелюбным городом. А в одной только “Поэзии” - и альцгеймер, и групповое изнасилование, повлекшее самоубийство, и даже секс главной героини с обездвиженным стариком, за которым она ухаживает. Справедливости ради стоит сказать, что в “Поэзии” совсем нет истерики, свойственной предыдущим картинам режиссера. Это просто очень долгое и монотонное повествовательное кино, тщательно следующее всем необходимым клише. Любопытно, что “Поэзия” отчасти перекликается с другим фестивальным хитом – драматическим детективом “Мать” Бон Чжун Хо, но сравнение явно в пользу Ли Чан Дона. Впрочем, в картине Ли Чан Дона, действительно, замечательные актерские работы, которые хоть как-то исправляют ситуацию. Оттого особенно удивительно, что приз картине достался не за лучшую женскую роль (которую она, конечно, заслуживает), а за несуразный сценарий.
